мет.
   - Но разве не факт, что вам даже и в голову в то время не пришло, что
это может быть нож, и что только на следующее утро, узнав  об  убийстве,
вы начали подумывать о том, что блестящий предмет мог быть ножом.  Разве
вы не видели просто белую фигуру, шедшую по патио? Разве вы  не  решили,
что это просто лунатик и  что  вам  лучше  не  вмешиваться?  Поэтому  вы
заперли дверь и отправились спать.
   - Я не говорил, что этот человек - лунатик.
   - Но я же спросил: разве не факт?
   - Нет, не факт.
   - И значит, это не  правда,  что  единственной  причиной,  почему  вы
отправились досыпать, явилось то, что вы не разглядели ножа в  его  руке
достаточно отчетливо, чтобы понять, что это за предмет?
   - Нет, я так не думаю.
   - Можете ли вы ответить более определенно?
   - Да, я видел нож!
   - И что тот, кого вы видели, подошел к кофейному столику на патио?
   - Да.
   - Вы видели, как он поднимал крышку кофейного столика?
   - Видел!
   - И вы видели, как он затем  отошел  от  кофейного  столика,  пересек
патио и скрылся через дверь, которую вы указали на схеме.
   - Да, все верно.
   - После того как человек отошел от  столика,  он  все  еще  продолжал
держать нож?
   - Вроде да... не знаю... не могу сказать.
   - Тогда можете ли вы сказать, что ножа у него с собой не было?
   - Не могу утверждать ни того ни другого.
   - Тогда, может быть, человек оставил нож в нише под крышкой кофейного
столика?
   - Не могу на это ответить.
   - А вы уверены, что человек нес нож, до того как подошел к  кофейному
столику?
   - Возражаю, так как этот вопрос уже задавался много  раз  и  на  него
столько же раз отвечали, - заявил Бюргер.
   -  Я  разрешаю  свидетелю  еще  раз  ответить  на  этот   вопрос,   -
распорядился судья Маркхэм,  подаваясь  вперед  и  пристально  глядя  на
Дункана.
   - Да, - ответил Дункан, - у него в руке был нож.
   - Вы уверены, что узнали человека, которого видели? - спросил Мейсон.
   - Да, уверен.
   - Это был обвиняемый?
   - Да, это был он.
   - Во что он был одет?
   - В одну ночную рубашку.
   - Босиком?
   - Да.
   - Как близко он находился от вас, когда вы в первый раз отчетливо его
разглядели?
   - Он прошел прямо перед моими окнами.
   - И тень от него упала вам на лицо?
   - Да.
   - Но в тот момент вы не могли отчетливо его разглядеть. Вы находились
в постели и пробудились от глубокого сна, не так ли?
   - Да, так.
   - На каком расстоянии он оказался от вас, когда вы впервые  ясно  его
разглядели?
   - Затрудняюсь ответить.
   Мейсон сделал пометку мелком на схеме, затем, сверившись с  масштабом
изображения, спросил:
   - Иными словами, он, должно быть,  находился  от  вас  на  расстоянии
тридцати пяти футов, согласны?
   - Да, вполне возможно.
   - Спиной к вам?
   - Да, припоминаю, что спиной.
   - И вы все же узнали его?
   - Да, узнал.
   - Вы представляете всю важность того, насколько ваши показания должны
соответствовать истине?
   - Да, представляю.
   - Вы понимаете всю серьезность этого судебного процесса?
   - Полностью понимаю.
   - И, однако, готовы подтвердить под присягой, что человек, на котором
была только ночная рубашка, которого вы  видели  с  расстояния  тридцати
пяти футов, да еще при лунном свете,  вне  всяких  сомнений  был  именно
обвиняемый?
   - Да, готов!
   - Вы взглянули на часы, когда встали?
   - Да, посмотрел.
   - А когда снова легли спать, смотрели на часы?
   - Кажется, да. Да, смотрел.
   - Сколько было времени, когда вас разбудили?
   - Ровно три часа.
   - А когда снова оказались в постели?
   - Ну, почти столько же. Думаю, прошло не более тридцати секунд.
   - А вы заметили положение стрелок на циферблате,  когда  смотрели  во
второй раз, перед тем как легли в кровать?
   - Да, заметил.
   - А не могли стрелки показывать пятнадцать минут первого?
   - Нет, не могли.
   - Когда вы в первый раз давали показания, разве вы не  говорили,  что
время было пятнадцать минут первого?
   - Возможно, говорил.
   - Тогда, по горячим следам, ваша память должна была  хранить  события
минувшей ночи или утра более свежими или яркими, чем сейчас, что  вы  на
это скажете?
