непереносимыми  и  решает  уйти  в  вечность,  она  менее  всего
озабочена приличиями.
     - Да, да, конечно. Я понимаю, понимаю.  Бедняжка.  Я  лично  все  это
прекрасно понимаю, и тем не менее,  мистер  Мейсон,  едва  ли  можно  было
совершить  это  более...  если  позволите  мне   так   выразиться,   более
неподходящим способом.
     - Что вы имеете в виду?
     - Ну, поднялась вся эта газетная шумиха, у Бенни - Бенджамина Эддикса
- было много неприятностей, вот что я имею в виду. Мистер Эддикс был к ней
очень привязан. Как к своей служащей, вы понимаете  меня,  мистер  Мейсон,
только как к своей служащей. Он сделал бы все возможное,  чтобы  облегчить
ее страдания, если бы он,  конечно,  знал  о  них.  Мне  кажется,  я  могу
заверить вас со всей определенностью,  что  если  бы  проблемы  несчастной
девушки были хоть каким-то образом связаны с деньгами,  то  мистер  Эддикс
сделал бы все возможное, оказал бы любую необходимую помощь...
     - А в чем заключались проблемы? - спросил Мейсон.
     Фэллон развел толстыми короткими руками:
     - Я и сам этим озадачен, мистер Мейсон. Не могу  вам  сказать  ничего
определенного, Я просто не знаю.
     - Она ни с кем не делилась своими переживаниями?
     - Делилась,  мистер  Мейсон.  Она  делилась  ими  со  мной,  а  я,  к
несчастью, не отнесся к этому достаточно серьезно. Мне казалось,  что  это
всего лишь  обычные  женские  разговоры,  навеянные  минутой  уныния.  Она
говорила мне, что порой не  в  силах  выносить  груз  возложенной  на  нее
огромной   ответственности,   что   часто   жизнь   становится   для   нее
непереносимой, что она...
     - О какой ответственности шла речь?
     - Она  не  сказала  мне,  мистер  Мейсон.  К  сожалению,  я  вынужден
признать, что не сумел приободрить девушку. Я... Но в конце концов, к чему
теперь об этом. Все уже в прошлом,  и  ничего  нельзя  изменить.  Не  смею
больше отнимать ваше драгоценное  время.  Я,  собственно,  вот  по  какому
поводу: сегодня утром я с удивлением прочел в газете, что вы купили личные
вещи Элен. Я даже понятия  не  имел,  что  они  где-то  хранятся.  Как  ее
ближайший родственник...
     -  По-моему,  вы  сказали,  что  приходитесь  ей   довольно   дальним
родственником?
     - Относительно дальним, мистер Мейсон. То есть я  имею  в  виду,  что
наше родство действительно довольно дальнее, но  поскольку  более  близких
родственников нет, то я могу считать себя ближайшим. Звучит это не слишком
складно, но я абсолютно уверен, что вы меня прекрасно понимаете.
     - Едва ли я могу разделить ваш оптимизм, - сказал  Мейсон.  -  Однако
какое у вас ко мне, собственно, дело?
     - Но это же совершенно ясно, мистер Мейсон! Естественно, мне хотелось
бы получить личные вещи несчастной Элен, на память о моей бедной крошке. Я
прекрасно понимаю, что вы  стали  торговаться  на  аукционе  только  чтобы
оказать услугу вашему приятелю, судебному исполнителю, и в результате были
вынуждены купить вещи, не представляющие  для  вас  никакой  ценности.  Вы
уплатили, насколько мне известно, пять долларов. - Мистер  Фэллон  вскочил
на ноги, вытащил из кармана хрустящую пятидолларовую бумажку и протянул ее
Мейсону. Поскольку тот даже не  шевельнулся,  чтобы  ее  взять,  Фэллон  в
некоторой растерянности повернулся к Делле Стрит и сказал:  -  Я  полагаю,
что именно на вас возложены обязанности по  ведению  финансовых  расчетов,
мисс Стрит?
     Делла Стрит вопросительно взглянула на Мейсона.
     Адвокат незаметно покачал головой.
     Фэллон продолжал стоять с пятидолларовой  купюрой  в  руке,  переводя
взгляд с Мейсона на Деллу Стрит, и на лице его было написано недоумение от
полученного недвусмысленного отказа.
     - Но я, откровенно говоря, не понимаю, - промолвил он. - Может  быть,
я выразился недостаточно понятно?
     - Я купил пакет, - ответил Мейсон. - В нем было несколько тетрадей  -
ее дневники, альбом с фотографиями и некоторые другие вещи. Я полагаю, что
не зря потратил пять долларов.
