Окон тут нет, и она не захочет, чтоб кто-нибудь  узнал
о ее приходе, особенно фараон. Ей одно будет нужно  -  удрать,  как  можно
быстрее.
     Но я его не разубедил.
     - Яма, где нашли Йигера, прямо перед домом.  Может,  кто-нибудь  меня
чуток просветит?
     - Только не я. И к чему припутывать сюда  Йигера?  Он  мертв,  я  сам
узнал об этом из газеты. Если будут звонить,  сними  трубку,  спроси,  кто
звонит, и посмотри, что получится, но себя не называй. Кухня вон  за  этой
дверью, - я показал на панель. - Захочешь поесть -  в  холодильнике  полно
деликатесов. Внизу живут мистер и миссис Пересы и их дочь Мария. Ты  видел
Марию?
     - Нет.
     - Я на ней женюсь, когда выкрою  время.  Скажу  миссис  Перес,  чтобы
принесла тебе хлеба, и если тебе еще что понадобится - она достанет. Они с
мужем попали в переплет и надеются, что я их вызволю. Ну, ладно, балдей от
картинок. Другого такого случая поизучать анатомию у тебя не будет.
     Я открыл дверцу лифта.
     - А если придет мужчина?
     - Не придет. Ну а если вдруг явится, задача та же. Поэтому я и  велел
захватить тебе револьвер.
     - А если явится фараон?
     - Один шанс на миллион, даже меньше. Скажешь, что  забыл  собственное
имя, и пусть звонит мне и Ниро Вульфу. Тогда я пойму, что стряслось.
     - А я угожу в каталажку.
     - Точно. Но скоро выйдешь. Мы запросто вытащим тебя  к  Рождеству.  В
холодильнике полфунта свежей икры, долларов на двадцать. Угощайся.
     Я вошел в лифт.  Спустившись,  я  ввел  миссис  Перес  в  курс  дела,
попросив доставить наверх батон, и вышел на улицу. Когда  я  направился  к
стоянке такси на авеню Колумба, на моих часах был ровно полдень.



                                    5

     В пять минут второго Вульф проворчал из-за своего письменного стола:
     - Тебя отправили  найти  подходящего  клиента,  а  не  пару  бедолаг,
которые, скорее всего, его и убили,  да  в  придачу  еще  одну  бестолочь,
предложившую выкуп за сигаретницу. Признаю,  что  ты  проявил  мастерство,
смекалку и ловкость, готов тебя с этим поздравить, но  если  ты  и  впрямь
вышел на преступников, кто нам заплатит по счету?
     Я полностью отчитался, опустив лишь одну деталь  -  внешность  Марии.
Ему ничего не стоило заключить, что я  принял  сторону  Пересов  из-за  их
дочери. Я дал полное  и  тщательное  описание  дома  и  даже  рассказал  о
затруднениях с ночными рубашками. Я признал, что  попытался  нанять  Саула
Пензера (десять долларов в  час),  но  заполучил  Фреда  Дэркина  (семь  с
половиной в час) только потому, что Саула не было на месте.
     - С Перес я не стану встречаться, - заметил Вульф.
     Я знал или считал, что знаю, где зарыта собака, но  подводить  его  к
этому нужно было окольным путем. Я кивнул с сосредоточенным видом.
     - Конечно, они могли его убить, - сказал я, - но пять против  одного,
что не убивали. Я  уже  объяснил  почему:  мне  понравились  интонации,  с
которыми он объяснил, зачем  накрыл  тело  брезентом.  Плюс  то,  что  она
позволила дочке пойти открыть, когда я позвонил. Если б его убила она,  то
сама бы подошла к двери. Но прежде всего потому, что при нем живом они как
сыр в масле катались. Он, понятно, платил им прилично. С его  смертью  они
не только  потеряли  изрядный  доход,  но  попали  в  чертовски  паскудное
положение, и вовсе не потому, что я до  них  добрался.  Его  душеприказчик
обнаружит, что дом принадлежал ему, и захочет его осмотреть - что тогда?
     Я положил ногу на ногу и продолжал:
     - Вам это, естественно, не  по  вкусу,  я  понимаю.  Устрой  он  себе
простое уютное гнездышко, чтобы время от времени спокойно провести ночь  с
любовницей, - еще куда ни шло, но на гнездышко это явно не  похоже.  Ключи
от входной двери и лифта, вероятно, имеются у полудюжины женщин, а то и  у
двух десятков, если не  больше.  Я  понимаю,  вам  неохота  ввязываться  в
подобную историю, но раз уж я...
     - Чепуха, - прервал он.
     - Чепуха? - удивился я.
