я
заговорил:
     - За углом ждет моя машина.
     - Нет уж, благодарю, - покачала головой Айрис. - Посадите меня в такси.
Меня никогда  еще не сажал в такси принц голубых кровей. Хотя мне вы  больше
напоминаете бойскаута.
     Мы завернули за угол.
     -  Я подыграла вам  только потому, - пояснила Айрис, -  что  этот хмырь
собирался отвезти меня домой, а мне эти легавые - вот уже где. - Она сделала
выразительный жест. - А как вы догадались, что я не арестована?
     -  По его физиономии. Я специализируюсь по физиономиям легавых. И по их
походке.  - Я  придержал ее рукой за локоть. -  Вот моя машина.  - Я  открыл
дверцу. - Залезайте. Вы знаете, кто я такой, и догадались, что ждал я вас не
случайно.  А причину  я объясню  вам  по  дороге  к дому сто шестнадцать  по
Арбор-стрит.
     Айрис посмотрела  на меня.  При  тусклом уличном  освещении она  больше
напоминала мне ту прежнюю Айрис, которая двенадцать часов назад вглядывалась
в меня со  своего насеста возле церкви,  нежели усталую и немного замученную
женщину,  которую я дождался  в  прокуратуре. Судя по всему, увиденное Айрис
удовлетворило, поскольку она  пригнулась и уселась  на сиденье,  а я зашел с
другой стороны, сел за руль, запустил мотор, и мы покатили.
     Айрис сама прервала молчание.
     - Вы хотели что-то сказать, - напомнила она.
     - Да. Вы, должно быть, знаете, что я служу у Ниро Вулфа.
     - Разумеется.
     - Сегодня вечером к нему приходили Миллард Байноу и Генри Фримм.
     Она резко дернула головой.
     - Зачем?
     - Встреча  носила конфиденциальный характер. Но известно ли вам, что вы
собирались выйти замуж за Фримма, но получили от ворот поворот?
     - О, Господи, опять  эта тягомотина.  Выпустите меня.  Если  я не найду
такси, то пойду пешком.
     - Я спросил только - известно ли это вам.
     - Ну, конечно!
     -  Тогда я  готов  признать,  что речь  об этом заходила. - Я приумолк,
чтобы  свернуть налево.  -  Вам,  наверное, известно также,  что, по  мнению
полиции, миссис  Байноу была  убита  с помощью отравленной  иголки,  которую
выпустил из фотоаппарата один из нас. Или они приберегли это на завтра?
     - Нет. Они забрали мой фотоаппарат. И показали мне иголку.
     -  Значит,  вы  в  курсе  дела  и  я  могу  изложить свое  предложение.
Общеизвестно, что по части  наблюдательности я  любому дам сто очков вперед.
Так вот, если я заявляюсь к прокурору, например, завтра утром, и скажу,  что
хорошо разглядел вашу фотокамеру с близкого расстояния  и абсолютно убежден,
что  никаких тайных  приспособлений  в  ней  не  было, то,  пусть  они  и не
вычеркнут вас  совсем  из числа  подозреваемых,  пыл их  заметно  охладится.
Особенно,  если я  поклянусь,  что  готов подтвердить  свои показания в зале
суда, находясь под присягой. Конечно, пока это все  остается под вопросом. А
предложить я вам хочу следующее: что, если нам поехать и обсудить  все это с
Ниро Вулфом? Прямо сейчас.
     Айрис повернулась и посмотрела на меня, а я, надавив на педаль тормоза,
чтобы остановиться на красный свет, в свою очередь воззрился на нее.
     - Я не поняла, - сказала Айрис.
     - Все  очень  просто.  Если они  подозревают,  что  вы выстрелили  этой
иголкой...
     -  О,  это я  как раз  понимаю.  Я  не  понимаю  вас  с Вулфом.  -  Она
зажмурилась. - Я слишком устала, и мысли мои путаются. - Генри Фримм не  мог
заставить вас... Нет,  не Генри...  Зачем  это могло  понадобиться  Милларду
Байноу? Отвезите меня домой.
     Я отвернулся,  поскольку  загорелся  зеленый  свет,  и  включил  первую
скорость.
     - Мистер  Вулф  все вам объяснит,  -  заверил я. - Что-нибудь  съедите,
выпьете и придете в себя. А он скажет, что ...
     -  Нет! Я хочу домой!  -  Ее  голос  сорвался. -  Я  выйду на следующем
перекрестке!
