и  даже  плакали,  узнав  о  его  смерти,  можно
предположить, что вы не против, чтобы человек, убивший  его,  был  пойман  и
наказан. Не так ли?
   - Конечно, я этого хочу. Вам известно... кто убил его?
   - Нет, но я собираюсь узнать. Я  хотел  бы  сообщить  вам  кое  о  чем  в
конфиденциальном порядке и задать несколько вопросов. Вы  не  должны  никому
говорить о содержании нашей беседы.  Абсолютно  никому.  Вы  можете  хранить
тайну?
   -Да, сэр.
   - Немногие так уверены в себе. А вы?
   - Я уверен, что могу хранить тайну. И не сомневаюсь, что сохраню ее.
   - Прекрасно. Пьер сказал мистеру Гудвину: кто-то хочет его убить. И  все.
Пьер больше ничего не добавил. Говорил ли он вам об этом?
   - Что кто-то намеревается его убить? Нет, сэр. Ни словечка.
   - Говорил ли он когда-нибудь об опасности или угрозе его жизни?
   - Нет, сэр.
   - Не упоминал ли он какое-нибудь недавнее событие,  слова  или  действия,
которые указывали бы на возможность возникновения угрозы?
   - Нет, сэр.
   - Однако вы встречались и разговаривали с ним совсем недавно? Быть может,
вчера?
   - Конечно. Я работаю на кухне, он-в зале, но мы обычно вместе обедаем.  И
вчера тоже... Я не видел его в воскресенье, поскольку ресторан был закрыт.
   - Когда вы услышали... узнали о его смерти?
   - По радио... сегодня утром. Во время передачи новостей в восемь часов.
   - Всего лишь пять часов назад. Вы  были,  понятно,  потрясены,  и  прошло
совсем немного времени. Возможно, вы  припомните  что-нибудь  из  сказанного
Пьером.
   - Не думаю, что смогу, мистер Вулф. Если  вы  имеете  в  виду  что-то  об
угрозе, о намерении убить его, то я уверяю вас - мне ничего не известно.
   - Вы  не  можете  быть  абсолютно  уверенным.  Память  иногда  выкидывает
прелюбопытные номера. Следующий вопрос очень важен. Как Пьер  Дакос  сообщил
мистеру Гудвину, какой-то человек собирался  его  убить.  Значит,  произошло
нечто экстраординарное, заставившее Пьера опасаться за  свою  жизнь.  Когда?
Накануне? Правильный ответ очень облегчил бы розыск  преступника,  потому-то
данный вопрос имеет большое значение. Как  он  вел  себя  вчера  за  обедом?
Обыкновенно? Или было что-то необычное в его поведении, настроении?
   - Да, сэр, было. Я вспомнил, когда вы спросили, не говорил ли он что-либо
об опасности. Он как будто не слушал меня, когда я разговаривал с  ним,  был
непривычно молчалив. Когда я спросил, не лучше ли  ему  обедать  одному,  он
сказал, что сильно переживает, так как перед тем перепутал заказы  и  принес
клиентам не те блюда. Объяснение показалось мне  вполне  естественным.  Пьер
был очень самолюбив. Официант,  считал  он,  не  имеет  права  ошибаться,  и
гордился тем, что никогда  еще  не  допустил  промаха  в  работе.  Не  знаю,
возможно, так оно и было. Феликс должен знать наверняка. Пьер часто  говорил
о вас. Дескать, всякий раз, когда вы  здесь,  вы  предпочитаете  его  другим
официантам. Он очень гордился своей работой.
   - А он в самом деле перепутал заказы?
   - Не знаю. Но зачем ему было на себя  наговаривать?  Можно  справиться  у
Феликса.
   - Позднее он возвращался к этой теме?
   - Нет, сэр. И конечно, я никому не говорил.
   - Пребывал ли он в таком  же  настроении  и  в  субботу?  Был  расстроен,
подавлен?