   - Скажу, что это не так.
   - Что не так?
   - Мои воспоминания не были тогда самыми отчетливыми.
   - Следует ли понимать это так,  что  ваша  память  становится  крепче
только со временем?
   - В этом случае - да.
   - Потому что когда вы узнали, что убийство, по мнению экспертов, было
совершено  приблизительно  около  трех  часов,   ваша   память   окрепла
настолько,  что  поменяла  местами  стрелки  часов,   чтобы   дать   вам
возможность с блеском выступить в роли свидетеля и...
   Судья Маркхэм стукнул молоточком:
   - Считаю, господин защитник, что упоминание о том, "чтобы  с  блеском
выступить", вряд ли является уместным.
   - Я хочу указать на мотив, которым руководствовался свидетель.
   - Это не так! - воскликнул Дункан. - Теперь я точно  знаю,  что  было
три часа утра. Полностью исключается, что на часах было пятнадцать минут
первого.
   - У вас хорошее зрение? - спросил Мейсон.
   - Очень хорошее.
   - И четырнадцатого утром с глазами все было в порядке?
   - Конечно!
   - Вы носите очки, не так ли?
   - Да, я пользуюсь очками вот уже тридцать пять лет.
   - И в то время, к которому относятся  ваши  показания,  также  носили
очки?
   - Да.
   - Вы надели очки, когда встали с кровати и подошли к окну?
   - Нет... Впрочем, да, надел. Думаю, что должен был надеть.
   - Если надели очки, то для чего?
   - Чтобы смотреть через них, конечно.
   Еще раз по залу суда прокатился смешок, но в  этот  раз  в  поведении
Мейсона было нечто  такое,  что  оживление  затихло  еще  до  того,  как
судебный пристав успел стукнуть молоточком, чтобы восстановить порядок.
   - Из ваших слов следует, - задал вопрос Мейсон, - что когда  вы  были
разбужены злоумышленником, рыскающим возле вашей  комнаты  под  покровом
ночи, то первое, что вы сделали, проснувшись, это надели очки, чтобы все
разглядеть как можно отчетливей, это верно?
   - А что здесь необычного?
   - Совсем ничего, мистер Дункан, просто я спрашиваю, так ли  все  было
на самом деле?
   - Да, полагаю, что так.
   - Иными словами, вы знали, что без очков ничего не увидите.
   - Я этого не говорил.
   - Не говорили, - согласился Мейсон, улыбаясь, - но все ваши  действия
подтверждают это лучше всяких слов. Вы надели очки, потому что  знали  -
без них разглядеть что-либо вам вряд ли удастся. Разве я не прав?
   - Конечно, в очках я вижу лучше.
   - И вы знали, что без них ничего не  сможете  разглядеть  на  большом
расстоянии, согласны с этим?
   - С очками мое зрение немного острее, чем без них.
   - А с очками ваше зрение вполне нормальное? - спросил Мейсон.
   - Ода!
   - Можете ли сказать, что безупречное?
   - Я бы сказал, вполне нормальное.
   - Полностью нормальное?
   - С учетом того, что вы имеете в виду, - да.
   - Тогда почему, - спросил Мейсон,  указывая  пальцем  на  Дункана,  -
сразу после того, как вы дали показания окружному прокурору о  том,  что
видели, вас отправили к окулисту, чтобы подобрать вам новые очки?
   Бюргер воскликнул:
   -  Он  не  получал  никаких  указаний  насчет  окулиста!  Это  наглая
инсинуация!
   - Так почему вы сделали это? - продолжал допытываться Мейсон.
   - Я не сказал, что ходил  к  окулисту.  Мейсон,  стукнув  кулаком  по
столу, воскликнул:
   - Это я говорю, что вы ходили! Зачем  вы  сделали  это?  Дункан  явно
чувствовал себя не в своей тарелке.
   - Затем, - ответил он, - что захотел, вот и все!
   - Почему вы захотели?
   - Я давно собирался сходить к окулисту, да все  не  было  времени.  Я
всегда слишком занят.  Надеюсь,  вы  понимаете,  сколько  дел  у  такого
адвоката, как я.
   - О, - заметил Мейсон, - значит, вы некоторое время не меняли очки?
   - Да, не менял.
   - Вы слишком заняты для этого?
   - Да, слишком занят.
   - И как долго вы были весь в делах?
   - Не один год.
   - И вы не меняли  очки  все  это  время,  пока  были  слишком  заняты
работой?
   - По большей части - да.
   - Тогда выходит, что вы не меняли очки вот уже много лет, так?
