акос,
очевидно, следует вычеркнуть из нашего списка, а если оставить,
то  только  для  возможных  справок  в дальнейшем, в) если есть
какие-то  материалы,  компрометирующие   семью   Бранер,   наша
клиентка   пока  не  беспокоится,  что  они  могут  всплыть  на
поверхность.
     Я встал и протянул ему подписанное миссис  Бранер  письмо,
но  он  лишь  взглянул  на  него и велел убрать в сейф. Затем я
доложил о посещении Эверса и, конечно, о встрече с Моррисоном и
высказал глубокое убеждение,  что  в  данном  случае  вел  себя
неправильно,  ибо  мне следовало заявить Эверсу о наличии у нас
секретной информации, которой он не обладает, которую добыть не
сможет, и о том, что ему придется нам заплатить.  Это  было  бы
довольно   рискованно,   но,   возможно,   вызвало  бы  его  на
откровенность. Вульф покачал головой и заметил, что его сделало
бы вас слишком уязвимыми. Я достал с полки  словарь  и  отыскал
нужную страницу.
     -- "Доступный  для  ранения,  --  прочитал  я вслух. -- Не
защищенный от нападения или повреждения", -- вот  что  означает
выражение  "уязвимый".  Да,  трудненько найти кого-нибудь более
уязвимого, чем мы сейчас. Однако я хочу закончить свой отчет за
день. Я потратил много  времени  на  розыски  Эрнеста  Мюллера,
обвиняемого  в  укрытии  краденого  и  сейчас освобожденного на
поруки; он вел себя еще хуже Эверса. Ему пришла в голову  мысль
стукнуть   меня,   причем  он  был  не  один,  и  мне  пришлось
отреагировать:  возможно,  я  сломал  или  вывихнул  ему  руку.
Затем...
     -- Ты не пострадал?
     -- Пострадали только мои чувства. Затем, отведав сала, как
я уже  докладывал,  я  отправился  на  поиски  Джулии  Фенстер,
которую  судили  по  сфабрикованному  обвинению  в  шпионаже  и
оправдали.  Я  потратил  целый вечер, пытаясь найти ее, а нашел
лишь ее братца, и он оказался типом что надо. Никогда  еще  так
бесполезно  не  проводил день. Это прямо-таки рекорд. А ведь мы
выбрали эти три  дела  как  наиболее  перспективные.  Я  просто
сгораю  от нетерпения узнать программу, запланированную вами на
завтра. Я положу ее себе под подушку.
     -- Частично тут виноват твой желудок, -- заметил Вульф. --
Ну, если не утку, тогда хоть яичницу?
     -- Нет.
     -- Икру? У нас есть фунт свежей.
     -- Черт возьми, вы же прекрасно знаете, как я люблю  икру,
но сейчас это было бы надругательством над таким деликатесом.
     Вульф  налил  пива,  подождал,  пока  опала  пена,  выпил,
облизал губы и долго молча смотрел на меня.
     -- Арчи, -- сказал он наконец,  --  ты,  наверное,  хочешь
вынудить меня возвратить аванс?
     -- Нет. Я знаю, что мне это не удастся.
     -- В таком случае ты занимаешься пустословием. Тебе хорошо
известно,   что   мы  взялись  за  работу,  которая,  логически
рассуждая,  абсурдна.  Мы   оба   пришли   к   такому   мнению.
Маловероятно,  чтобы  какое-нибудь  из  сообщении мистера Коэна
было бы нам полезно, но  исключать  такую  возможность  нельзя.
