зны, дайте Париж,
Гальвани 17-98... Третья линия свободна? Соедините по третьей, ладно? По
второй только что было плохо слышно... Как ваши дела? Сегодня  всю  ночь
дежурите? Что?.. Нет, вы же знаете, я никогда не ложусь раньше часа...
   Да, у нас тоже... В двух  метрах  ничего  не  видно...  Завтра  будет
гололед,  это  ясно...  Алло!  Париж?..  Париж?  Алло,  Париж?  Гальвани
17-98... Да ответьте же, милочка... Говорите  разборчивее...  Дайте  мне
Гальвани 17-98. Что? Звонили?.. Ничего не слышу. Позвоните еще... Срочно
нужно...
   Там должен  кто-нибудь  быть...  Телефонистка  испуганно  обернулась,
потому что Мегрэ всем своим грузным телом придвинулся к ней  и  протянул
руку, готовый в нужный момент схватить наушники. - Месье  Но?..  Алло...
Месье Но?.. Да, даю вам Париж... Секундочку, туда звонят...  Не  вешайте
трубку... Гальвани 17-98?.. Вас вызывает Сент-Обен... Да, я соединяю...
   Сент-Обен,  говорите...  Телефонистка  не  посмела  возразить,  когда
Мегрэ,  властным  движением  вырвав  у  нее  наушники,  надел  их.   Она
решительно воткнула штепсель в нужное гнездо. - Алло! Виктор?..  Что?  В
наушниках послышалось какое-то шипение, и  Мегрэ  подумал,  что  Брежон,
должно быть, разговаривает, лежа в постели. После  того  как  Но  назвал
себя, Брежон сказал кому-то:
   - Это Этьен... Наверно, своей жене, которая лежала рядом. - Что?..  У
тебя есть новости?.. Нет?.. Да?.. Не кричи так... от вибрации  в  трубке
треск... Этьен Но относился к той категории людей, которые, разговаривая
по телефону, орут во весь голос, боясь,  что  их  не  услышат.  -  Алло!
Слушай, Виктор... Пока нового ничего нет... Но постарайся понять, что  я
тебе скажу... Я тебе напишу... А денька через два,  возможно,  приеду  в
Париж повидаться с тобой...  -  Говори  медленнее...  Марта,  отодвинься
немножко... - Что ты сказал? - Я сказал Марте, чтобы она отодвинулась...
Ну так как?.. Что там у вас происходит?
   Комиссар приехал?.. Как он тебе понравился? - Что? Сейчас  не  о  том
речь... Но как раз по поводу него я  тебе  и  звоню...  -  Он  отказался
заняться твоим делом? - Нет... Он занимается им слишком рьяно...
   Послушай, Виктор, крайне необходимо, чтобы ты  нашел  повод  отозвать
его в Париж... Нет, сейчас я не могу тебе  ничего  объяснить...  Я  знаю
нашу телефонистку... Мегрэ с улыбкой  посмотрел  на  мадемуазель  Ренке.
Видно  было,  что  она  сгорает  от   любопытства.   -   Ты   придумаешь
что-нибудь?.. Что?
   Говоришь, трудно?.. Но все-таки можно что-нибудь придумать...  Поверь
мне, это необходимо... Можно было представить себе, что  в  этот  момент
следователь нахмурился и в душу его впервые закралось сомнение: а так ли
уж  невиновен  его  зять?  -  Только  ради  бога,  не  воображай  ничего
дурного... Просто он всюду ходит, всех расспрашивает, и от  него  больше
вреда, чем пользы... Понимаешь? Если так пойдет дальше,  он  взбудоражит
весь городок, и я попаду в  весьма  затруднительное  положение...  -  Не
знаю, как быть... - У тебя  хорошие  отношения  с  его  непосредственным
начальником? - Да... Я  бы  мог,  конечно,  попросить  шефа.  Но  как-то
неудобно... Рано или поздно дойдет до комиссара...  Ведь  он  согласился
поехать к вам только из любезности... Понимаешь?  -  Скажи,  ты  хочешь,
чтобы у твоей племянницы-а она, напоминаю тебе, твоя крестница!  -  были
нешуточные неприятности? - Ты думаешь, дело настолько  серьезно?  -  Ну,
раз я тебе говорю... Чувствовалось, что Этьен Но дрожит от нетерпения.
