Жава,  который,  прилетев  из  Канн,
сначала заскочил к любовнице, а затем помчался к жене на бульвар Османн,
чтобы, раздев, заняться с ней любовью.
   Если ее убил именно он, то явно при других  обстоятельствах.  Но  при
каких? Мыслимо ли представить себе какую-нибудь  циничную,  квазинаучную
махинацию?  Например,  Жав  задумал  избавиться  от  жены,  чтобы  разом
заполучить и свободу, и деньги. Он проследил за нею в Париже,  обеспечил
себе алиби,  побывав  на  улице  Вашингтон,  а  потом,  когда  ушел  его
заместитель, заявился на бульвар Османн и осуществил свой план.
   При любом раскладе непреложным оставался один  факт  -  ключи,  если,
конечно,  газеты  написали  правду  на  сей  счет.  По   их   сведениям,
существовало  только  четыре  ключа,  открывавших  обе  двери,   которые
выходили на лестничную площадку. Один был у Жозефы,  другой  -  у  Жава,
третий - у консьержки, а четвертый временно передали Негрелю.
   Если только по каким-то трудным для понимания причинам консьержка  не
солгала, то кто-то же открыл дверь Эвелин?
   Жозефа стоит на том, что не она.
   Жав утверждает: ноги его не было на бульваре Османн.
   Негрель клянется, что не видел в тот день мадам Жав.
   Впрочем, Негрель соврал уже дважды, хотя обе его лжи можно  оправдать
мужской деликатностью.
   Сначала он отрицал связь с мадам Жав.
   Затем утверждал, будто она никогда не посещала его квартиру на  улице
Сен-Пер.
   - Пусть он сам все это и разматывает! - вдруг проворчал вслух  Мегрэ,
подавая гарсону знак принести еще пива.
   - Ты говоришь о Жанвье?
   Он действительно в этот момент думал о Жанвье.  Его  раздражало,  что
сам он бродит в темноте, в то время как у людей на набережной Орфевр  на
руках карты, позволяющие быстро во всем разобраться.
   - По-твоему, он недостаточно хорошо ведет дело?
   - Напротив, он все делает прекрасно. Не его вина, что Комельо,  ни  с
чем не считаясь, захотел арестовать Негреля.
   - Ты полагаешь, он невиновен?
   - Понятия не имею. Но в любом случае это  ошибка  -  отдать  его  под
арест до получения дополнительных сведений. Особенно теперь, когда  мэтр
Шапюи начнет игру.
   Недаром он отправился в Конкарно.
   - На что же он надеется?
   - Доказать, что у доктора Жава были  весомые  причины  избавиться  от
жены.
   - А разве это не так?
   - Так, конечно, но и у его клиента их не меньше.
   - Ты уверен, что не хочешь сходить на работу?
   - Нет. Тем более что в моем кабинете расположился Жанвье. Хорошо еще,
что он курит только сигареты, а то с  него  сталось  бы  воспользоваться
моими трубками.
   От этой мысли он испытал облегчение и посмеялся над собой.
   - Не бойся, я не ревную к этому бравому Жанвье.
   Просто немного неспокойно на душе. Ладно, пошли!..
   - Куда?
   - Мне все равно. Пройдемся по набережным,  если  хочешь,  со  стороны
Берси.
   При этом мадам Мегрэ, которая подумала о своих ногах, подавила вздох.
Глава 7 МАЛЕНЬКИЙ БАР НА НАБЕРЕЖНОЙ ШАРАТОН

   Мегрэ наконец нашел скамейку,  где  просидел  полчаса,  не  испытывая
никакого желания ее покидать. Жена рядом с  ним  до  сих  пор  не  могла
прийти в себя от изумления, видя его столь умиротворенным,  и  время  от
времени бросала в его сторону удивленные взгляды, ожидая, что вот-вот он
вскочит со словами: "Пошли!"
   В эти послеполуденные часы деревья на  набережной  Берси  отбрасывали
столь же мягкие и бестрепетные тени, как и в тихих аллеях  какого-нибудь
провинциального городишка. Скамья,  Бог  весть  почему,  была  повернута
спинкой к Сене,  и  перед  глазами  четы  Мегрэ  вырисовывалась  картина
старинного, заботливо охраняемого города, не с  обычными,  а  с  винными
складами,  на  вывесках  которых  мелькали  знакомые  названия,   обычно
встречающиеся на бутылочных этикетках или же - но более крупными буквами
- обозначались под крышами придорожных ферм.
   Здесь, как в самом заправском городке, были улочки, переулки, площади
и проспекты, а вместо машин - бочки всех мыслимых калибров.
