восьмую. Шатен средних лет, примерно моего роста, с карими глазами...
     - Они его сами видели, - вставил Грум.
     - А, тем лучше. - Хайетт суетливо продолжил. - Он сказал, что его зовут
Уильям  А. Донахью и  что он хочет  заключить сделку. Он пояснил, что  когда
разузнал, что Ниро Вулф - один  из тех, кого вызвали сегодня на дознание, то
он  струсил  и  хочет  выпутаться  из  переплета,  в  который  попал. Так он
выразился. Капитан,  мне  все подробно пересказывать? Мы с ним разговаривали
не меньше двадцати минут.
     - Расскажите только самое главное.
     - Хорошо, вот самое главное. Он долго ходил  вокруг да около, путаясь в
словах, но  суть сводилась  к  следующему.  Он сказал, что  в связи с  одной
аферой,  в  которую он ввязался, -  что  за афера,  Донахью  не сказал  - он
занимался  тем, что  организовывал прослушивание  телефонных линий.  Одну из
таких  операций  он  проворачивал через Ниро Вулфа, которому  платил  тысячу
долларов   в  неделю.   Когда  вокруг  прослушивания  телефонных  разговоров
разгорелся скандал  -  как  он  выразился, "подняли вонь", - и арестовали  и
осудили Броуди, Донахью решил, что оставаться в Нью-Йорке для него опасно, и
он  уехал из штата.  Недавно он  прослышал  о  том,  что госсекретарь  штата
проводит по поводу этого скандала дознание со всеми частными сыщиками штата,
и  встревожился, главным образом из-за Ниро Вулфа. Ведь Вулф  тогда внезапно
прекратил прослушивание, для которого он его нанял, и они сильно повздорили,
Вулф  вряд ли  это забыл. Он знал, как хитер и коварен Вулф, и теперь, когда
его тоже вызвали на дознание...  вас не смущает, как  я выражаюсь? -  Хайетт
посмотрел на Вулфа.
     - Нисколько, - ответил Вулф, - продолжайте.
     - И вот теперь, сказал он, когда  Вулфа тоже  вызвали на собеседование,
он, Донахью, понял, что Вулф так или иначе отвертится от этой истории, а сам
Донахью влипнет по самые уши. Поэтому он решил заключить со мной нечто вроде
сделки. Если бы я употребил свое влияние на районного прокурора, с тем чтобы
ему,   Донахью,   насколько   возможно   смягчили  участь   за   организацию
прослушивания телефонных разговоров, то он обещал  под присягой дать  полный
перечень операций  такого рода,  и  давал бы  в  суде  все показания,  какие
требуются.   Я   спросил   его,   знал  ли   Вулф,  что  прослушивание  было
противозаконным, и он ответил - да, знал.  Я попросил  его рассказать о себе
подробнее,  но  он  отказался  это  сделать,  пока я  не  соглашусь  на  его
предложение,  сообщив  только,  что жил  в Нью-Йорке  в  отеле  "Марбери". Я
ответил ему, что не  готов сразу заключить с ним такую сделку, что мне  надо
подумать, и, оставив его в той же комнате, вернулся к себе и...
     - В котором часу это было? - спросил Грум.
     - В половине десятого или на одну-две минуты позже.  Мои часы не  такие
точные,  как  у  Гудвина, но  достаточно  верные.  - Он посмотрел на часы. -
Сейчас на них час сорок две.
     - Ваши часы спешат на три минуты.
     - Значит, когда я вернулся в свою комнату, было ровно  пол-десятого.  -
Он  снова повернулся к  Вулфу. - Разумеется, я посмотрел, сколько у  меня  в
запасе времени. Собеседование должно было начаться в десять. Я рассудил, что
случившееся  достаточно  важно,  чтобы  посоветоваться  с  госсекретарем.  Я
позвонил  ему,  но мне  сказали,  что  он  на совещании  в Нью-Йорке,  а его
секретарь не знал, по какому номеру его  можно застать. Я позвонил в контору
прокурора  штата Нью-Йорк  моему другу Лэмберту,  он помощник  прокурора,  и
сказал ему, что мне срочно  нужно полицейское  досье на  Уильяма  А.Донахью,
который прошлой весной жил в отеле "Марбери". В четверть одиннадцатого я еще
не  получил никаких сведений. Я пытался связаться с помощником госсекретаря,
но его на месте не оказалось. Я рассказал обо всем Тому Фрэзеру, и...
     - Достаточно, - прервал его Грум. - Вы не стали возвращаться в тридцать
восьмую комнату, где остался Донахью.