   - Да... Впрочем, нет, я имею в виду...
   - Меня не интересует, что вы имеете в виду. Мне нужны  только  факты.
Ответьте, как давно вы не меняли очки?
   - Затрудняюсь ответить.
   - Когда вы последний раз подбирали очки до четырнадцатого числа этого
месяца?
   - Этого я вам не могу сказать.
   - Возможно, лет пять тому назад?
   - Не знаю.
   - Тогда, может, десять лет тому назад?
   - Нет, это слишком давно.
   - И первая вещь,  которую  вы  сделали  после  того,  как  рассказали
окружному прокурору о том, что видели, - это отправились на консультацию
к окулисту и подобрали новые очки. Разве это не правда?
   - Это было не первое, что я сделал.
   - Но тогда одна из первых вещей, сделанных вами, - так?
   - Не знаю.
   - Но в тот же вечер, когда вышли от окружного прокурора?
   - Да, в тот же вечер.
   - И вы сразу же застали окулиста в его кабинете.
   - Да, застал.
   На губах Мейсона играла зловещая улыбка.
   - Вы застали его там, мистер Дункан, потому что позвонили ему заранее
и договорились, чтобы он вас принял, разве это не правда?
   Дункан смешался на момент, а затем ответил:
   - Нет, я не звонил окулисту.
   Мейсон нахмурился, как бы размышляя, а затем с торжеством спросил:
   - А кто же звонил ему? Блэйн вскочил с места.
   - Ваша честь, - заявил он, - возражаю, так  как  этот  вопрос  не  по
существу, не правильно сформулирован и направлен на  то,  чтобы  отвлечь
внимание присяжных. Какая разница - кто звонил окулисту?
   - Разница есть, учитывая ответы, которые дает свидетель,  -  возразил
Перри Мейсон. - Это свидетель, который сам адвокат. Я вправе подвергнуть
сомнению его показания, выяснив, в  каком  состоянии  находилось  зрение
свидетеля тогда, когда он наблюдал своими глазами то, о чем  говорит  на
суде. Он сам признался, что нуждается  в  очках,  признался,  что  очки,
которые носил, ему не вполне подходили, причем вот уже не  один  год.  Я
вправе также выяснить, какую цель он преследует, давая такие  уклончивые
ответы.
   - Согласен, - заявил судья Маркхэм, - разрешаю ему ответить  на  этот
вопрос.  Кто  звонил  окулисту,  мистер  Дункан,  отвечайте,  если   вам
известно.
   Дункан смешался.
   - Ну так что же, - поторопил его Мейсон. - Отвечайте! Едва различимым
голосом Дункан произнес:
   - Мистер Блэйн.
   - Тот самый помощник окружного прокурора, - во  всеуслышание  пояснил
собравшимся Мейсон, - который только что  заявил  протест  против  моего
вопроса, объявив его неуместным и не имеющим к делу никакого отношения.
   Волна смеха прокатилась по залу суда.  Даже  судья  Маркхэм  позволил
себе едва заметно улыбнуться.
   - Призываю вас, защитник, к порядку, - строго сказал  он  и  добавил,
взглянув на часы:
   - Подошло время сделать  перерыв  в  судебном  заседании.  Думаю,  за
сегодняшний  день  нам  удалось  достичь   некоторого   прогресса.   Суд
откладывается до завтра и передает присяжных под опеку  шерифа,  который
должен следить за тем, чтобы к ним никто не приближался, не общался,  за
исключением тех случаев,  когда  это  никак  не  связано  с  делом.  Суд
откладывается до десяти часов следующего утра!
 
Глава 20 
 
   Мейсон, нахмурившись, расхаживая взад и вперед по офису, взглянул  на
Деллу Стрит. Неяркий свет  несколько  смягчал  суровые  складки  на  лбу
адвоката.
   - Будь все проклято, Делла, - сказал он, - что-то не сработало.
   - А что именно?
   - Не могу понять, где мы дали промашку с миссис Кент.
   - Вы о ней ничего не слышали?
   - Ничего. Ты уверена, что этот Причард встретился с ней?
   - А то как же? Он увивался вокруг меня, но сразу бросил, как  горячую
картофелину, как только я ему рассказала про деньги миссис Кент.
   - Смазливый тип?
   - На загляденье.
   - Как твое сердчишко, не екнуло?
   - Мое - нет, а вот насчет других не уверена. В привлекательности  ему
не откажешь.
   - Какие у него волосы?