   Панический страх Гру-Котеля передался и ему, а то, что Кавр  все-таки
посоветовал просить следователя, чтобы тот отозвал Мегрэ, посеяло в  его
душе еще большее смятение. - Ты можешь передать  трубку  сестре?  -  Она
спит... Я один внизу... - А как Женевьева? Следователь Брежон  был  явно
обескуражен и попробовал перевести разговор на другую тему. - У вас тоже
дождь? - Понятия не имею! - заорал Но. - Плевать мне на дождь!  Слышишь?
Ты должен во что бы то ни стало заставить уехать своего сыщика... -  Что
с тобой? - Что со мной? А то. что если т? к пойдет дальше, мы просто  не
выдержим. Он сует нос повсюду. И не говорит ни  слова...  Он...  Он..  -
Успокойся. Я попытаюсь. - Когда? - Завтра  утром.  Как  только  начнется
рабочий день, я пойду к шефу и поговорю с ним... Но не  скрою  от  тебя,
мне этот демарш не по душе.  Впервые  за  свою  службу  я...  -  Так  ты
сделаешь это? -  Я  же  тебе  сказал...  -  Телеграмма  придет  часам  к
двенадцати... Он сможет уехать  трехчасовым  поездом.  Проследи  только,
чтобы телеграмму отправили вовремя... - Луиза здорова? - Да, здорова...
   Спокойной ночи. Так не забудь... Потом я все  объясню  тебе...  И  не
думай ничего дурного... Привет  Марте...  Телефонистка  поняла  по  лицу
Мегрэ, что разговор закончился, взяла у  него  наушники,  переставила  в
гнездах штепсели. - Алло... Кончили?.. Алло, Париж?..  Сколько  минут?..
Шесть?..
   Спасибо... Спокойной ночи, милочка... Комиссар надел шляпу,  раскурил
свою  трубку.  -  Этого  достаточно,  чтобы  меня  уволили,  -   сказала
телефонистка. - А как вы думаете,  это  правда?  -  Что?  -  А  то,  что
говорят... Неужели такой человек, как месье Этьен, мог... - Доброй ночи,
мадемуазель. Не беспокойтесь. Я не разболтаю... - О чем они говорили?  -
Ничего  интересного.  Семейные  дела...  -  Вы  вернетесь  в  Париж?   -
Возможно... Боже мой, конечно... Скорее всего завтра после обеда...
   Теперь Мегрэ был  спокоен.  Он  снова  почувствовал  себя  комиссаром
Мегрэ.
   Он даже немного удивился, увидев Луи, который ждал его на кухне. Луи,
в свою очередь, тоже был поражен переменой,  происшедшей  с  Мегрэ.  Ему
даже показалось-он подумал об этом с  обидой!  -  будто  комиссар  вдру!
посмотрел на него как-то свысока, чуть ли  не  с  презрением  Они  снова
вышли в ночь, в туман. Кое-где  светились  редкие  огни  этого  нелепого
маленького мирка.
   - Это он,  правда?  -  Кто?..  Что?..  -  Месье  Но...  Это  он  убил
Альбера...  -  Ничего  не  знаю,  мальчик...  Какое...   Мегрэ   вовремя
остановился. Он чуть не сказал: "Какое это  имеет  значение!.."  Так  он
думал, вернее, чувствовал. Но он понимал, какую бурю в душе Луи  вызовет
это признание.
