и в пивную "У дофины", пусть пришлют сюда поднос сандвичей, пиво и кофе. - И, подумав о старухе, заключил:
     - И бутылку минеральной воды.
     Вернувшись в свой кабинет, он увидел, что Жакетта и Жанвье сидят на своих местах, неподвижные, как на картине.
     Следующие полчаса он мерил шагами комнату, курил короткими затяжками, то подходил к окну, то останавливался в двух шагах от старой экономки, чтобы взглянуть ей в лицо.
     Это нельзя было назвать допросом, ибо она упорно молчала, - скорее длинный, довольно сбивчивый монолог.
     - Должен сразу сказать вам: возможно, эксперты признают временное помрачение рассудка. Ваш адвокат будет настаивать на состоянии аффекта, назовет это преступлением по страсти...
     Смех смехом, а ведь это правда.
     - Ваше молчание ничего вам не даст, но если вы признаете свою вину, то сможете растрогать присяжных. Почему бы не начать прямо сейчас?
     Есть такая детская игра: не открывать рта, что бы ни говорил и ни делал партнер, а особенно - не смеяться.
     Жакетта не открывала рта и не смеялась. Мегрэ беспрерывно сновал по комнате, а она по-прежнему следила за ним глазами, ни разу не вздрогнув и не возмутившись, словно его слова не имели к ней ни малейшего отношения.
     - Граф был единственным мужчиной в вашей жизни.
     Все без толку. Он пытался нащупать хоть какую-то слабинку - но тщетно. Постучали в дверь. Рассыльный из пивной "У дофины" поставил поднос на письменный стол комиссара.
     - Подкрепитесь немного, это вам не повредит. Судя по тому, как идут дела, мы еще не скоро кончим.
     Он протянул старухе сандвич с ветчиной. Рассыльный ушел. Она приподняла верхний ломоть хлеба и - о чудо! - наконец открыла рот.
     - Вот уже больше пятнадцати лет, как я не ем мяса.
     Старикам оно не нужно.
     - Может быть, тогда с сыром?
     - Все равно: я не голодна.
     Мегрэ вновь зашел к инспекторам:
     - Пусть кто-нибудь позвонит в пивную и попросит принести бутерброды с сыром.
     Сам он ел словно назло всему на свете, трубка в одной руке, сандвич - в другой, и время от времени прерывался, чтобы отхлебнуть пива. Жанвье отложил бесполезный карандаш и тоже принялся за еду.
     - Может быть, вы хотите поговорить со мной наедине?
     Она лишь пожала плечами.
     - С настоящего момента вы имеете право на присутствие адвоката по вашему выбору. Я готов немедленно пригласить любого, кого вы мне укажете. У вас есть знакомый адвокат?
     - Нет.
     - Хотите, я дам вам список?
     - Это ни к чему.
     - Вы предпочитаете адвоката по назначению?
     - Зачем он мне нужен?
     Все же они продвинулись вперед: старуха разомкнула губы.
     - Вы признаетесь в убийстве вашего хозяина?
     - Мне нечего сказать.
     - Иными словами, вы поклялись молчать, что бы ни случилось?
     Снова выматывающее молчание. Табачный дым клубился в кабинете, озаренном косыми лучами солнца.
     Пахло ветчиной, пивом и кофе.
     - Хотите чашечку кофе?
     - Я пью кофе только по утрам, и то с молоком.
     - Чего вам принести попить?
     - Ничего.
     - Вы собираетесь объявить голодовку?
     Зря он это сказал: старуха едва сдержала улыбку, - возможно, мысль пришлась ей по вкусу.
     В этом же самом кабинете, в таких же обстоятельствах Мегрэ повидал на своем веку самых разных подозреваемых, и несгибаемых, и слабых: одни плакали, другие все больше и больше бледнели, третьи вели себя вызывающе и насмехались над ним.
     Но впервые он видел, чтобы кто-нибудь, сидя на этом стуле, проявлял такое безразличие и спокойное упрямство.
     - Вы так и не хотите ничего сказать?
     - Пока не хочу.
     - Когда же вы собираетесь заговорить?
     - Пока не знаю.
     - Вы чего-то ждете?
     Молчание.
     - Вы хотите, чтобы я пригласил принцессу де В.?
     Она покачала головой.
