то  долларов? - взвизгнул Феннер. - С  какой стати
они дали бы мне сто долларов?
     - За ключ от квартиры. Не стесняйтесь, покажите.
     - Не  давал я  им никакого ключа. Я здесь старший. Отвечаю за порядок в
доме.
     - Хватит врать, - рубанул Джимми.
     - Вот ключ, - мамуля произвела улику на свет. - Вот же он!
     -  Ну-ка  давайте  сюда,  -  Феннер шагнул  вперед.  - Надо  посмотреть
поближе.
     Я перехватил его руку и крутанул на себя:
     -  К чему  тянуть  резину? Допускаю, вы человек отважный и  сильный, но
втроем  мы все равно вас удержим, а дама  тем  временем  пройдется  по вашим
карманам. Не лучше ли, приятель, всем нам сберечь нервы и силы? Вдруг деньги
вам подкинули, пока вы смотрели в другую сторону?
     Прежде чем сдаться, он проявил жуткое упрямство и храбрость - глаза его
поднялись  аж  до моих колен.  Потом голова его снова поникла,  он  полез  в
карман  брюк и  выудил  оттуда двумя  пальцами тугой сверточек из нескольких
банкнотов.  Я  взял  его, развернул  банкноты и увидел  один достоинством  в
пятьдесят долларов, два по двадцать и один  достоинством в десять  долларов,
после чего  вернул их назад. Впервые  его глаза поднялись  выше; собственно,
они добрались до моих, и, глядя в них, я понял - человек дико ошарашен.
     - Берите и  проваливайте, -  велел я ему. -  Я  просто хотел убедиться.
Минутку.  -  Я  подошел  к  мамуле, забрал у нее ключ  и тоже передал ему. -
Больше никому не давайте, не созвонившись со мной. Когда буду уходить, дверь
запру.
     Он  просто  стоял, как  будто  его  ударила  молния.  Несчастный пентюх
растерял последние мозги и даже не спросил, как мое имя.
     Когда он ушел, мы с Солом снова сели.
     -  Видите,  - добродушно продолжил  я,  -  удовлетворить  нас совсем не
трудно,  вернейший  способ  - сказать  правду. Теперь мы  знаем, как вы сюда
попали. Вопрос второй: что вас сюда привело?
     На  сей раз ответ у мамули был наготове  - она ведь  уже  знала, что он
потребуется.
     - Помните, - сказала она, - мой муж думал, что Рони - коммунист?
     - Как же, - подтвердил я, - еще бы не помнить.
     - В общем, мы и дальше так думали... после того, что мистер Вулф сказал
нам в понедельник. Мы и дальше так думали.
     - Кто мы?
     - Мой  сын и я.  Мы с  ним  это обсудили  и остались при своем  прежнем
мнении. А сегодня  мистер Вулф не верит  заявлению Уэбстера и, значит, у нас
могут  быть  новые  неприятности;  вот мы  и  решил  приехать сюда  и  найти
доказательства  того, что Луис Рони  был коммунистом, -  покажем их  мистеру
Вулфу, и все будет в порядке.
     - Почему? - удивился я. - Потому что, окажись Рони коммунистом, мистеру
Вулфу станет все равно, кто или что его убило? Так?
     - Конечно, неужели вы не понимаете?
     - Тебе такое доказательство требуется?
     - Нет, даже в качестве подарка, - категорично заявил он.
     Я кивнул. И переключился на Джимми:
     - Может быть, попытаете счастья вы? У вашей матушки так устроены мозги,
что в подобные игры ей играть трудно. Что нам предложите вы?
     Глаза Джимми все еще излучали злобу. Они не мигая смотрели на меня.
     - Надо быть последним олухом, - мрачно заявил он, -  чтобы вот так сюда
припереться.
     - Допустим. Что дальше?
     - Вы взяли нас за жабры, черт вас дери.
     - Мы должны сказать вам правду. Иначе...
     - Джимми! - мамуля вцепилась в его руку. - Джимми!
     Он ее словно и не услышал:
     - Иначе  вы придумаете  что-нибудь похуже. Вы тут упомянули мою сестру,
грязно  намекнули,  что  у  нее  мог быть  ключ от  этой  квартиры. Я  бы  с
удовольствием запихнул эти слова вам  снова в  глотку, может, когда-нибудь я
это еще сделаю, но сейчас мы должны сказать вам правду, ничего не поделаешь,
хотя это касается именно моей сестры. Она написала ему несколько писем... не
думайте, совсем не таких... но мы с мамой о них знали и не хотели, чтобы они
здесь валялись. И пришли их забрать.