   - Что он говорил? - Ничего интересного... О месье  Гру-Котеле...  Они
пошли по направлению к гостиницам. Там еще горел свет. За окном одной из
них виднелись темные  фигуры  посетителей.  -  А  что  именно?  -  Месье
Гру-Котель всегда был дружен с Но? - Подождите... Нет,  не  всегда...  Я
был еще мальчишкой, понимаете... Этот дом издавна принадлежал его семье,
но он почему-то пустовал тогда, и мы часто играли возле  него...  Это  я
помню хорошо, ведь мы не раз спускались в подвал через люк,  он  не  был
заперт... А сам месье Гру-Котель жил у родственников, где-то в Бретани.
   Кажется, там у них замок... Вернулся он уже женатым...  Вам  надо  бы
поговорить с кем-нибудь постарше меня... Мне-то тогда было лет шесть или
семь... Помню только, у его жены была  маленькая  желтая  машина,  очень
красивая, и она сама  ее  водила.  И  часто  ездила  одна...  -  Супруги
встречались с семьей Но? - Нет... Точно нет... Я хорошо помню, что месье
Гру-Котель вечно торчал у старого доктора... Тот был вдовцом... Так  они
и остались у меня в памяти: сидят у окна и играют в шахматы...  Если  не
ошибаюсь, это, кажется, из-за жены месье Гру-Котель перестал встречаться
с Но... Что-то там произошло между ними... А раньше  они  дружили,  ведь
они учились в одном классе... А потом что-то разладилось. На улице  они,
правда, раскланивались... Даже разговаривали иногда, я сам видел,  но  и
только... - Значит, лишь после отъезда мадам Гру-Котель... - Да...  Года
три назад... Мадемуазель Но тогда было лет шестнадцать или семнадцать...
   Она вернулась из Ниора, где долгое время находилась в пансионе. Домой
она приезжала раз в месяц... Это я тоже хорошо помню, потому что здесь у
нас   все   знали:   если   мадемуазель   Но   приехала-кроме   каникул,
конечно,значит,  можно  не  сомневаться:  сегодня   третье   воскресенье
месяца... Так вот, тогда они и подружились... Месье Гру-Котель стал чуть
ли не дневать и ночевать у Но... - Отдыхать они тоже ездят вместе? - Да,
в Сабль д'Олонн... У месье Но там вилла. Вы уже домой?  А  разве  вы  не
хотите  узнать,  ушел  ли  тот?..  Юноша  повернулся  в   сторону   дома
Гру-Котеля, где сквозь ставни все еще просачивался слабый свет. Наверно,
в представлении Луи следствие должно было вестись совсем иначе.  Он  был
слегка разочарован поведением Мегрэ, но не решался показать это.  -  Что
он сказал, когда увидел вас? - Кто? Кадавр? Ничего... Нет, он ничего  не
сказал... Впрочем,  все  это  не  имеет  никакого  значения.  По  правде
сказать, мысли Мегрэ витали где-то далеко. Он машинально отвечал  своему
юному собеседнику, не вникая в смысл его вопросов.  С  Мегрэ  случалось,
что он впадал в такое состояние. Сколько  раз  его  товарищи  по  работе
подтрунивали над ним из-за этого, судачили за его спиной! В такие минуты
Мегрэ казался надменным, важным, непроницаемым... Можно  было  подумать,
что он ничего не видит и не слышит вокруг, всех презирает.  Человек,  не
знающий Мегрэ,  мог  решить,  что  он  самодовольный  дурак  или  просто
недотепа. Как-то один  знакомый  Мегрэ,  вообразивший  себя  психологом,
спросил его: . ,. - Вы подводите итог своим мыслям? И  Мегрэ  насмешливо
ответил ему:
   - Я вообще никогда не думаю. И это было почти правдой. Вот и  сейчас,
холодной, промозглой ночью, он стоял на улице и ни о чем не думал. В его
голове не было не единой мысли. Может, и верно, он похож на  губку?  Это
сравнение придумал бригадир Люкас, с которым Мегрэ часто работал.  Люкас
знал  своего  начальника  лучше,  чем  кто-либо  другой.  "Когда  патрон