   - Знаешь, как мы на полицейском жаргоне  называем  пьяницу,  которого
подбирают в общественных местах?
   - Ты мне как-то говорил, но я забыла.
   - Берси. Например, спрашивают полицейского на велосипеде, спокойно ли
прошло  ночное  патрулирование,  и,  если  не  было  происшествий  всего
сектора, он отвечает: "Да так, мелочевка. Всего трое берси".
   Неожиданно комиссар посмотрел на жену с легкой улыбкой.
   - Ты не находишь, что я поглупел?
   Мадам Мегрэ сделала вид, что не поняла его, хотя прекрасно уразумела,
на что он намекает, и, изобразив на лице невинное выражение, спросила:
   - Почему?
   - Я в отпуске. Пардон согласился, чтобы я оставался в Париже, но  при
условии, что перестану волноваться и буду только отдыхать. Так что  люди
могут преспокойно убивать друг друга - меня, это не касается.
   - Ну а ты портишь себе кровь из-за этого дела,  -  закончила  она  за
него.
   -  Вовсе  нет.  Признаться,  временами  меня  забавляет  эта  игра  в
детектива-любителя.  Ты  ведь  видела   на   ярмарке   солдат,   которые
развлекаются, паля в тире из мел кашек по глиняным  трубкам.  Случалось,
что иногда в тот же самый день их  заставляли  стрелять  на  учениях  из
настоящих ружей и они при этом ворчали. Понимаешь, что я хочу сказать? -
Мегрэ  редко  изливал  душу,  и  откровения  свидетельствовали,  что  он
расслабился. -  Понимаешь,  поначалу  эта  история  меня  заинтриговала,
впрочем, и сейчас интересует не меньше. К несчастью,  наступает  момент,
когда я не могу не поставить себя на место других людей.
   Она, конечно,  тут  же  подумала  о  Жаве  и  Негреле,  но  почему-то
спросила:
   - И на чье же?
   Смеясь, он ответил:
   - Может быть, на место жертвы.  Впрочем,  пусть  всю  ответственность
несет Жанвье, мы же не будем больше думать об этом.
   Слово свое комиссар держал довольно долго. Поднявшись со  скамьи,  он
повел мадам Мегрэ не к бульвару Ришар-Ленуар, а  к  набережной  Шаратон,
где Париж как-то сразу обретает вид предместья. Он всегда любил  широкие
набережные, где шла разгрузка и  погрузка  барж,  где  все  было  забито
бочками и всевозможными прочими грузами,  где  между  новыми  строениями
притулились сероватые пакгаузы, напоминавшие о былом Париже.
   - Я вот  задумываюсь,  почему  нам  никогда  не  приходило  в  голову
подыскать квартиру на какой-нибудь набережной?
   Из  своего  окна  он  тогда   мог   бы   видеть   баржи,   по-братски
пристыкованные друг к другу, морские  форменки  и  белоголовых  детишек,
сохнущее на веревках белье.
   - Вон видишь тот домик, что сейчас  сносят?  Там  жил  некий  молодой
человек, который, придя однажды с мамашей ко мне в кабинет, стянул  одну
из моих трубок.
   Впрочем, в Париже оставалось мало мест, которые не вызвали бы  в  его
памяти какое-нибудь более или менее серьезное расследование,  более  или
менее громкое дело.
   Мадам Мегрэ знала о них в основном по слухам.
   - А не здесь ли ты провел три дня и три ночи,  не  знаю  уж  в  каком
ресторанчике, когда обнаружили неизвестного, убитого на площади Конкорд?
- спросила она.
   - Чуть-чуть подальше. Ресторан этот перестроили в гараж. Вон там, где
сейчас две бензоколонки.
   В другой раз ему пришлось пройти по набережным от  шлюза  Шаратон  до
острова Сен-Луи по пятам за владельцем буксиров,  которого  он  в  конце
концов упрятал в тюрьму.
   - Тебе не хочется пить?
   Мадам Мегрэ никогда не мучила жажда,  но  она  всегда  с  готовностью
следовала за мужем, если у него возникало желание освежиться.
   - В том баре, что на углу, я тоже сидел  в  засаде,  часами  поджидая
кое-кого. Туда они и зашли. Террасы в этом баре не  было,  а  внутри  не
оказалось никого, кроме худенькой белокурой женщины,  которая,  сидя  за
стойкой, вязала и слушала радио.
   Мегрэ заказал аперитив для себя и фруктовый сок для  жены.  Пока  они
усаживались за столик, хозяйка разглядывала их, морща лоб.