   - Я не... - нахмурился Филип. - Нет, сэр.
   - Прошу вас, - сказал Вулф, - при первой же  возможности  сесть,  закрыть
глаза и попытаться воскресить в памяти каждое  слово,  произнесенное  Пьером
вчера. Постарайтесь изо всех сил, и вы удивитесь - как и многие  до  вас,  -
способности вашей памяти восстановить, казалось, прочно забытое. Обещаете?
   - Да, сэр, но не здесь. Тут я  не  в  состоянии  сосредоточиться.  Потом,
после работы... Обещаю.
   - О результатах сообщите мне или мистеру Гудвину.
   - Да, сэр.
   - Превосходно. Надеюсь скоро вас  услышать.  А  теперь  еще  один  важный
вопрос. Если его убил кто-то из работающих здесь, в ресторане, то  кто  это,
по вашему мнению, мог быть? У кого были основания желать, чтобы он умер? Кто
боялся, или ненавидел его, или же извлекал выгоду из его смерти?
   - Здесь, в ресторане, и вообще  -  никто,  -  энергично  замотал  головой
Филип.
   - Вы не можете ручаться. Очевидно, вы  просто  в  неведении,  раз  Дакоса
все-таки кто-то убил. Филип все еще продолжал трясти головой.
   - Нет, сэр. Я хотел сказать - да, сэр. Вы правы. Но мне трудно  поверить.
Когда я услышал сообщение по радио, я сам подумал: кто же мог  убить  Пьера?
Почему его убили? У него не было врагов. Никто его не боялся. Пьер был очень
хорошим, честным человеком. Не без слабостей, конечно. Он слишком  увлекался
лошадиными скачками  и  тратил  много  денег  на  бегах.  Но  он  знал  свой
недостаток и старался исправиться. Неохотно говорил на эту тему, но порой  у
него прорывалось. Я был ему лучшим другом, но он  никогда  не  брал  у  меня
взаймы.
   - А у других?
   - Не думаю... Едва ли... Во всяком случае, ни у кого здесь, в  ресторане.
Иначе пошли бы неизбежные разговоры. Можете спросить у Феликса.
   Очевидно, Филип полагал, что Феликс буквально обо всем осведомлен.
   - Приходилось ли Дакосу выигрывать крупные суммы?
   - Наверняка я не знаю. Он не любил распространяться об этом.  Но  однажды
Пьер сказал мне, что выиграл двести тридцать долларов, другой раз  -  сто  с
небольшим. Точно не помню, но, кажется, он никогда не упоминал проигрыши.
   - Как он делал ставки? Через букмекера ипподрома?
   - По-моему, через букмекера, но  точно  не  знаю.  Позже  он  пользовался
услугами подпольного тотализатора. Об этом он мне сам рассказывал.
   - Подпольного тотализатора?
   - Да, сэр.
   Вулф вопросительно взглянул на меня. Я успокаивающе кивнул. О многом Вулф
не имеет ни малейшего понятия, хотя и читает газеты.
   - Разумеется, вы встречались с ним в других местах, а не только  здесь,;-
вновь повернулся Вулф к Филипу. - Бывали ли вы когда-нибудь у него дома?
   - Да, сэр. Неоднократно. Он  проживал  на  Западной  Пятьдесят  четвертой
улице.
   - С женой?
   - Она умерла восемь лет назад. С ним жили дочь и отец. Прежде отец держал
в Париже небольшую закусочную, но когда ему исполнилось  семьдесят  лет,  он
закусочную продал и переехал к Пьеру. Ему сейчас около восьмидесяти.
   Вулф закрыл глаза, затем вновь открыл, взглянул на меня, потом на  стену,
однако часов там не оказалось. Зажав концы жилетки  большим  и  указательным
пальцами обеих рук, он потянул ее вниз. Каждый раз  он  проделывал  подобный
трюк совершенно бессознательно, а я никогда не обращал на это его  внимание.
