аю  рад представившейся возможности
слегка  подразнить полицию, но  никогда  этим  не  злоупотребляю, так  что я
должен с вами распрощаться, пожелав всего хорошего.
     Кэролайн вскочила с  кресла и  пошла  к  Обри с протянутыми  руками, он
схватил их и притянул ее к себе. Очевидно, преграда была сломлена.
     Однако, -  продолжал Вулф, -  я решительно против того,  чтобы  полиция
хватала в  моем  доме людей, которые явились  сюда посоветоваться  со мной и
которым  не было предъявлено формальное  обвинение.  У нас  имеется запасной
выход на Тридцать четвертую улицу, так  что мистер Гудвин проводит вас через
ту дверь, если вам требуется какое-то время, чтобы обсудить свои дела.
     - Нет, - твердо заявил Обри, - у нас нет никаких оснований спасаться от
полиции бегством. Скажите этому сержанту, что мы здесь и впустите его в дом.
     Вулф покачал головой.
     - Ну, нет, в моем доме он вас не заберет! Так вы уверены, что не хотите
повременить с этим делом?
     - Уверен.
     - В таком случае, Арчи, будь добр, организуй все, как надо.
     Я поднялся, сказал им: "Сюда, пожалуйста" и пошел к выходу. Но тут Вулф
остановился и обернулся, услышав за собой голос Кэролайн.
     - Одну минуточку, - произнесла она твердо, но шепотом. Она стояла лицом
к Обри, схватив его обеими руками за лацканы пиджака.
     - Поль, как ты считаешь, не должны ли мы попросить мистера Вулфа...
     - Нам не о чем его просить. - Обри опустил ей руку на плечо. - Я сыт по
горло  твоим  Вулфом.  Успокойся,  моя Кэро. Нам  не  надо никого ни  о  чем
просить. Все теперь будет хорошо.
     Они вышли  следом за мной в холл.  Пока  Обри надевал шляпу,  я  открыл
дверь опять на длину цепочки и заговорил с Пэрли:
     - Ну, кто бы мог подумать, как вам сильно повезло. Они сидели  у него в
кабинете Теперь, если...
     - Откройте дверь!
     -  Минуточку. Зачем  такая  спешка?  Мистер  Вулф  человек сварливый  и
раздражительный,  он  с легкостью кого угодно  выведет из  себя, а  вас  тем
более.  Так  что если  вы отойдете на боковую дорожку, я их выпущу, и  они -
ваши.
     - Я войду в дом!
     - Нет. Забудьте об этом даже думать.
     - Вы мне тоже нужны.
     - Да? Впрочем, я так и думал. Я скоро приеду. Двадцатая улица?
     - Вы поедете сейчас же. Со мной.
     -  Нет,  нет.  Мне  нужно  спросить  мистера Вулфа,  есть  ли смысл вас
беспокоить Ну, если есть, так я подъеду. Куда? На Двадцатую улицу?
     - Да. И сегодня.
     - Понятно. Всегда рад услужить.  Объекты  здесь, у меня за спиной,  так
что если вы спуститесь со ступенек - только осторожно, не поскользнитесь!
     Стеббинс  пробормотал что-то  несуразное и  начал спускаться. Когда  он
оказался на последней ступеньке, седьмой по счету, я снял цепочку, распахнул
дверь и обратился к нашим бывшим клиентам.
     - О-кей, в благодарность за сэндвичи и кофе вот мой совет: не отвечайте
ни на один вопрос, пока не посоветуетесь со своим адвокатом. Даже если...
     Я замолчал, потому что моей аудитории  уже не  было.  Обри  подал  руку
Кэролайн, как только они оказались на ступеньках. Не  желая доставлять Пэрли
удовольствие  задержать их  в моем  присутствии,  я  закрыл  дверь, набросил
цепочку и вернулся в кабинет.
     Вулф сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла.
     - Меня вызывают в полицию, - сказал я, - ехать?
     - Разумеется.
     - Мы кое-что спрячем?
     - Нет. Нам нечего прятать.
     - Письма мистера Карноу к его жене находятся у меня в столе. Следует ли
мне их захватить с собой?
     -  С  какой  стати? Они  принадлежат  ей,  она  их  обязательно позднее
потребует.
     - Я обнаружил труп?
     - Нет, конечно. Чего ради?
     - Ясно. Не беспокойтесь, если я вернусь поздно.
     И я отправился в холл за шляпой.