Определенный  элемент  случайности есть в расследовании каждого
дела, ну а сейчас мы  целиком  зависим  от  случая.  Мы  должны
ждать,  чтобы нам повезло. Распоряжаться событиями мы не можем,
но должны делать так, чтобы они происходили.  У  меня  нет  для
тебя  заданий  на  завтра.  Все зависело от того, что ты сделал
сегодня... Однако  не  следует  утверждать,  что  день  сегодня
прошел  без  пользы.  Возможно,  что-нибудь из сделанного тобой
подстегнет  кого-нибудь  на  какие-то   действия.   Это   может
произойти  завтра, а может быть, и на будущей неделе. Сейчас ты
устал и голоден. Черт тебя побери, поешь чего-нибудь!
     Я отрицательно покачал головой.
     -- Так как же относительно завтра?
     -- Поговорим об этом утром.
     Он снова принялся за книгу.
     Я  встал,  пнул  ногой  кресло,  запер  письмо   в   сейф,
отправился  на  кухню и налил себе стакан молока. Фриц уже ушел
спать. Внезапно сообразив,  что  надругательство  над  икрой  в
такой  же  степени  относятся и к молоку, я вылил его обратно в
пакет, взял другой стакан и бутылку виски, налил  полстакана  и
хватил  добрый глоток. Это сразу устранило во рту привкус жира.
Затем  я  проверил,  хорошо  ли  закрыта  дверь,  допил  виски,
сполоснул  стакан  и  поднялся .в свою комнату, где облачился в
пижаму и домашние туфли.
     Я подумал, что неплохо было бы воспользоваться  одеялом  с
электроподогревателем,  но  тут  же  отказался от этой мысли. В
конце концов, должен же человек  испытать  иногда  и  некоторые
неудобства.  Со своей постели я взял только подушку, а простыни
и одеяла захватил из  шкафа  в  вестибюле.  Нагрузившись  таким
образом, я прошел в кабинет и принялся стелить себе на кушетке.
Я уже развертывал одеяло, когда послышался голос Вульфа:
     -- Я сомневаюсь в необходимости этого.
     -- А  я нет. -- Я повернулся к Вульфу. -- Вы же читали ату
книгу о ФБР. Если  понадобится,  ФБР  может  действовать  очень
оперативно. Проникнуть в наш сейф и шкафы с материалами для них
детская забава.
     -- Ба!  Ты преувеличиваешь. Взломать замок сейфа в частном
доме?!
     -- Подобный метод давно устарел, и ФБР и  не  подумает  им
воспользоваться.  Вам  следует почитать кое-что по электронике.
-- Я подоткнул одеяло себе под ноги.
     Вульф отодвинул кресло, поднялся,  пожелал  мне  спокойной
ночи и ушел, прихватив с собой "Сокровища нашего языка".
     В  четверг  утром  я  надеялся,  что  Фриц, после того как
отнесет Вульфу завтрак, передаст мне распоряжение шефа зайти  к
нему  для  получения  указаний,  но этого не случилось. Значит,
Вульф не выйдет из  оранжереи  до  одиннадцати,  поэтому  я  не
торопясь  занялся  обычными  делами, и около десяти часов все у
меня было в порядке -- постельные принадлежности возвращены  на
место,  завтрак  съеден, "Таймс" просмотрен, почта распечатана,
рассортирована и положена под пресс-папье  на  стол  Вульфа,  а
Фрицу дано соответствующее объяснение, вовсе не удовлетворившее
и  не  успокоившее  его. Он прекрасно помнил, как и все мы, тот
вечер, когда из пулеметов, установленных на крыше дола напротив
нашего, были разбиты сотни стекол оранжереи и погублены  тысячи
орхидей.  Узнав, что я спал в кабинете, Фриц решил, что мы ждем
повторения тогдашнего фейерверка. Я объяснил ему,  что  являюсь
сейчас только сторожем, а не беженцем, но он не поверил мне.