   Она явно сомневалась, что узнала его. Более трех лет он не заходил  в
этот бар, крашенные в желтый  цвет  стены  которого  украшали  рекламные
плакаты, как это принято в загородных кафе и гостиницах. Из кухни тянуло
запахом готовящегося рагу.  Картину  довершал  мурлыкающий  в  кресле  с
плетеным сиденьем рыжий кот.
   - Вам с простой водой или с содовой?
   - С содовой, пожалуйста.
   Женщина все  еще  была  заинтригована  и  словно  пыталась  примерить
какое-то имя к его лицу. Обслужив Мегрэ, она склонилась над лежавшей  на
стойке газетой, некоторое время колебалась, но  затем,  взяв  ее,  вновь
подошла к столику и, несколько смутившись, обратилась к комиссару.
   - Это не о вас? - спросила  она,  указывая  пальцем  на  рубрику:  "В
последний час". Газета была та же, что и лежавшая  у  Мегрэ  в  кармане,
только более поздний выпуск.
   Крупный заголовок вопрошал:
   "ПОЗОВУТ ЛИ НА ПОМОЩЬ МЕГРЭ?"
   Мегрэ невольно нахмурился, а жена, заглядывая через плечо,  принялась
читать одновременно с ним.
   "Мы обратились к нашему корреспонденту  в  Сабль-д'Олонн  с  просьбой
зайти в  отель  "Черные  скалы",  где,  как  полагают,  проводит  отпуск
комиссар Мегрэ. Нам было бы  очень  приятно  сообщить  читателям  мнение
знаменитого комиссара об  одном  из  самых  запутанных  дел  из  тех,  с
которыми уголовная полиция столкнулась за последние десять  лет.  Однако
владелец отеля "Черные скалы" был в замешательстве.
   - Комиссар вышел, - сначала сказал он.
   - И когда вернется?
   - Может быть, вообще не придет сегодня.
   - Его жена в отеле?
   - Она тоже вышла.
   - Когда?
   Короче говоря, после долгих уверток, владелец  отеля  признался,  что
Мегрэ в его заведении нет и по  крайней  мере  на  протяжении  последних
суток не было. Наш корреспондент попытался прояснить  хоть  какие-нибудь
детали, но безуспешно.
   Не пришлось ли  инспектору  Жанвье,  который  впервые  самостоятельно
ведет столь деликатное дело,  обратиться  к  патрону  за  помощью  и  не
помчался ли комиссар в Париж?
   Мы тут же позвонили инспектору  Жанвье.  Застали  его  на  месте.  Он
заявил нам,  что  в  ходе  дознания  не  поддерживает  никакой  связи  с
комиссаром и тот, насколько ему известно, должен пребывать  в  настоящее
время в Вандее.
   Мы также пытались дозвониться Мегрэ домой, на  бульвар  Ришар-Ленуар,
но нам ответила служба отсутствующих абонентов.
   Таким образом, к томительной тайне, связанной со смертью на  бульваре
Османн, следует добавить еще одну маленькую".
   Хозяйка бара вопрошающе смотрела на Мегрэ.
   - Это же о вас, не правда ли? Вы уже бывали здесь два-три года назад.
Я даже припоминаю, что с  вами  был  тогда  такой  маленький  толстячок,
который слегка подпрыгивал при ходьбе.
   Она говорила о Люка.
   - Да, это я, - вынужден был  признать  комиссар,  поскольку  отрицать
очевидное не имело смысла. - Мы с женой приехали в  Париж  на  несколько
часов, но я по-прежнему в отпуске.
   - Да, нельзя верить тому, что  пишут  газеты,  -  заключила  женщина,
возвращаясь к стойке.
   В газете напечатали и другую информацию.
   "В начале второй половины дня следователь Комельо  пригласил  доктора
Негреля в свой кабинет на допрос.
   Молодой врач корректно, но категорически отказался  отвечать  на  его
вопросы без адвоката. Между тем  его  защитник  и  будущий  тесть,  мэтр
Шапюи,  все  еще  находится  в  Конкарно,  где  его  присутствие  крайне
возбуждает население. Судя  по  последним  сообщениям,  он  удовлетворен
результатами своего пребывания в бретонском порту и собирается  вечерним
поездом вернуться в Париж.
   Поддерживал ли он связь с дочерью по телефону?
   А может быть, девушка действовала  по  своей  инициативе?  Во  всяком
случае, она явилась в уголовную полицию, куда ее  никто  не  вызывал,  и
попросила о встрече с инспектором Жанвье.
