о  придаст  доказательствам  особую убедительность.  Разве так уж
трудно, например, получить показания человека или  даже  нескольких человек,
которые  видели, как у вас в холле О'Нил прятал шарф в карман пальто Кэйтса?
Насколько мне известно,  тот же ваш доверенный  помощник Гудвин был  там все
время и...
     - Не годится! - резко прервал его Вулф.
     -  Ну,  если  Гудвин  не  захочет  дать  таких показаний,  у  нас  есть
возможность получить их от других.  Но к этой теме мы еще вернемся,  если вы
примете наше предложение. Вы согласны с кандидатурой О'Нила?
     - Видите  ли...  -  Вулф  откинулся  на спинку кресла и сложил  кончики
пальцев на животе.  - Сейчас я отвечу, мистер Смит. Пожалуй, лучше всего это
делать в форме сообщения,  предназначенного  для мистера  Эрскина. Передайте
мистеру Эрскину...
     - Я не представляю Эрскина. Я вообще не называл никаких фамилий.
     - Разве? А мне послышалось, вы  упоминали О'Нила, и Декстера, и Кэйтса.
Так вот, все дело  в том, что полиция может с минуты на минуту найти десятый
валик, и тогда, учитывая содержание сделанной на нем записи, все мы окажемся
в дураках.
     - Но если у нас будет...
     - Прошу вас, сэр! Я не мешал вам говорить,  не мешайте  и вы мне.  Если
увидите где-нибудь мистера Эрскина, передайте, что я весьма ему признателен:
теперь  я знаю, какой гонорар  могу с него запрашивать, не рискуя шокировать
его. Передайте, что  я не менее признателен и  за его старания оградить этот
гонорар  от посягательства налоговых органов,  хотя  подобное  мошенничество
совершенно  меня  не   привлекает.  Передайте,  что  я  полностью  учитываю,
насколько  важна каждая  минута:  мне  известно,  как  обострила  возмущение
общественности смерть мисс Гантер; я читал редакционную статью в сегодняшнем
номере "Уолл-стрит джорнел"; я слышал сегодня выступление радиокомментатора;
я знаю,  что  происходит.  - Вулф прищурился.  -  Но,  главным  образом,  не
забудьте  сказать ему,  что  попытки купить  всех и вся  лишь усугубляют его
вину. Кем бы  я ни был в его глазах, счет за услуги я все равно ему пришлю и
все равно заставлю заплатить. Я думаю, он либо убийца, либо простофиля, либо
и  то и  другое вместе. Слава богу, он не мой клиент! Что же касается вас...
Нет, на  вас я и времени тратить не хочу...  И вы  называете себя адвокатом,
служителем закона!.. Арчи, пальто ему!
     Смит поднялся, но, прежде чем уйти, тем же ровным тоном спросил:
     - Мне  хотелось  бы  знать,  могу  ли  я  рассчитывать, что эта  беседа
останется между нами? Точнее, чего мне следует ожидать?
     -  Какое  значение для  вас лично имеет мой ответ? - крикнул Вулф. -  Я
даже фамилии вашей не знаю. Я поступлю так, как найду нужным.
     - Если вы  думаете...  - заговорил было Смит, но не закончил, опасаясь,
очевидно, выдать свое истинное настроение, чего он не мог позволить себе  ни
при каких обстоятельствах. Он молча вышел и молча спустился с  крыльца, даже
не пожелав мне спокойной ночи.
     Когда я вернулся в кабинет, Вулф сидел и ждал заказанное пиво.
     - Сегодняшняя  история напомнила мне  о картине,  - сказал я, - которая
висела у нас дома в  столовой.  На  ней  были изображены мужчина и  женщина,
мчащиеся в  санях и швыряющие  младенца стае  полков,  которая их настигает.
Возможно, это  не  совсем  точно в  отношении  Декстера или Кэйтса, но прямо
касается  О'Нила.  Он же был председателем  банкетной  комиссии! В детстве я
часто  размышлял над  этой  картиной. С  одной стороны, жестоко, разумеется,
бросать  ребенка на растерзание  волкам, но с другой -  если не принести эту
жертву,  они  сожрут и младенца,  и  путников, и  лошадей. Конечно, из саней
могли бы выскочить  мужчина  или  женщина.  Помню,  я тогда представлял, как
целую  женщину и ребенка и бросаюсь прямо в гущу  волков. Правда, в то время
мне было всего восемь лет, и теперь я уже не считаю себя связанным тогдашним
решением... А что думаете вы об этих мерзавцах?