     После  всех  дел у меня еще осталось время. Его нужно было
чем-то занять.  Фрицу  звонил  рыботорговец;  я  следил  за  их
разговором, но никаких признаков подслушивания не заметил, хотя
линия,  безусловно,  прослушивалась. Ура инженерам! Современная
наука добилась того, что каждый может  делать  что  угодно,  но
никто  не  знает,  что за чертовщина происходит вокруг него. Из
ящика стола я достал свои блокнот и снова просмотрел сообщенную
нам  Лоном   Коэном   информацию,   обдумывая   соответствующие
возможности.  Всего  я  записал  четырнадцать  пунктов,  но  по
крайней  мере  пять  из  них  были  совершенно  безнадежны.  Из
оставшихся  девяти  мы  попытались  кое-что сделать по трем, но
абсолютно впустую. Оставалось шесть, и  я  тщательно,  один  за
другим, перебрал их. Я уже решил, что наиболее обещающим или по
крайней   мере   менее   .бесперспективным  является  случай  с
сотрудницей государственного департамента, вначале уволенной, а
потом  восстановленной  на  службе,  и  уже  протянул  руку  за
справочником  по  Вашингтону,  чтобы  узнать  ее  телефон,  как
раздался звонок в дверь.
     Направляясь в  вестибюль,  чтобы  взглянуть  через  стекло
(через него можно было видеть только в одну сторону), я ожидал,
что  к  нам  пожаловал какой-нибудь "незнакомец", а возможно, и
двое. Мог прийти и Моррисон. Работа в лоб, так сказать.  Однако
на  крыльце  я  увидел  хорошо  знакомое  лицо и фигуру доктора
Волмера, приемная  которого  находится  по  соседству  с  нашим
домом.  Закрыв дверь и повернувшись, чтобы помочь доктору снять
пальто, я сказал, что, если он  ищет  пациентов,  ему  придется
обратиться по другому адресу.
     Однако доктор даже не снял шляпы.
     -- Работы  у  меня  и  без  того хватает, Арчи. Словно все
сговорились болеть одновременно. Но я  только  что  получил  по
телефону  сообщение для вас. Звонил мужчина, не назвавший себя.
Он попросил передать вам лично, чтобы в одиннадцать тридцать вы
пришли в номер двести четырнадцать  гостиницы  "Вестсайд-отель"
на Двадцать третьей улице, причем пришли бы без "хвоста".
     От удивления я широко раскрыл глаза.
     -- Нечего сказать, сообщение!
     -- Вот  и  я  так  же  подумал.  А  еще  он сказал, что вы
предложите мне никому не рассказывать об этом.
     -- Да, правильно, это самое я вам и говорю. Я взглянул  на
часы: 10.47.
     -- Что еще он сказал?
     -- Ничего.  Он  передал  это  сообщение  после  того,  как
предварительно спросил, смогу ли я сам зайти  и  повторить  его
вам лично.
     -- "Вестсайд-отель", номер двести четырнадцать?
     -- Правильно.
     -- Какой у него был голос?
     -- Ничего особенного, обычный мужской голос.
     -- Большое  спасибо,  доктор.  Бели можно, окажите нам еще
одну милость. Мы ведем сейчас довольно деликатное, дело, и вас,
вероятно, видели входящим к нам. Возможно, кто-нибудь  пожелает
узнать, зачем вы к нам приходили. Если кто-нибудь спросит...
     -- Я  скажу,  что  вы звонили и просили зайти, так как вас
беспокоит горло.
     -- Ни в коем случае. Известно, что горло меня не беспокоит
и что я вам не звонил. Наш  телефон  прослушивается.  Если  они
узнают,  что  мы получаем через вас сообщения, ваш телефон тоже
возьмут на учет.
     -- Боже мой! Это же незаконно!
     -- Тем  это  забавнее  для  некоторых.   Так   вот,   если
кто-нибудь  спросит  вас, можете возмутиться и заявить, что это
никого не касается, или можете сказать, что  заходили  измерить
кровяное  давление  у  Фрица... хотя, позвольте, у вас же нет с
собой прибора для этого. Вы приходили...
