мощи и согласится заплатить за нее. Затем  я  вышел  в прихожую,
свернул направо  и через дверь-вертушку  вторгся на кухню. Фриц, у  большого
стола, взбивал анчоусы с икрой алозы.
     -  Сними меня с довольствия на ужин, - сказал я.  -  Я совершу еще одно
доброе дело и на том покончу с ними в нынешнем году.
     Фриц посмотрел на меня.
     -  Жаль.  Сегодня тушеная  дичь в  горшочке.  Знаешь,  в белом  вине  с
грибами.
     - Конечно, жаль. Но возможно, там, куда я иду, тоже найдется что-нибудь
съедобное.
     - Клиент?
     Это не было проявлением любопытства. Фриц Бреннер никогда не  совал нос
в чужие  дела,  даже  в мои,  но  он  проявлял  вполне  понятный  интерес  к
благосостоянию  обитателей  старого  каменного  особняка на  Тридцать  пятой
улице. Только поэтому он хотел узнать, улучшит ли мой сегодняшний визит дела
нашего дома. А деньги  наш  дом  пожирал немалые. Жалованье  мне.  Жалованье
Фрицу.  Теодор  Хорстман, который проводил дни  напролет,  а  иногда и ночи,
возясь с  десятью тысячами орхидей в оранжерее под крышей, тоже трудился  не
за  фу-фу.  К  тому  же  все  мы  должны  кормиться  теми  харчами,  которые
приготовлял  Фриц  по заказу и  на вкус  шефа.  Да и орхидеи  влетали нам  в
копеечку. И так далее,  и  так далее...  А  единственным источником  текущих
доходов являлись люди, у которых возникали  те или  иные проблемы  и которые
имели возможность и желание платить нам за то, что мы помогали разрешать их.
Фриц знал, что сейчас мы сидели без дела, почему и спросил, не ужинаю ли я с
возможным клиентом.
     Я покачал головой и сел за стол.
     - Нет. С бывшим клиентом, с миссис Робильотти. Помнишь,  года два назад
у нее стибрили на миллион долларов колец и браслетов, и мы их разыскивали?..
Мне нужен  твой совет, Фриц.  Хоть  по женской линии ты  и не  такой великий
эксперт, как в  кулинарии, но кое-что про  твои  делишки  я  знаю  и был  бы
признателен, если бы ты посоветовал, как вести себя сегодня вечером.
     Фриц фыркнул.
     - Как  вести себя с женщинами? Тебе советовать?! Ха...  Да ты рехнулся,
Арчи!
     - Спасибо за столь лестное мнение,  но  сегодня будут особые женщины. -
Кончиком мизинца я прихватил кусочек анчоусного паштета, упавшего на стол, и
облизал  палец. -  Проблема  заключается в следующем.  Первым  мужем  миссис
Робильотти был Альберт Грантэм, который последние десять лет жизни  посвятил
тому,  что  часть  своих  трех  или  четырех  сотен  миллионов полученных  в
наследство,  тратил на благотворительные цели. Он желал  улучшить этот мир и
перевоспитать  живущих в нем  людей.  Надеюсь,  ты согласишься,  что  особа,
имеющая ребенка, но не имеющая мужа, нуждается в перевоспитании?
     Фриц поджал губы.
     - Сперва я посмотрел бы на мать и на дитя. Возможно, что они прелестны.
     - Дело не в их прелести. Это Грантэма не интересовало.  Матери-одиночки
были  не  главной  проблемой  в  его  филантропической  деятельности,  хотя,
по-видимому, очень волновали его. Дом, который он выстроил в округе Датчесс,
был назван  "Приютом Грантэма" Так  зовется он и поныне. Что ты добавляешь в
жаркое?
     - Майоран. Хочу испробовать.
     - Ни слова не говори шефу - интересно, учует он или нет. Так вот, когда
перевоспитанные  матери  покидают  "Приют  Грантэма", то  получают  денежное
вспомоществование до тех пор, пока не найдут себе работу или мужа. Но даже и
после этого о них не  забывают. Один из  способов поддерживать с  ними связь
был придуман самим Грантэмом. Ежегодно в день своего рождения он устраивал в
своем  доме  на  Пятой  авеню  званый  ужин, на  который  приглашал  четырех
матерей-одиночек,  а в качестве кавалеров четырех  молодых людей. После  его
смерти  (он  умер пять лет назад) его жена  продолжает  эту традицию. Миссис
Робильотти  говорит, что  делает это в память о  покойном  супруге, хотя уже
успела  выйти  замуж  за  некоего Роберта  Робильотти,  который  никогда  не
задавался целью исправить мир. Сегодня как раз  день рождения Грантэма,  и я
приглашен в качестве одного из кавалеров.