     -  Нет.  Я  сказал ему,  что  мне  нужен еще  час  или два. Когда  и  в
одиннадцать часов  я  не  получил  никаких  сведений  из Нью-Йорка, я  решил
вызвать на очную ставку Вулфа и Донахью и посмотреть, что из этого выйдет. Я
отправился в  комнату для собеседования  и вызвал Вулфа и Гудвина. -  Хайетт
посмотрел на часы. - Я опаздываю, во время обеда у меня назначена встреча.
     - Да,  я помню,  - ответил  Грум  и обратился  к  Вулфу:  -  Вы  хотите
что-нибудь спросить у мистера Хайетта?
     Вулф сидел  на стуле, скрестив ноги, - как всегда, когда ему было тесно
и  неудобно  без подлокотников.  Когда  Грум  заговорил с ним,  он распрямил
согнутые ноги и положил руки на колени.
     - Я хочу задать всего один или два вопроса. Мистер Хайетт, вы, наверно,
помните,  как  сегодня  утром  сказали  мне,  что  верите тому,  что  я  вам
рассказал. Почему вы мне это сказали?
     - Потому что я именно это и хотел сказать.
     - Вы ведь уже говорили с Донахью.
     -  Это правда, только я ему не  поверил. О  вас мне кое-что известно, о
нем же я ровным счетом ничего  не знал. Хотя бы в силу простой вероятности я
склонялся больше верить вам, по крайней мере поначалу.
     - А сейчас вы по-прежнему верите тому, что я вам рассказал?
     - Ну... - Хайетт взглянул на Грума и  снова на Вулфа. - При создавшихся
обстоятельствах я не могу  считать свое мнение  достаточно  убедительным,  к
тому же вряд ли это относится к делу.
     -  Возможно,  и так.  Тогда  еще одно. Донахью говорил  об  организации
прослушивания телефонов, отметив, что был замешан во многих операциях такого
рода. Упоминал ли он в связи с этим какие-то другие имена, кроме моего?
     - Да, он упоминал и других, но больше всего говорил о вас.
     - Кого еще он называл?
     - Минутку, - прервал Грум. - Я думаю, это перечислять ни к чему. Мистер
Хайетт, вы можете идти.
     -  Я  хочу знать,  - настойчиво повторил  Вулф, -  не  называл ли  этот
человек кого-либо еще из тех сыщиков, кто был вызван сегодня.
     Как говорится,  хотеть не  вредно.  Хайетт  вопросительно  посмотрел на
Грума, тот в ответ покачал головой, и Хайетт, поднявшись, вышел  из комнаты.
Вулф снова скрестил  ноги  и сцепил на животе  руки - уж очень неудобно  ему
было  сидеть. Его  необъятные  габариты всегда особенно  бросались  в глаза,
когда он сидел  на  таком игрушечном  стульчике, с  которого  со всех сторон
свешивалась его могучие телеса.
     Когда  дверь за полномочным заместителем госсекретаря  закрылась.  Грум
заговорил:
     - Мне  хотелось,  чтобы мистер Хайетт  сам рассказал вам  обо всем. Для
пущей  ясности. Не хотите ли вы теперь изменить  свои показания? Или, может,
что-то  добавить? Правда, Донахью  мертв, но он оставил следы,  и у нас есть
зацепки, в каком, направлении вести расследование. Вы понимаете, что  я имею
в виду?
     -  Конечно,  -  хрюкнул  Вулф.  -  Мистер  Грум,  я  совсем  не   прочь
побеседовать с вами, но не собираюсь толочь воду в ступе. Что касается того,
чтобы изменить свои показания, то я могу подправить стиль или пунктуацию, но
суть останется  та же. Добавить я также могу совсем немного, - например, что
этот  человек  солгал мистеру  Хайетту,  заявив, что  представился  мне  как
Донахью и что я был в курсе  того,  что  прослушивание было противозаконным.
Впрочем, это и так подразумевается из моего отчета. У меня к вам есть только
одна просьба.  Сейчас  я  знаю его  имя, по крайней  мере то,  что он назвал
мистеру Хайетту, и знаю название отеля, где он проживал. Вряд ли я могу быть
вам здесь полезен - я не имею ко всей истории никакого отношения. Но если вы
позволите мне прямо сейчас вернуться в Нью-Йорк, я приложу все свои знания и
опыт, чтобы выяснить, кто этот человек, откуда он взялся, чем  занимался и с
кем был связан...
     Вулф  умолк, потому что Грум повернул голову - дверь  открылась и вошел
еще  один человек в  полицейской форме.  Он подошел  к Груму  и протянул ему
сложенный лист:
     - Капитан, это для вас.