   Инспектор,  теперь   куда   более   разговорчивый,   чем   в   начале
расследования, не стал скрывать от нас цель визита Мартин Шапюи.
   Оказывается, она хотела сообщить ему, что  была  в  курсе  отношений,
существовавших между Негрелем  и  Эвелин  Жав,  но  не  придавала  этому
никакого значения.
   - Жильбер, - уверенно заявила она, - просто пожалел эту женщину.  Два
года тому назад она буквально вешалась ему на шею, и он уступил. Негрель
ее не любил, старался встречаться с нею как можно реже. От  меня  он  не
скрыл, что после нашего с ним знакомства виделся с ней  три  или  четыре
раза, так как она продолжала его преследовать, не давая покоя даже дома.
Доктор Жав,  который  отлично  знал  свою  жену,  не  мог  находиться  в
неведении и, я уверена, совсем ее не ревновал.
   После ухода девушки на набережной  Орфевр,  где,  судя  по  всему,  в
ближайшее время ожидали развития событий, началась суета. В тот  момент,
когда мы писали эти строки, двое инспекторов, Лапуэнт и Неве,  отбыли  в
неизвестном направлении. В  кабинете  Мегрэ,  который  с  тех  пор,  как
комиссар отправился в отпуск,  занимает  инспектор  Жанвье,  непрестанно
звонит телефон".
   Итак, с благодушием было покончено. Всего несколько минут тому  назад
Мегрэ спокойно прогуливался с женой по набережной  и  рассказывал  ей  о
своих  расследованиях.  Теперь  лицо  его  посуровело,  он   больше   не
рассматривал картинки на стенах бара.
   - Ты полагаешь, - спросила мадам Мегрэ, - что теперь журналисты будут
караулить нас на бульваре Ришар-Ленуар?
   Комиссар вздрогнул, так как в этот момент совсем  не  думал  о  таком
повороте событий, и понадобилось несколько секунд, чтобы до него,  точно
сквозь туман, дошел смысл сказанных ею слов.
   - Вполне возможно.
   Лассань, все еще  находившийся  в  Конкарно,  наверняка  поддерживает
контакт со своей газетой и, несомненно, направит какого-нибудь  молодого
репортера дежурить у дома Мегрэ.
   - Повторите мне то же самое, мадам.
   - Вы прочли?
   - Да. Благодарю вас.
   Он уже отсутствовал в маленьком баре. Жена и сотрудники хорошо  знали
это выражение его лица. Когда такое случалось, на набережной Орфевр  все
ходили на цыпочках и говорили  вполголоса,  поскольку  он  был  способен
взорваться в гневной вспышке, столь же резкой, как и короткой, о которой
первый же потом и сожалел.
   Мадам Мегрэ повела себя до такой  степени  осторожно,  что  старалась
даже не смотреть в его сторону и,  делая  вид,  будто  увлечена  женской
страничкой в газете, исподтишка наблюдала за реакцией мужа.
   Он сам не мог бы сказать с уверенностью, о чем сейчас  думает.  Может
быть, потому, что в таких случаях переставал думать вообще, ибо речь шла
не о каком-то мыслительном процессе в его мозгу. В нем как бы ожили  три
главных участника драмы, а статисты - Антуанетта, невеста и  мадемуазель
Жюссеран  -  перестали  быть   некоей   абстракцией,   превратившись   в
человеческие существа.
   Но, увы, эти  человеческие  существа  все  еще  оставались  для  него
схематичными. Они были окутаны сумраком, из которого Мегрэ  старался  их
извлечь почти болезненными усилиями.
   Он чувствовал, что истина где-то совсем рядом, и в то же время  никак
не мог ее ухватить.
   Из двух мужчин убийцей был только один, другой  -  невиновен.  Иногда
губы комиссара шевелились, как бы силясь произнести некое имя,  но,  так
этого и не сделав, снова смыкались.
   Как и в большинстве  случаев,  не  удавалось  найти  одно  бесспорное
решение. Таковых было по меньшей мере два.
   Тем не менее верным являлось  лишь  одно,  и  только  в  нем  таилась
человеческая правда. Его необходимо было выявить не с  помощью  строгого
умозаключения  или  логического  выстраивания  фактов,   его   следовало
почувствовать.
   Итак, в пятницу Эвелин звонила Негрелю, который являлся ее более  или
менее покорным любовником. Поставила  ли  она  его  в  известность,  что
направляется самолетом в Париж? А может быть,  именно  из-за  холодности
молодого медика она, не раздумывая, решилась на эту поездку?