     А ведь  она  вышла  бы!  Я понял,  что  переубедить  ее не  удастся.  К
ближайшему  перекрестку  мы подъедем  уже  секунд  через двадцать,  так  что
заговорить  ей зубы я попросту не успею;  если  же начну ее уламывать, когда
машина уже остановится, она не станет меня  слушать и  выскочит;  если  же я
попытаюсь ее  задержать, она заорет благим матом. Чувствовалось, что она уже
и так взвинчена до предела.
     - Ну,  ладно, - великодушно согласился я. - Будь по-вашему. Едем домой.
Я позвоню вам утром.
     До Арбор-стрит  - это  в Гринич-вилидж - езды было  всего минуты три, а
движение в  пасхальную ночь  довольно  скудное, сами понимаете. Не  успел  я
притормозить  перед домом  116,  как Айрис в ту же секунду открыла  дверцу и
выскочила  на  тротуар.  Правда,  почти  сразу всунула  голову  в  машину  и
улыбнулась  мне  -  вернее,  попыталась.  Улыбка  вышла  довольно  жалкая  и
вымученная.
     - И на том спасибо, - сказала Айрис. - Попробую уснуть, хотя вы здорово
меня взбудоражили.
     Я  дождался, пока  она  зашла в  подъезд,  потом развернулся, доехал до
нашего  гаража,  оставил   машину,  завернул  за  угол,  протопал  к  нашему
особнячку, поднялся на  крыльцо, вставил ключ в замочную скважину, повернул,
но  - дверь открылась только на  пару дюймов. Кто-то уже  навесил цепочку. Я
надавил  на кнопку  звонка  и потом,  прождав примерно с минуту,  понял, что
откроет мне сам Вулф, а не Фриц.
     Звякнула цепочка, дверь распахнулась, и я вошел.
     - Нет? - в его тоне чувствовалось облегчение. Чего от него еще ожидать?
Не  скажу,  что  он  охотнее  подвергся  бы  аресту  за  кражу  цветов,  чем
необходимости допрашивать женщину, но  облегчение было явным. Как-никак, час
испытаний удалось отложить.
     - Я  ее  вызволил, -  сказал я. -  И даже завлек  в машину.  -  Но  она
заупрямилась, и даже  доставь я  ее сюда к вам, она закатила бы скандал, так
что во избежание этого я отвез ее домой. Попытаю счастья завтра утром. У вас
есть новости?
     - Нет.
     - Мурлыка не суетился?
     - Нет. Я уже жалею, что мне рассказали про эту ванду.
     Я вылупился на него.
     - Не  узнаю  вас. В худшем случае нас посадят на тридцать дней, да еще,
возможно, разрешат, чтобы Фриц приносил передачи.
     Вместо ответа Вулф надавил на кнопку вызова лифта.
     - Если нас лишат лицензии, то мы будем торговать орхидеями, - сказал я,
желая поднять ему настроение, и прошагал в кабинет, чтобы запереть сейф.


6

     В понедельник утром, когда мне позвонили из конторы окружного прокурора
и  пригласили   зайти  туда,   меня  дома  не  было.  В  четверть  девятого,
позавтракав, как всегда на кухне, я  набрал номер Айрис Иннес  и, не получив
ответа, поднялся в спальню  Вулфа в сопровождении Фрица,  который нес  Вулфу
завтрак на подносе. Получив указания, я поднялся по лестнице, чтобы пожелать
Мурлыке доброго утра, но застал бездельника еще в постели. Потом спустился в
кабинет, достал из ящика  своего письменного стола  фотопленку  и отправился
размять ноги. На улице было так пасмурно, ветрено и промозгло, что я доверху
застегнул все пуговицы на пальто.
     Фотолаборатория  на Сороковой  улице возле Лексингтон-авеню должна была
открыться в  девять, если верить вывеске, однако к моему  приходу дверь была
еще  заперта  и  мне  пришлось  ждать. Когда,  наконец, появился  угрюмый  и
заспанный  детина, его  и без того вытянутая морда перекосилась -  обиделся,
должно быть, что  я стал  свидетелем его опоздания,  - так что  мне пришлось
извиниться. Верзила сразу расцвел и пообещал  изготовить  диапозитивы к пяти
вечера.  Что  ж,  на лучшее  я не  мог и надеяться.  Я  оставил ему  пленку,
разыскал  телефон-автомат, позвонил -  снова безуспешно - Айрис Иннес, после
чего набрал номер, который знал лучше всех остальных.
     Несколько  секунд спустя в мое ухо  ворвался голос Вулфа - ворчливый  и
раздраженный,  как  и  всегда,  когда  его отрывали от  священнодействия над
орхидеями в оранжерее:
     - Да?
     - Диапозитивы будут готовы к пяти часам. Номер Айрис Иннес не отвечает.