ГЛАВА 3

     Я  вовсе не собирался доставлять  удовольствие  Отделу по расследованию
убийств, тем более  что  вечер был  хорош, как будто специально предназначен
для пеших прогулок. И я решил пройтись полтора квартала до Двадцатой улицы с
тем, чтоб по дороге выполнить одно пустяковое дельце. Если бы я это сделал в
кабинете  Вулфа,  он  непременно  завопил  бы  об   ущемлении   собственного
достоинства  и притворился  бы разъяренным,  хотя понимал не  хуже меня, что
всегда полезно увидеть в газетах свое имя  (при условии, разумеется, что оно
не фигурирует в скандальной хронике).
     Поэтому я  зашел в  будку телефона  автомата  на Десятой авеню,  набрал
номер редакции "Газетт"  и попросил  соединить меня с Лоном Коэном. Вскоре в
трубке послышался его голос.
     -  Перечеркни свою первую страницу, -  сказал я ему, - и  переделай все
заново.  Если,  конечно,  не  хочешь,  чтобы я запродал  свою  информацию  в
"Таймс".  Ты, случайно, не слышал, что Поль  Обри  и его  жена, миссис Сидни
Карноу, сегодня днем  зашли к Ниро Вулфу. Я побывал  вместе с ними кое-где и
привез  назад  в офис мистера Вулфа, а  15  минут  назад туда явился сержант
Пэрли Стеббинс и забрал их. Или, возможно, ты даже не знаешь, что Карноу был
у...
     - Вот это я как раз знаю. У тебя есть продолжение? Прикажешь высасывать
из пальца? - ответил Лон.
     - Ничего  подобного, гарантирована точность и своевременность доставки.
Сейчас  же я просто хочу, чтобы имя моего босса появилось в  газетах. Мое же
пишется А-р-ч...
     - Это я тоже знаю. Кто еще получил твои сведения?
     - От меня - никто. Только ты.
     - Чего они хотят от Вулфа?
     Конечно, этого следовало ожидать. Дай  газетному репортеру материала на
пару  строчек,  он пожелает получить на  целый столбец. Я с  большим  трудом
убедил  Лона Коэна, что больше у меня ничего нет, и продолжил  свой путь  от
центра  города к Двадцатым улицам.  В Манхэттенском Отделе по  расследованию
убийств,  я  надеялся  попасть  к  лейтенанту  Роуклиффу,  поскольку  мне не
терпелось попытаться  еще  разок вывести его  из  себя,  да  так,  чтобы его
заколотило от злости. Но вместо него я попал к выпускнику колледжа,  некоему
Айзенштадту,   который   не   представлял  для   меня   никакого   интереса.
Единственное, чего он  хотел, это фактов. И я добросовестно выложил  их ему,
не упомянув, естественно, о том,  что  я  входил в номер Карноу. На это ушло
менее часа, включая  время на перепечатку сделанного мною заявления, которое
я должен был подписать. Я отклонил настоятельное предложение Айзенштадта  не
уходить до возвращения инспектора Кремера. Мне пришлось напомнить ему, что я
гражданин с незапятнанной репутацией, во всяком случае, в глазах полиции.  А
она не  имеет ко мне никаких  претензий. Адрес мой всем  известен, так что в
случае необходимости меня несложно разыскать.
     Когда  я  вернулся домой,  Вулф сидел  в  кабинете,  зевая над  книгой.
Равнодушие его было  наигранным: он  хотел показать, что потеря  гонорара  в
пять тысяч долларов такой пустяк, о котором не стоило и говорить.
     Я не знал, что делать: продолжать ли злить его  дальше, или отправиться
спать. Обе возможности были в одинаковой мере заманчивыми.
     Подбросив монетку, я  поймал ее. Вулф не стал у  меня спрашивать, что я
такое решаю, опасаясь, как бы я  не предложил ему самому  догадаться.  Выпал
"орел".
     Я сообщил Вулфу,  что о моем  визите в  Отдел по расследованию  убийств
нечего  и докладывать, пожелал спокойной ночи и  поднялся  на  второй этаж в
свою комнату.
     Утром  за завтраком на кухне, где Фриц заботливо  поставил  передо мной
гору горячих  лепешек и положил свежие газеты, я обнаружил, что подарил Лону
Коэну материала куда более, чем на пару строк.  Очевидно, он по собственному
почину  разбавил  мою  информацию,  посчитав  ее  стоящей  внимания, всякими
пустяками.  К примеру, я узнал из  нее, что у Сидни  Карноу имеется  тетушка
Маргарет, именуемая миссис Райсонд Севидж, у нее - сын Ричард  и дочка  Энн,
которая  ныне  замужем за  неким  Норманом Хорном.  К тексту были  приложены
снимки Энн и Кэролайн, весьма дурные.