     Грум  развернул  бумагу   и  пробежал  ее  глазами.  Потом  он  отослал
полицейского и, снова прочитав написанное, поднял глаза на нас с Вулфом.
     -  Это ордер на ваш  арест как  главных  свидетелей убийства.  Я должен
действовать соответственно. Хотите ознакомиться с документом?
     Я повернул  голову и посмотрел на Вулфа. Готов засвидетельствовать, что
за целых десять секунд гробового молчания он ни разу не моргнул,  после чего
произнес единственное слово:
     - Нет.
     - Позвольте мне,  - сказал  я и протянул руку. Грум  вручил мне  ордер.
Полный  кошер,  даже  наши  имена  были  написаны правильно.  Подпись  судьи
читалась примерно так: Бимнайомр. - Кажется, это не фальшивка, - обратился я
к Вулфу, но тот даже не взглянул на меня.
     - Я  даже  не знаю,  как это назвать, - процедил он ледяным голосом, не
сводя глаз с Грума. - Своеволие? Самоуверенность? Или просто упрямство?
     - Вулф, вы не в Нью-Йорке, а в Олбани, -  Грум старался не  показывать,
как он горд собой. -  Я еще раз спрашиваю вас, вы хотите изменить что-либо в
своем отчете?
     - Вы в самом деле собираетесь выполнить предписание ордера?
     - Я уже это сделал. Вы арестованы.
     Вулф повернулся ко мне:
     - Какой номер у мистера Паркера?
     - Иствуд 62605.
     Вулф поднялся, подошел вокруг стола к креслу, которое освободил Хайетт,
и, опустившись в него, взял телефонную трубку. Грум вскочил было, но, сделав
шаг, остановился  и сунул руки  в карманы. Вулф набрал  номер и  прогудел  в
трубку:
     - Пожалуйста, Нью-Йорк, Иствуд 62605.


4

     Спустя  четыре часа, в шесть  вечера,  нас  все  еще держали  взаперти.
Конечно, мне  и раньше приходилось попадать за решетку, но вместе с Вулфом -
ни разу. С Вулфом, с  тех  пор  как  я у него  служил,  подобное случилось в
первый раз.
     На  самом  деле в  каталажку нас,  разумеется, не  упрятали,  во всяком
случае, внешне все выглядело не совсем  так. В полицейском участке пустовала
комната для задержанных, и  не такая уж скверная, если не  считать того, что
запах  в ней стоял как в  лазарете посреди  джерсийских болот  и стулья были
засаленные.  А  так в углу комнаты  за  перегородкой нашелся  даже  унитаз с
рукомойником. К нам  приставили фараона - чтобы он присмотрел за тем, как бы
мы  не попытались  отвертеться от  электрического стула, покончив  с  собой.
Когда я сказал, что дам ему доллар,  если  он принесет  нам вечернюю газету,
фараон  открыл  дверь  и завопил кому-то, чтобы  его  подменили.  Не захотел
рисковать, значит.
     Вскоре после  того,  как  нас заперли в темницу,  выяснилось, что можно
попросить, чтобы принесли жратву. Я  заказал два сандвича с  бифштексами  на
поджаренном белом хлебе и  кварту  молока.  Вулф, у которого с  десяти утра,
когда он выпил  кофе, маковой росинки во рту не было, высокомерно отказался.
Не знаю, может, он решил объявить голодовку, или просто был слишком взбешен,
чтобы  есть. Когда  принесли мой заказ, то оказалось, что под бифштексами на
тостах  легавые  понимают всего  лишь  ветчину  с черным хлебом,  к  тому же
ветчина была так себе, зато молоко оказалось вполне сносным.
     Плененный Вулф не только не желал ничего есть, он  еще и молчал,  будто
воды в рот набрал. Постелив на старую деревянную скамью у стены свое пальто,
он уселся,  даже не потрудившись  снять шляпу, и откинулся назад с закрытыми
глазами и  сцепленными на необъятном пузе  пальцами.  По  его виду я  понял,
благо  знал я  его неплохо,  что вместо того, чтобы  взять себя в  руки,  он
распаляется  все  больше  и  больше.  Лишь  однажды  он  соизволил  прервать
молчание, когда по прошествии двух  часов нашего  заточения  открыл  глаза и
изрек, что хочет, чтобы я ему сказал кое-что, только  честно. Я ответил, что
готов честно выложить ему как на духу все, что вообще знаю, благо времени на
это у нас теперь будет предостаточно.
     Вулф хрюкнул:
     -  Я предвижу,  что в будущем, если  нас  с тобой  попрежнему  ничто не
разлучит,  а  это маловероятно,  нам не раз еще придется  вспомнить то,  что
случилось сегодня. Согласен?