     - Не ходи! - воскликнул Фриц
     - Почему?
     - И ты еще спрашиваешь, Арчи?
     - Не понимаю.
     - Ты же все погубишь! Меньше чем через год все они вернутся в "Приют"!
     - Перестань! - сурово произнес я. - Я ценю комплимент, но вопрос мой не
шуточный, и я нуждаюсь в совете. Учти, Фриц, эти девицы уже перевоспитались.
Предположительно, они должны уже иметь опору  в жизни. Ужин в  этом чертовом
доме, да еще вместе с четверкой светских молодых  людей, которых они никогда
прежде не  видели и больше никогда не увидят,  - дурацкая по сути затея.  Но
тут уж  ничего  не  поделаешь. Я  не могу перевоспитать Грантэма,  он на том
свете, и мне претит даже мысль о перевоспитании миссис Робильотти, живой или
мертвой.  Однако  передо мной  стоит личная проблема  как  мне  себя  вести?
Приветствуется любой совет.
     Фриц склонил голову набок.
     - Зачем ты идешь туда?
     - Меня попросил один знакомый. Другой вопрос,  почему он остановил свой
выбор  на мне,  но  оставим  это.  Кажется, я  согласился  потому,  что  мне
показалось заманчивым поглядеть на это сборище, но  теперь мне думается, что
вечер будет чертовски  скучным. Однако отступать  поздно,  поэтому - как мне
держаться? Я могу попробовать  развеселить общество и дурачиться весь вечер,
или вызвать одну из девиц на разговор о ее  чаде, или сидеть смирно, посылая
все к черту, или подняться и  закатить речь о знаменитых матерях, таких, как
Венера,  или  госпожа Шекспир,  или  та  древняя  римлянка,  которая  родила
двойню?..
     - Нет, нет! Все не то!
     - Ну, а что же то?
     - Не знаю. Все это ты только так говоришь...
     - Тогда ты поговори хоть немножко!
     Он ткнул ножом в мою сторону.
     - Я очень хорошо знаю тебя, Арчи. Так же, как и ты меня, наверное. Тебе
не нужно никаких советов - как  себя вести. -  Он рубанул ножом по воздуху -
Ха! Ты  явишься  туда, осмотришься и решишь. Ты всегда так  поступаешь. Если
тебе  будет  слишком  тяжко,  ты  уйдешь.  Если   одна  из  девиц   окажется
привлекательной и за ней станут  ухлестывать, ты отведешь ее в сторонку и на
завтра пригласишь в  ресторан. Если тебе все наскучит, ты  наляжешь  на еду,
независимо от ее качества. Если начнешь раздражаться... Боже мой, лифт! - Он
взглянул  на  часы,  воскликнул:  -  Одиннадцать!  - и стремглав  бросился к
холодильнику.
     Я даже не приподнялся  с места. Спустившись вниз, Вулф любит  заставать
меня в кабинете, и, если  меня там  нет, это слегка будоражит ему кровь. Ему
это лишь на  пользу, поэтому я дождался,  пока открылись и закрылись  дверцы
лифта и шаги шефа зазвучали в прихожей и стихли в кабинете. Я никогда не мог
понять, почему при ходьбе он почти не производит шума. Казалось бы, для  его
ног,  размером не  больше  моих, тяжело тащить на себе  груз в одну  седьмую
тонны, однако факт остается фактом: он ходит почти неслышно. Я дал ему время
дойти до стола и устроиться в огромном, сделанном  на заказ, кресле и только
тогда отравился  в кабинет. Он буркнул мне "доброе утро" и я ответил ему тем
же. Наше "доброе утро" начинается обычно после  того, как Фриц отнесет ему в
комнату  поднос с завтраком,  и затем  шеф  проведет два  часа, с девяти  до
одиннадцати, в оранжерее со своими орхидеями и Теодором.
     Приблизившись к своему столу, я заявил:
     - Из-за плохой  погоды я не депонировал вчерашние чеки. Может  быть, до
трех часов дождь прекратится.
     Он просматривал почту, которую я положил ему на стол еще до завтрака.
     - Вызови доктора Волмера, - изрек он.
     Смысл этих слов заключался в том, что если такая мелочь, как мартовский
дождь, может помешать  мне  отнести в банк чеки,  значит,  я заболел. Именно
поэтому я принялся кашлять, потом чихать.
     - Он  может уложить меня в постель, - твердо сказал я. - Это  вам  ни к
чему.