     - Дневники, мистер Мейсон?
     - Вот именно, - ответил Мейсон, не  сводя  глаз  с  посетителя,  -  и
довольно пространные дневники.
     -  Но,  дорогой  мой  мистер  Мейсон,  они,  конечно  же,  не   могут
представлять для вас никакого интереса, и я уверен, что  вы,  извините  за
выражение, не собираетесь совать нос в секреты погибшей девушки.
     - А почему бы и нет? - спросил Мейсон.
     - Почему бы и нет? - переспросил шокированный таким ответом Фэллон. -
Почему? О боже мой, мистер Мейсон, то есть как - почему?.. Вы, разумеется,
шутите!
     - И не думаю даже, - сказал Мейсон. - Мне ведь  удается  добыть  себе
средства к существованию только потому, что я немного разбираюсь в законах
и немного в человеческой природе. Мне  приходится  выступать  перед  Судом
Присяжных. Я занимаюсь перекрестным допросом свидетелей. Я  просто  обязан
знать о человеческой природе немного больше, чем средний человек.
     - Да, да, да. Я понимаю, мистер  Мейсон.  Это,  конечно,  само  собой
разумеется.
     - Нельзя научиться понимать человеческую природу, - сказал Мейсон,  -
если слушать только то, что вам говорят.
     - В самом деле? - удивился Фэллон.
     - Да, - кивнул Мейсон. - Ведь люди всегда стараются представить  себя
в  самом  выгодном  свете.  Чтобы  изучить  человеческую  природу,   нужно
наблюдать за людьми, когда они об этом не догадываются; нужно  слушать  их
разговоры, когда они не знают, что их подслушивают; нужно  копаться  в  их
мыслях, если вы уверены, что мысли подлинные. Нужно изучать  людей,  когда
их души обнажены от страдания.
     - Честное слово, мистер Мейсон, вы меня просто поражаете.
     - Взять, к примеру, вас,  -  продолжил  Мейсон.  -  Абсолютно  ничего
нельзя узнать ни о вас, ни о ваших мыслях, ни  о  мотивах,  приведших  вас
сюда, ни о том, что вам на самом деле нужно, если слушать только  то,  что
вы мне говорите.
     - Я... мистер Мейсон... Вы что, обвиняете меня в лицемерии?
     - Позвольте задать вам вопрос, - сказал Мейсон. - Вы  рассказали  мне
всю правду?
     - Ну конечно же! Да, да, разумеется, всю!
     - И дневники нужны вам только по чисто сентиментальным мотивам?
     - Ну да, совершенно верно.
     - В таком случае, - сказал Мейсон, - я должен сообщить вам,  что  мне
они нужны для дела. Они помогают мне лучше  понять  человеческую  природу.
Так что давайте на этом закончим нашу беседу, мистер Фэллон, и разойдемся,
не испытывая друг к другу неприязненных чувств.
     - Но я, честно говоря, не понял, мистер Мейсон.
     - Я постарался вам объяснить.
     - Может быть, вы хотите сказать, что эти вещи  представляют  для  вас
более существенную ценность в денежном выражении?
     - Совершенно верно.
     - О, - произнес Фэллон,  лучезарно  улыбаясь,  -  в  таком  случае  я
полностью готов учесть ваши интересы. Я полагал, поскольку обращаюсь к вам
как джентльмен к джентльмену, что  компенсации  в  размере  пяти  долларов
будет вполне достаточно, но раз  вопрос  упирается  в  финансовую  сторону
дела...
     - Отнюдь, - сказал Мейсон,  -  просто  выяснилось,  что  я  не  желаю
расставаться с вещами, приобретенными мною в собственность.
     - О, я понимаю, но если речь идет исключительно о финансовой  стороне
проблемы, о конкретной  сумме,  то  я,  мистер  Мейсон,  готов  подойти  к
рассмотрению этого вопроса с принципиально иных позиций.
     - Ну что ж, давайте, подходите.
     - Прекрасно, мистер Мейсон...  С  точки  зрения  денежных  интересов,
исходя из того, что сделка  должна  быть  выгодна  для  вас  в  финансовом
отношении... Позвольте, я следующим образом  сформулирую  свою  мысль:  вы
приобрели некое имущество за пять долларов и желаете получить  прибыль  от
его продажи в размере по меньшей мере пяти долларов. Верно?
     - Верно.
     - Я бы даже сказал - больше пяти долларов.
     - Совершенно верно, и намного больше.