Для меня же данный жест означал, что настало время приступить к обеду.
   - Вопросы? Относительно скачек? - спросил Вулф меня.
   - Один вопрос, но не о скачках, - взглянул я на Филипа. - Номер  дома  на
Пятьдесят четвертой улице?
   - Триста восемнадцатый. Между Девятой и Десятой авеню.
   - У нас, вероятно, будут еще вопросы, - добавил Вулф, - но с  ними  можно
подождать. Вы очень помогли, Филип, и я перед вами  в  долгу.  Вы  работаете
сегодня вечером?
   - Да, сэр, непременно. До десяти часов.
   - Возможно, к вам опять придет мистер Гудвин...  Феликс  уже  принял  наш
обеденный заказ. Пожалуйста, передайте ему, что можно подавать.
   - Слушаюсь, сэр, - поднялся Филип. - Пожалуйста, сообщите мне,  если  вам
удастся что-нибудь выяснить. Я хотел бы знать. Мне обязательно  нужно  знать
все об этом случае.
   Вот так-то. Можно было подумать - перед нами инспектор Кремер.
   Между тем Вулф лишь заметил:
   - Мне тоже необходимо знать. Скажите Феликсу, что пора сервировать.
   Филип повернулся и удалился, не сказав "да, сэр".
   - Он просто гадает - кто из  нас  убийца:  вы  или  я?  -  заметил  я.  -
Вероятно, он склонен отдать все-таки предпочтение мне.
   Всякий раз, вкушая пищу в "Рустермане", Вулф сталкивается с одной  и  той
же проблемой. Возникает неизбежный конфликт. С одной стороны, Фриц -  лучший
повар в мире, но, с другой стороны,  уважение  к  памяти  Марко  Вукчича  не
позволяет ему давать оценку  и  критиковать  блюда,  приготовленные  в  этом
ресторане. В результате Вулф  перекладывает  всю  ответственность  на  меня.
Расправившись с третьей частью своей порции запеченных устриц, он,  взглянув
на меня, спросил:
   - Ну как?
   - Вполне съедобно, - ответил я. -  Быть  может,  поменьше  бы  мускатного
ореха, - но, конечно, это дело вкуса, - и, как мне кажется, лимонный  сок  -
из бутылки. Оладьи здесь пекут отменные, однако подают все сразу,  кучей,  в
то время как Фриц выдает одновременно только три штуки: две вам, одну - мне.
Но тут уж ничего не поделаешь.
   -  Мне  не  следовало  тебя  спрашивать,  -  заявил  Вулф.   -   Сплошное
бахвальство. Ты не в состоянии определить  происхождение  лимонного  сока  в
готовом блюде.
   Конечно же он пребывал в состоянии раздражения.  Согласно  введенному  им
неписаному  правилу,  говорить  во  время  еды  о  наших  рабочих  проблемах
запрещалось. Но сейчас у нас не было ни клиента,  ни  видов  на  гонорар,  и
дело, которым мы теперь занимались, носило сугубо семейный  характер;  Вулфу
волей-неволей приходилось о нем думать. И в  довершение  обслуживал  нас  не
Пьер, которого он больше никогда здесь не увидит, а какой-то венгр или поляк
по имени Эрнст, имевший склонность опрокидывать посуду. Между тем Вулф  съел
все, что нам принесли, включая - по моему предложению - и миндальное слоеное
мороженое, а также выпил две чашки кофе. Что же касается темы для разговора,
то тут проблем не возникло. "Уотергейт" широко обсуждался в обществе, и Вулф
знал об этой афере,  пожалуй,  больше,  чем  любая,  взятая  наугад,  дюжина
американцев. Ему, например, были известны даже имена деда и бабки Халдемана.
   Вулф сперва намеревался еще  раз  поговорить  с  Феликсом,  но  когда  мы
поднялись из-за стола, он сказал:
   - Ты можешь подогнать машину к боковому входу?