     - Именно. Современный сатир - это помесь человека, свиньи и  болвана.
Даже обаяние проказника - он и это утратил;  он  уже  не  ждет,  грациозно
прислонившись к дереву со свирелью в руке. Единственное, что сохранилось в
нем от аттических предков, - вожделение,  и  он  ублажает  его  по  темным
углам, в чужих постелях или гостиничных номерах, а не в тени оливы или  на
зеленом солнечном склоне. Нелепый приют похоти, что ты  описал,  -  жалкая
замена, но мистер Йигер хотя бы пытался быть не как все. Свинья и  болван?
Да, но в нем звучала свирель, как звучала во мне в дни  моей  юности.  Он,
несомненно, заслуживал смерти, однако я хотел бы  иметь  веский  стимул  к
разоблачению убийцы.
     По-моему, я вытаращил глаза:
     - Веский стимул?
     - Разумеется. Но кто  может  его  предложить?  Допустим,  ты  выказал
похвальное рвение и смекалку и не ошибешься относительно Перес, - что  нам
это дает? Где потенциальный  клиент?  Кому  сможем  мы  сообщить  об  этом
нелепом приюте и связи с ним покойного? Уж, конечно, не  его  семье  и  не
коллегам по корпорации. Они скорее предпочтут сохранить все в  тайне,  чем
сделать достоянием гласности, но мы ведь  не  занимаемся  шантажом?  Готов
признать, что одна слабая возможность, впрочем, имеется: кто этот мужчина,
который был здесь вчера вечером  и  выдал  себя  за  Йигера,  и  зачем  он
приходил?
     Я покачал головой:
     - Сожалею, но ничем помочь не могу. Вы прочли мой отчет?
     - Да. Ясно,  что  мужчина  образован  и  отличается  профессиональной
любовью к слову. Он сказал: "В противном случае не было смысла приходить".
Он сказал: "Я хочу поговорить с вами сугубо конфиденциально".  Он  сказал:
"Это меня удовлетворит". Две  последние  фразы  всего  лишь  останавливают
внимание, но первая просто необычна. "В противном случае"  вместо  "иначе"
или "а то"? Примечательно.
     - Вам видней.
     - Еще бы.  К  тому  же  он  в  обычном  разговоре  привел  цитату  из
"Герцогини Амальфи" Джона  Вебстера:  "Всяк  грех  глаголет,  но  убийство
вопиет". Из "Альцилии" Джона Харингтона: "Измена Родине себя не  окупает".
Из  "Парацельса"  Браунинга:  "Чем  выше  ум,  тем  тень  длиннее   ляжет,
отброшенная им на дольний мир".  Обычно  цитируют,  чтобы  блеснуть  своей
эрудицией, но зачем перед тобой? Ты его слышал и  видел.  Он  не  старался
произвести впечатление?
     - Нет. Просто разговаривал, и только.
     -  Вот  именно.  И  походя  привел  строки  из   двух   елизаветинцев
[елизаветинцами  в  Англии  называют  писателей  -  поэтов,   драматургов,
прозаиков, - писавших в период правления (1558-1603) королевы Елизаветы  I
Тюдор (1533-1603); крупнейшим в их ряду был В.Шекспир] и Роберта Браунинга
[Браунинг, Роберт (1812-1889) - английский поэт]. На десять тысяч  человек
едва ли найдется один, кто бы знал и Вебстера  и  Браунинга.  Он  учитель,
преподаватель литературы.
     - Вы-то не преподаватель.
     - Я установил одного Вебстера. Остальных определил по словарю  цитат.
Харингтона я не знаю, а Браунинга терпеть не  могу.  Значит,  он  один  из
десяти тысяч, и таких, как он, в Нью-Йорке меньше тысячи. Вот тебе задачка
на сообразительность: если он знал, что Йигер мертв, потому  ли,  что  сам
его убил, или по другой причине, зачем  он  тогда  явился  сюда  со  своим
враньем?
     - Пас! Я уже ломал над этим  голову  прошлой  ночью.  Если  он  убил,
единственное возможное объяснение - он псих, а он не псих. Если не убивал,
но знал о случившемся, я не додумался ни до чего лучшего, как решить,  что
он хотел привлечь внимание к этому кварталу на Восемьдесят  второй  улице.
Но чтобы проглотить такое, нужно самому быть с  приветом.  Чего,  казалось
бы, быстрей и проще - выдать в полицию анонимный звонок  по  телефону.  Вы
можете предложить что-нибудь получше?