     - Может быть, вы хотите кому-нибудь отправить весточку, желаете кого-нибудь видеть?
     Принесли сандвичи с сыром, но старуха равнодушно взглянула на них. Она все качала головой и повторяла:
     - Не сейчас.
     - Значит, вы твердо решили не говорить, не пить и не есть.
     Она выбрала неудобный стул: кто бы ни сел на него, через какое-то время начинал ерзать. Она же и по прошествии часа сидела все так же прямо, не шелохнувшись.
     - Послушайте, Жакетта...
     Она нахмурилась, шокированная подобной фамильярностью, и комиссару стало неловко.
     - Предупреждаю вас: мы будем сидеть в этой комнате столько, сколько потребуется. У нас есть неопровержимое доказательство того, что вы произвели один или несколько выстрелов. Я просто прошу вас сказать мне, почему вы это сделали и при каких обстоятельствах. Вашим идиотским молчанием... - Слово вырвалось помимо воли, и комиссар поправился:
     - Вашим молчанием вы рискуете навести полицию на ложный след, бросить тень подозрения на других людей. Если через полчаса вы не ответите на мои вопросы, я вызову сюда принцессу и устрою очную ставку. Я призову также ее сына, Алена Мазерона, его жену, и тогда посмотрим, сможете ли вы при таком стечении народа... - Тут он вскрикнул, вне себя от ярости:
     - Что там еще?
     В дверь стучали. Старый Жозеф увлек комиссара в коридор и прошептал, потупясь:
     - Какой-то молодой человек настаивает...
     - Какой такой молодой человек?
     Жозеф протянул ему визитную карточку, где значилось имя Жюльена де В., внука Изабель.
     - Где он?
     - В приемной. Говорит, что спешит: опаздывает на очень важную лекцию.
     - Пусть еще минутку подождет.
     Мегрэ вернулся в кабинет.
     - Внук Изабель, Жюльен, хочет увидеться со мной.
     Вероятно, у него есть что мне сказать. Вы так и продолжаете хранить молчание?
     Сцена, без сомнения, раздражала, но вместе с тем и хватала за душу. Теперь Мегрэ вроде бы почувствовал, что старуха борется с собой; похоже, он все же нащупал слабинку. Даже Жанвье, который довольствовался ролью зрителя, стало немного не по себе.
     - Наступит момент, когда вам придется заговорить.
     В таком случае, почему бы...
     - Я имею право повидать священника?
     - Вы хотите исповедаться?
     - Я только прошу у вас разрешения переговорить со священником, с аббатом Барро.
     - Где я могу найти аббата Барро?
     - В приходе Святой Клотильды.
     - Это ваш исповедник?
     Не желая упускать ни малейшего шанса, Мегрэ потянулся к телефону:
     - Соедините меня с домом священника в приходе Святой Клотильды. Да... Я жду... Аббат Барро... Какая разница, как пишется...
     Мегрэ раскладывал на столе свои трубки, выстраивал их в цепочку, словно оловянных солдатиков.
     - Алло!.. Аббат Барро?.. Это уголовная полиция...
     Мегрэ, дивизионный комиссар... В моем кабинете находится одна из ваших прихожанок, она хочет с вами переговорить... Да... Речь идет о мадемуазель Ларрье...
     Вы можете сейчас взять такси и приехать на набережную Орфевр?.. Благодарю вас... Да... Она ждет вас... - Потом он сказал Жанвье:
     - Когда придет священник, введи его сюда и оставь их наедине... А мне пока нужно кое-кого повидать...
     И он направился к приемной, где дожидался один только молодой человек, одетый в черное, тот самый, которого он видел накануне на улице Варенн вместе с его родителями, братьями и сестрами. Увидев Мегрэ, он встал и последовал за комиссаром в маленький кабинет, оказавшийся свободным.
     - Присаживайтесь.
     - У меня мало времени. Я должен вернуться на улицу Ульм: через полчаса начинается лекция.
     В крошечном кабинетике он казался еще выше и крупнее. Его лицо было серьезным, немного грустным.
     - Уже вчера, когда вы приходили к моей бабке, я хотел с вами поговорить, но не улучил момента.
     Мегрэ почему-то подумал, что ему хотелось бы иметь такого же сына, как этот парнишка. Он обладал природной непринужденностью и в то же время врожденной скромностью, и если он был немного застенчив, то всякий видел, что это происходит от душевной деликатности.