   - Прямо сейчас?
   - Да. Мы навестим отца Пьера Дакоса.
   - Мы? - изумился я.
   - Разумеется. Если ты доставишь  его  в  наш  дом,  нам  могут  помешать.
Поскольку мистер Кремер и окружной прокурор пока не смогли найти  нас,  они,
возможно, приготовили ордер на задержание.
   - Я мог бы привезти его сюда.
   -  Ему  почти  восемьдесят  лет;  возможно,  он  уже   не   в   состоянии
самостоятельно передвигаться. Кроме того, мы, быть  может,  застанем  там  и
дочь.
   - Найти  место  для  стоянки  автомобиля  в  районе  пятидесятых  улиц  -
безнадежное дело. Не исключено также, что придется взбираться на третий  или
четвертый этаж здания без лифта.
   - Там увидим. Так сможешь подогнать машину к боковому входу?
   Я сказал "конечно" и подал ему пальто и шляпу. И правда - чисто  семейное
дело. Ради клиента, независимо от важности предприятия и величины  гонорара,
он никогда бы не согласился терпеть подобные неудобства. Вулф воспользовался
служебным лифтом ресторана, а я спустился к главному входу: мне  нужно  было
сказать Отто, куда подогнать машину.
   Западные пятидесятые улицы - это  смесь  питейных  заведений,  пакгаузов,
обшарпанных домов без лифтов, но, как я знал, тот  квартал,  к  которому  мы
стремились, состоял преимущественно из старых кирпичных особняков,  а  возле
Десятой авеню находилась  подходящая  автостоянка.  По  дороге  я  предложил
доехать до гаража, оставить там наш автомобиль, который принадлежит Вулфу  и
на котором езжу я, и взять такси. Однако  Вулф  отверг  мое  преложение.  Он
убежден, что когда за рулем движущегося транспортного средства  нахожусь  я,
то риск существенно уменьшается. Таким образом,  я  проследовал  до  Десятой
авеню и на стоянке обнаружил свободное  место,  всего  за  один  квартал  до
нужного нам адреса.
   Дом 318 выглядел довольно сносно. Некоторые из здешних  особняков  заново
перестроили, а в подъезде, в который мы вошли, стены даже обшили деревянными
панелями и  установили  внутренний  телефон.  Я  надавил  на  кнопку  против
таблички: "Дакос", поднес трубку к уху и скоро услышал женский голос:
   - Эта-а кто тама?
   "Если говорит дочь Пьера, -  подумал  я,  -  ей  следовало  бы  поучиться
манерам. Но, наверное, у  нее  был  трудный  день:  досаждали  представители
полиции, прокуратуры, журналисты".
   Часы показывали десять минут четвертого.
   - Ниро Вулф, - сказал я в микрофон.  -  В-У-Л-Ф.  Поговорить  с  мистером
Дакосом. Ему это имя, вероятно, знакомо. С Вулфом еще Гудвин,  Арчи  Гудвин.
Мы знали Пьера многие годы.
   - Parlez vous francais?
   Эти три слова, хотя и с трудом, я все-таки понял.
   - Мистер Вулф говорит по-французски. Подождите. Она спрашивает  парле  ли
вы Франсе, - повернулся я к Вулфу. - Держите.
   Он взял телефонную трубку, а я посторонился, чтобы освободить ему  место.
Поскольку его слова воспринимались мною  всего  лишь  как  набор  звуков,  я
провел несколько минут, с удовольствием рисуя себе приятную  картину,  когда
сотрудник полиции, нажав кнопку, в ответ услышит:  "Парле  ву  франсе?"  Мне
очень хотелось,  чтобы  это  случилось  с  лейтенантом  Роуклиффом  и  парой
знакомых журналистов, прежде всего с Биллом Уэнгретом из газеты "Тайме".  Но
вот Вулф повесил трубку, и  когда  раздался  желанный  щелчок,  я  распахнул
дверь. Перед нами, на противоположном  конце  вестибюля,  находился  лифт  -
дверцы гостеприимно раздвинуты.