     - Нет. Никто не сможет. Он не знал, что Йигер мертв. В таком  случае,
считая Йигера живым, чего хотел он добиться этим маскарадом? Стопроцентной
уверенности в том, что ты, не дождавшись Йигера, либо позвонишь ему домой,
либо отправишься сам, у него не было, но он знал, что скоро, вчера вечером
или нынче утром, ты свяжешься с Йигером, выяснишь, что твой посетитель был
самозванцем, и скажешь об этом Йигеру. Что из этого  воспоследует?  Только
то, что Йигер узнает о  содержании  вашего  разговора.  Если  он  опознает
самозванца по твоему описанию, то поймет, что этот  человек  в  курсе  его
вылазок на Восемьдесят вторую улицу, но я  это  отметаю.  Если  самозванец
хотел довести до сведения Йигера, что именно он знает об этом доме,  зачем
ему понадобилось вообще сюда приходить? Почему было не сообщить Йигеру  по
телефону, в письме,  при  личной  встрече  или,  на  худой  конец,  послав
анонимку? Нет. Он знал, что Йигер не опознает его по твоему описанию.  Ему
нужно было только дать Йигеру понять, что некто знает про его связь с этим
домом и, возможно, что теперь и мы с тобой тоже знаем. Поэтому я не думаю,
чтобы он мог или захотел быть нам полезным, однако в любом случае хотелось
бы с ним побеседовать.
     - Мне бы тоже хотелось. Это одна из  причин,  по  которой  я  посадил
Фреда. Я все-таки не полностью исключаю, что у него есть ключи  и  он  там
появится.
     Вульф фыркнул:
     - Жди! Шансы, что  туда  хоть  кто-то  придет,  ничтожны,  и  ты  это
прекрасно знаешь. Ты посадил Фреда лишь для того, чтобы теперь я  не  смог
закрыть это дело. Пришлось бы потребовать, чтобы  ты  его  отозвал,  а  ты
знаешь, что с твоими обязательствами я считаюсь как  с  собственными.  Да,
Фриц?
     - Стол накрыт, сэр. Петрушка завяла, так что я взял чеснок.
     - Посмотрим. - Вульф отодвинулся от стола и  поднялся  из  кресла.  -
Перец?
     - Нет, сэр. Я не рискнул - с чесноком-то!
     - Согласен, однако посмотрим.
     Я проследовал за ним через прихожую в столовую. Когда мы приканчивали
жюльен из моллюсков, Фриц принес первую порцию клецок - по четыре штуки на
брата. От этих мозговых клецок человек приходит в такое расположение духа,
что готов встретиться с кем угодно. Я  не  ошибся.  Мы  прикончили  салат,
вернулись в кабинет, Фриц принес кофе - и тут позвонили в дверь. Я пошел в
прихожую, поглядел через поляроидное стекло, возвратился и доложил Вульфу:
     - Мег Дункан. На  худой  конец,  можно  получить  с  нее  за  возврат
сигаретницы. Скажем, пару долларов?
     Вульф свирепо на меня посмотрел.
     - Черт бы тебя побрал. - Он поставил чашечку на стол. -  А  если  это
она его убила? Нас-то это каким боком касается? Но раз уж ты ее  пригласил
- пять минут.
     Я пошел  и  открыл  дверь.  Особа,  что  переступила  через  порог  и
наградила  меня  улыбкой,  способной  растопить  ледник,  отнюдь  не  была
женщиной за тридцать с довольно симпатичным  лицом,  в  простеньком  сером
костюме и заурядной шляпке. Над ее лицом успел поработать настоящий мастер
своего дела, а платье и жакет были хотя  и  не  кричащими,  но  уж  никоим
образом не заурядными. Что до ее голоса, то это был голос ангела, готового
взять неделю за свой  счет,  чтобы  принять  заманчивое  предложение.  Она
опробовала этот голос не только на мне  в  прихожей,  но  и  на  Вульфе  в
кабинете, куда я ее проводил. Он поднялся,  наклонил  подбородок  на  одну
восьмую дюйма и жестом указал на кресло, обитое красной кожей.
     Она включила улыбку на полную мощность, и чертовски  хорошая  была  у
нее улыбка, даром что профессиональная.
     - Понимаю, у вас, ребята, полно важных дел, так что не буду  отнимать
время, - сказала она и добавила, обращаясь ко мне: - Вы ее нашли?
     - Нашел, - ответил за меня Вульф, опустившись в кресло.  -  Садитесь,
мисс Дункан.  Я  люблю,  чтобы  мне  смотрели  прямо  в  глаза.  Возможно,
понадобится небольшой обмен мнениями. Если ваши ответы на два-три  вопроса
меня удовлетворят, сможете получить  сигаретницу,  уплатив  мне  пятьдесят
тысяч долларов.