Я велел  Фрицу  не  спускать  глаз с  Мурлыки  и  держать ушки  на  макушке.
Продолжать?
     - Нет. Тебя ждут в прокуратуре, и, я считаю, что ты должен идти.
     - А вдруг бы я забыл вам позвонить?
     - Нет. Ступай. Может быть, выудишь что-нибудь ценное.
     И он брякнул трубку.
     И с той самой  минуты  остаток  дня превратился для  меня в  унылую, до
отчаяния полосу  неудач. Ни один  детектив в мире не добыл меньше фактов  за
целых девять  часов кряду, чем я в  тот злосчастный понедельник. Первые  два
часа я потратил на Леонард-стрит в пустых препирательствах со следователем и
помощником  окружного прокурора.  В результате  все остались недовольны друг
другом.   Когда   я  отказался  снабдить  их   сведениями,  не  относящимися
непосредственно к событиям  напротив Св. Томаса, эти  умники  вздумали  было
упечь  меня как важного свидетеля, но  потом, сообразив,  что  ничего, кроме
головной боли, они не выиграют, поскольку Вулф пойдет  на все  тяжкие, чтобы
меня  выпустили  под  залог,  они  оставили  свою  затею.  Основной  сыр-бор
разгорелся  из-за фотопленки.  Я  признался,  что вынул  ее из  фотоаппарата
прежде, чем  передал его Кремеру. Умники настаивали  на том, что  фотопленка
это важная  улика, а я  ее укрываю. Я  настаивал  на  том,  что уликой может
считаться только сам  фотоаппарат, поскольку в  полиции подозревают,  что из
него или из ему подобного  была выпущена роковая иголка, тогда как пленка  -
моя собственность и если они попытаются затребовать ее по повестке, то у нас
есть  прекрасный адвокат.  Причем я признал,  что в том случае,  если  после
проявления  на  пленке  обнаружится нечто,  могущее  быть уликой  (например,
иголка  в полете), то я буду  обязан  предъявить  ее им.  Наконец,  помощник
прокурора  отказался от неравной борьбы и  сказал,  чтобы я убирался  на все
четыре стороны, оставаясь в пределах досягаемости.  Когда же я возразил, что
должен  выполнять поручения  Вулфа,  он  потребовал, чтобы я  звонил  ему по
крайней мере каждый час.
     Ох,  уж  эти  поручения!  Телефон  Айрис  Иннес  попрежнему  молчал.  Я
прошвырнулся на Арбор-стрит, но дверь квартиры  Айрис мне тоже не открыли. Я
заехал  в  "Газетт",  и  Лон  Коэн  сообщил  мне,  что  Джо  Херрика  сейчас
допрашивают у прокурора и что он может пробыть там целый день. С Айрис Иннес
-  та  же  самая история, а вот  насчет  Алана  Гайса и Огастеса Пицци он не
уверен. Потратив  тридцать минут на обед (я на скорую руку перекусил в баре,
который  специализируется  на устрицах и  лобстерах),  я заскочил в "Олловер
Пикчерз,  Инк",  но  желающих ответить  на вопросы об Огастесе Пицци там  не
нашлось. Тогда, чтобы скоротать время, я воспользовался адресом Алана Гайса,
который  любезно  предоставил  мне  Лон  Коэн, сел  на  метро  и  доехал  до
"Вашингтон-хайтс". Что ж, своего я добился  и время скоротал. Домовладелица,
возбужденная до чертиков (еще бы, фотография одного из ее жильцов  появилась
в газетах!), готова была болтать со мной хоть до утра, но она была настолько
косоглазая, а  я настолько зол, что  не  стал  задерживаться,  откланялся  и
сделал  три очередных  звонка из ближайшего  телефона-автомата:  Айрис Иннес
(никто не ответил), Вулфу (никаких новостей) и  помощнику прокурора, фамилия
которого была Дойль.  Узнав  от  Дойля,  что  он хочет  меня видеть,  я даже
обрадовался. Препираться с ним по вопросу о том, что считается уликой, а что
- нет, ничуть не менее полезно, чем мое времяпровождение в последние часы, и
несравненно более увлекательно. И я снова спустился в подземку.
     Однако Дойль не стал возвращаться к дебатам об уликах. Не успел я сесть
на  стул напротив его стола, как  помощник прокурора извлек из  ящика  стола
какой-то предмет и протянул мне со словами:
     - Знаком ли вам этот человек?
     Я  уставился  на сделанную  в  полиции фотографию - необычайно высокого
качества, - на которой была запечатлена в анфас и профиль столь знакомая мне
личность. Я решил потянуть время и начал внимательно изучать снимок. Придя к
выводу, что вдоволь  налюбовался,  я кивнул и небрежно  бросил фотографию на
стол.