   Если вы говорите по-французски и хотели бы иметь перед глазами  дословное
содержание беседы Вулфа с Леоном Дакосом, отцом Пьера, то,  к  сожалению,  я
ничем  не  могу  вам  помочь.  Правда,   у   меня   сложилось   определенное
представление о том, как протекал разговор; судил я по интонации их  голосов
и по выражению лиц. Поэтому я доложу только то, что мне довелось  наблюдать.
Во-первых, в дверях квартиры нас встретила вовсе не  дочь  Пьера.  Эта  дама
давно помахала ручкой и сказала "адью" своим пятидесяти,  а  быть  может,  и
шестидесяти годам. Низкого роста, коренастая,  с  круглым,  полным  лицом  и
двойным подбородком, в белом переднике и с белой наколкой на седых  волосах,
она,  по-видимому,  говорила  немного  по-английски,  хотя  выглядела  явной
чужестранкой. Приняв у Вулфа  пальто  и  шляпу,  служанка  проводила  нас  в
гостиную. Дакос находился здесь: сидел в  инвалидной  коляске  у  окна.  Для
описания  его  внешности  достаточно  сказать,  что  это  был   высохший   и
сморщенный, но все еще довольно крепкий старик. Сейчас он,  вероятно,  весил
на тридцать фунтов меньше, чем в пятьдесят лет, но когда я пожал  протянутую
руку, то почувствовал сильную хватку. На протяжении часа и  двадцати  минут,
проведенных с ним, он не произнес ни одного понятного  мне  слова.  По  всей
видимости, он вообще не говорил по-английски, и, должно быть, именно поэтому
служанка спросила меня по домашнему телефону, знаю ли я французский.
   Уже через двадцать минут после начала разговора тон их  голоса  и  манера
поведения позволили заключить, что потасовки не будет. А потому  я  спокойно
поднялся, огляделся и подошел к шкафу со стеклянными дверцами.
   На полках красовались главным образом различные безделушки -  фигурки  из
слоновой кости и фарфора, морские раковины, выточенные из  дерева  яблоки  и
прочее, - но на одной полке была выставлена коллекция трофеев  с  надписями:
серебряные кубки, медали, похожие на золотые, и несколько  цветных  муаровых
лент. На всех предметах я мог разобрать только имя: "Леон Дакос".  Очевидно,
его закусочная чем-то проявила себя  и  заслужила  благодарность  сограждан.
Полюбовавшись  коллекцией,  я  продолжил  осмотр  помещения  -  естественное
занятие в доме человека, которого совсем недавно убили. И, как водится,  мои
усилия оказались напрасными. Никаких стоящих улик.  Фотография  в  рамке  на
столе, очевидно, представляла собой портрет покойной матери Пьера.
   В дверях появилась служанка в белом переднике, подошла к Дакосу и  что-то
сказала. Он покачал головой из стороны в сторону.  Когда  женщина  проходила
мимо меня, я попросил позволения  воспользоваться  ванной  комнатой,  и  она
провела меня в дальний конец коридора. В действительности  я  ни  в  чем  не
испытывал неудобства, а просто хотел как-то убить время. На обратном пути  я
заметил открытую дверь и вошел в комнату.  Хороший  сыщик  не  должен  ждать
особого приглашения. До сих пор я не заметил никаких признаков присутствия в
доме дочери Пьера Дакоса, но эта комната была полна ими. Каждая вещь  дышала
ею,  а  один  предмет  изобличал  ее  полностью:  этажерка   с   книгами   у
противоположной стены. Среди книг были романы, научно-популярные сочинения -
отдельные названия показались мне знакомыми - в твердой и бумажной обложках,
некоторые на французском языке. Но наибольший интерес  представляла  средняя
полка. Она содержала сочинения Бетти Фридан  и  Кейт  Миллет,  еще  три  или
четыре книги, о которых я раньше слышал, и три французских романа Симоны  де
Бовуар. Разумеется, два или три подобных произведения мог иметь у себя любой
человек, но не всю  столь  тщательно  подобранную  библиотеку.  Открыв  ради
любопытства одну из книг, я увидел на титульном листе надпись: "Люси Дакос";
на другой - то же самое. Не успел я протянуть руку за  третьей  книгой,  как
услышал за спиной голос:
   - Чтоу ви здесс делайт?