     По  утрам я редко вижу Вулфа до  одиннадцати часов, когда он спускается
вниз  из своей оранжереи, а в то утро я  вообще его не видел. В самом начале
одиннадцатого позвонил сержант Стеббинс и пригласил меня зайти в прокуратуру
как можно скорее.  Мне  потребовалось не  более  четырех минут  на то, чтобы
убрать бумаги со стола,  позвонить Вулфу, надеть шляпу и поспешить к выходу,
потому что имелась слабая надежда повстречаться с бывшими нашими  клиентами,
которые, поразмыслив,  возможно,  пришли к выводу, что они рано "пресытились
Вулфом".
     Впрочем,  мне не стоило  так  торопиться. В большой  приемной  верхнего
этажа дома  155  по Леонард-стрит,  я прождал  не менее  получаса,  сидя  на
жестком  деревянном  стуле.  Я уже готов  был подойти  к окошечку и  заявить
сидящей  за ним особе весьма почтенного возраста, что могу торчать здесь еще
максимум три минуты, когда из внутреннего коридора появилась другая женщина.
     Она  отнюдь  не  была  ветераном  на  службе  Закона,  и  я помедлил  с
объявлением ультиматума. Ее  походка была достойна  изучения, лицо требовало
подробнейшего анализа, туалет  - тщательной инвентаризации. И я подумал, что
если ее  имя  Энн  Севидж  Хорн,  то руководству  "Газетт" нужно  в три  шеи
прогнать своего фотографа. Она заметила,  как  я ее разглядываю, и без  тени
смущения отплатила мне той же монетой. Голова прекрасной дамы была несколько
склонена  к одному  плечу,  что  же касается ее пристального взгляда, то так
разрешают себе смотреть на мужчин - или королевы, или проститутки.
     Первым заговорил я:
     - Что у вас исчезло? Кролик?
     Она улыбнулась, поддразнивая меня, и ей это почти удалось.
     -  Почему  вы  решили,  что вульгарность  -  лучшая  линия поведения? -
спросила она.
     -  Это вовсе  не наносное. Я  родился  вульгарным. Когда  я  увидел ваш
портрет в  газете, меня  заинтересовало,  какой у вас голос и мне захотелось
его непременно услышать. Скажите что-нибудь еще.
     - Вы слишком развязны для незнакомого человека.
     - Ну,  что  же,  я ничего  не  имею  против того, чтобы  исправить  эту
оплошность. Давайте знакомится. Меня зовут Гудвин. Арчи Гудвин.
     - Гудвин?
     Она слегка нахмурилась, соображая, потом сказала:
     - Ну, конечно же! Вы тоже угодили  в газету,  если только вы  тот самый
Гудвин... Вы работаете у Ниро Вулфа?
     - Практически я и есть  Ниро Вулф, когда дело доходит до работы. Где вы
находились в период от одиннадцати минут третьего до без восемнадцати шесть?
     - Дайте  подумать... Я гуляла в парке со своим  любимцем фламинго. Если
вы считаете,  что  это  не  алиби, то сильно ошибаетесь. Мой  фламинго умеет
разговаривать. Задайте мне другие вопросы.
     - Умеет ли ваш фламинго определять время?
     - Конечно. Он носит на шее наручные часы.
     - А как он на них смотрит?
     -  Я  была  уверена,  что вы  меня  об этом  спросите. Фламинго научили
завязывать шею узлом, самым простым одинарным узлом, но когда он это делает,
часы оказываются как раз у него на... Да, мама?
     Она неожиданно куда-то двинулась.
     - Неужели  никого  не нарядили в наручники? -  услышал  я ее  голос уже
издалека.
     Ее мать,  тетушка Сидни  Карноу, возглавляла процессию, появившуюся  из
коридора. По своей  комплекции она была  мощнее  двух Энн, сложенных в  одно
целое, и лишь вполовину уступала Ниро  Вулфу  У нее  была не только  крупная
фигура,  но и  широкий овал  лица.  Все  на  ее  физиономии  было  настолько
громоздким,  что между двумя его отдельными  деталями  почти  не  оставалось
свободного пространства.
     Возле нее стоял тощий  молодой человек,  настоящий  коротышка, с черной
оправой очков  на носу, а за ними  виднелось еще двое мужчин. Один, судя  по
заметному сходству с матерью, был брат Энн - Ричард, второй же - высокий тип
с нелепо болтающимися конечностями  -  наверняка  показался  бы  человеком с
незаурядной внешностью любой женщине от 16 до 60 лет.