   -  Удивительные:  темно-каштановые,  вьющиеся.  Свет  в  них  так   и
отражается.   Мальчишеское   лицо   без   единой   морщинки.   Маленькие
подстриженные усики. Прекрасно  одевается,  и  его  губы  восхитительны,
особенно когда говорит. Послушали бы вы,  как  отчетливо  он  произносит
каждое слово. А когда танцует -  чувствуешь  себя  в  его  объятиях  как
пушинка.
   - А как она - дрогнула?
   - Да еще как! Смотрела на него во все глаза.
   - Может, покажешь, как именно?
   - Если хотите - пожалуйста! - ответила она с вызовом.
   Он сделал к ней быстрый шаг. Глаза Деллы восхищенно взглянули на лицо
Мейсона.
   - Только в интересах дела, - добавила она поспешно.
   Его рука уже почти коснулась ее, когда в дверь, выходящую в  коридор,
деликатно постучали. Мейсон мгновенно замер. Стук повторился.
   - Готов поспорить с тобой на пять долларов - это Дорис Салли Кент,  -
сказал он.
   Делла Стрит метнулась к библиотеке.
   - Я знала, что-то должно произойти, - заметила она,  рывком  открывая
дверь. - Не забудьте включить внутреннюю связь. Блокнот  и  карандаши  у
меня там. - Делла поспешно захлопнула дверь за собой.
   Мейсон открыл дверь, выходящую в коридор. Дорис  Салли  Кент  одарила
его улыбкой.
   - Я знала, что найду вас здесь, мистер Мейсон.
   Она вошла в комнату, все еще улыбаясь, и села в кресло так, чтобы  ее
белокурые волосы выгодно выделялись на фоне черной кожаной обивки.
   - Усердно работаете? - спросила она.
   - Да.
   - Извините, что помешала, но я подумала,  что,  возможно,  вам  будет
интересно.
   - У вас есть адвокат?
   - У меня? Сейчас нет.
   - Ну так что? - спросил Мейсон.
   Она протянула руку в перчатке и пальцем провела по складкам юбки, где
та задралась чуть выше колен. Ее  глаза  следили  за  движением  пальца.
Когда же заговорила, то взглянула на Мейсона не сразу.
   - Я вновь и вновь обдумываю все,  что  происходит.  Готова,  пожалуй,
признать, что затеяла судебный процесс в Санта-Барбаре из-за  того,  что
узнала, что Питер вновь задумал жениться, и не видела  никакой  причины,
почему я должна позволить ему дать себя обобрать  какой-то  любительнице
поживиться  за  чужой  счет.  Мне  было  известно,  что  эта  женщина  -
медсестра. Подумать только - Питер Кент женится на медсестре!
   - А что плохого в том, что она медсестра?
   - Все! - ответила она.  -  В  том,  что  касается  Питера  Кента.  Ей
приходится самой зарабатывать на жизнь.
   - Наоборот, это здорово, - ответил Мейсон, - я люблю жен-шин, которые
живут своим трудом.
   - Дело не в этом. Не думайте, что я снобистка. Дело в  том,  что  она
охотится за деньгами Питера Кента.
   - Не согласен с вами.
   - Думаю, не стоит это обсуждать, не так ли?
   - Начал не я, а вы.
   - Ну, я просто пытаюсь объяснить вам, почему я изменилась в душе.
   - Насколько я понимаю, вы стараетесь убедить меня, что в вашем сердце
проснулись добрые чувства?
   - Вот именно.
   - Почему?
   - Я вдруг  решила,  что  если  Питер  немного  не  в  себе  и  желает
прохлопать свои деньги, то мне не следует его  останавливать.  Если  это
то, что сделает его счастливым, - что ж, я хочу, чтобы он был счастлив.
   - Даже так? - скептически спросил Мейсон.
   - Знаю, вы не  желаете  мне  верить,  -  ответила  она  вымученно,  -
считаете меня расчетливой и  хладнокровной.  Как  бы  я  желала  сделать
что-нибудь такое, чтобы убедить вас в  противном.  Я  ценю  ваше  доброе
мнение, мистер Мейсон, очень высоко, так высоко, что  вы  даже  себе  не
представляете. Я встречалась со множеством адвокатов, но  я  никогда  не
встречала ни одного из них, кто бы был настолько прямолинеен,  энергичен
и... до грубости честен, как вы. И я могу видеть, что вам я не нравлюсь.
Обычно мужчины меня любят. Мне бы очень хотелось, чтобы вы относились ко
мне так же, как я отношусь к вам.
   Мейсон открыл сигаретницу и протянул ее. Она взяла сигарету, внезапно
подняла глаза на него, улыбнулась и сказала:
   - Жду, когда вы ответите мне: "Благодарю вас".