     Лучезарная улыбка неожиданно сползла с лица Фэллона. Он запустил свою
коротенькую руку во внутренний карман пиджака, извлек бумажник  из  свиной
кожи, раскрыл его, отсчитал пять стодолларовых купюр и бросил их  на  стол
перед Мейсоном.
     - Отлично, мистер Мейсон, - сказал он. -  Будем  говорить  начистоту.
Вот ваша прибыль.
     Мейсон отрицательно покачал головой.
     Фэллон удивленно поднял брови.
     - Прошу  прощения,  -  сказал  Мейсон,  -  но  едва  ли  меня  сможет
удовлетворить подобная компенсация.
     Короткие пальцы Фэллона вновь раскрыли бумажник из  свиной  кожи.  На
стол легли еще пять сотенных бумажек.
     - Отлично, Мейсон, - холодно произнес он, -  итого  здесь  тысяча.  И
прекратим, черт возьми, этот фарс.
     От добродушия его не осталось и следа, Теперь он напоминал  игрока  в
покер, сделавшего ставку и внимательно наблюдавшего за своим  противником,
пытаясь угадать, чем тот ему ответит и какие у него на руках карты.
     - Эти дневники не продаются, - сказал Мейсон.
     - Но, мистер Мейсон, ситуация становится просто абсурдной!
     - Мне она таковой совершенно не кажется, - возразил Мейсон. - Я купил
некий товар, потому что он был мне нужен. И он по-прежнему мне нужен.
     - Мистер Мейсон, - сказал Фэллон, - давайте говорить  начистоту.  Мне
не хочется  больше  темнить.  Я  не  могу  предложить  вам  больше  тысячи
долларов. То есть я получил инструкцию остановиться именно на этой  сумме.
Мне  кажется,  однако,  что...  Мистер  Мейсон,  не  согласились   бы   вы
переговорить лично с Бенджамином Эддиксом?
     - О чем?
     - О документах, имеющихся в вашем распоряжении.
     Мейсон покачал головой:
     - По-моему, нам не о чем с ним разговаривать.
     - Я полагаю, есть о чем, мистер Мейсон.  Мне  кажется,  что  если  вы
встретитесь с мистером Эддиксом  лично,  то  поймете...  В  конце  концов,
мистер Мейсон, давайте прекратим пустые препирательства и подойдем к  делу
трезво.
     - Ну, тут все в ваших силах, - ответил  Мейсон.  -  Вперед,  пойдите,
закажите себе что-нибудь безалкогольное. Я полагал, что  вы  интересуетесь
пакетом сугубо по сентиментальным мотивам, как родственник Элен Кэдмас.
     - Вы что, серьезно?
     - Но вы же сами мне это сказали.
     - Боже мой, мистер Мейсон, нужно же было хоть что-то вам сказать!  Вы
ведь юрист. И разумеется, осознаете, что  обсуждаемая  проблема  требовала
такого подхода, который позволил бы нам  обоим  сохранить  лицо  в  данной
ситуации.
     - Я не уверен, что мое лицо нужно сохранять, - возразил Мейсон.
     - Нет, нет, прошу  вас,  не  нужно  шутить,  мистер  Мейсон!  Давайте
говорить друг с другом серьезно и откровенно.
     - Что касается меня, то я говорил с вами совершенно откровенно.
     - Ну хорошо, в таком случае и я  буду  говорить  с  вами  откровенно.
Исчезновение Элен Кэдмас  породило  множество  нелепых  догадок.  Газетные
писаки, живущие за счет того, что выплескивают публике, жаждущей сенсаций,
всякие помои, просто набросились на эту историю. Мистеру Эддиксу  пришлось
на  какое-то  время  уединиться  и  принять  тщательно  продуманные   меры
предосторожности,  чтобы  не  оказаться  затравленным  до   смерти   этими
любителями сенсационной ерунды. А теперь вдруг выясняется, что  Элен  вела
дневник. Не понимаю, как получилось, что следователи  ничего  об  этом  не
знали.
     - Ходят слухи, - сказал Мейсон, - что  Эддикс  использовал  все  свое
политическое влияние.  В  результате  следствие  взяло  огромную  кисть  и
торопливо замазало дело толстым слоем побелки. Следствия, как такового,  и
не было.
     - А по-моему, мистер Мейсон, ваше утверждение,  не  имеет  под  собой
никаких оснований. Вы и сами едва ли в это  верите.  Мистер  Эддикс  всего
лишь хотел оградить себя от некоторых неудобств личного плана, и не  более
того.
     Мейсон усмехнулся.
     - Прекрасно, -  воскликнул  Фэллон,  -  давайте  говорить  начистоту!