     -- Я приходил к Фрицу взять у  него  рецепт  приготовления
escargots  bourguignonne.  Так  будет лучше, и к моей профессии
отношения не имеет. -- Он направился к двери.  --  По-видимому,
Арчи, вы действительно ведете деликатное дело.
     Я  не стал спорить и снова поблагодарил его, а он попросил
передать привет Вульфу. Захлопнув за ним дверь,  я  не  наложил
цепочку,  так  как собирался уходить. Вначале я зашел в кухню и
сообщил Фрицу, что он  только  что  дал  доктору  Волмеру  свой
рецепт для приготовления улиток по-бургундски, а затем вернулся
в  кабинет и по внутреннему телефону соединился с оранжереей. Я
не верю, что ФБР может  подслушивать  разговоры  по  внутренним
телефонам.  Вульф  взял  трубку,  и  я  рассказал  ему о визите
доктора. Он что-то промычал, а затем спросил:
     -- Ты имеешь какое-нибудь представление, в чем тут дело?
     -- Ни малейшего. Это не ФБР. ФБР это ни к чему.  Возможно,
что  наши  действия уже подстегнули кого-то... Эверса, или мисс
Фенстер, или даже Мюллера. Ваши указания?
     Он лишь фыркнул и повесил трубку, и я должен признать, что
сам напросился на это.
     Опаздывать  я  не  хотел,  передо  мною  стояла   проблема
обнаружить  за  собою "хвост" и отделаться от него, а для этого
требовалось время. Кроме того, приходилось считаться и с такой,
хотя и маловероятной, возможностью,  что  Эрнест  Мюллер  решил
вдруг  обидеться  за  свою  поврежденную руку и расплатиться со
мною, поэтому я достал  из  ящика  стола  кобуру  с  пистолетом
"морли"  и  пристегнул  под пиджак. Но мне могло понадобиться и
иное снаряжение. Я открыл  сейф  и  взял  из  резервного  фонда
тысячу  долларов  в потрепанных десятках и двадцатках. Конечно,
можно  было  ожидать  всего,  могли   даже   сфабриковать   мою
фотографию  в  обществе  обнаженной дамочки или возле трупа, но
придумывать, как  выйти  из  такого  положения,  мне  следовало
тогда, когда это случится.
     Без   одной   минуты  одиннадцать  я  вышел  из  дому.  Не
оглядываясь, направился в аптеку на углу  Девятой  авеню  и  из
будки  телефона-автомата  позвонил  в  гараж,  в  котором стоял
принадлежащий Вульфу "герон". Работающий в этом гараже угле лет
десять Том Халлоран, когда я объяснил ему  сбой  план,  сказал,
что  будет  готов через пять минут. Полагая, что лучше дать ему
десять, я на некоторое время задержался в аптеке у  прилавка  с
дешевыми  книгами.  Потом  возвратился на Тридцать пятую улицу,
прошел мимо нашего дома, повернул на  Десятую  авеню,  вошел  в
гараж  и направился к "герону", стоявшему с работающим мотором.
За рулем уже сидел Том. Я  забрался  на  заднее  сиденье,  снял
шляпу и скорчился на полу, после чего машина тронулась.
     Возможно,  что в "героне" этой модели достаточно просторно
для ног, но уж никак не для человека  шести  футов  ростом,  не
являющегося   к   тому   же  опытным  акробатом.  Мне  пришлось
основательно помучиться.  Минут  через  пять  у  меня  возникли
серьезные подозрения, что Том резко тормозит и крутит машину на
поворотах  с  единственной целью: проверить мою выносливость. Я
уже начал задыхаться и ноги у меня затекли, когда он  в  шестой
раз затормозил и сказал:
     -- Все в порядке, дружище.
     -- Поднимай теперь меня домкратом, черт тебя возьми!
     Том  рассмеялся.  Я с трудом расправил плечи, ухватился за
спинку сиденья, кое-как поднялся и надел шляпу.  Мы  стояли  на
углу Двадцать третьей улицы и Девятой авеню.