     - Они  в  панике,  -  ответил  Вулф,  поднимаясь.  -  Положение  у  них
отчаянное...  Спокойной  ночи,  Арчи. - Уже с порога,  не  оборачиваясь,  он
пробурчал: - Такое же, как и у меня, собственно говоря.

        25

     В среду утром я  получал лишь мелкие поручения. По распоряжению Вулфа я
позвонил, например,  в фирму "Стенофон" и  договорился,  что они  дадут  нам
напрокат диктофон с громкоговорителем вроде  того, какой управляющий прислал
в воскресенье.
     Честно  говоря,  я  не  понимал,   зачем   нам  диктофон,  если  нечего
прослушивать. Как бы  то ни было, мы  получили  аппарат, и  я  засунул его в
угол.
     Еще  одно  поручение,  которое я удостоился получить,  состояло  в том,
чтобы  позвонить Фрэнку  Томасу Эрскину.  Я поставил  его в известность, что
расходы наши быстро  растут  и что  мы  при первой  же возможности хотели бы
получить  от него чек еще на двадцать тысяч  долларов. Эрскин воспринял  это
заявление  как  нечто  само  собой  разумеющееся  и  тут  же  попросил  меня
условиться об их встрече с Вулфом в одиннадцать часов, что я и сделал.
     Самое интересное произошло в одиннадцать часов. Когда точно в это время
у нас появились оба Эрскина, Уинтерхоф  и  Хетти  Гардинг, с  ними  оказался
О'Нил!  Таким  образом,  следовало  думать,  что  эти  фрукты  не собирались
продолжить разговор, начатый "Джоном Смитом".
     Эрскин привез с собой чек, компания пробыла у нас больше часа, причем я
так   и   не   понял,  зачем   они,   собственно,   пожаловали,  разве   что
продемонстрировать, как  они расстроены.  Никто, в том числе и  сам  Вулф, и
словом не  обмолвился о визите "Джона Смита". Примерно полчаса они потратили
на  попытки  получить от Вулфа  какой-то  отчет  о ходе расследования,  что,
естественно, оказалось пустой  тратой  времени, а в течение другого получаса
выколачивали у него нечто  вроде прогноза о  сроках раскрытия преступления и
поимки преступника.  Эрскин  категорически заявил,  что  каждый  новый  день
задержки  наносит  непоправимый  вред Соединенным  Штатам  Америки  и  всему
американскому народу.
     - Папа, ты так трогательно говоришь, что меня вот-вот слеза прошибет! -
заметил Эрскин-младший.
     - Заткнись! - рявкнул папа.
     Все  они тут  же,  не стесняясь  нас,  перессорились.  Глядя  на них, я
вспомнил предложение "Смита" подыскать человека, который готов был показать,
что  он видел,  как  подсовывали шарф  в пальто Кэйтса;  такое  "показание",
подумал я, даст любой из них против любого из своей компании - может, только
Эрскины  не  пойдут  друг  против друга, и  то сомнительно.  В какой-то мере
оправдало этот визит лишь сделанное кем-то из них упоминание, что завтра, то
есть в четверг, в двухстах вечерних и утренних газетах, издающихся более чем
в  ста   городах,  появится  громадное,  на  всю   страницу,  объявление   с
предложением  ста  тысяч  долларов  тому,  кто  своими  показаниями  поможет
арестовать убийцу Ченни Буна и Фиби Гантер...
     -  Полагаю,  общественность  оценит наши усилия, как вы думаете?  - без
особой надежды спросил Эрскин.
     Я не слышал, что ответил Вулф и чем закончилась беседа, так как покинул
кабинет, чтоб привести  себя в порядок. У  меня едва оставалось время, чтобы
подъехать  к  гостинице  "Уолдорф"  ровно  в двенадцать пятьдесят.  Может же
случиться,  хотя бы  в миллион  лет раз,  что женщина не опоздает, а  явится
раньше.

        26

     Нина Бун пришла в четырнадцать минут второго, и, поскольку это было еще
по-божески, я воздержался от каких-либо замечаний.
     - Вряд ли  здесь кто-нибудь узнает меня, - заметила Нина,  после  того,
как мы  сделали заказ. -  Тут никто не пялит  глаза.  Наверное, обыкновенные
люди, те, на  кого  не  обращают внимания,  думают, что  это  лестно  - быть
знаменитостью, которую всюду замечают  и на которую  показывают друг другу в
ресторанах и других  общественных  местах. Раньше  я  и  сама так  думала, а
сейчас просто  не переношу этого. Возможно, сказывается отсутствие привычки.
