оджатого Хвоста".
     Я заглянул в контору "Трибюн", но Майкла Эйерса не было на месте. После
этого  я  поехал  в цветочный магазин  Дреммонда.  Толстенький  тенор был  в
восторге. Он хотел о многом узнать, и я надеялся, что он поверил тому, что я
ему говорил. Но в обмен он не смог предложить мне ничего полезного.
     Оттуда я поехал повидаться с Э. Р. Кайроном,  издателем журнала, и  там
снова вытащил пустышку. Потому что за те полчаса, что я там провел, он сумел
выкроить  время  лишь  для  того,  чтобы  попросить у  меня извинения  между
очередными   телефонными  разговорами.  Я   даже  подумал,  что   если   его
когда-нибудь  прогонят   с   издательского  поста,   то  он  спокойно  может
устраиваться телефонисткой.
     Выйдя  из конторы Кайрона без  нескольких  минут одиннадцать, я  поехал
домой.
     Вулф еще  не спустился из оранжереи. Я  прошел  на кухню  и  спросил  у
Фрица, не оставил ли кто-нибудь для нас трупа на крыльце. Он ответил, что не
думает. Но тут я услышал шум подъемника и пошел в кабинет.
     У  Вулфа было  тоскливое  настроение,  он поминутно  вздыхал. Вздохнул,
пожелав мне доброго  утра, и вздохнул,  втискиваясь в кресло. Причиной могло
быть что угодно, от появления тли на бутоне какой-то одной жалкой орхидеи до
чего-то  действительно   серьезного.  Я  обождал,  пока  не  закончится  вся
процедура начала дня.
     Из одного конверта, пришедшего с утренней почтой,  Вулф  вынул какие-то
листочки, которые показались  мне  знакомыми с того  места, где  я стоял.  Я
приблизился. Вулф поднял на меня глаза, потом снова устремил их на бумагу.
     Я спросил:
     - Что это? Второе издание Фарелла?
     Он протянул мне листочек другого размера, чем остальные.
     Я прочитал:

     "Уважаемый мистер Вулф!
     Прилагаю еще два образчика, которые  мне не удалось  доставить со всеми
остальными.  Я  нашел  их  в  другом  кармане.  Меня  неожиданно  вызвали  в
Филадельфию  по делам. Поэтому я посылаю их вам, чтобы они  оказались у  вас
уже утром.
     Искренне ваш
     Огастес Фарелл".

     Вулф  уже достал свою лупу  и  изучал  один из образчиков шрифта. Кровь
бросилась  мне в  голову: так всегда случалось,  когда  у меня  было хорошее
предчувствие. Я мысленно одернул  себя, сказав, что  глупо  ожидать от  этих
двух листков больше того, что дали первые. Поборов  соблазн схватить также и
свое увеличительное  стекло, я стоял и  наблюдал за действиями  Вулфа. Очень
скоро  он  отодвинул  листок  в  сторону  и  покачал  головой,  одновременно
потянувшись за вторым.
     "Еще один", - подумал  я. Если это то, что он ищет, тогда один из  двух
фактов будет у него в руках. Я присматривался к  выражению лица Вулфа, когда
он разглядывал буквы, но  с таким же успехом мог  на него вовсе не смотреть.
Лупа  передвигалась  планомерно,  но  чуточку слишком  быстро,  чтобы  я  не
заподозрил, что у Вулфа тоже появилось предчувствие.
     Наконец он посмотрел на меня и вздохнул.
     - Нет.
     Я уточнил:
     - Вы хотите сказать, что это не то?
     - Да, мне думается, шрифт не совпадает.
     - Дайте-ка мне взглянуть.
     Он подтолкнул  ко  мне листочки,  я тоже вооружился  лупой  и  принялся
изучать значки. Поскольку у меня уже была некоторая практика в  данном деле,
мне  не надо было быть  уж  слишком придирчивым, как накануне.  Мне казалось
невероятным, чтобы меня обмануло  мое предчувствие. Только те  люди, которые
занимаются  детективной  практикой, понимают, какое  большое  значение имеет
подобная интуиция.  Если  подобное предчувствие  не оправдывается, тогда  вы
можете  ставить крест  на  своей карьере и идти  работать в  отдел уголовных
расследований. Не говоря уже о том, что Вулф с  самого  начала  сказал,  что
пишущая машинка является  одной из тех двух  вещей,  которые ему  совершенно
необходимы.