расследует какое-нибудь дело, - сказал он однажды, - наступает момент, и
он вдруг  как  бы  разбухает,  словно  губка.  Можно  подумать,  что  он
заправляется особым составом". Чем же он заправляется? В данную  минуту,
например, туманом и ночью. Город, который окружал его, уже  не  был  для
него чужим. И он не был в нем чужим, случайно заброшенным  сюда  судьбой
человеком. Теперь он чувствовал себя здесь всевидящим богом. Он уже  так
хорошо знал этот городок, будто всегда жил в нем, более того,  будто  он
сам его создал.  Он  знал,  что  происходит  сейчас  в  каждом  из  этих
притаившихся в ночи домишек, он ясно представлял  себе,  как  женщины  и
мужчины ворочаются в своих пропотевших постелях, какие им снятся сны; по
свету ночника он догадывался, что вон за тем окном полусонная мать  сует
ребенку соску с теплым молоком, а там, в угловом доме, мучается больная;
он мог заранее сказать,  когда  лунатичка-бакалейщица  вдруг  вскочит  с
постели. Он незримо присутствовал в кафе, сидел  за  гладким  коричневым
столиком вместе с завсегдатаями этого заведения, а они шлепали по  столу
грязными картами и подсчитывали желтые и красные  жетоны.  Он  был  и  в
комнате Женевьевы, рядом с нею. Он разделял  ее  страдания  оскорбленной
любовницы.  Ведь  она  действительно  страдала.  Сегодня  она  пережила,
наверно,  самый  тяжелый  день  в  своей  жизни   и,   кто   знает,   не
подкарауливает ли она сейчас Мегрэ,  чтобы  снова  проскользнуть  в  его
комнату, когда все уснут? И мадам Но не спит. Она уже легла, но не  спит
и в темноте своей спальни прислушивается к шорохам в  доме,  беспокоясь,
почему до сих пор не вернулся Мегрэ, представляя себе,  как  в  ожидании
его томится в гостиной муж. После разговора с шурином в его  душе  вновь
затеплилась надежда, но долгое отсутствие комиссара его тревожит.  Мегрэ
чувствовал тепло хлева, слышал, как бьет копытом лошадь в стойле,  видел
старую кухарку в ночной кофте... А что же происходит у Гру-Котеля?..
   Ага, вот  распахнулась  дверь.  Альбан  прощается  со  своим  гостем,
которого он уже ненавидит. О чем они еще говорили после звонка к  Этьену
Но там, в этой пыльной, затхлой гостиной? Вот дверь  захлопнулась.  Кавр
идет быстрым шагом, держа под мышкой свой портфель. Он доволен, и  в  то
же время что-то гложет его. В общем-то можно сказать, что он выиграл. Он
одержал верх над Мегрэ. Завтра комиссара отзовут  в  Париж,  хотя  жаль,
конечно, что это не его, Кавра,  заслуга.  А  вот  угроза  комиссара  по
поводу исчезнувшей кепки... Помощник Кавра, потягивая рюмку  за  рюмкой,
ждет его за столиком в "Золотом льве". - Вы уже идете домой?  -  услышал
Мегрэ голос Луи. - Да, милый мой... А что мне еще остается? - Но  вы  не
бросите?.. - Что ты сказал?.. О, как хорошо знал их всех Мегрэ!  Сколько
таких Яук встречал он за свою жизнь - столь же горячих, наивных и  в  то
же время отважных юношей, которых не страшат никакие препятствия, и  они
любой ценой хотят добиться правды!.. "Это у тебя пройдет,  мальчик,думал
он. - Через несколько лет ты будешь низко кланяться такому вот месье  Но
или месье Гру-Котелю, так как поймешь, что,  раз  ты  сын  Фийу,  ничего
другого тебе не остается..." Ну,  а  мадам  Ретайо?  Она  уже,  конечно,
надежно  запрятала  деньги,  лежавшие  в   супнице,   и   сейчас   сидит
од-на-одинешенька в своем доме. Уж она-то, она все  это  давно  взяла  в
толк. А ведь эта женщина, наверно, была хорошей женой и хорошей матерью,
не хуже других. Возможно, раньше и ей были не чужды простые человеческие
чувства, но потом она поняла, что от этих чувств проку нет, и смирилась.