     Мамуля отпустила руку и одарила меня сияющей улыбкой.
     - Да, да, да, это правда! - с жаром подтвердила  она. -  В этих письмах
не было ничего плохого, просто они были... личные. Понимаете?
     На  месте Джимми я бы ее просто задушил. В  его изложении этот вариант,
по крайней мере, не казался невероятным, но она... этот завороженный взгляд,
когда  он заявил, что скажет правду, эта ее реакция после рассказа... я даже
засомневался:  а  в  состоянии ли она перейти улицу без  посторонней помощи?
Однако ее  сияющую улыбку я встретил с каменным лицом. Впрочем... Из Джимми,
судя по его взгляду, едва ли что-то еще вытянешь, а  раз так,  пусть думают,
что в их правду я поверил. И я сочувственно улыбнулся.
     - Сколько было писем? - спросил я Джимми, просто из любопытства.
     - Точно не знаю. С десяток.
     Я кивнул:
     - Понятно, почему вы не хотите, чтобы они  здесь болтались, при всей их
невинности. Но либо он их уничтожил, либо они хранятся в другом месте. Здесь
их нет.  Мистер Пензер и я искали кое-какие бумаги - не имеющие отношения  к
вашей сестре и вам,  -  а искать  мы  умеем. Когда вы  появились, мы как раз
закончили, и можете  мне поверить - ни  одного  письма от вашей сестры здесь
нет,  не говоря уже о  десятке.  Если  хотите,  с  удовольствием подпишу вам
соответствующую бумагу.
     - Вы могли их не найти, - возразил Джимми.
     - Вы, - поправил я его. - А мы - нет.
     - А бумаги, которые искали вы сами, - их нашли?
     - Нет.
     - А что за бумага?
     - Они нужны, чтобы уладить кое-какие его дела.
     - Вы сказали, что они не затрагивают... интересы моей семьи?
     -  Насколько  мне  известно,  к  вашей  семье  они  не  имеют  никакого
отношения, - я поднялся. - Что  ж,  пожалуй, это все. Вы уходите  с  пустыми
руками, мы тоже. Мистеру Сперлингу я  могу о нашей встрече не сообщать, ведь
он уже не наш клиент, да и вы считаете, что ему это будет неприятно.
     - Очень мило с вашей  стороны,  Артур, -  мамуля по достоинству оценила
этот подарок.  Она поднялась и стала разглядывать мое лицо. - Вы уж извините
меня за это!
     - Ничего страшного, -  успокоил я ее. - Сам виноват, напугал вас. Через
пару месяцев буду как новенький. - Я обернулся: - Тебе ведь этот пистолет не
нужен, Сол?
     Сол достал пистолет  из кармана, вытряхнул на ладонь патроны, подошел к
Джимми и вернул ему его собственность.
     - А может,  останемся  еще, - предложила мамуля, - и  поищем письма как
следует?
     - Перестань, - грубо оборвал ее Джимми.
     Они ушли.
     Вскоре ушли и мы с Солом. В лифте он спросил:
     - И что, ты готов это скушать?
     - Я нет. А ты?
     - Как бы не так. Я едва удержался, чтобы рожу не скорчить.
     - Думаешь, надо была трясти его дальше?
     Он покачал головой:
     - Растормошить его  нам  было нечем. А его глаза и стиснутые челюсти ты
видел сам.
     Перед уходом я еще раз заглянул  в туалетную комнату посмотреть на свое
лицо. Зрелище было достойное.  Впрочем,  кровотечение уже прекратилось, и  я
совсем не  смущаюсь,  когда  на  меня смотрят,  - особенно женщины, особенно
привлекательные, лет эдак от восемнадцати  до тридцати; кстати, в этой части
города у  меня  было  еще  одно дело.  Сол поехал  со мной: была  отдаленная
вероятность, что он мне понадобится. Находиться с  ним на улице - это всегда
очень  занятно, потому  что  на твоих  глазах происходит нечто удивительное.
Вроде  идет  себе  человек  по улице  и  идет, но  я искренне убежден:  если
показать ему через месяц любого из встречного потока и спросить, видел ли он
его  раньше, то  самое большее через  пять секунд он ответит: "Да,  как-то в
среду, двадцать  второго июня, на  Мэдисон-авеню, между Тридцать  девятой  и
Сороковой улицами". В этом деле он кладет меня на обе лопатки.