Вот  если  бы моя  фотография  появилась в газетах  потому,  что я,  скажем,
кинозвезда  или совершила  что-то особенное, тогда я  не чувствовала бы себя
так неловко.
     "Ага!  -  подумал  я.  - Да  тебе хочется  излить  душу! Что ж, говори,
говори, послушаем..."
     -  И все же,  - заметил я, - на вас, несомненно, посматривали и раньше,
до всех этих событий. Вы вовсе не уродина.
     -  Да? -  сказала она, с трудом сдерживая улыбку  удовлетворения.  - Вы
ничего не можете утверждать, я сейчас очень подурнела.
     Я сделал вид, что внимательно ее рассматриваю.
     -  Сейчас,  конечно,  не  вполне  подходящий  момент,  чтобы  составить
правильное  представление  о вашей  внешности. Глаза опухли,  рот  несколько
вялый - оттого, наверное, что вы кусаете губы. И все же в вас еще есть много
такого,  на  что  приятно взглянуть: очень милый овал лица,  красивый лоб  и
виски,  прелестные волосы...  Увидев вас  на улице  со спины, один  из  трех
мужчин обязательно ускорит шаги, чтобы взглянуть на вас сбоку или спереди.
     - Только один? А остальные двое?
     - Боже!  Вам мало одного из  трех?!  Ну,  хорошо, вот я,  например,  не
только бы  ускорил  шаги, но прямо-таки полетел  на  крыльях - настолько мне
нравятся ваши волосы.
     - В следующий раз я  сяду к вам спиной... Знаете, я все время порываюсь
спросить, кто поручил вам узнать у меня, где находится Эд Эрскин?
     - Пожалуйста,  не  спешите.  У  меня  железное  правило:  встретился  с
девушкой - первые четверть часа говори  только  о  ее внешности. Дело в том,
что ненароком я могу сказать что-нибудь приятное, а уж тогда  беседа  пойдет
как по маслу. И еще я считаю, что проявил бы невоспитанность, если  бы начал
обрабатывать вас за едой. Мне поручено  выудить у  вас абсолютно все, что вы
знаете, и я, конечно, постараюсь выполнить поручение, но  только после того,
как нам подадут кофе. Если я чего-нибудь  стою, вы придете к  тому времени в
отличное настроение.
     - Мне и самой  не нравится мое настроение, - попыталась она улыбнуться,
-  и  я с удовольствием бы посмотрела на ваши усилия  изменить его. Однако я
обещала тете  вернуться  в гостиницу к двум  тридцати и, кстати, привезти  с
собой вас. Вы согласны?
     - Встретиться с миссис Бун? - удивился я. - Она хочет видеть меня?
     - Да. Всего на четверть часа, чтобы... чтобы поговорить о ее внешности.
     - Но для девицы в возрасте свыше пятидесяти лет пятнадцать минут много,
достаточно и пяти.
     - Ей еще нет пятидесяти! Только сорок три.
     - Все равно хватит и пяти минут. Однако, если  у  вас осталось так мало
времени лишь до половины третьего, я боюсь, что не дождусь момента, когда вы
подобреете. И  все же попытка не пытка, пусть только нас обслужат... У вас в
бокале еще остался коктейль.
     Официант  поставил   перед   нами   по  тарелке   дымящихся   креветок,
приготовленных с  сыром  и  каким-то  острым  соусом,  и  по чашке  салата с
майонезом.  Мисс  Бун,  хотя,  казалось бы настроение у  нее  было совсем не
подходящее, тут же начала есть.
     - Мне нравится, - заявила она. - Что ж, начинайте выуживать.
     - Моя техника  несколько необычна,  -  сказал я, проглотив креветку.  -
Сейчас  не  только  ведется  тщательное  наблюдение  за всеми  вами,  но,  и
выясняется прошлое каждого из десяти... Вам нравятся креветки?
     - Очень.
     - Вот и прекрасно. Придется нам почаще бывать здесь... Так вот, человек
сто - нет, даже больше - проверяют  прошлое  всех вас,  пытаются установить,
например, не встречалась ли потихоньку миссис Бун с Фрэнком Томасом Эрскином
где-нибудь  на  углу  в Атлантик-Сити,  не  изнываете  ли  вы  с  Бреслоу от
нетерпения, ожидая, пока его  жена согласится  дать  ему развод...  Все  это
требует и времени,  и  денег,  поэтому-то я и  применяю  другую  технику.  Я
предпочитаю обратиться за разъяснениями прямо к вам. Ну, как вы?