     -  Божиться бы не стал, но он очень напоминает одного типа, с которым я
как-то  раз общался во время  расследования...  Минутку,  я  вспомню.  Есть!
Мурлыка! Года два назад.  Я мог сдать его полиции  за одну маленькую ошибку,
которую он совершил, но не сделал этого. А в чем дело -  он снова что-нибудь
натворил?
     -  Его опознали сразу три свидетеля.  Это тот  самый  мужчина,  который
сорвал с груди миссис Байноу орхидею в то время, как миссис Байноу лежала на
тротуаре.
     - Черт побери! Его опознали живьем или по фотографии?
     - По фотографии. Когда вы видели его в последний раз?
     Я лучезарно улыбнулся.
     -  Послушайте.  Я  уже  говорил  вам  о  том,  что сказал  мистер  Вулф
инспектору Кремеру. Кремер сам сказал, что похититель не мог  воткнуть в нее
иголку, поскольку в  ту секунду,  когда он срывал орхидею, миссис Байноу уже
умирала, - так какое же отношение это имеет к убийству? Видите - мы уперлись
в ту же проблему, что и с фотопленкой. Я понимаю, что мы не в судебном зале,
так что вы не связаны правилами  о даче свидетельских показаний, тогда как я
связан. Я не намерен...
     - Когда вы видели его в последний раз?
     -  Ничего  не  выйдет.  Найдите  связь.  Докажите  его  причастность  к
убийству,  и  я  слово  в  слово  изложу  вам  все  разговоры, что мы с  ним
когда-либо вели. У меня потрясающая память.
     Дойль кипел, как чайник, от негодования. Я уже смирился с мыслью о том,
что  если  мне суждено  будет покинуть  это  здание  и водрузить  ступню  на
нью-йоркский  тротуар, то только под  залог, и  еще  больше укрепился в этой
мысли,  когда  Дойль,   велев   мне   подождать,  покинул  комнату,  оставив
присматривать за мной  какого-то занюханного  сыщика;  однако четверть  часа
спустя, показавшихся мне вечностью, помощник прокурора вернулся в задумчивом
настроении  и просто известил меня  о том, что на сегодня с  меня хватит.  И
даже не предупредил, что я должен быть на подхвате.
     Словом, к пяти часам я поспел в фотолабораторию, однако  лишь для того,
чтобы узнать о том, что нужно  еще подождать.  Мой  заказ еще не выполнен  и
будет готов  примерно через  час.  Верзила  объяснил, что день, следующий за
Пасхой, всегда один из самых занятых в году, так что  я пока позвонил Вулфу,
потом в очередной раз набрал номер  Айрис Иннес и,  наконец, купил несколько
вечерних  газет,  чтобы узнать свежие новости про убийство миссис Байноу. На
первых  полосах  красовались  снимки  всех  обладателей  фотоаппаратов,  что
дежурили  во время пасхального  шествия перед церковью Св. Томаса. Мое фото,
снятое  в  тот  день  в  редакции  "Газетт", вышло  не  слишком  удачным:  я
прищурился и выглядел старше своих лет.
     В начале седьмого диапозитивы были, наконец, готовы, и, хотя я вовсе не
ожидал увидеть какую-то диковину,  вроде  летящей в воздухе иголки,  я решил
просмотреть  диапозитивы, благо  проектор стоял прямо на  прилавке. Всего  я
сделал одиннадцать снимков.  На пяти диапозитивах красовались снятые крупным
планом орхидеи,  которые я накануне фотографировал в оранжерее, на двух была
запечатлена толпа, повалившая из  церкви  по окончании пасхальной службы,  и
лишь на последних четырех я распознал  миссис Байноу и ее  спутников. Дольше
всего я разглядывал четвертый диапозитив, который подтвердил то, что я видел
собственными  глазами  в видеоискатель  фотокамеры,  на  снимке  были  видны
затылок, рука и  плечо Мурлыки, а  находился он по меньшей мере в трех футах
от миссис Байноу.
     Никакой  иголки, следовательно - никакой улики, но я решил,  что лишняя
осторожность никогда не помешает, и  попросил  у верзилы  еще один  конверт,
который он мне любезно дал, не содрав лишней платы. Я спрятал в этот конверт
диапозитивы  с изображением миссис Байноу  и опустил его  в левый  карман, а
второй  конверт упрятал в  правый.  Теперь,  в  том  случае,  если  мэр, или
губернатор,  или  Дж. Эдгар  Гувер остановят  меня  на тротуаре  и  попросят
показать  снимки, сделанные мной  во время  пасхального парада, они  уже  не
узнают,  что я уделял повышенное внимание миссис Байноу. Впрочем, никто меня
не  остановил. В половине седьмого, когда еще не начали сгущаться сумерки, я
уже взлетел  на крыльцо нашего  особнячка на  Западной Тридцать пятой улице,
отомкнул дверь и с изумлением убедился, что цепочку никто пока не навесил.