     Улыбка исчезла.
     - Пятьдесят _т_ы_с_я_ч_? Это нереально!
     - Садитесь, пожалуйста.
     Она взглянула на меня, увидела всего лишь обычного  работника  сыска,
подошла к красному кожаному креслу, села на краешек и сказала:
     - Вы, конечно, пошутили. Такое серьезно не скажешь.
     Откинувшись на подушки своего кресла, Вульф не сводил с нее глаз.
     - Нет и да. Мы - я  и  мистер  Гудвин  -  оказались  в  любопытном  и
несколько  щекотливом  положении.  Тело  умершего  насильственной  смертью
человека найдено в той яме на той улице у того дома. Покойный  был  лицеям
видным и состоятельным. Полиция не знает, что он  имел  отношение  к  тому
дому, но мы-то знаем и рассчитываем извлечь для себя из этого выгоду.  Вы,
полагаю, не знакомы со статьями о  сокрытии  улик  преступления.  Сокрытие
даже...
     - Моя сигаретница - не улика преступления!
     - Я этого  и  не  утверждаю.  Оно  даже  способно  повлечь  за  собой
обвинение  в  пособничестве  убийству.  Толкование  этой  статьи  в  одних
отношениях расплывчато, но  в  некоторых  других  -  отнюдь.  Сознательное
утаивание или  уничтожение  предметов,  которые  могли  бы  способствовать
установлению преступника или задержанию, будет,  конечно,  рассматриваться
как сокрытие улик; но слова могут быть и не быть уликой.  Последнее  чаще.
Если бы вы мне сейчас заявили, что ночью в воскресенье вошли в ту комнату,
обнаружили труп Йигера, позвали Переса  помочь  вытащить  его  из  дома  и
спустить в яму, это не было бы уликой. Полиция  не  имела  бы  достаточных
оснований привлечь меня к  ответу,  если  бы  я  не  сообщил  ей  о  вашем
заявлении: я бы только поклялся, что посчитал ваш разговор ложью.
     Она уселась в кресле поглубже и произнесла:
     - Воскресной ночью меня в той комнате не было.
     - Не улика. Возможно, вы говорите неправду.  Я  только  объясняю  всю
щекотливость нашего положения. Вы обещали заплатить мистеру Гудвину тысячу
долларов за то, чтобы он нашел вашу сигаретницу, сохранил  ее  доя  вас  и
возвратил  позже  по  своему  усмотрению.  Мы  не  можем   принять   такое
предложение - оно обяжет нас утаить  сигаретницу  от  полиции,  даже  если
станет очевидным, что она может  помочь  установить  преступника  или  его
задержать, а это слишком  большой  риск  за  тысячу  долларов.  Вы  можете
получить ее за пятьдесят тысяч - наличными  или  чеком  с  визой  банка  о
принятии к платежу. Вы согласны?
     Мне кажется, он  говорил  серьезно.  Мне  кажется,  он  отдал  бы  ей
сигаретницу за тридцать кусков, а то и за двадцать, если б у  нее  хватило
глупости заплатить. Он позволил  мне  отправиться  на  Восемьдесят  вторую
улицу с пятью сотнями  в  кармане  по  одной  и  только  одной  причине  -
посмотреть, не унюхаю ли я возможности сорвать изрядный куш, и, если б она
оказалась  настолько  глупой  или  испуганной,  чтобы  выложить  за   свою
сигаретницу двадцать кусков, не говоря уж о пятидесяти, он бы поставил  на
этом точку и предоставил полиции самой распутывать убийство. Что до риска,
то  он,  бывало,  рисковал  и  покрупней.  Обещал  же  он  только  вернуть
сигаретницу, но не забыть о ней.
     Она уставилась на него во все глаза.
     - Вот уж не  думала,  -  заявила  она,  -  что  Ниро  Вульф  окажется
шантажистом.
     - Толковый словарь,  мадам,  этого  тоже  не  думает,  -  сказал  он,
развернув  кресло  лицом  к  столику,  на  котором  отжили  свой  век  три
"Вебстера" [один из наиболее полных толковых словарей  английского  языка,
издаваемый в США и получивший название по имени составителя, американского
филолога и ученого Ноа Вебстера (или  Уэбстера),  (1758-1843)],  а  теперь
лежал четвертый, совсем новый. Отыскав  нужную  страницу,  он  зачитал:  -
"Шантаж. Уплата денег в результате  запугивания,  а  также  вымогательство
денег под угрозой разглашения компрометирующих сведений, разоблачения  или
общественного осуждения". - Он повернул кресло на место. - Не подходит.  Я
вам не угрожаю и вас не запугиваю.