     В  итоге  его помощь мне  не понадобилась. Из застекленной таблички  на
стене  мраморного вестибюля  мы узнали, что кабинеты  Мерфи, Кирфота и  Рони
находятся  на  двадцать  восьмом  этаже,  и  сели  в скоростной лифт.  Фирма
представляла  собой  анфиладу комнат,  окнами выходивших на  авеню, во  всем
чувствовалась солидность и  упорядоченность.  Быстро  оценив  обстановку,  я
решил слегка  изменить  тактику: рассчитывал на  другие условия. Секретарше,
деловитой  и  строгой  женщине,  уже  вышедшей за  пределы  моей  возрастной
категории,  я  сказал, что хочу видеть одного  из  сотрудников фирмы, назвал
себя и уселся рядом с Солом на кожаную  кушетку, изъезженную миллионом задов
и попочек всех мастей. Вскоре  явилась другая секретарша, под  стать первой,
но еще старше, и проводила  меня по  коридору в угловую комнату  с  четырьмя
широкими двойными окнами.
     Из-за  стола  похлеще  вулфовского  поднялся  широкоплечий,  седовласый
здоровяк   с   глубоко   посаженными   голубыми   глазами.   Мы   обменяемся
рукопожатиями.
     - Арчи Гудвин?  - дружелюбно пророкотал он,  словно  ждал нашей встречи
многие  годы. - Помощник Ниро Вулфа? Рад познакомиться. Садитесь. Я Алоизиус
Мерфи. Чем могу быть полезен?
     Я ощутил себя знаменитостью - ведь секретарше я назвал только свое имя.
     - Не знаю, - сказал я ему, усаживаясь. - Боюсь, что ничем.
     - Давайте попробуем, - он выдвинул ящик стола. - Сигару?
     -  Нет,  спасибо.  Мистера  Вулфа  интересует  смерть  вашего  младшего
партнера, Луиса Рони.
     -  Я так и  думал, - приветственная улыбка на лице мгновенно  сменилась
скорбной  печалью.  -  Блестящая карьера -  этот цветок вот-вот  должен  был
распуститься, и его грубо сорвали.
     Я почему-то вспомнил Конфуция, но придираться не стал.
     -  Да, жуткое свинство, -  согласился я.  -  У мистера  Вулфа есть своя
теория - он полагает, что от нас пытаются утаить правду.
     - Мне об этом известно. Весьма интересная теория.
     - Поэтому он проводит маленькое расследование. Думаю, есть смысл быть с
вами откровенным. Он считает, что в кабинете Рони или в другой комнате могут
быть какие-то бумаги или еще что-нибудь способное пролить свет на это  дело.
Мысль была такая: я прихожу сюда и ищу. Ну, например, если у вас две комнаты
и в одной сидит стенографистка,  я связываю ее пополам, засовываю кляп в рот
и связываю ее, если есть сейф,  загоняю  ей булавки  под ногти, она называет
мне код, -  и  я  нахожу то, что нужно. На  всякий  случай  я привез с собой
помощника, но не представляю, как мы управимся даже вдвоем...
     Меня  остановил его смех: он  ржал так  громко,  что  все равно меня не
слышал.  Можно было  подумать, что я -  всем надоевший конферансье  и в  его
репертуаре  наконец-то  появилась  новая  шутка.  Я  выждал  паузу, дал  ему
отсмеяться, потом скромно заметил:
     - Право, я этого не заслуживаю.
     Смех его переплавился в хихиканье.
     - Как жаль, что мы не познакомились раньше,  - выговорил он.  - Я много
потерял. Хочу рассказать вам, Арчи, а вы скажите Вулфу, что вы можете на нас
рассчитывать -  на всех  нас,  - вы получите все, что  вам  требуется. -  Он
махнул рукой. - Наша контора - к вашим услугам. Втыкать в нас булавки вам не
придется.  Секретарша Луиса  все  вам  покажет  и  расскажет,  равно  как  и
остальные. Мы  поможем вам добраться  до  истины. Для  человека благородного
ничего нет важнее. Кто это вас так расцарапал?
     Он начинал действовать  мне  на нервы. Он был  так рад  наконец-то меня
заполучить, так страстно жаждал помочь, что терзал меня  целых пять минут, и
я никак не миг вырваться. Но все-таки вырвался. Я прошагал назад в приемную,
сделал знак Солу и, как  только мы оказались за пределами  анфилады,  сказал
ему:
     -  Оказывается,  убили  не  того  члена  фирмы.  Рони  по  сравнению  с
Алоизиусом Мерфи был просто цветком истины.