     Вулф  метнул  в  меня  взглядом,  кивнул в знак того, что отменяет свое
распоряжение, и потянулся за календарем. Как обычно,  он делал это во вторую
очередь, после осмотра корреспонденции.
     - Что это за номер телефона? - вопросил он.
     - Он принадлежит миссис Робильотти
     - Миссис Робильотти? Та женщина?
     - Да, сэр. Та  самая, которая не хотела платить вам двадцать тысяч,  но
уплатила.
     - Что ей опять нужно?
     - Не что,  а кто. Я. Вы можете найти меня  по этому телефону после семи
вечера.
     - Сегодня вечером приедет мистер Хьюитт. Он привезет Дендробиум и хочет
взглянуть на мою Ренантеру. Ты говорил, что будешь дома.
     - Так я и предполагал,  но  произошло непредвиденное. Она позвонила мне
утром.
     - Я не знал, что она ищет знакомства с тобой. Или наоборот - ты с ней?
     -  Не угадали. Я  не  видел и не слышал ее с  того самого  дня, как она
оплатила наш счет. Тут дело особого  рода. Может быть, вы помните, когда она
обратилась к нам за помощью, я рассказал вам, что прочел в  каком-то журнале
о  званых  ужинах, которые  она  устраивает ежегодно в день  рождения своего
первого  мужа? Приглашает в гости четырех  девиц  и четырех  молодых  людей.
Девицы эти - матери-одиночки, которые перевос...
     - Да, да, помню. Дурацкая  затея. Карикатура на благотворительность. Ты
хочешь сказать, что оказываешь ей пособничество в этой чуши?
     - Мне просто позвонил один знакомый, по имени  Остин  Бэйн,  и попросил
заменить  его, потому что  он  захворал. Во всяком  случае, я обрету  свежие
впечатления, укреплю нервную систему, расширю кругозор.
     Глаза у Вулфа сузились.
     - Арчи!
     - Да, сэр?
     - Я когда-нибудь вмешиваюсь в твои личные дела?
     - Да, сэр. Зачастую. Но вы думаете иначе, поэтому продолжайте.
     - Не хочу быть навязчивым. Если такова твоя прихоть - принять участие в
этом  диковинном представлении, -  поступай как  знаешь. Но  ты роняешь свое
достоинство.  Эти  создания приглашаются туда в  надежде, что  кто-то из них
встретит человека,  желающего  продолжить знакомство, а  это может повести к
законному браку и усыновлению ребенка. Тебя хотят окрутить  вокруг пальца, и
ты  это знаешь.  Я начинаю  сомневаться в  том, что ты никогда не  позволишь
женщине взять над собой верх.
     Я потряс головой.
     - Нет, сэр. Вы не правы. Я дал вам  закончить  вашу мысль, только чтобы
дослушать ее.  Если единственная цель сегодняшнего ужина - дать  возможность
девушкам  встретить  спутника жизни, я бы  трижды  прокричал  "ура" в  честь
миссис Робильотти, но не пошел бы туда. Однако все обстоит иначе. Приглашены
мужчины  только  ее  круга, те самые, которые  носят черные  галстуки  шесть
вечеров  в  неделю,  и  у  девиц нет  никаких  шансов.  Смысл этого ужина  -
встряхнуть  девушек,  укрепить  их  моральные  устои  общением  со  сливками
общества  и черной  икрой, сидя  в креслах, сработанных еще Конгривом*.  Все
это, конечно...

     * Конгрив англ. комедиограф XVII в.

     - Конгрив не делал кресел.
     - Знаю, но мне  потребовалось какое-нибудь  имя,  и это первое, которое
пришло мне на  память. Конечно,  все это чушь, но мне ничто  не грозит. И, к
слову  сказать,  не  будьте так  уверены,  что я не  могу  обрести  там свое
счастье.  Научно  доказано  - некоторые девушки  становятся более красивыми,
более привлекательными,  более одухотворенными и пленительными  после  того,
как познают радость материнства. К тому же тут есть  и свои  преимущества  -
фундамент семьи уже заложен.
     - Пф! Значит, ты идешь.
     - Да, сэр. Я уже  сказал Фрицу, что не буду ужинать. - Я  встал. -  Мне
нужно  кое-что  сделать. Если вы  хотите  ответить  на письма до  обеда -  я
вернусь через несколько минут.
     Я вспомнил, что в субботу вечером во "Фламинго" кто-то что-то пролил на
рукав  моего вечернего костюма, и дома я воспользовался пятновыводителем, но
еще не  проверил, к чему это  привело. Поднявшись в  свою комнату на третьем
этаже, я убедился, что костюм мой в полном порядке.