     Пока я  производил краткий обзор  экспонатов, заговорила  дрессировщица
фламинго:
     - Мама, это мистер  Гудвин, Арчи Гудвин, тот самый, который вчера был в
отеле "Черчилль"  с Кэролайн  и Полем. Он меня  допрашивает с  пристрастием.
Мистер Гудвин - моя  мать, брат  Дик, мой  муж Норман  Хорн. Нет, не  тот, с
папками, это Джим Бииб,  адвокат,  нарушитель  всех законов. Мой  муж -  вот
этот.
     Незаурядную личность потянули за рукав, и он оказался рядом с супругой,
которая продолжала трещать:
     - Вы знаете, до чего я была разочарована тем, что окружной прокурор был
с  нами так  доброжелательно  вежлив,  но  мистер Гудвин  совсем другой.  Он
намерен  применить в отношении меня третью степень, я имею в виду физическое
воздействие. Он же создан для этого. Я не сомневаюсь, что тут же сдамся и во
всем признаюсь...
     Ладонь ее мужа зажала ей рот,  решительно,  но не резко, прервав  поток
слов.
     - Ты слишком много болтаешь, дорогая, - проворчал он благодушно.
     - Это ее чувство юмора, - пояснила  тетя Маргарет. - Но все равно, Энн,
милочка, твои шутки неуместны,  когда только что был так зверски убит Сидни.
Зверски!
     - Ерунда! - выпалил Дик Севидж.
     - Нет, именно  зверски! - настаивала его матушка. -  Всякое  убийство -
жестоко, а это просто зверское.
     -  Безусловно, - согласился он, - но для нас-то Сид умер более двух лет
назад, а воскрес всего лишь на  две недели, никто из нас  его даже не видел.
Откуда же такое непереносимое горе?
     -  Лично  я  считаю,  -  заговорил Бииб,  адвокат, высоким, чуть ли  не
женским голосом, который превосходно  гармонировал с  его внешностью, -  что
это слишком многолюдное место для подобных разговоров. Пошли отсюда.
     - Я  не могу,  -  заявила Энн,  -  мистер  Гудвин  намерен сломить  мое
сопротивление и подавить меня  окончательно,  взгляните в его суровые  серые
глаза. Посмотрите на его челюсть!
     - Ну, перестань,  дорогая, - нежно проговорил Норман Хорн, взял жену за
локоть и повел к дверям.
     Остальные двинулись  следом, замыкал шествие Бииб. Никто из них даже из
простой   вежливости   не  соизволил  сказать,  что   им  доставило  большое
удовольствие знакомство со мной.  Один лишь адвокат  едва кивнул головой  на
прощание.
     Пока я стоял и наблюдал, как они один за другим скрывались за  створкой
двери, до меня донесся голос женщины-ветерана.
     - Мистер Мандельбаум примет вас, мистер Гудвин.
     Только двое  помощников прокурора поважней  занимали просторные угловые
комнаты.  Мандельбаум не входил в  их  число. Примерно на середине  коридора
дверь была широко распахнута, указывая, куда мне следует завернуть. Когда  я
вошел, меня ждал  сюрприз: Мандельбаум сидел за своим столом,  а против него
на  одном  из  двух  дополнительных  стульев,  которые  удалось  втиснуть  в
крохотное помещение, расположился  рослый, крепкий тип с седеющими волосами,
с  широкой кирпично-красной  физиономией и  серо-стальными  глазами,  взгляд
которых находили суровыми куда  более бывалые люди, чем  мистер Норман Хорн.
Энн назвала мои глаза суровыми  только потому, что никогда не  встречалась с
инспектором Кремером из Отдела по расследованию убийств.
     - Я польщен! - заявил я с легким поклоном, принимая приглашение мистера
Мандельбаума воспользоваться третьим стулом.
     - Посмотрите на меня! - приказал Кремер.
     Я повернулся к нему, приподняв брови, что его всегда раздражало.
     -  Я  опаздываю на  деловое  свидание, - начал  Кремер, - поэтому  буду
предельно краток.  Я только что  ездил к Вулфу.  Разумеется, он подтверждает
ваши  показания,  уверяет, что у  него нет клиента. Я читал ваше  заявление.
Скажу  вам  откровенно,  мы не  располагаем  доказательствами того,  что  вы
входили в этот номер.
     - Теперь я смогу спокойно вздохнуть! - воскликнул я с чувством.