   В дверях стояла служанка в белом переднике.
   -Ничего особенного, - ответил я. - Не мог участвовать в беседе... не знаю
французский. Проходя мимо, заметил эти книги. Они ваши?
   - Нет. Госпоже не  понравится,  что  в  ее  комнату  заходил  посторонний
мужчина и копался в ее вещах.
   Щадя читателя, я даже не попытался воспроизвести  ее  акцент,  а  перевел
сказанное на простой английский язык.
   - Извините, пожалуйста, и не говорите о моем вторжении мисс  Люси  Дакос;
конечно, здесь остались мои отпечатки пальцев,  но  я,  кроме  книг,  больше
ничего не трогал.
   - Вы сказали, что вас зовут Арчи Гудвин?
   - Да, говорил. Меня и правда так зовут.
   - Я знаю о вас от Пьера. А потом из сообщения по радио.  Вы  -  детектив.
Один полицейский хотел знать, не были ли вы уже здесь. Он  просил  позвонить
ему, если вы придете сюда.
   - Не сомневаюсь. Вы намерены позвонить?
   - Не знаю. Спрошу господина Дакоса.
   Я употребил слово "господин", потому что не в состоянии  воспроизвести  в
точности, как она произнесла
   "монсеньор".
   Она явно не желала оставлять  меня  одного  в  комнате  Люси,  поэтому  я
вернулся в гостиную. Вулф и Леон  Дакос  все  еще  оживленно  беседовали  на
непонятном  языке.  Остановившись  у  окна,  я  стал  наблюдать  за  уличным
движением.
   Только в четверть пятого  мы  выехали  со  стоянки  на  Девятой  авеню  и
направились к центру  города.  Вулф  лишь  сказал,  что  Дакос  сообщил  ему
кое-какие сведения, которые мы обсудим  дома.  Он  не  любит  разговаривать,
передвигаясь пешком или в автомобиле. В гараже Том сообщил, что незадолго до
полудня приходил полицейский - проверить, на месте ли наша  автомашина  (она
тогда была на месте), другой городской служащий появился около четырех часов
и хотел знать, куда я уехал. От  гаража  до  старого  особняка  на  Западной
Тридцать пятой улице нужно было пройти пешком полквартала -  хороший  моцион
для Вулфа. Если бы я подвез его прямо к дому, то, возвращаясь из гаража, мог
обнаружить на крыльце полицейский пост.
   Сейчас у входа никого не было. Поднявшись на семь ступенек,  я  позвонил.
Посмотрев сквозь  прозрачную  лишь  изнутри  стеклянную  панель,  встроенную
верхнюю часть входной двери; Фриц снял цепочку и впустил нас. Когда я  вешал
пальто Вулфа, он спросил Фрица:
   - Специалист по взрывным устройствам уже был?
   - Да, сэр. Двое. Они и теперь в Южной комнате. Кроме них,  приходили  еще
пять человек. Телефон звонил  девять  раз.  Поскольку  вы  не  были  уверены
относительно ужина, я не стал  фаршировать  каплуна,  а  потому  ужин  может
немного запоздать. Ведь уже почти пять часов,
   - Мы могли приехать и позднее. Пожалуйста, принеси мне пива. Тебе,  Арчи,
молока?
   Но я проголосов