     - Не знаю, поможет ли вам то, что я сейчас скажу.
     Ночью я много думал об этом. Дело в том, что во вторник, после полудня, я ходил проведать дядю.
     - Дядю?
     На щеках юноши появился легкий румянец, но тут же исчез. Он застенчиво улыбнулся:
     - Так я называл графа де Сент-Илера.
     - Вы часто ходили к нему?
     - Да. Я никогда не говорил родителям, хотя и не скрывался. С самого детства я много слышал о нем.
     - От кого?
     - От нянек, потом от одноклассников. Роман моей бабки сделался почти легендой.
     - Знаю.
     - Где-то лет в десять-одиннадцать я спросил ее саму, и мы частенько после этого говорили о Сент-Илере. Она читала мне некоторые письма, те, например, где он рассказывал о дипломатических приемах, о переговорах с главами государств. Вы читали его письма?
     - Нет.
     - Он писал, очень хорошо, живо - примерно как кардинал де Рец. Может быть, именно благодаря графу и его письмам я избрал карьеру дипломата.
     - Когда же вы лично познакомились с ним?
     - Два года назад. В Станисла у меня был товарищ, чей дед тоже принадлежал к дипломатическому корпусу. И вот однажды в его доме я встретил графа де Сент-Илера и попросил, чтобы меня представили.
     Чувствовалось, что он был очень взволнован, разглядывал меня с головы до пят; я был растроган тоже. Он стал расспрашивать меня об учебе, о планах на будущее.
     - Вы навещали его на улице Сен-Доминик?
     - Он пригласил меня, хотя и добавил: "Только если ваши родители не сочтут это неподобающим".
     - Вы часто виделись?
     - Не очень. В среднем где-то раз в месяц. Это зависело от обстоятельств. Например, я советовался с ним, получив степень бакалавра, и он одобрил мое намерение поступить в школу. Он тоже полагал, что если это и не поможет мне в моей карьере, то во всяком случае даст крепкие знания.
     Однажды у меня вырвалось: "Такое впечатление, что я поверяю свои мысли дядюшке". - "А я и считаю вас племянником, - рассмеявшись, ответил он. - Почему бы вам не называть меня так?.." Это поможет вам понять наши отношения.
     - Вы не любили вашего деда?
     - Я его мало знал. Хотя он и граф де Сент-Илер и принадлежали к одному поколению, это были такие разные люди. Дед всегда казался мне внушительным, недоступным...
     - А ваша бабушка?
     - Мы были друзьями. И до сих пор остаемся.
     - Она знала, что вы ходите на улицу Сен-Доминик?
     - Да. Я пересказывал ей наши беседы. Она выпытывала подробности, а иногда напоминала мне, что я давно не навещал нашего друга.
     Мегрэ очень нравился молодой человек, и все же он изучал его пристально, почти с недоверием. На набережной Орфевр нечасто встретишь подобных юнцов, и у комиссара вновь появилось ощущение чего-то нереального: эти люди не явились из жизни, а словно сошли со страниц назидательного романа.
     - Итак, во вторник после полудня вы отправились на улицу Сен-Доминик.
     - Да.
     - У вас была особая причина пойти туда?
     - Более или менее. Два дня тому назад умер мой дед. Я подумал, что бабушке захочется узнать, как к этому отнесся ее друг.
     - А вам самому не было любопытно?
     - Наверное, да. Я знал, что они поклялись пожениться, если когда-нибудь представится такая возможность.
     - Эта перспектива радовала вас?
     - Пожалуй, да.
     - А ваших родителей?
     - Я никогда не говорил об этом с отцом, но имел основания верить, что замужество бабки не вызовет у него неудовольствия. Вот мама, возможно...
     Он не закончил фразу, и Мегрэ подстегнул его:
     - Значит, ваша мать...
     - Я не хотел бы говорить о ней плохо, но должен сознаться, что титулы и внешний блеск значат для нее больше, чем для остальных членов семьи.
     Разумеется, ведь она родилась не принцессой, а всего лишь Ирен де Маршанжи.
     - И что произошло во время вашей встречи на улице Сен-Доминик?