     -  Да.  В  тот  день,  когда  вы  перестанете дышать,  ко  мне вернется
нормальный аппетит. Итак, я признаю,  что у нас нет доказательств, однако же
прекрасно знаю,  что вы там  были.  Сообщение  о мертвом теле мы получили по
телефону, информатор  явно изменил  голос.  Вы же не станете отрицать, что я
прекрасно изучил, как вы обычно реагируете на подобные обстоятельства?
     - Конечно. Смело, решительно, и блестяще.
     -  Я, только сказал,  что хорошо изучил... Оставив Обри и мисс Карноу в
баре, вы  поднялись наверх,  постучали в дверь номера Карноу, но не получили
ответа. В  подобном случае нет  ни единого шанса  на тысячу, что вы  бы ушли
оттуда, не дотянувшись до ручки.
     - Значит, я должен был это сделать.
     - Итак, вы туда входили?
     Я отвечал спокойно и рассудительно:
     - Но, может быть, я все же не дотронулся до ручки.
     - Оставьте, Гудвин.  Конечно  же, вы нажали  на нее и  обнаружили,  что
дверь не заперта. Тогда вы открыли ее, громко позвали  Карноу, не  дождались
ответа, вошли внутрь и увидели труп. В этом я не сомневаюсь, потому что знаю
вас.  Мою  догадку  подтверждают  дальнейшие события.  Вы  вернулись в  бар,
немного посидели вместе с ними, а  потом отвезли их к Вулфу.  Почему? Потому
что узнали,  что  Карноу убит.  Если  бы  вы  действительно просто  ушли, не
дождавшись  ответа, вы оставались  бы в отеле до появления Карноу, даже если
бы вам пришлось ждать всю ночь. Но это еще не все. Когда Стеббинс приехал за
ними в дом Вулфа, не  имея на руках ни ордера на арест, ни сформулированного
обвинения,  Вулф послушно выдал подозреваемых. Он объясняет это тем, что они
уже  не  были  его клиентами, поскольку Стеббинс  принес известие  о  смерти
Карноу.  Но  почему  же они  отказались от  его услуг? Да  потому, что  Вулф
никогда не  согласится  иметь  клиентом  убийцу, а  он  убедился,  что  Обри
застрелил Карноу. Вот почему!
     Я покачал головой.
     - Послушайте, если вам  уже все известно, какого черта тратить  на меня
время?
     -  Я  хочу  точно знать,  что  вы делали в  комнате, не  переставили ли
что-нибудь там и не унесли ли чего-либо.
     Кремер наклонился ко мне:
     - Знаете  что, Гудвин,  я  советую  вам  ничего не  скрывать.  Учитывая
положение дел, я надеюсь к  концу дня получить  полное признание Обри. После
этого нам  надо быть во всеоружии. Располагать всеми данными,  в том числе и
вашими показаниями  о том,  чем вы  занимались в комнате Карноу до того, как
присоединились  к подозреваемым в баре, и почему  вы втроем поехали к Вулфу.
Если  вы  мне  все  это  сейчас  изложите,  я  не  стану  вас  привлекать  к
ответственности за... Чему это вы улыбаетесь?
     - Я просто думаю о выражении лица  мистера  Вулфа, когда я ему  все это
расскажу. Когда явился сержант Стеббинс с известием  о смерти мистера Карноу
и  наша  работа развеялась как дым, мистер Вулф  намекнул клиентам так ясно,
как это позволяло ему чувство собственного  достоинства, что он не отказался
бы от нового задания, но они этот намек обошли  молчанием. Так что он  будет
сильно расстроен. Однако он продолжает повторять,  что нам не следует терять
надежду,  в  один прекрасный  день  может случится так, что вы действительно
окажетесь правы, но это будет ударом...
     Кремер сорвался со стула и пулей выскочил из комнаты.
     Я разрешил себе продемонстрировать Мандельбауму свою улыбку.
     - Кажется, - заметил я, - он стал еще более обидчивым и несдержанным?
     - Когда-нибудь, - заявил помощник  окружного прокурора, - сведущие люди
обязательно решат, что вы с Вулфом приносите больше вреда, чем пользы, а без
лицензии вы не станете так зубоскалить. Я слишком занят, чтобы играть с вами
в бирюльки. Уходите, пожалуйста.
     Когда  около  полудня я вернулся на Тридцать пятую улицу, Вулф сидел за
письменным столом, забавляясь своими карточками, содержащими результаты  его
работы по скрещиванию растений.  Я спросил, желает ли он выслушать мой отчет
о результатах визита к Кремеру и Мандельбауму, но он  ответил  отрицательно.
Он сам уже имел беседу с Кремером,  так что  знает суть очередной навязчивой
идеи  инспектора. Я упомянул,  что встретился  с родственниками Карн