     - А что я? Изнываю ли?
     - Да. От нетерпения поскорее стать женой Бреслоу.
     -  Чепуха!  Я  изнываю от  нетерпения  поскорее  расправиться  с  этими
вкусными креветками.
     -  Понимаете,  все,  включая  Ниро Вулфа,  зашли  в  тупик и  будут  до
скончания  века  топтаться  на  месте,  если  не   нападут  на  какую-нибудь
путеводную  нить. С вами я решил  встретиться  потому,  что у вас, возможно,
есть  какие-нибудь новые данные, о важности которых вы и не  подозреваете. Я
исходил из  вполне закономерной предпосылки, что вы хотите  помочь следствию
обнаружить убийцу и покарать его. В противном случае...
     - Ну конечно, конечно!
     - Тогда я попробую  задавать прямые  вопросы  и  посмотрю,  что  у  вас
получится.  Итак, кого из этих птиц в Национальной ассоциации промышленников
вы знали лично?
     - Никого.
     - Никого из шести?
     - Да.
     - А как  относительно служащих ассоциации вообще? Ведь на  том обеде их
было тысячи полторы.
     - Нелепый вопрос!
     - Так отвечайте побыстрее - и все. Вы знали кого-нибудь из них?
     - Нескольких, возможно,  да...  Точнее,  сыновей и дочерей. Год назад я
окончила колледж Смита и во время и после учебы часто бывала в  их обществе.
Впрочем, если бы я припомнила каждую встречу и каждое сказанное тогда слово,
вряд ли вы извлекли бы из этого что-нибудь интересное для себя.
     - По-вашему, бесполезно вас расспрашивать?
     -  Совершенно верно.  -  Она  взглянула  на  часы.  -  Да  и времени не
остается.
     - Хорошо, мы еще вернемся к этому вопросу.  А  что вы можете  сказать о
своей тетушке? О ее встрече с Эрскином? Она действительно встречалась с ним?
     - Спросите  у нее сами, - с плохо  скрываемой усмешкой ответила Нина. -
Возможно, на эту тему  она и хотела поговорить с вами. Со своей стороны могу
сказать   только:  тетя  Луэлла  всегда  сохраняла   верность  дяде  и  жила
исключительно для него и его интересами.
     Я укоризненно покачал головой.
     -  Вы  меня не  поняли. Ну,  например,  могло произойти  такое: днем во
вторник   Бун  узнал  в  Вашингтоне  нечто  касающееся  Уинтерхофа  и  решил
воспользоваться этим в своих интересах. Вернувшись в гостиницу, он поделился
своими замыслами с женой -  кстати, вы тоже могли присутствовать.  Возможно,
миссис  Бун  была  знакома с Уинтерхофом и позже,  на приеме, беседуя с ним,
после  нескольких  рюмок вина проговорилась о том,  что слышала  от  мужа, а
потом поделилась с вами. Вот что я имел в  виду, спрашивая о новых данных. Я
придумал этот пример и могу придумать сколько  угодно  других,  но мы  хотим
установить,  что  же  произошло  в  действительности.  Поэтому-то  меня  так
интересует круг знакомых вашей тетушки. Это дурно?
     - Нет, но  вы лучше  обратитесь к ней самой. Я  ногу говорить  только о
себе.
     - Какое благородство! Вам "отлично" за поведение!
     -  Но чего вы хотите  от  меня?!  Может, вы хотите, чтоб я сказала, что
видела,  как тетушка  пряталась  в  укромном  уголке  с  Уинтерхофом  или  с
кем-нибудь еще из этих обезьян? Так вот, ничего такого я не видела... А если
бы и видела...
     - А если бы видели, сказали бы?
     - Ни за что! Хотя она надоела мне так, что дальше некуда.
     - Вы не любите ее?
     - Терпеть не могу, не одобряю того, что она делает, и вообще отношусь к
ней, как к нелепому пережитку прошлого. Но это мое личное дело.
     - Вы не согласны с предположением Бреслоу, что  миссис Бун убила своего
мужа, приревновав его к Фиби Гантер?
     - Конечно, нет А кто согласен?
     - Не знаю. - Разделавшись с креветками, я занялся салатом. - Я вот тоже
не  согласен. Но мысль  о том, что миссис  Бун ревновала мужа к Фиби Гантер,
заслуживает внимания.
     - Вы не ошиблись,  тетка ревновала к ней мужа.  Но в Бюро регулирования
цен  работает  несколько  тысяч женщин  и девушек,  и тетка ревновала дядю к
каждой из них.