   Едва она улетела, как в  аэропорт  устремился  Жав  и,  не  попав  на
парижский рейс, улетел на лондонском, чтобы не терять времени.
   - А сам-то ты в это веришь? - вдруг произнес он вслух.
   - Что? - встрепенулась жена.
   - Я говорю, можно ли поверить в совпадение?  Эвелин  Жав  влюблена  в
Негреля, после нескольких недель разлуки ей  стало  невтерпеж  -  и  она
отправляется в Париж.
   Ее муж влюблен в Антуанетту Шовэ и в тот же  день  испытывает  острую
потребность совершить поездку, чтобы заключить ее в объятия.
   Мадам Мегрэ, поразмыслив, сказала:
   - Но он же воспользовался отсутствием жены, так ведь?
   Однако Мегрэ так не казалось. Он не верил в случайности.
   - В Париже, оказавшись без машины, Жав должен  был  по  крайней  мере
дважды прибегнуть к  услугам  такси.  На  одном  добраться  от  бульвара
Капуцинок, где останавливается автобус из аэропорта, до улицы Вашингтон,
на другом вечером доехать до вокзала. Жанвье, уж я его знаю, должен  был
дать поручение опросить всех шоферов такси.
   - По-твоему, это может что-то дать?
   - Мы частенько  добиваемся  результатов  таким  образом,  но  на  это
требуется время.
   После продолжительного молчания  -  тем  временем  он  сделал  добрый
глоток и раскурил трубку - Мегрэ заметил:
   - Но ведь она была обнаженной...
   Образ голой Эвелин, согнутой вдвое в шкафу, постоянно возникал у него
в мозгу.
   Мегрэ был поражен, когда жена, на сей раз преодолев свою стыдливость,
над которой ему неоднократно доводилось подтрунивать, произнесла:
   - Учитывая то, что она делала на бульваре Османн, это естественно, не
так ли?
   Ему так хотелось рявкнуть: "Нет!"
   Все это как-то не  вязалось.  Может  быть,  подобная  версия  событий
казалась ему ложной при сопоставлении с характером Негреля? Молодой врач
заменял собрата по профессии в одном из роскошнейших врачебных кабинетов
Парижа.  У  него  было  запланировано  несколько  встреч  с  пациентами.
Говорили о пяти. В любой момент могли прийти и другие, поскольку как раз
наступало время консультаций. И наконец, напротив находилась Жозефа.
   Допустим, Эвелин разделась в комнате, допустим, он убил ее,  случайно
или преднамеренно, но разве Негрель не был из тех, кто вновь бы ее одел?
   Причем поступил бы так не обязательно ради  того,  чтобы  отвести  от
себя подозрения. Скорее машинально.
   По радио продолжала звучать  музыка,  но  Мегрэ  не  обращал  на  нее
внимания, а, полузакрыв глаза, снова  и  снова  перебирал  события,  что
произошли в субботу во второй половине дня.
   Жозефа, как она утверждала, ушла с  бульвара  Османн  около  шести  и
отправилась к дочери, где застала доктора Жава.
   Во время первого допроса она  солгала,  утверждая,  будто  не  видела
патрона со времени его отъезда в Канны.
   Возможно,  она  не  хотела  компрометировать  дочь.  Но   это   можно
истолковать и по-другому.
   Ему вдруг  показалось,  что  туман  поредел,  сквозь  него  проглянул
отблеск света, но он еще настолько слабый и расплывчатый,  что  от  него
пока не было проку. Комиссар  подумал  о  лестничной  площадке  с  двумя
дверьми. Что же дает эта площадка?..
   В этот момент мадам Мегрэ тронула его за руку.
   - Послушай!
   Мегрэ не сразу понял, что по радио перестали транслировать  музыку  и
послышалась речь.
   "Последние послеполуденные новости. Дело о преступлении  на  бульваре
Османн, похоже, входит в свою последнюю фазу..."
   Голос звучал монотонно. Должно быть, диктор читал в  микрофон  текст,
который ему только что подсунули, потому что он спотыкался на  некоторых
слогах.
   "Сегодня в три часа дня два  инспектора  уголовной  полиции  вошли  в
апартаменты доктора Жава на бульваре Османн и несколькими минутами позже
вышли оттуда вместе с хозяином квартиры.
   За прошедшие четыре дня тот заметно осунулся и не обращал внимания на
журналистов,  которые  напрасно  пытались  добиться  от  него  хотя   бы
словечка. Почти в это же время другой инспектор доставил  на  набережную
Орфевр личность, остававшуюся до сего времени  загадочной,  поскольку  в
течение последних дней установить