     - Но вы... - она посмотрела на меня, потом опять на него. - Откуда  у
меня пятьдесят тысяч долларов? С таким же успехом вы могли  потребовать  и
миллион. Что вы намерены сделать? Отдать ее полиции?
     - Только если вынудят обстоятельства. Все  будет  зависеть  от  ваших
ответов на мои вопросы.
     - Были вы в этой комнате вечером или ночью в воскресенье?
     - Нет, - ответила она, подняв голову.
     - Когда вы были там в последний раз? Сегодня не считается.
     - Я не говорила, что там бывала.
     - Отъявленная ложь.  Ваше  утреннее  поведение.  Предложение  мистеру
Гудвину. У вас имелись ключи. Когда?
     Она закусила губу. Через пять секунд:
     - Больше недели назад.  В  позапрошлую  субботу.  Тогда  я  и  забыла
сигаретницу. О господи! - Она протянула руку, и видно  было,  что  она  не
играет: - Мистер Вульф, это мне может стоить карьеры. С  той  ночи  мы  не
встречались. Я не знаю, кто его убил и с какой  целью,  вообще  ничего  не
знаю. Зачем вам меня в это втягивать? Какая вам от этого польза?
     - Утром, мадам, не я вас туда втянул. Я вас не спрашиваю, часто ли вы
приходили в эту комнату, поскольку ваш ответ ничего не даст, но, когда  вы
туда явились, видели ли вы там других?
     - Нет.
     - Ни разу за все время, что находились в обществе мистера Йигера?
     - Нет. Ни разу.
     - Но туда ходили другие женщины. Это не  догадка,  это  установленный
факт. Вы, разумеется, знали об этом:  мистер  Йигер  не  был  склонен  это
скрывать. Кто эти женщины?
     - Не знаю.
     - Но не отрицаете, что знали об их существовании?
     Она было решила  запираться,  но  он  не  спускал  с  нее  глаз.  Она
проглотила "отрицаю" и сказала:
     - Нет, я про них знала.
     - Разумеется. Он хотел, чтобы знали. Способ, который  он  избрал  для
хранения домашних туфель и ночных одеяний, свидетельствует о том,  что  он
получал удовольствие не только от очередной посетительницы, но и от  того,
что та была осведомлена о существовании - мм - сослуживиц.  Или  соперниц.
Так что он о них,  уж  конечно,  отнюдь  не  помалкивал?  Уж  конечно,  он
пускался в сравнения,  восхищался  одними,  принижал  других?  И  если  не
называл имен, то должен был хотя бы давать пищу догадкам.  Вот  мой  самый
главный вопрос, миссис Дункан: кто они?
     Я слышал, как Вульф  задавал  женщинам  вопросы,  после  которых  они
трепетали, или бледнели, или орали на него, или разражались  слезами,  или
набрасывались с кулаками, но впервые при мне  был  задан  вопрос,  который
заставил женщину покраснеть и не просто женщину, а искушенную  бродвейскую
"звезду". Думаю, вся хитрость была в том, как по-будничному он его  задал.
Я не покраснел, однако прочистил горло. Она же не только покраснела -  она
опустила голову и закрыла глаза.
     - Естественно, - заметил Вульф, - вы бы хотели, чтобы этот эпизод как
можно скорее отошел в прошлое. Вам мог бы помочь чистосердечный рассказ  -
хотя бы что-нибудь о других.
     - Не могу, - произнесла она, поднимая голову; краска  стыда  сошла  у
нее с лица. - Я ничего о них не знаю. Вы намерены оставить  сигаретницу  у
себя?
     - Пока что - да.
     - Я в ваших руках.
     Она привстала, поняла, что у нее дрожат колени, и  оперлась  о  ручку
кресла.
     - Какая же я дура, что пошла туда, какая законченная дура! Я бы могла
сказать... я что угодно могла бы сказать. Могла бы сказать,  что  потеряла
ее. Какая я дура! - И, посмотрев мне в лицо, добавила: - Жаль, что тогда я
не выцарапала вам глаза.
     С этими словами она повернулась и направилась к выходу.  Я  поднялся,
пошел следом, обогнал ее в прихожей и распахнул перед ней парадную  дверь.
Она ступала не очень уверенно,  и  я  проследил,  чтобы  она  благополучно
одолела семь ступенек и спустилась на тротуар, и только после этого закрыл
дверь и вернулся в кабинет.



                                    6

     Лет шесть тому назад, описывая очередное дело Вульфа - то самое,  что
не сулило ни гонорара, ни надежды на таковой, - я пошел на один фокус,  от
кото