     -  Вот  как?! Вы хотите  сказать,  что мисс Гантер  была самой  обычной
девушкой, как все? А может, представляла нечто особенное?
     - Конечно, представляла, - подтвердила мисс Бун, бросая на меня быстрый
взгляд, значения которого я не понял. - Она представляла собой  нечто весьма
и весьма особенное.
     - Возможно, с ней произошло  кое-что банальное - ну, к примеру, что она
оказалась в интересном положении?
     - Боже мой! Не слишком ли вы любопытны?
     - Это не ответ. Так была она в положении?
     - Нет. И повторяю: с таким же успехом тетушка могла бы ревновать мужа к
кому-нибудь другому. Ее предположение, что дядя  был волокитой и бабником, -
вздор.
     - Вы хорошо знали мисс Гантер?
     - В общем-то хорошо, но не скажу, что мы были близкими приятельницами.
     - Она нравилась вам?
     - Как вам сказать...  Пожалуй, я даже восхищалась ею  и завидовала. Мне
хотелось  работать  на  ее месте, но я понимала, что это невозможно,  прежде
всего потому, что я молода, хотя она была не намного старше меня. Около года
она  работала  на периферии  и  прекрасно  себя зарекомендовала, а потом  ее
перевели в  центральный аппарат, где она вскоре стала незаменимым человеком.
Обычно новый директор, вступая в должность, начинал с различных перемещений.
Дядя же не только оставил Фиби на прежнем месте, но и повысил ей  жалованье.
Если бы она  была мужчиной и лет  на десять старше, ее обязательно назначили
бы директором после... после смерти дяди.
     - Сколько ей было лет?
     - Двадцать семь.
     - Вы  знали ее  до того, как поступили на  службу  в Бюро регулирования
цен?
     -  Нет,  но  мы  познакомились в  первый  же  день.  Дядя  попросил  ее
присматривать за мной.
     - И она присматривала?
     -  В какой-то  мере.  Когда располагала  временем.  Она  ведь  занимала
довольно важное положение, ей  не приходилось сидеть  сложа руки. К тому  же
она питала  фанатическую преданность своему учреждению,  ее прямо лихорадило
от этой преданности.
     - Вон что! - От удивления я не успел поднести ко рту вилку с салатом, и
она застыла в воздухе. - Настолько серьезная это была "болезнь"?
     - Очень серьезная.
     - В чем же проявлялись ее симптомы?
     - Видите ли,  у разных людей они проявляются по-разному,  в зависимости
от  характера  и   темперамента.  Простейшая   форма  такого   "заболевания"
выражается в твердом убеждении, что Бюро регулирования цен всегда и во  всем
право. Если этот патриот - боец по натуре, он  пылает смертельной ненавистью
к  Национальной  ассоциации  промышленников,  если  добрячок  -  преисполнен
апостольского рвения сеять в массах добро, просвещать всех и вся.
     - Вас тоже не минула эта "болезнь"?
     -  Тоже. Правда,  не в  такой острой форме.  У меня  она  была  вызвана
личными  причинами - я  была очень  привязана  к дяде. - У  мисс Бун дрогнул
подбородок, но она быстро справилась с волнением. - Я  не помню своего отца,
мне его заменил дядя Ченни. Я любила его как отца.
     -  Ну,  а как эта  "лихорадка"  протекала  у  Фиби?  Какие симптомы  вы
заметили у нее?
     - Все, какие я  называла. Она была  настоящим  бойцом. Мне не известно,
насколько руководители ассоциации осведомлены  о внутренних делах бюро, но о
Фиби они не могли не знать. Для  них она представляла еще большую опасность,
чем дядя. Он  сам мне  однажды  говорил, что,  если  в  результате  каких-то
политических комбинаций его заставят уйти из Бюро регулирования цен, там все
останется по-прежнему, пока будет работать Фиби.
     - Не такую  помощь  хотелось мне  получить от вас! - проворчал  я. - Из
сказанного вами  вытекает, что с Фиби расправились по тем же причинам, что и
с вашим дядей. Но что за причины? И вы называете это "важными данными"?
     - Я ничего никак не называю. Вы спросили, я ответила - вот и все.
     Я рассказал Нине о не найденном до  сих пор десятом валике, и Нина даже
вспыхнула   от  негодования,  когда  я  высказал  предположение,  что   Фиби
поддерживала   тайные   контакты   с   кем-то  из  Национальной   ассоциации
промышленников  и  спрятала  валик  в надежном месте,  поскольку  содержание
записи мог