2

     Я был хорошо знаком с внутренним расположением особняка на Пятой  авеню
в районе Восьмидесятых улиц, где обитали Робильотти, так как обследовал  там
каждый  дюйм,  включая  помещение для прислуги,  во время поисков похищенных
бриллиантов, поэтому  в  такси,  по дороге туда,  мысленно  представлял себе
место  предстоящего  действия,  почему-то решив, что  в ожидании ужина гости
соберутся на втором  этаже,  в так  называемом  музыкальном  зале.  Однако я
ошибся. Для матерей-одиночек сгодилась и гостиная.
     Распахнув  передо  мной  парадную дверь,  Хакетт не  выказал удивления.
Правда, и прежде его отношение ко  мне, как  нанятому частному сыщику,  тоже
было безукоризненным, но  все же...  Теперь, когда я был  званым гостем,  он
воспринял  перемену не моргнув глазом. Я считаю,  что человек, дослужившийся
до дворецкого, научен тому,  как следует подавать и принимать пальто и шляпу
у  людей  разного  положения  в обществе,  но  эта  проблема так сложна, что
дворецким,  пожалуй, нужно  родиться.  То,  как Хакетт  поздоровался со мной
сейчас, являлось прекрасным тому примером. Мне  захотелось пробить  брешь  в
его чопорности, когда он принял у меня пальто и шляпу, я задрал нос кверху и
спросил:
     - Ну, как делишки, Хакетт?
     Это не обескуражило его. Нервы у него были железные.
     - Очень  хорошо,  благодарю  вас, мистер  Гудвин. Миссис  Робильотти  в
гостиной.
     - Ваша взяла,  Хакетт.  Поздравляю. -  Я  пересек  прихожую,  для  чего
потребовалось сделать десять шагов, и прошел в арку.
     Высота  потолка  в  гостиной  равнялась  шести  метрам,  и  здесь могли
свободно танцевать пятьдесят пар.  Альков для оркестра  был величиной с  мою
комнату.   Три  хрустальных  люстры,  приобретенные   еще  матерью  Альберта
Грантэма, по-прежнему находились на месте, так же как и тридцать семь кресел
(в свое время мне пришлось пересчитать их) - всех форм и размеров, хоть и не
творение рук Конгрива, признаю, но и не продукция фабрики стандартной мебели
в  Грэнд-Рэпидс. Войдя и осмотревшись, я  предпринял прогулку, иначе это  не
назовешь, через  всю  гостиную, туда,  где возле  передвижного  бара  стояла
миссис Робильотти  в  окружении  группы  людей.  Когда  я  приблизился,  она
обернулась ко мне и протянула руку.
     - Рада видеть вас, мистер Гудвин.
     До  Хакетта ей,  конечно, было далеко,  но  в  общем  она вполне сносно
справилась   с   задачей.  Ведь  сегодня  моя  персона  была  ей   навязана.
Бледно-серые глаза,  посаженные  так глубоко,  что брови  были изломаны  под
острым  углом, не загорелись  гостеприимством,  хотя сомнительно,  чтобы они
вообще  когда-либо загорались. Угловатость была  характерна  не  только  для
бровей. Тот, кто ее  запроектировал, явно отдавал  предпочтение углам  перед
овалами  и  не пропускал ради  этого  ни единой возможности, а прожитые годы
(миссис Робильотти было  уже под  шестьдесят) улучшили положение. Ее возраст
был  прикрыт  по самый подбородок  бледно-серым,  как  ее  глаза, платьем  с
высоким  воротником, скрывавшим сморщенную шею.  Во  время  ведения  дела  о
похищенных драгоценностях мне  дважды  довелось видеть  открытой шею  миссис
Робильотти, когда  она  была в вечернем туалете, и  это не доставило  мне ни
малейшего удовольствия.
     Меня представили присутствующим и  предложили шампань-коктейль.  Первый
же глоток этого  снадобья подсказал  мне, что тут что-то не так, и я подгреб
поближе к  бару, желая выяснить, что  именно. Сесиль Грантэм, сын от первого
брака,  который  готовил  коктейли,  совершал  нечто  большее,  чем  простое
убийство.  Пряча бокал ниже  стойки бара,  он  клал в него полкуска  сахара,
кусочек померанца,  лимонную корку, добавлял горькую настойку,  разбавлял до
половины  содовой  водой,  ставил  на стойку и доливал  шампанским.  Портить
хорошее шампанское  сахаром, горькой настойкой и коркой  лимона само по себе
является преступлением, но  содовая  еще более усугубляла  вину преступника.