Дневники эти всплыли совершенно случайно. Боже мой, мы ведь даже не  имели
представления,  что  они  вообще  существуют.   Очевидно,   их   нашли   в
какой-нибудь коробке, о  которой  не  было  известно.  Последний  дневник,
разумеется, был...
     - Да? - переспросил Мейсон.
     Фэллон кашлянул.
     - Я не то хотел сказать. Это просто обмолвка.
     - Что случилось с последним дневником? - спросил Мейсон.
     Фэллон посмотрел Мейсону прямо в глаза. Взгляд  его  стал  жестким  и
враждебным.
     - Вы меня не так поняли, - медленно проговорил он.  -  Очевидно,  она
перестала вести дневник, и та тетрадь, что находится у вас, - последняя.
     - Сколько Эддикс готов заплатить? - поинтересовался Мейсон.
     - Я не знаю, - ответил Фэллон. - Он приказал мне торговаться  с  вами
до тысячи долларов. Мы вообще были уверены, что получим их  даром,  просто
возместив вам расходы или, в  самом  худшем  случае,  если  бы  вы  решили
сорвать на этом куш, уплатив две-три сотни  долларов.  Но  встретившись  с
вами и уразумев, что вас не проведешь всей этой сентиментальной чепухой, я
сразу предложил предельную сумму, на которую меня уполномочили.
     - Отлично, - сказал  Мейсон.  -  И  что  вы  собираетесь  предпринять
теперь?
     Фэллон упрятал сотенные купюры обратно в бумажник, аккуратно  свернул
пятидолларовую бумажку, положил ее в карман, улыбнулся Мейсону и ответил:
     -  Я  пойду  за  дальнейшими  инструкциями.  Благодарю   вас.   Всего
наилучшего!
     Он резко повернулся и вышел из офиса.
     Мейсон посмотрел на Деллу Стрит. Во взгляде его можно  было  прочесть
невысказанный вопрос.
     - Ну что ж, -  сказала  Делла,  -  похоже,  сегодня  вечером  обычной
работой заняться не придется.
     - Похоже, что заняться обычной работой  не  придется  и  в  ближайшие
сутки. Я возьму одну из тетрадок, ты возьмешь другую, дай одну Джексону  и
одну Герти. Мы должны прочитать эти дневники самым  внимательным  образом.
Нужно вчитаться в каждое слово.  Отмечай  все,  что  покажется  важным,  и
делайте выписки со ссылками на  страницы.  Мы  должны  выяснить,  чем  так
обеспокоен мистер Бенджамин Эддикс, и желательно,  еще  до  того,  как  мы
получим от него весточку. Каким числом помечена последняя запись, Делла?
     - Я уже посмотрела, шеф, - ответила она, - записи кончаются  примерно
за две недели до ее исчезновения.
     - Черт побери, дорого бы я заплатил, чтобы взглянуть на тетрадь номер
пять, - сказал  Мейсон,  -  но  по  обмолвке,  сделанной  нашим  оловянным
Фэллоном, я понял, что Эддикс, Фэллон и компания уже нашли  этот  дневник,
засунули его в мешок и, привязав что-нибудь потяжелее, швырнули за борт  в
самом глубоком месте пролива. Ну хорошо, Делла, давай выясним, чем  же  мы
располагаем. Отмени все назначенные на  сегодня  визиты,  смети  со  стола
почту, и давай приниматься за работу.



                                    3

     Поздно вечером во вторник,  когда  все  остальные  уже  разошлись  по
домам, Мейсон и Делла Стрит сидели  в  кабинете  адвоката  и  сопоставляли
информацию, выуженную из дневников Элен Кэдмас.
     - Чтоб мне провалиться, - воскликнул Мейсон, - но лично я не исключаю
возможность убийства!
     - Ну, а я уже почти наверняка могу исключить возможность  несчастного
случая или самоубийства, - сказала Делла Стрит.
     - У нас нет никаких улик, - возразил ей Мейсон, - то есть  я  имею  в
виду, ничего конкретного.
     - Для меня они достаточно конкретны, - с  чувством  произнесла  Делла
Стрит. - Ты  ведь  внимательно  прочитал  дневник,  шеф,  и  перед  тобой,
конечно, возник образ чертовски симпатичной, совершенно нормальной молодой
девушки с прекрасной фигурой - девушки, мечтавшей сниматься в кино, о  чем
мечтают почти все симпатичные девушки. И ты  получил  представление  о  ее
проницательном и глубоком уме. Она восхищалась силой характера  Бенджамина
Эддикса. Ее возмущало, как он обращается с  обезьянами.  Она  чувствовала,
что в его жизни есть какая-то тайна. По первой  тетради  хорошо  видно,  с
каким жгучим любопытством она пыталась  выяснить,  что  это  за  тайна,  а
затем, совершенно неожиданно, перестает упоминать об этом. И вот еще что -
девушка была влюблена.