     ГЛАВА 16
     Фотографии,  если  учесть  условия  съемки,  вышли  вполне  приличными.
Поскольку  Вулф велел мне заказать  по четыре отпечатка с каждого снимка, их
набралось  с половину пивного бочонка. Вечером после ужина мы с Солом сидели
в кабинете, разглядывали их и сортировали; я даже не думал, что фотографий с
Медлин окажется так много, и почти все я положил в стопку, предназначавшуюся
для  Вулфа.  Было  три хороших  снимка Рони: крупном планом  анфас, почти  в
полный  рост и  в профиль; еще,  разумеется, я  не  мог не гордиться снимком
партийного билета. Думаю, только за один этот снимок меня  бы без разговоров
взяли работать в "Лайф". Уэбстер Кейн особой фотогеничностью не отличался, а
вот  Пол Эмерсон -  вполне. Я  обратил  на  это внимание  Вулфа,  когда клал
подборку на его стол. Он хмыкнул. Я спросил, готов ли он выслушать мой отчет
за сегодняшний день, но он пожелал сначала изучить фотографии.
     Я задержался с  отчетом, в  частности, из-за Пола  Эмерсона. Мы с Солом
вернулись в контору сразу  после шести, но  распорядок дня Вулфа был нарушен
срочными делами  на крыше,  и он  спустился только  в  двадцать восемь минут
седьмого. Однако он тут же включил радио, настроился на  программу новостей,
прошел к своему столу и уселся в кресло, плотно поджав губы.
     После рекламы и представления участников программы раздался язвительный
баритон Эмерсона:
     "В  этот прекрасный июньский день мало радости сообщать, что профессора
снова взялись за  свое...  впрочем, они, профессора, народ настырный, тут ни
них можно  положиться.  Вчера вечером один из них держал речь  в  Бостоне, и
если у  вас еще что-то осталось от  последней зарплаты, живо прячьте денежки
под  матрас. Он хочет, чтобы мы  не только кормили и  одевали весь мир, но и
обучали..."
     Моя учеба отчасти заключалась  в том,  что я  наблюдал за  лицом Вулфа,
когда  в эфире безумствовал Эмерсон.  Его  губы,  поджатые с самого  начала,
поджимались  все больше и  больше,  пока не превращались  в  тонюсенькую, не
толще волоска, прямую линию, а щеки  его раздувались и  как-то складывались,
напоминая  рельефную  географическую   карту.   Когда  напряжение  достигало
определенной точки, рот его  распахивался, через секунду снова захлопывался,
и  все  начиналось сначала.  Я тренировал  свою  наблюдательность,  стараясь
вычислить момент распахивания рта с точностью до секунды.
     Несколько минут спустя Эмерсон повел огонь по другой милой  его  сердцу
мишени:
     "...они   величают   себя   Всемирными   федералистами,   эта    братия
политиканствующих дилетантов, и они хотят лишить нас того единственного, что
у  нас  еще  осталось,  - права  самим  решать  свои  проблемы.  Им  кажется
естественным, что мы  будем испрашивать разрешения  у пигмеев и простаков со
всего мира всякий раз, когда  захотим чуть передвинуть мебель в своем жилище
или даже оставить ее на месте..."
     Вулф распахнул рот на три секунды позже, чем я  рассчитал... все  равно
это неплохое попадание.  Угодить в десятку в  таком деле трудно. Эмерсон еще
немного помусолили эту тему,  потом перешел к финалу.  На  сладкое он всегда
уедал какую-нибудь особу, временно высунувшую голову из толпы.
     "Итак, друзья и сограждане, здесь, в Нью-Йорке, где лично я живу только
по  необходимости,  некий  так называемый гений снова  вознамерился  сорвать
аплодисменты.  Возможно, вы  слышали об этом фантастически толстом существе,
которое живет  под вполне пристойным американским  именем Ниро  Вулф.  Перед
тем, как  мне надо было  выходить в эфир, мы в студии получили сообщение для
прессы  от  одной фирмы  городских адвокатов; у этой  фирмы стало на  одного
партнера  меньше,  потому что один из  них, Луис Рони, в понедельник вечером
погиб  под колесами  автомобиля. Власти  провели тщательное  расследование и
установили  не  подлежащую  сомнению  истину -  это  был  несчастный случай,
известен и  человек,  сидевший за рулем. Властям о случившемся известно все,
равно как и общественности, то есть вам.