     -  Да. При условии, конечно, что это не последний такой случай. Хотя вы
предполагаете, что будущее у нас все-таки есть.
     - Пф! Это я гарантирую. Ответь вот на что. Как ты думаешь, если бы тебя
черт  не дернул уступить соблазну и  ввязаться в  то дело  с подслушиванием,
стал  бы я браться за  работу, которую  предлагал мне тот  клиент? Я  просто
интересуюсь твоим мнением.
     - Ха, держите карман шире, - Я встал и посмотрел на него сверху вниз. -
Если я скажу "нет", вы мне потом всю плешь проедите, словно сами тут ни  при
чем. А если  я скажу "да", то  это будет последней  соломинкой,  которая вас
сломает. Вы и так кипите,  думая обо всем, что произошло. Поэтому  мой ответ
таков: мы делим поровну.
     - Что делим поровну?
     -  Вину. Пополам.  Нас обоих следует  высечь розгами.  Но не изжарить в
геенне огненной.
     - Это еще посмотрим, - проворчал Вулф и снова закрыл глаза.
     В шесть вечера я углубленно изучал уже вторую половину вечерней газеты,
с  увлечением читая о том,  как зашивать нейлоновые лифчики, если они  вдруг
порвутся,  когда  дверь  распахнулась  настежь.  Наш  страж  развернулся  на
каблуках, готовый отразить  вооруженный натиск,  но  вошедший оказался всего
лишь фараоном, сопровождающим какого-то посетителя. Гость, краснолицый малый
в коричневом кашемировом пальто, остановился, огляделся по сторонам, а затем
подошел к нам и протянул Вулфу руку.
     - Мистер Вулф? Я Стенли Роджерс. Я страшно извиняюсь. Наверное,  вы уже
думали, что я провалился  сквозь землю, но Нат Паркер до трех часов никак не
мог со мной связаться, судья сейчас на заседании, и мне пришлось кое на кого
надавить. Здесь с вами не очень-то гостеприимно обращаются, да? А это мистер
Гудвин? Очень  приятно. -  Он  протянул  мне  лапу, и я ее пожал. - Я просил
судью назначить вам залог в пять тысяч долларов, но он уперся и ни за что не
соглашался на меньшее, чем двадцать тысяч, причем  за  каждого. Как бы то ни
было, теперь  вы  свободны, но с  единственным ограничением -  вы  не имеете
права  выехать за  пределы  округа без  разрешения суда. Я  забронировал вам
номер в  отеле  "Лэтам",  но,  конечно, заказ  можно снять, если  вы  хотите
поехать в какое-то другое место.
     Он  дал  нам подписать какие-то бумаги,  рассказав, что Паркер позвонил
ему  из Нью-Йорка и велел сделать для нас все  необходимое, и  что  он готов
отменить званый ужин, если нужен нам. Вулф ответил,  что все, чего он сейчас
жаждет, - это выбраться отсюда  поскорее и найти что-нибудь  поесть. На одно
предложение  Роджерса  мы  все  же согласились.  Неподалеку  от  выхода  его
дожидалась  машина, и  вот  мы, распрощавшись с охранником,  но не предложив
чаевых, заскочили  в канцелярию,  подписали  бумаги  о  своем  освобождении,
забрали изъятые  при аресте личные вещи,  сели в машину Роджерса и доехали с
ним до места, где оставили  свой "седан". Вулф снова взгромоздился на заднее
сиденье,  а  я сел за  руль.  Добравшись  до отеля,  я  достал  из багажника
чемоданы, а машину сдал на попечение швейцару.
     Насчет чемоданов можно было  кое-чем попрекнуть Вулфа, - " Говорил же я
вам ",  - но он был  явно  не в  том настроении, чтобы выслушивать колкости.
Вчера  вечером  он, как  всегда, уперся как  баран и наотрез отказался  даже
допустить  возможность, что придется переночевать не дома, и настоял,  чтобы
никакого багажа  мы с  собой  не  брали. Я  не послушался  и  прихватил наши
чемоданы, памятуя, что человек  предполагает, но кое-кто другой располагает.
Сейчас,  когда  посыльный проводил  нас  в  номер  902  и поставил на  полки
чемоданы,  у  меня  был  прекрасный повод, чтобы словно невзначай  подколоть
упрямца, но я счел, что разумнее и безопаснее смолчать.