   Смирилась с тем,  что  обороняться  надо  при  помощи  иного  оружия.
Смирилась с тем, что из всех несчастий следует извлекать деньги.  Смерть
мужа принесла этой женщине дом и пенсию, которая позволила ей  вырастить
сына и дать ему  образование.  А  смерть  Альбера...  -  Держу  пари,  -
пробормотал Мегрэ вполголоса, - что она  мечтает  о  том,  чтобы  купить
домик, но теперь уже не в Сент-Обене, а  в  Ниоре...  Новый,  чистенький
домик.. Мечтает об обеспеченной старости,  которую  проведет,  глядя  на
портреты мужа и сына.
   Старый Дезире, должно быть, отсыпается  на  грязной  подстилке  после
дневных возлияний.  Почтальон  Иосафат,  довольный  собой,  прикидывает,
какую награду получит он за  свое  молчание  и  изворотливость.  Что  же
касается Гру-Котеля с его "Порочными наслаждениями" ... - Как вы  быстро
идете, месье! - Ты хочешь проводить меня? - А вы против? - Но твоя  мать
будет волноваться... - Она обо мне  не  заботится...  Он  сказал  это  с
некоторой гордостью, однако в его словах сквозила и обида. Так! Вот  уже
и станция позади. Они вышли на топкую дорогу, идущую вдоль канала.  Там,
в конце дороги, где  виднелось  светлое  пятно  -  казалось,  это  луна,
закрытая облаками, - стоял большой, теплый и спокойный дом, один из  тех
домов, на которые с завистью поглядывает путник, думая: "Вот где  хорошо
живется!" - А теперь, сынок, иди домой. Мне тут недалеко...  -  Когда  я
вас увижу?.. Дайте мне слово, что вы не уедете прежде, чем...  -  Обещаю
тебе... - Вы, правда, не отступитесь? - Правда... Увы! Как нелегко  было
Мегрэ сделать то, что ему предстояло. Он понуро взошел на крыльцо. Дверь
оказалась незапертой. В гостиной горел свет. Его ждали. Мегрэ  вздохнул,
снимая тяжелый, набухший от влажного воздуха плащ,  постоял  немного  на
половике, раскуривая свою трубку. - Ладно! Бедняга Этьен Но ждал его, то
окрыляясь надеждой, то впадая в смертельную тревогу. Он сидел в  том  же
кресле, где днем в муках томилась мадам Но. На столике стояла полупустая
бутылка арманьяка.

8. Мегрэ играет

   Мегрэ  Когда  Мегрэ  вошел  в  гостиную,  вид  у   него   был   самый
естественный. Он ссутулился и слегка склонил голову набок, как  человек,
который продрог и спешит поближе к огню. Впрочем, он и  впрямь  продрог,
ведь он так долго бродил в этом промозглом тумане,  забыв  о  холоде,  и
только теперь, когда снял плащ, его начало  знобить,  только  теперь  он
почувствовал, сколько ледяной сырости впитало его тело. Ему было  не  по
себе, словно у него начинался грипп. Его тяготил  предстоящий  разговор,
он не любил подобных вещей. И,  главное,  он  колебался.  Теперь,  когда
пришла пора действовать, принять окончательное решение,  он  вдруг  стал
выбирать между двумя диаметрально противоположными методами. Именно этой
раздвоенностью,  а  отнюдь  не  тем,  что  он  хотел  походить  на  того
легендарного  увальня  Мегрэ,   каким   его   обычно   представляют,   и
объяснялось, что он  вошел  в  гостиную  с  угрюмым  видом,  боком,  как
медведь, с пустым, невидящим взглядом. Казалось, он вошел ни на  что  не
глядя, но он заметил все: и рюмку, и бутылку арманьяка,  и  чересчур  уж
приглаженные волосы Этьена Но, который приветствовал  его  с  наигранной
беззаботностью. - Ну как, комиссар, удачный вечер? Видно  было,  что  он