     Но наш  так называемый гений  знает  больше, чем все остальные,  вместе
взятые, как обычно.  Поскольку прискорбное событие произошло на  территории,
принадлежащей выдающемуся гражданину, человеку, которого я имею честь  знать
как друга  и  великого американца,  на гений  просто  не  мог упустить такой
возможности и  решил прибавить  себе дешевой  популярности. Фирма  адвокатов
официально сообщила прессе, что Ниро Вулф  собирается произвести собственной
расследование смерти Рони и докопаться до истины. Как вам это  правится? Как
вам нравится это наглое попрание самих основ законности  в  нашей  свободной
стране?  Мое  мнение с вашего  позволения  такое,  без подобных гениев  мы в
Америке вполне можем обойтись.
     Есть  среди четырехногой  фауны  такое животное, которое,  чтобы добыть
свое пропитание,  не желает  ни  трудиться, ни  воевать. Белка  свои  желуди
зарабатывает  трудом,  хищные звери  зарабатывают  нелегкой  охотой.  А  это
животное работать  не заставишь, оно прячется среди деревьев: скал и высокой
травы и только и ждет, когда у кого-нибудь случится беда. Хорош образ жизни,
ничего  не скажешь! Хороша диета - кормиться  чужими бедами! Какое  счастье,
что любители питаться падалью водятся только среди четырехногой фауны!
     Я прошу извинить меня,  друзья и сограждане, за  этот экскурс в область
естественной истории. До встречи через десять дней.  Завтра и до конца моего
отпуска с вами снова будет Роберт  Берр. Сегодня  мне  пришлось вернуться  в
город, и я не устоял перед соблазном заехать на студию и поговорить  с вами.
Спонсор передачи - мистер Грисуолд".
     Другой голос - само дружелюбие после язвительных ноток Эмерсона - начал
рассказывать  о  роли  угольной  корпорации "Континентал  майнс"  в  величии
Америки. Я поднялся и выключил радио.
     - Спасибо хоть, что ваше имя произнес правильно, - подбодрил я Вулфа. -
Это ж  надо! Прервал свой отпуск,  чтобы вставить вам фитиль. Может, напишем
ему благодарственное письмо?
     Ответа не последовало. Разумеется, было бы глупо спрашивать, интересует
ли его  отчет за сегодняшний день, и приставать  с  этим я к нему не стал. А
после обеда, как я уже говорил, он решил сначала заняться фотографиями.
     Они  ему  очень  понравились,  он  даже намекнул,  что я мог бы бросить
горький  хлеб детектива и перейти  в профессиональные фотографы. На  стол  я
положил тридцать восемь разных снимков. Девять  из них ему не подошли, шесть
он убрал в  верхний  ящик  стола,  что  же  до  остальных  двадцати трех, он
попросил четыре отпечатка  каждого снимка. Мы с  Солом заметили, что особого
предпочтения Вулф  не отдал никому и  ничему. На  этих двадцати трех снимках
были представлены все  члены семьи, гости и,  разумеется,  партийный  билет.
Потом мы все их надписали с  обратной стороны и убрали в отдельные конверты,
которые тоже надписали. Все конверты Вулф прихватил резиновой лентой и убрал
в верхний ящик стола.
     До отчета опять-таки дело не дошло,  на сей раз помешал доктор  Волмер.
Вулф предложил ему бутылочку пива, как бывало всякий раз, когда тот приезжал
вечером, и, как следует промочив горло из принесенной Фрицем бутылки, доктор
приступил  к  рассказу.  В  Уайт-Плейнсе его приняли ни  холодно ни  горячо,
просто  по-деловому,  и,  перезвонив  Вулфу,  помощник  окружного  прокурора
сопроводил его в морг. Обнаруженное  им, увы, дает  пищу лишь  для  догадок.
Центр удара колесами пришелся на пятое  ребро, выше этого места на теле Рони
была только одна рана - синяк  на  правой части головы,  над  ухом.  Судя по
всему, его  бедра  и ноги оказались под машиной, а голова и плечи под колеса
не попали. Не исключено, что  синяк на голове был  вызван ударом о гравийную
дорожку, но возможна и другая версия: его чем-то ударили по голове и сбили с
ног, а уже потом переехали  машиной. В этом случае удар не  мог быть нанесен
каким-либо предметом с заостренным концом или с ограниченной площадью удара,
скажем,  молотком или гаечным  ключом, но это  не был  и  предмет  с гладкой
поверхностью  типа  бейсбольной  биты.  Видимо,  что-то  тупое,  шершавое  и
тяжелое.
     Вулф нахмурился:
     - Клюшка для гольфа?
     - Не думаю.
     - Теннисная ракетка?
     - Недостаточно тяжела.