     Еще раз вздохнув, Вулф добавил:
     - Ужасно  жалко,  что мистер Фарелл нас  оставил. Я не уверен, что  мое
новое предположение может дождаться его возвращения... А он, кстати сказать,
ничего не говорит о своем возвращении...
     Он снова взял в руки записку Фарелла, чтобы ее перечитать.
     -  Мне  думается,  Арчи,  что  вам   лучше  будет  временно  прекратить
заниматься розысками...
     Он запнулся и произнес каким-то придушенным голосом:
     - Мистер Гудвин, подайте мне лупу!
     Я  дал ему. То, что  он обратился ко мне так формально, когда мы  с ним
были одни, показывало, что он  был настолько  возбужден,  что практически не
владел собой, но я не имел понятия по какой причине. Тут я увидел, зачем ему
понадобилась лупа. Он разглядывал через нее записку от Фарелла. Рассматривал
тщательно,  придирчиво.  Я  ничего не  стал спрашивать.  А в  мыслях у  меня
промелькнула радостная идея, что нельзя игнорировать никакие предчувствия!
     Наконец я услышал:
     - Вот как?
     Я протянул руку. Он вложил в нее записку и лупу. Я все увидел сразу же,
но продолжал  разглядывать слово за словом.  Было ужасно приятно видеть, что
"а"  не  попадает  в строку,  чуть  сбита  в  левую  сторону,  а  буква  "н"
перекошена, ну, и все остальные признаки...
     Я положил записку на стол и подмигнул Вулфу.
     -  Старина  Орлиный  Глаз,  как  жаль,  что  не мне  принадлежит  честь
открытия!
     - Кому надо позвонить в Филадельфию,  чтобы узнать, где можно  отыскать
архитектора, который, как мне кажется, уехал туда в поисках заказов?



        Глава 14

     - Послушайте,  - сказал я, - мы можем проваландаться с  телефоном целый
день  и  ничего не  добиться.  Почему  бы  не  поступить  таким образом:  вы
позвоните  приятелям  Фарелла  здесь и посмотрите,  не сумеете  ли через них
связаться. Я  же  смотаюсь в Филадельфию  и позвоню  вам  оттуда, как только
окажусь на месте.
     Я прекрасно успел на дневной поезд, поел в вагоне-ресторане и  позвонил
Вулфу.
     У  него не было никаких  данных, за  исключением имен  некоторых друзей
Фарелла в Филадельфии. Я обзвонил их всех, побывал в клубе, в издательстве и
других   учреждениях,   чтобы    проверить,   кто    намеревается   заняться
строительством и т.  п. Где-то около шести  часов я напал на его след, когда
после  трех  десятков  пустых  звонков всем  архитекторам города один звонок
оказался стоящим:  мне рассказали,  что  некий  мистер  Олленби,  неожиданно
разбогатевший, намеревается построить библиотеку для города Миссури. Я решил
позвонить к  нему, чтобы получить  сведения  о  Фарелле. Мне  ответили,  что
мистера  Фарелла ожидают к обеду, к семи часам. Я проглотил пару сандвичей в
ближайшей закусочной и помчался к Олленби.
     Меня  провели в библиотеку новоиспеченного  богача  и  туда же  вызвали
Фарелла. Разумеется, он не мог  понять,  каким образом меня туда  занесло. Я
дал  ему  10  минут на  проявление удивления,  после  чего  спросил уже  без
предисловий:
     - Вчера вечером вы написали записку Вулфу. Где находится та машинка, на
которой она была напечатана?
     Он   улыбнулся,   как   улыбаются  только   ошеломленные   джентльмены,
недоверчиво и в то же время смущенно.
     - Полагаю, там же, где я ее оставил. Я ее оттуда не уносил.
     - Понятно, но где  же она? Извините, что я обрушился на вас  со  своими
расспросами, ничего не объяснив. Я же охочусь за вами уже более пяти часов и
совершенно без  сил. Даже голова  плохо соображает.  Понимаете, машинка,  на
которой вы  печатали свою записку, - та же самая, которой  пользовался Чапин
для печатания своих стихотворений. Вот какая небольшая подробность.
     - Неужели?
     Он посмотрел на меня и засмеялся.
     - Черт  побери, вот  это удача!  А вы  не  ошибаетесь?  После  всех тех
трудностей,  с  которыми я  раздобывал образчики шрифтов,  взять  просто,  и
напечатать записку... Даже не верится!
     - Да, когда начинаешь думать... Но вы хоть помните, где вы ее печатали?
     - Конечно. Я воспользовался пишущей машинкой Гарвард-клуба.
     - Вот оно что?