только сейчас старательно причесал волосы расческой. Он очень следил  за
собой, но, наверно, раньше, в томительном одиночестве ожидая  Мегрэ,  он
нервным жестом приглаживал их просто рукой. Вместо ответа Мегрэ  подошел
к стене и поправил косо висящую картину. Это не  было  рисовкой,  просто
его действительно раздражало, что картина висела косо, а сейчас, в такой
решительный  момент,  ему  не  хотелось  раздражаться  из-за  ерунды.  В
гостиной было жарко. Еще не улетучился запах блюд, которые подавались  к
ужину, благоухал арма-ньяк, и Мегрэ, не выдержав, налил  себе  рюмку.  -
Так вот! - выпив, вздохнул он. Этьен Но от неожиданности вздрогнул.  Его
охватила тревога. Это "так вот!" прозвучало, как вывод, сделанный  после
какой-то внутренней борьбы. Если бы  Мегрэ  находился  сейчас  в  стенах
полиции или хотя бы имел официальное поручение вести  это  дело,  он  бы
считал себя обязанным, чтобы добиться  максимального  успеха,  применить
свой обычный метод: довести Этьена Но до такого состояния, когда тот  не
сможет уже больше сопротивляться. Нагнать на него страху, сломи гь  дух,
то вселяя надежду, то приводя в трепет. Это было  бы  нетрудно.  Сначала
надо дать ему запутаться в собственной лжи. Затем  осторожно  намекнуть,
что  ему.  Мегрэ,   известно   содержание   телефонных   разговоров,   и
наконец-была  не  была!  -  в  упор  заявить:  "Ваш  друг  месье  Альбан
Гру-Котель завтра утром будет арестован..." Но  Мегрэ  ничего  этого  не
сделал. Он попросту подошел  к  камину  и  облокотился  на  него.  Огонь
припекал ему ноги. Этьен  Но  сидел  рядом.  Видимо,  он  еще  не  терял
надежды. - Я уеду завтра трехчасовым, как вы того  хотели,  -  несколько
раз коротко затянувшись из своей трубки, проговорил наконец  Мегрэ.  Ему
было жаль Этьена Но. Он чувствовал себя словно бы виноватым  перед  ним.
Жил себе человек, немолодой уже-они с ним примерно одного возраста,  жил
спокойной, размеренной жизнью, в довольстве  и  душевном  покое,  и  вот
сейчас над ним нависла угроза: он может  все  потерять  и  остаток  дней
своих провести за тюремной решеткой. Попытается ли он защищаться,  снова
лгать? Мегрэ предпочел бы, чтобы он не делал этого. Так  из  сострадания
хотят, чтобы скорее умерло нечаянно раненное животное.  Избегая  взгляда
Этьена Но, он уставился на ковер. - К чему такие слова, комиссар! Вы  же
знаете, вы у нас желанный гость, и все  мы-и  я  в  том  числе!  -  ваши
поклонники и глубоко симпатизируем вам... - Я  слышал  ваш  разговор  по
телефону с шурином, месье Но. Не хотел бы сейчас Мегрэ оказаться в шкуре
Этьена. Да, неприятный момент, ничего не скажешь. О таклх минутах  потом
обычно стараются не вспоминать. - Кстати, - продолжал Мегрэ, - вы  очень
заб нуждаетесь относительно  меня,  месье  Но.  Ваш  шурин,  следователь
Брежон, обоатился ко мне с просьбой оказать ему услугу и приехать  сюда,
чтобы  помочь  вам  в  довольно  щекотливом  деле.  Я  сразу  догадался,
поверьте, что он не правильно понял вас и вы ждете от него  совсем  иной
помощи... Ваше письмо было такое сумбурное, вы просили у него  совета...
Вы писали о слухах, что ходят по городу, умолчав, конечно,  о  том,  что
они обоснованны. И он,  бедняга,  честный,  добросовестный  человек,  но
ограниченный сл