     - Почему ты так решила, Делла?
     - По ее настроению, по тому, что она писала в своем дневнике.  У  нее
было предостаточно свободного времени, и она часто погружалась на досуге в
романтические мечтания.
     - Но она не доверяла свои романтические  мечты  дневнику,  -  заметил
Мейсон.
     - В открытую - нет, - согласилась Делла,  -  но  это  можно  прочесть
между строк. По каким-то  причинам  девушка  избегала  писать  в  дневнике
совершенно  откровенно,  но  она,  вне  всякого  сомнения,  выражала  свои
настроения.  Влюбленные  всегда  пишут  о  красоте  природы,  о  том,  как
прекрасна весна в природе и весна в человеческом сердце.
     - Как ты поэтично рассказываешь, Делла!
     - Я всего лишь рассуждаю логично.
     - А ты сама случайно не ведешь дневник?
     Лицо Деллы ярко вспыхнуло.
     - И кроме того, - поспешно сказала  она,  -  Элен  ненавидела  Натана
Фэллона.
     - А что, кто-нибудь испытывает к нему более дружеские чувства?
     - Сам Натан Фэллон.
     Мейсон откинулся назад и захохотал.
     Делла улыбнулась и продолжила:
     - Она любила животных и была очень сильно  привязана  к  обезьяне  по
имени Пит. Ее возмущали эксперименты, которые Бенджамин Эддикс проводил  с
животными.
     Мейсон задумчиво прищурился:
     - Эксперименты у Эддикса велись на самом высоком научном  уровне.  Он
пытался воздействовать на нервную систему животных. И у него были довольно
своеобразные  идеи,  связанные  с  гипнозом.  Очевидно,  он  осознал,  что
человека нельзя погрузить в гипнотический транс настолько  глубоко,  чтобы
он смог сделать нечто противоречащее его высшим моральным  установкам,  но
ему, похоже, казалось, что гориллы, как существа  человекообразные,  могут
поддаваться воздействию гипноза и, к  примеру,  способны  убить  человека.
Черт бы меня побрал, если я понимаю, что именно он пытался этим  доказать.
Я чувствую, что это каким-то образом связано с  прошлым  Эддикса.  С  ним,
очевидно, стряслась большая беда, возможно,  он  совершил  преступление  и
подозревал, что пошел на это под чьим-то гипнотическим влиянием.
     - Кошмарная обстановка для  секретарши,  -  сказала  Делла  Стрит.  -
Эддикс богат, но это отнюдь  не  оправдывает  его  жестокого  обращения  с
животными.
     Мейсон кивнул:
     - Вероятно, вначале  Элен  Кэдмас  испытывала  то  же  самое.  Затем,
похоже, ее взгляды несколько изменились.  Она,  несомненно,  относилась  к
Эддиксу  с  большим  уважением  и  чувствовала,  очевидно,  что   за   его
экспериментами скрывается нечто очень важное.
     - А затем ее убили, - сказала Делла Стрит.
     - Не нужно так говорить, Делла. Нет абсолютно никаких доказательств.
     - Ну, я чувствую интуитивно, очень ясно чувствую, что  она  не  могла
пойти на самоубийство.
     - В тетради, которую я читал, - сказал Мейсон, - есть еще одна  очень
любопытная вещь, Делла. Меня она очень заинтересовала.
     - Что именно?
     - У этой обезьяны, Пита, которую она так любила,  появилась  привычка
таскать  ее  мелкие  безделушки  -  все,  чем  она,  по  мнению  обезьяны,
любовалась. Пудреницу, губную помаду, сережки - она все подряд  хватала  и
прятала. Скорее всего, ее любимым тайником была огромная греческая ваза  в
холле... Делла, у меня  появилось  одно  подозрение...  Кто  из  адвокатов
представляет миссис Джозефину Кемптон в процессе против Эддикса?
     - Сейчас посмотрю, - сказала Делла Стрит и вышла из кабинета.
     Вернувшись минуты через три, она вручила Мейсону листок,  на  котором
было напечатано на машинке:
     "Джеймс Этна, адвокатская контора "Этна, Этна и Дуглас".
     - Боюсь, я совершила глупость,  шеф,  -  сказала  она,  когда  Мейсон
ознакомился с запиской.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Когда я вышла в приемную,  телефон  зазвонил  так  настойчиво,  что
казалось, вот-вот развалится на част