     Оба наших халата висели в ванной. Вулф  стянул пиджак, жилет, галстук и
рубашку и отправился умываться. Вернувшись, он переоделся в желтую шерстяную
пижаму  с  тонкими  черными полосками, вынул из  чемодана  тапочки, уселся в
кресло,  чтобы  снять ботинки, и велел мне позвонить  горничной,  чтобы  она
принесла меню. Я напомнил ему слова Роджерса, что  в  отеле  "Лэтам"  кормят
всего  лишь  неплохо,  а лучший в городе  ресторан расположен  всего  в двух
кварталах отсюда.
     -  Меня это  не волнует,  - заявил он. - Аппетита у меня нет, и вкуса я
тоже  не  почувствую.  Есть буду  просто  потому,  что  надо.  Тебе  отлично
известно, что я не могу работать на пустой желудок.
     Итак, он собирался работать.
     Не припомню,  чтобы  наша с Вулфом трапеза когда-нибудь проходила столь
тоскливо. Нет, то, что  нам подали, было вполне съедобно - устрицы, консоме,
ростбиф, картофель  со сметаной, брокколи,  салат,  яблочный пирог с сыром и
кофе -  и ужину мы воздали  должное, но за  столом царило  угрюмое молчание.
Хотя Вулф  никогда не обсуждал за  столом, дела, поговорить  во время еды он
любил - о чем  угодно, лишь бы не о работе. Почти всегда так и бывало. Но на
этот раз за весь ужин  он не проронил ни слова, да и меня не очень-то тянуло
на разговоры. Допив вторую чашку кофе, Вулф  отодвинулся вместе с креслом от
стола и, посмотрев на меня, пробурчал:
     - Который час?
     Я взглянул на часы и ответил:
     - Двадцать минут девятого.
     - Хорошо. - Вулф глубоко вздохнул,  словно  желая  воздухом  пропихнуть
ростбиф подальше, и шумно выдохнул носом. - Не знаю, сознаешь ли ты, в какой
переплет я попал?
     - Переплет мы тоже делим пополам.
     -  До определенного предела. Риск  - да, согласен, но мое затруднение -
особого  рода.  Ведь,  пока убийцу  не  найдут,  нас намерены держать здесь.
Ускорить наше освобождение можно, только если  я сам найду его, а я не желаю
этого   делать.  Конечно,  нельзя   допускать,   чтобы  убийца  безнаказанно
разгуливал на свободе, но мне не хотелось  бы прилагать  руку  к изобличению
человека, который убил этого мерзавца. Что же мне делать?
     Я махнул рукой:
     - Ну, это проще простого. Не хотите  ввязываться, и не надо, пересидите
здесь,  пока  все не раскроется.  Тут  не  так уж  плохо. Вы можете посещать
заседания местной мэрии, брать в библиотеке книги, а я постараюсь не скучать
в обществе Салли  Колт,  если ее тоже  задержат здесь.  А  несколько месяцев
спустя - что почти неизбежно, если  этот Грум  - лучшая из здешних  ищеек  -
можно снять здесь квартирку, вызвать Фрица...
     - Заткнись.
     - Слушаюсь, сэр. А может, мы с Салли и  без вас решим эту  головоломку.
Я, в отличие от  вас, не испытываю такой благодарности по отношению  к тому,
кто укокал этого Донахью. Если же...
     - Хватит нести вздор. Никакой  благодарности я не испытываю. Просто мне
хотелось  разок  увидеться  с  ним,   пока  он  жив.  Ладно.  Значит,  между
нестерпимым  и просто  неприятным приходится  выбирать второе. Наверное,  со
всех остальных тоже взяли подписку о невыезде?
     - Если вы говорите о  наших коллегах,  то  - наверняка, может, их  и не
арестовали,  как  нас,  но задержали, как  пить дать. Вряд ли Грум настолько
уверен  в  нашей  вине,  чтобы отпустить  остальных  подобру-поздорову. Да и
Хайетт еще не провел с ними собеседования.
     Вулф кивнул:
     - Я хочу повидаться с ними. Возможно,  кто-нибудь из них остановился  в
нашем отеле. Разыщи их и приведи сюда.
     - Прямо сейчас?
     - Да.
     - А зачем, не скажете?
     - Пока нет. Я  никак не могу собраться с мыслями. Постараюсь что-нибудь
сообразить, когда ты кого-нибудь приведешь.
     Такое  случалось уже  тысячу раз. Мне  оставалось  либо  возмущаться  в
открытую,  что он поручает мне непосильное дело, либо  посчитать его задание
лестным -  мол,  стоит ему  только  заикнуться  насчет  чего-нибудь,  как  я
немедленно совершу чудо и исполню задание, сколь бы немыслимо оно ни было. И
Вулф знал об этом, как и о том, что я предпочту.
     -  Ладно,  -  ответил я, - заметано. Только тогда не будете ли  вы  так
л