     - Ну да, черт побери!
     - Где у них хранится машинка?
     - Собственно говоря, нельзя сказать,  что она  где-то хранится,  потому
что  она  предоставлена  в распоряжение  всех  членов  клуба, стоит на своем
постоянном  месте. Я был в клубе вчера вечером, туда же пришла телеграмма от
мистера Олленби,  так  что  я  напечатал  на  этой  самой машинке  несколько
записок.  Она  находится в маленькой  комнатушке рядом  с  курительной. Этой
машинкой пользуются многие.
     - Так. Ясно. Машинка предоставлена для всеобщего  пользования, так  что
на ней печатают тысячи людей.
     - Едва ли тысячи, но все же многие.
     - Достаточно десятков. Видели вы, чтобы ею пользовался Поль Чапин?
     - Трудно сказать... Впрочем, однажды... Да, припоминаю, как он сидел на
маленьком стульчике перед машинкой, подсунув искалеченную ногу под стол. Да.
Точно.
     - Ну, а кого-нибудь из своих друзей, членов "Лиги"?
     - Честное слово, не могу сказать.
     - Есть ли в алькове еще другие машинки?
     - Есть еще  одна, но  она принадлежит общественному  стенографисту. Она
закрыта. Что касается первой, то ее когда-то  пожертвовал клубу один из  его
членов. Поначалу она находилась в библиотеке, но специалисты печатанья одним
пальцем так на ней грохотали, что ее выдворили.
     - Олл-райт.
     Я поднялся.
     - Могу ли я сказать Вулфу, когда вы вернетесь, если вы будете нужны?
     Он ответил, что завтра он подготовит чертежи, чтобы показать их мистеру
Олленби.
     Я поблагодарил его,  сам  не  знаю за что,  и  вышел  поискать  свежего
воздуха и свободное такси, которое бы доставило меня на вокзал.
     Поездка  в поезде,  в  душном  вагоне,  где  сигарный  дым  смешался  с
углекислотой, выдыхаемой  из сотен легких, образовав среду, в которой за час
погибли бы все орхидеи Вулфа, не способствовала улучшению моего  настроения.
Мы приехали в полночь, и я отправился домой. В кабинете было темно, Вулф лег
спать. На моем столе записки не  было, так  что ничего экстраординарного  не
случилось. Я достал из холодильника кружку молока и пошел наверх.
     Комната Вулфа находилась на  том же этаже, что и  моя. Я  подумал, что,
возможно,  он еще не заснул и  захочет  услышать приятную вещь. Я  прошел  в
самый  конец коридора  проверить, не пробивается ли  свет из-под его  двери.
Близко я не подходил, потому  что,  когда Вулф ложился в кровать, он включал
сигнальную  систему,  и если  кто-то  приближался  к его двери  менее чем на
восемь  футов,  в моей  комнате раздавался звонок,  который  мог кого угодно
отправить на тот свет. Щель под его дверью была темной, так что со спокойной
совестью я начал укладываться, одновременно расправляясь с молоком.
     Утром  в пятницу  после  завтрака раздался звонок. Это  Вулф  звонил из
спальни. Он спросил  меня, доставило ли мне удовольствие мое  путешествие. Я
ответил, что если бы я  ездил  в компании  Доры Чапин,  тогда  было бы нечто
сказочное.  После этого  он осведомился,  припомнил ли мистер Фарелл,  какой
машинкой он пользовался, чтобы напечатать свою записку?
     -  Она  находится  в  Гарвард-клубе, в  маленькой  комнатушке  рядом  с
курительной.  Похоже,  что члены  клуба  выстукивают  на ней разные мелодии,
когда  у  них  появляется  охота музицировать. Это  здорово,  не правда  ли,
поскольку здорово сузит  круг наших  действий: исключит всех людей из Йеля и
прочую мелкоту. Совершенно очевидно, что  Чапин стремился всячески облегчить
нашу задачу.
     Вулф тихонько пробормотал:
     - Превосходно!
     - Да, это один из тех фактов, который был вам так нужен. Отлично!
     - Нет, Арчи, я не шучу. Меня это вполне устраивает. Я же тебе  говорил,
в этом  деле на нас будут работать факты, но мы должны гарантировать себя от
всяких  случайностей  в  отношении  этих   фактов.  Разыщи  человека,  члена
Гарвард-клуба, который окажет нам услугу, только не из числа наших клиентов.
Попроси  его  пойти сегодня  в  клуб и взять тебя с собой  в качестве гостя.