     -- Ты уверен?
     -- Полностью. Слежки нет.
     -- Чудесно.   Однако   в   следующий  раз  держи  наготове
санитарную машину. Тут в углу найдешь кусок моего уха.  Сохрани
на память обо мне.
     Я  выбрался  из машины. Том спросил, понадобится ли он мне
еще. Я сказал "нет" и что я поблагодарю его позднее. Он уехал.
     "Вестсайд-отель", третьеразрядное заведение,  находился  в
середине  квартала. Очевидно, дела у отеля шли еще неплохо, ибо
фасад и вестибюль были отремонтированы всего  года  два  назад.
Войдя в гостиницу и ни на что и ни на кого не обращая внимания,
включая  лысого  коридорного,  я  сошел  в лифт и нажал кнопку.
Выйдя на нужном этаже и взглянув на номер- ближайшей комнаты, я
обнаружил, что рука у меня непроизвольно скользнула под  пиджак
и прикоснулась к пистолету. Я усмехнулся. Если меня ожидает сам
Дж.  Эдгар  Гувер,  ему  придется  вести  себя  как следует или
поймать пулю. Дверь номера 214  оказалась  закрытой.  Мои  часы
показывали 11.33. Я постучал, услыхал шаги, дверь открылась, и,
вытаращив  от  изумления  глаза,  я замер на месте. Передо мной
было круглое красное лицо и плотная фигура  инспектора  полиции
Кремера  из  бригады  по  расследованию  убийств  в южной части
города.
     -- Вы пунктуальны. Входите, -- проворчал  он,  отступил  в
сторону, и я перешагнул через порог.
     Я  так  долго  тренировал себя в умении мгновенно замечать
все окружающее, что, еще только приходя в  себя  от  изумления,
уже  механически запомнил всю обстановку в комнате: двуспальную
кровать,  комод  с  зеркалом,  два  кресла,  небольшой  стол  с
бюваром,  который  давно  следовало  поменять, открытую дверь в
ванную. Но тут же, швырнув пальто и шляпу на кровать, я получил
новый  удар;  на  столе,  перед  которым  стояло   кресло   без
подлокотников,  красовался  пакет  молока.  Рядом стоял стакан.
Боже мой, мелькнула у меня мысль,  ведь  он  купил  молоко  для
своего  гостя! Я не обижусь, если вы не поверите мне. Я тоже не
верил своим глазам, но дело обстояло именно так.
     Кремер подошел к одному из кресел, сел и спросил:
     -- Вы пришли без "хвоста"?
     -- А как же иначе! Я всегда выполняю указания.
     -- Садитесь.
     Я сел. Крекер не спускал с меня серых глаз.
     -- Телефон Вульфа прослушивается?
     Я взглянул на него.
     -- Вы же прекрасно осведомлены об этом.  Послушайте,  если
бы  я  перечислил  сотню людей, которые могли ждать меня здесь,
вас бы среди них не оказалось. Этот пакет молока для меня?
     -- Да.
     -- В таком случае вы свихнулись.  Вы  вовсе  не  инспектор
Кремер,   так   хорошо  нам  известный,  и  теперь  я  даже  не
представляю себе, что  ожидает  меня.  Почему  вас  интересует,
прослушивается ли наш телефон?
     -- Потому  что  я  не люблю усложнять что-либо без крайней
необходимости. Я предпочитаю  простоту  во  всем.  Мне  хочется
знать, мог ли я позвонить непосредственно вам.
     -- Конечно,  но  в таком случае я бы посоветовал нам обоим
молчать.
     Кремер кивнул:
     -- Хорошо. Мне нужна информация, Гудвин. Мне известно, что
Вульф сцепился с ФБР, и я хочу знать, в чем дело.  Полностью  и
абсолютно  все,  даже  если  вам  потребуются  целые  сутки  на
рассказ.