Мотив  был очевиден  - понизить крепость напитка, чтобы обезопасить почетных
гостей. Я стиснул  зубы и решил не спускать глаз с Сесиля, желая проследить,
делает  ли он такую же мерзкую смесь и себе, но тут появился еще один гость,
и мне пришлось пройти  церемонию  представления. Гость  оказался последним -
двенадцатым.
     К тому времени,  как  хозяйка  повела собравшихся под арку и по широкой
мраморной лестнице в столовую, расположенную этажом выше, я рассортировал их
всех, прикрепив к каждому лицу его имя. Конечно, я уже встречался с мистером
Робильотти и близнецами Сесилем и Цецилией. У Поля Шустера был острый  нос и
суетливые темные глаза. У Биверли  Кента длинное узкое лицо и  огромные уши.
Эдвин Лэдлоу был небольшого роста и, видимо, никогда не причесывался, а если
и причесывался, значит, шевелюра отказывалась ему подчиняться.
     Я пришел  к решению  обращаться с  девицами так,  словно  я их старший,
любящий брат,  который привык подшучивать над своими сестричками, - конечно,
тактично   и    благовоспитанно.   Их   реакция    на   это   была    вполне
удовлетворительной.  Элен  Ярмис,  высокая  и стройная,  с  большими  карими
глазами и крупным ртом, который был бы куда привлекательней,  если  бы  углы
рта загибались кверху,  держалась  с достоинством, умея это делать. Если  бы
мне пришлось  решать свою судьбу, я лично остановил бы выбор на  Этель Варр.
Она была не из тех, на кого оборачиваешься на улице, но несла свою головку с
изяществом, и на  ее лицо можно было смотреть  не отрываясь,  потому что оно
все  время  менялось  при  любом  ее движении и  в  зависимости от  перемены
освещения.
     Фэйт Ашер я бы выбрал не в качестве подруги жизни, а как сестру, потому
что,  видимо,  она больше  других  нуждалась  в  брате.  Она  была  красивее
остальных, с маленьким нежным личиком и зелеными крапинками на зрачках, а ее
фигурка,  очень  изящная,  была  отлично  вылеплена, но  она  изо  всех  сил
старалась умалить свои преимущества, сутуля плечи и так напрягая мышцы лица,
что  со временем оно неизбежно должно было  покрыться  морщинами. Заботливый
братец мог бы сделать  из нее чудо,  но за ужином у меня не было возможности
приняться  за это, так как она сидела по другую сторону стола и слева от нее
был Биверли Кент, а справа Сесиль Грантэм.
     От  меня  по левую руку  сидела Роза  Тэттл, которая ничем не проявляла
нужды в  брате.  Большие глаза голубели на круглом  лице,  каштановые волосы
были  зачесаны  конским  хвостом, и у нее было столько округлостей,  что она
могла бы поделиться ими с миссис Робильотти без всякого ущерба для себя. Она
была весела  от природы, и для того, чтобы  лишить ее этого качества, одного
внебрачного ребенка было явно недостаточно. И впрямь, как я вскоре  выяснил,
этого не смогли сделать  даже двое. Подцепив  на  вилку  кусочек омара,  она
обернулась ко мне и спросила:
     - Гудвин? Ведь вас так зовут?
     - Совершенно верно.
     - Я удивилась, потому что мне сказали, что я буду сидеть между мистером
Эдвином  Лэдлоу и  мистером  Остином  Бэйном, а теперь  оказывается, что  вы
Гудвин.  На днях я рассказала своей  приятельнице,  что приглашена  на  этот
ужин, и она  сказала, что  здесь  должны  быть также  и отцы-одиночки, а  вы
переменили фамилию, по-видимому, успели жениться и взять себе фамилию жены?
     "Помни о необходимости соблюдать такт", - сдержался я и ответил:
     - Я не женат, но, насколько мне известно, не являюсь отцом. Мистер Бэйн
заболел и попросил меня заменить его. Ему не повезло, в отличие от меня.
     Она проглотила  кусок  омара -  ела  она  тоже  весело,  -  затем вновь
обернулась ко мне.
     - Я еще сказала своей приятельнице, что если все светские мужчины будут
похожи  на  тех,  которые были здесь в прошлый раз, мы пропадем с тоски, но,
кажется, сегодня они иные. Вы, во всяком случае. Я обратила внимание, как вы
рассмешили Элен.  Элен Ярмис. Пожалуй, я никогда прежде не видела, чтобы она
смеялась. Если не возражаете, я расскажу о вас моей приятельнице.