Договорись с ним, приобрети новую машинку, причем хорошую. Возьми ее в клуб.
Забери ту, что там находится, оставив вместо нее новую. Действуй как хочешь,
но введи в  курс своего поручителя, чтобы не подвести его и чтобы позднее он
смог опознать ту машинку, которую ты принесешь из клуба.
     - Новая машинка стоит сто долларов.
     - Знаю.
     - О'кэй.
     Вот так и случилось, что в десять  часов утра,  в ту пятницу, я сидел в
курительной комнате Гарвард-клуба вместе с  Альбертом Брайтом,  заместителем
председателя Истерн-Электрик. Возле моих  ног на полу поблескивала  футляром
новехонькая  пишущая  машинка.  Брайт   оказался   удивительно  покладистым.
Впрочем, ничего иного я от него и не ожидал,  поскольку он был  обязан Вулфу
совсем немногим: тот ему спас честное имя,  семью и жену! Правда, он уплатил
по счету - и немало, но вы сами понимаете!..
     Так или иначе, но он отнесся к просьбе Вулфа  весьма внимательно  и, не
изводя меня вопросами, сделал так, как я просил.
     Я сказал:
     - Так вот.  Сейчас в этом красивом футляре находится та самая  машинка,
номер  которой  я вам показал  и  под  которым вы сделали свою пометку.  Она
необходима мистеру Вулфу.
     Брайт приподнял брови, а я продолжал:
     - Причина заключается в том, что Вулф - преданный поклонник культуры, и
ему не  нравится  видеть, как члены такого  уважаемого  клуба используют для
печатания своих  трудов такую  развалюху.  Я  принес  новейшую модель  фирмы
"Ундервуд", купленную полчаса назад, оставлю ее  здесь вместо  этого старого
хлама,  который  заберу  с  собой. Если  меня кто-то  заметит,  это меня  не
волнует. Я всего лишь озорник, этакий любитель невинных  шуток. Клуб получит
то, что ему необходимо, а мистер Вулф - то, чего хочет он.
     Брайт, улыбаясь, потягивал свой вермут.
     - Ну,  что ж, мне  надо  возвращаться в свой  офис.  Заканчивайте  свою
шуточку.
     Все это было до  смешного просто. Я отнес "Ундервуд" и  поставил его на
столик,  где  прежде   стояла  старая  машинка.   Общественный  стенографист
находился в  каких-то десяти футах от меня, смазывая  свою машинку, но я был
настолько занят, что у меня не нашлось  ни одной секунды, чтобы посмотреть в
его сторону. Накрыв блестящую машинку прежним футляром, я вышел из алькова.
     На улице у входа в клуб Брайт пожал мне руку и произнес:
     - Передайте, пожалуйста, Вулфу мои лучшие пожелания и скажите, что я не
переменю  к   нему  отношения,  даже  если  меня  с   позором  выставят   из
Гарвард-клуба за похищение машинки.
     Я понес свою добычу к месту, где стояла моя машина, положил ее и поехал
к  дому. Соседство машинки благотворно подействовало на  мое настроение, мне
уже стало казаться, что мы сдвинулись с мертвой точки.
     Я вернулся домой  около одиннадцати часов, поставил машинку на тумбочку
в холле и стал раздеваться. На  вешалке висели чье-то пальто и шляпа. Они не
принадлежали, Фареллу.  Мне они  показались  незнакомыми. Я взял  машинку  и
пошел в кабинет. Не успев перешагнуть порог, я буквально замер на месте: там
со  скучающим  видом  сидел  Поль  Чапин,  листая  книгу.  Его  трость  была
прислонена к стене.
     Со  мной такое редко  случается, но  на этот раз  я  потерял  дар речи.
По-видимому, все  дело  в том, что  у  меня  в  руках была  та самая пишущая
машинка, на которой он напечатал свои стихи, хотя, разумеется, он  не мог ее
узнать в новом блестящем футляре. Однако он сразу бы увидел, что это пишущая
машинка. Я стоял и с дурацким видом пялил  на него глаза. Он поднял голову и
вежливо сообщил:
     - Я жду мистера Вулфа.
     - Он знает, что вы здесь?
     - Да, его человек  сообщил  ему об  этом сразу  же, как я пришел. Я тут
уже... - он глянул на часы, - тридцать пять минут.
     Вроде бы он не обратил внимания на то, что я принес. Я подошел к своему
столу и опустил свою ношу на дальний край, после чего подошел к столу Вулфа,
просмотрел конверты  утренней почты,  уголком глаза  все  время  наблюдая за
нашим посетителем. В душе я ругал себя за то, что придумываю предлоги, чтобы
не идти на свое место, потому что в этом случае  я сидел бы спиной к Чапину.