   - Благодарю вас, - сказал Мейсон совершенно  равнодушно.  Он  дал  ей
прикурить, затем поднес горящую  спичку  к  своей  сигарете  и  изучающе
разглядывал посетительницу сквозь облачко табачного дыма.  -  Ну  и  что
дальше?
   - Окружной прокурор желает вытащить меня на свидетельскую трибуну.
   - Для чего?
   - Чтобы я дала показания, как Питер пытался  убить  меня  разделочным
ножом.
   - Он думает, что сможет использовать ваши показания?
   - Вот его собственные слова: "Думаю, где-то Мейсон приоткроет лазейку
и даст мне возможность через вас вставить ему фитиль".
   - Есть еще что-нибудь?
   - Вы не слишком-то набиваетесь на мою откровенность.
   - Если бы я точно знал, что  у  вас  на  уме,  -  ответил  он,  -  я,
возможно, облегчил бы вашу задачу.
   - Я хочу позволить Питеру получить развод.
   - Почему?
   - Потому что думаю, что для него - это наилучший выход.
   - И как  же  вы  собираетесь  содействовать  этому?  -  задал  вопрос
адвокат.
   - Хочу забрать из суда все свои иски.  Это  полностью  расчистит  ему
дорогу. Окончательное решение о разводе уже вынесено, и  если  я  заберу
свои бумаги, тогда ему больше никто не помешает жениться, разве не так?
   Мейсон не ответил прямо на ее вопрос, но спросил в свою очередь:
   - И сколько же вы хотите откупного?
   - Что заставляет вас думать, что я чего-то ожидаю взамен?
   - Неужели я ошибся?
   - Я не меркантильна. Мне не нужны деньги Питера, но я ничего не умею.
У меня нет профессии. Нет никаких навыков.  Не  могу  даже  печатать  на
машинке или стенографировать.
   - Сколько? - повторил Мейсон.
   В ее глазах вспыхнуло что-то и тут же погасло.
   - А сколько вы намерены предложить? -  притворно-застенчиво  спросила
она.
   - Я не могу делать никаких предложений.
   - Но вы можете предложить то, что Питер хотел бы мне  выплатить,  или
не можете?
   - Нет, не могу.
   - Я бы взяла двести тысяч долларов наличными. Это обеспечило  бы  мне
тот образ жизни, к которому я привыкла еще при Питере.
   - Не стремитесь к этому, - заявил  ей  Мейсон.  -  Овчинка  не  стоит
выделки.
   - Что не стоит?
   - Стремиться обеспечить себе жизнь за такую цену.
   - Вы что, пытаетесь учить меня, как жить? - вспыхнула она. Он покачал
головой:
   - Нет, я пытаюсь объяснить вам, чего вы не сможете получить.
   - А чего я не смогу получить?
   - Двести тысяч долларов.
   - Не знаю, - заявила она, быстро проведя пальцем по складкам  платья,
- как я могу обойтись меньшей суммой?
   - Вы же сейчас получаете пятнадцать сотен в месяц.  Допустим,  что  и
впредь вы будете довольствоваться этим. Пожалуй, это немного лучше,  чем
пухленькая сумма. У вас будет фиксированный месячный доход, и вы  ни  от
кого не будете зависеть.
   - И как долго это может продолжаться?
   - До бесконечности, - ответил Мейсон, - если, конечно, вы не  выйдете
замуж.
   - Нет, - возразила она, - я не хочу тянуть соки  из  Питера  подобным
образом. Я предпочла бы оговорить единовременную небольшую выплату  -  и
покончить с этим.
   - Что вы предполагаете под "небольшой выплатой"?
   - Двести тысяч долларов.
   Мейсон покачал головой с самым прискорбным видом:
   - Нет, я даже не могу сообщить вам, что  мой  клиент  вообще  намерен
выложить откупные. С вами настолько приятно  было  иметь  дело  все  это
время, что рискну намекнуть, я действительно думаю, что  для  вас  лучше
оставить эти пятнадцать сотен в месяц. С прицелом в  отдаленное  будущее
вы окажетесь в  лучшем  положении,  чем  если  вам  удастся  выторговать
большую сумму сразу.
   - Предположим, я запрошу меньше.
   - И сколько же?
   - Я назову низший предел, мистер Мейсон. Сто тысяч  долларов.  Мейсон
зевнул, прикрыв  из  вежливости  рот  ладонью,  и  отрицательно  покачал
головой.
   - Ну, знаете, с вами очень трудно иметь дело.
   - Ну тогда, - пос