     - Ничего особенного. И все же я подумал, что лучше поговорить с вами. С самого начала мне показалось, будто граф де Сент-Илер чем-то озабочен - и я внезапно понял, что он уже глубокий старик. До этого он всегда выглядел моложе своих лет. Чувствовалось, что он любит жизнь, знает все ее радости и ежеминутно наслаждается ею. Я всегда считал его человеком позапрошлого столетия, который как-то заблудился во времени. Вы понимаете, о чем я?
     Мегрэ кивнул.
     - Я не ожидал, что его так поразит смерть моего деда, который был на два года старше его, тем более что причиной смерти послужил несчастный случай, и дед скончался без мучений. Но в этот вторник Сент-Илер был сам не свой и избегал смотреть на меня, будто что-то скрывал.
     Я произнес какую-то фразу типа: "Через год вы женитесь наконец на моей бабушке..." Он отвернулся, но я был настойчив: "Разве это не волнует вас?" Вот бы припомнить в точности, что он сказал. Странно, что я не помню этих слов, хотя их смысл и то, что вставало за ними, так поразило меня. В общем, он ответил так:
     "Этого не допустят".
     И когда я взглянул ему в лицо, мне показалось, будто он чего-то боится.
     Видите, все очень туманно. Тогда я не придал разговору особого значения, подумал, что это - естественная реакция старика, узнавшего о смерти своего ровесника и подумавшего, что и его черед не за горами.
     Но когда я узнал, что его убили, эта сцена всплыла в моей памяти.
     - Вы кому-нибудь говорили об этом?
     - Нет.
     - Даже бабушке?
     - Не хотелось ее расстраивать. Теперь, задним числом, я уверен, что графу угрожали. Такой человек не мог предаваться пустым фантазиям. Несмотря на годы, он сохранил необыкновенную ясность рассудка, а его философия исключала любые необоснованные страхи.
     - Если я правильно вас понял, вы думаете, что граф предвидел, как будут развиваться события.
     - Да, да, он предвидел какое-то несчастье. Я решил сообщить вам об этом, потому что со вчерашнего дня наш разговор не дает мне покоя.
     - Он говорил с вами о своих друзьях?
     - Об умерших друзьях. Живых уже почти не осталось, но это не слишком огорчало его.
     "В конце концов, - говаривал он, - не так уж скверно оказаться тем, кто уходит последним. - И добавлял с грустью:
     - Ведь остается память, в которой все остальные продолжают жить".
     - Он называл каких-нибудь врагов?
     - Я уверен, что врагов у него никогда не было. Может быть, завистники в начале его карьеры, которая была стремительной и блестящей. Да и те уже давно на кладбище.
     - Благодарю вас. Вы правильно сделали, что пришли.
     - Вы узнали что-нибудь новое?
     Мегрэ поколебался немного, но не стал ничего говорить о Жакетте, которая в этот момент беседовала в его кабинете с аббатом Барро.
     В уголовной полиции кабинет комиссара частенько называли в шутку "исповедальней" - и вот теперь там впервые проходила настоящая исповедь.
     - Нет, ничего определенного.
     - Мне нужно вернуться на улицу Ульм.
     Мегрэ проводил его до лестницы.
     - Еще раз спасибо.
     Он походил немного по широкому коридору, заложив руки за спину, попыхивая трубкой, и в конце концов зашел в кабинет инспекторов. Жанвье сидел там и, похоже, чего-то ждал.
     - Аббат прибыл?
     - Уже давно.
     - И каков он из себя?
     Жанвье ответил с довольно горькой иронией:
     - Самый старый из всех!

Глава 8

     - Позвони Люка.
     - На улицу Сен-Доминик?
     - Да. Я послал его сменить Лапуэнта.
     Мегрэ начинал терять терпение. В соседнем кабинете продолжалась тихая беседа: даже если подойти к самой двери, можно было расслышать лишь невнятное бормотание, как возле настоящей исповедальни.
     - Люка?.. У тебя все спокойно?.. Только журналисты звонят?.. По-прежнему отвечай им, что ничего нового нет... Что?.. Нет! Она не заговорила... Да, она у меня в кабинете, но не со мной и не с другим полицейским... со священником.
     Через минуту позвонил судебный следователь, и Мегрэ повторил ему почти то же самое:
     - Я не оказываю давление, будьте спокойны. Наоборот...
     Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь в своей жизни обращался с кем-то так бережно, с таким терпением. Английская статья, которую прочел ему Пардон, то и дело приходила на ум и вызывала ироническую улыбку.
     Автор статьи в "Ланцете" ошибся. В конечном итоге не учитель, не романист, даже не полицейский оказался в состоянии решить проблему Жакетты, а восьмидесятилетний аббат.
     - Давно они там?
     - Двадцать пять минут.
     Он даже не мог утешить себя кружкой пива, потому что поднос остался в кабинете. К тому же и пиво, наверное, уже теплое. Оно и без того отнюдь не было ледяным. Возникло искушение спуститься в пивную "У дофины", но он так и не решился отойти.
     Он чувствовал, что решение загадки - под рукой, тщился найти его, чисто по-человечески, а не как комиссар уголовной полиции, которому поручено обнаружить преступника.
     Потому что это расследование лично затронуло его, всколыхнуло давние детские воспоминания.
     Может быть, это навредило делу? Если Сент-Илер десятки лет был послом, если его платоническая любовь к Изабель длилась около пятидесяти лет, то он, Мегрэ, двадцать пять лет проработал в уголовной полиции и лишь накануне был уверен, что любые образчики человеческой породы прошли перед ним.
     Он не мнил себя сверхчеловеком, не считал себя непогрешимым. Наоборот: всякое расследование, даже самое простое, он начинал с каким-то смирением.
     Он не доверял видимости, не делал поспешных выводов. Он терпеливо старался понять, зная, что самые очевидные мотивы, как правило, не относятся к сути дела.
     Если он и невысоко ставил людей и их возможности, то все же продолжал верить в человека.
     Он искал в людях слабые места. А когда находил их и надавливал пальцем, не праздновал победу, а ощущал какую-то тоску.
     Но с недавнего времени Мегрэ потерял почву под ногами, ибо без всякой подготовки столкнулся лицом к лицу с людьми, о существовании которых и не подозревал. Их манеры, слова и поступки были ему чужды, и он тщетно пытался как-то классифицировать их.
     Он хотел бы полюбить этих людей, даже Жакетту, которая вымотала из него всю душу.
     Он открывал в их жизни изящество, гармонию, искренность, которые пленяли его.
     Но время от времени он холодно повторял про себя:
     "И все же Сент-Илер был убит!"
     Кем-то из них - это было почти очевидно. А именно Жакеттой, если в научных методах остался хоть какой-нибудь смысл.
     И он начинал ненавидеть их всех, включая покойного, включая юношу, при встрече с которым он сильнее, чем когда бы то ни было, ощутил тоску по отцовству.
     Ну почему эти люди не такие, как все? Почему он должен верить, будто им неведома корысть и низкие страсти?
     Невинная история слишком возвышенной любви вдруг стала раздражать его. Он перестал в нее верить и принялся искать другое объяснение, более доступное его опыту.
     Разве две женщины, столько лет любившие одного мужчину, не должны возненавидеть друг друга?
     Разве семейство, породненное с большинством царствующих домов Европы, не воспримет как угрозу своему престижу смехотворный брак двух стариков?
     Но никто из них не таил злобы на ближнего. Никто не имел врагов. Все жили в мире и согласии, кроме Алена Мазерона и его жены, которые все же разошлись.
     Взбешенный нескончаемым бормотанием, Мегрэ чуть было не распахнул рывком дверь, но его остановил укоризненный взгляд Жанвье.
     Этот тоже подпал под обаяние!
     - Надеюсь, ты поставил охрану в коридоре?
     Мегрэ дошел до того, что заподозрил, будто престарелый священник сбежит вместе со своей кающейся прихожанкой.
     И все же он чувствовал, что истина где-то близко, - но нужная мысль ускользала. Все было очень просто, и он это знал. Если подумать, то все человеческие драмы очень просты.
     Уже вчера, уже этим утром у него возникали неясные догадки.
     Кто-то деликатно постучал в дверь кабинета, и комиссар подскочил на месте.
     - Проводить вас? - осведомился Жанвье.
     - Если не трудно.
     В дверях стоял аббат Барро, в самом деле очень старый, весь высохший, как скелет, с растрепанными, очень длинными волосами, похожими на н