Пересилив  внутреннее сопротивление, я пошел и  все-таки сел к себе за стол,
достал из ящика совершенно ненужный мне каталог растений и стал его изучать.
Чувствовал я себя  весьма странно. Сам  не знаю, что в  этом калеке так меня
взвинчивало.
     И все  же  я упрямо  листал  страницы  справочника и не оборачивался до
прихода Вулфа.
     Я  много  раз  видел,  как  Вулф  входит  в кабинет,  где  его  ожидает
посетитель, и с любопытством следил за тем, изменит ли он свои привычки ради
того, чтобы произвести соответствующее впечатление на Чапина. Он не изменил.
Как всегда, остановился в дверях и произнес:
     - С добрым утром, Арчи.
     После этого он повернулся к Чапину и слегка наклонил туловище и голову,
что было одновременно внушительно и элегантно.
     - С добрым утром, сэр.
     Затем он подошел к своему столу, поставил в вазу свежие орхидеи, уселся
в  кресло и просмотрел  почту.  Следующим  было - вызов  по  звонку  Фрица и
проверка авторучки. Появился Фриц, ему велели принести пива.
     Вулф посмотрел на меня.
     - Ты видел мистера Брайта? Задание выполнено удачно?
     - Да, сэр. Я все принес.
     - Прекрасно.  Будь добр,  поставь  мистеру  Чапину стул поближе к моему
столу.  Прошу вас, сэр,  пересядьте...  Для проявления как дружеских чувств,
так и для враждебных, расстояние слишком велико...
     Он откупорил бутылку пива.
     Чапин поднялся,  взял свою трость и доковылял  до  стула. Он не обратил
внимания на  предложенный ему стул, точно так же,  как и на  меня  самого, а
остановился,  опираясь  на  палку,  перед Вулфом.  Его  впалые  щеки  сильно
побледнели, губы  подрагивали. Он  мне почему-то напоминал  беговую  лошадь,
нервничающую перед скачками.
     Чапин произнес не без вызова:
     - Я приехал за своей шкатулкой.
     - Разумеется, мне следовало бы сразу догадаться.
     Вулф говорил изысканно вежливым тоном.
     - Если вы не возражаете, мистер Чапин, мне бы хотелось знать, почему вы
решили, что она находится у меня?
     - Не  сомневаюсь... Я потребовал свой  пакет в  том  месте,  где  я его
оставил, а мне объяснили, при помощи какого трюка он  был украден. Мне стало
ясно, что  наиболее вероятный вор - это вы, и я в  первую  очередь явился  к
вам...
     - Благодарю вас, очень благодарю.
     Вулф  опустошил  стакан,  откинулся на  спинку кресла,  приняв  удобное
положение.
     - Я раздумываю о трагической бедности словарного состава  вашего языка.
Возьмите к примеру тот "способ", при помощи которого вы приобрели содержимое
данной шкатулки,  а  я  получил и шкатулку, и все  остальное.  Наши действия
можно  назвать  воровством,  так  что  мы  оба  с  вами  воры.  Эти  термины
подразумевают  осуждение и презрение. И однако ни один из нас не согласится,
что он их заслуживает. Так что вот как надо быть осторожным в выборе слов.
     - Вы сказали "содержимое". Но вы ведь не открывали шкатулку?
     - Мой  дорогой  сэр!  Даже  сама  Пандора  не  устояла бы  перед  таким
искушением. (Позднее  я выяснил  по словарю, что в древнегреческой мифологии
Пандора была  послана Зевсом в наказание людям  за  то, что Прометей похитил
для них огонь. Пандора открыла сосуд с бедствиями и выпустила их на волю. По
всей вероятности,  она предварительно поинтересовалась, что именно находится
в этом сосуде.)
     - Вы сломали замок?
     - Нет,  он в целости и сохранности, это же очень простой замок, открыть
его было крайне просто.
     - И... вы открыли шкатулку. Возможно, вы даже...
     Он  умолк,  не находя слов от негодования. Впрочем,  я так решил только
потому, что  голос  у  него стал каким-то невероятно тонким  и  слабым,  что
касается физиономии, то она оставалась бесстрастной.
     Он продолжал:
     -  В таком  случае...  я не  желаю ее  даже видеть... Но это немыслимо.
Конечно, она мне нужна. Я должен получить ее назад.
     Вулф,