     Впрочем, главных сюрприз ждал меня впереди. Наша старая дубовая вешалка
в  прихожей  была  настолько  увешана  пальто  и шляпами,  что  мне пришлось
повесить собственное  пальто на спинку  стула.  Из  кабинета  через открытую
дверь доносился  рык Вулфа. Я  прокрался по  прихожей, заглянул в  кабинет и
увидел, что за моим  столом  восседает  сам  окружной  прокурор  Скиннер,  а
кабинет  настолько  забит людьми,  что  яблоку упасть негде. Я был потрясен.
Терпеть  не могу,  когда кто-то  сидит на  моем  стуле, пусть это  даже  сам
окружной прокурор.


7

     Когда я вошел, все головы повернулись в мою  сторону,  а Вулф замолчал.
Поскольку мой стул заняли, я хотел было поинтересоваться, не лишний ли я, но
сдержался; Вулф сам заговорил, когда я  начал пробираться  к  своему  столу,
лавируя между кресел.
     -  Вы заняли место мистера Гудвина, мистер Скиннер.  Вы  не возражаете,
если он сядет за свой стол?
     Это  немного помогло,  но не слишком. Прежде Вулф  никогда не устраивал
подобные  сборища, не предупредив меня. К тому же я  полдня потратил, следуя
его  указаниям и  пытаясь разыскать четверых из тех, кто присутствовал в его
кабинете: Айрис Иннес  и  Джо Херрика, с которыми  я был уже знаком, а также
Алана Гайса и  Огастеса Пицци, бок о бок с которыми  я стоял накануне  возле
церкви  Св. Томаса. За  спиной у  Гайса  стояло  свободное  желтое кресло, и
Скиннер  переместился  на  него. Рядом сидел инспектор Кремер, кресло  перед
которым занимал  Генри  Фримм. В  красном  кожаном  кресле  восседал Миллард
Байноу; точь в-точь, как накануне - на самом краешке сиденья, выпрямив спину
и уперев кулаки в колени.
     Если  Байноу,  Фримма, Кремера и Скиннера  я бы еще  вынес, то  увидеть
квартет фотографов после стольких усилий, что я затратил на их  поиски, было
выше моих сил.
     Не садясь на свое место, я повернулся к Вулфу и спросил:
     - Я не очень помешаю?
     - Сядь, Арчи. - Его  голос прозвучал отрывисто.  - Встретиться  в таком
составе предложил  мистер  Байноу, которому удалось договориться с  мистером
Скиннером. Мы потратили уже полчаса и не продвинулись ни на шаг. Сядь!
     Что  ж,  с  тем, что филантроп-миллиардер  мог договориться с  окружным
прокурором, я согласился, но в любом случае, раз общались они целых полчаса,
а на организацию встречи ушло никак не меньше часа, значит, Вулф знал о ней,
но  ничего  не сказал,  когда я позвонил ему в четверть  шестого.  Такого  я
стерпеть  не  мог и  решил  проучить  нахала. Он должен  свято  помнить, что
главное в совместном расследовании - помогать друг другу. Я выудил из левого
кармана  конверт  с  диапозитивами  и небрежно швырнул Вулфу  на стол.  Если
Кремера  обуяет любопытство и  он, потребовав, чтобы ему показали содержимое
конверта,  заинтересуется, почему это  я  так целенаправленно фотографировал
миссис Байноу, пусть Вулф выкручивается, как хочет. Хотя  он, разумеется, не
станет распечатывать конверт при Кремере, а просто возьмет да упрячет в свой
ящик.
     Однако  Вулф обманул мои ожидания. Ведь "центрекс" был куплен для того,
чтобы составить постоянную коллекцию вариаций оттенков у цветков  орхидей, и
фильмоскоп  для просмотра диапозитивов стоял прямо перед ним на  столе. Вулф
подтащил к  себе приборчик, распечатал  конверт,  вставил первый диапозитив,
рассмотрел его, вынул и вставил следующий.
     - Что у вас там? - громко спросил Кремер.
     - Минуточку  терпения,  - пробормотал Вулф, продолжая  свое занятие. На
последнем диапозитиве он задержался дальше, чем на остальных - по-моему, это