     Я отрицательно покачал головой.
     -- Запретная территория, и вам это хорошо известно.
     Кремер взорвался:
     -- Запретная территория, черт побери! А разве я не нарушаю
запрет, появляясь здесь и вызывая вас сюда? А я-то думал, что у
вас есть хоть немного здравого смысла! Вы что, не отдаете  себе
отчета в том, чем я рискую?
     -- Нет. Не имею ни малейшего представления.
     -- В  таком случае я вам сейчас скажу. Я знаю вас довольно
хорошо, Гудвин. Знаю и обязан знать, что вы  с  Вульфом  иногда
предпринимаете  скользкие  с  точки  зрения закона шаги, но мне
также известно, что вы придерживаетесь определенных границ. Так
вот, сейчас мы наедине, и я вам кое-что скажу. Два  часа  назад
меня  вызывал  к себе начальник полиции Нью-Йорка. Ему позвонил
Джим Перуццо. Знаете, кто это такой?
     -- Да, директор лицензионной службы  штата  Нью-Йорк.  Дом
номер двести семьдесят. Бродвей.
     -- Конечно,  вы  его  знаете. Так вот, не буду тянуть: ФБР
требует, чтобы лицензии, выданные Вульфу  и  вам,  как  частным
детективам,  были  аннулированы.  Перуццо предложил представить
все данные,  которые  имеются  на  вас  в  полиции.  Начальнику
полиции  известно,  что  в  течение  ряда  лет я поддерживаю...
гм-гм...  контакт  с  вами,  и  он  приказал  мне   представить
письменный  доклад.  Вам  известно,  как  пишутся  доклады:  их
направленность зависит от того, кто их составляет.  Прежде  чем
приняться за доклад, я хочу знать, что сделал или делает сейчас
Вульф и почему он так восстановил против себя ФБР. Я хочу знать
положение вещей самым подробным образом.
     Когда   что-нибудь   требует   внимательного  размышления,
полезно,  чтобы  ваши  руки  были   чем-то   заняты,   например
стряхиванием  пепла с сигареты или доставанием носового платка.
Но я не курю и поэтому, взяв пакет с молоком, оторвал клапан  и
осторожно наполнил стакан. Одно было совершенно очевидным. Ведь
Кремер мог позвонить и вызвать меня к себе или прийти к Вульфу,
но  он  не  сделал  ни  того,  ни  другого, подозревая, что наш
телефон прослушивается, а за домом ведется  наблюдение.  Кремер
явно  не  хотел,  чтобы  ФБР  стало известно о нашей встрече, и
приложил много усилий, чтобы провести свидание конспиративно...
Он сообщил мне о ФБР, Перуццо и начальнике полиции  с  какой-то
целью,  ибо  не  имел  права  рассказывать об этом постороннему
человеку. Кремер, бесспорно, не хотел, чтобы наши лицензии были
аннулированы, из чего следовало: что-то серьезно тревожит его и
мне следует узнать, что именно. В такой  ситуации,  прежде  чем
начать  рассказывать,  да  тем более полицейскому, следовало бы
позвонить Вульфу и  передать  все  на  его  усмотрение.  Однако
сейчас  это  исключалось. Полученные мною указания для подобных
случаев заключались  в  том,  что  я  должен  руководствоваться
здравым смыслом и своим опытом.
     Я  решил  так и поступить. Я отпил молоко, поставил стакан
на стол и сказал:
     -- Ну уж если вы можете нарушить инструкции, то и я вправе
это сделать. Дело  обстоит  так...  --  И  я  изложил  ему  всю
историю:  про  появление  миссис  Бранер,  аванс  в  сто  тысяч
долларов, вечер с Лоном Коэном, мой разговор с миссис Бранер  и
Сарой  Дакос,  день,  потраченный мною в "Эверс электроник", на
Эрнеста Мюллера и Джулию Фенстер, и то, что