оего  отца.  Он  обидел  мистера
Квайла.  --  Вульф  взглянул  на  Ярмека.  -- А статьи, которые
Элтхауз писал для вашего журнала, были всегда безобидными?
     -- Нет, -- ответил редактор. -- Но если эти статьи кого-то
обидели настолько, что у обиженного возникла мысль об убийстве,
вряд ли он стал бы ждать столько времени.
     -- Во всяком случае, один из  них  должен  был  ждать,  --
вмешался Квайл, -- так как сидел в тюрьме.
     -- За  что?  --  спросил  Вульф, сейчас же переключаясь на
Квайла.
     -- За мошенничество. За жульническую сделку  с  недвижимым
имуществом. Моррис написал статью, озаглавленную "Мошенничество
при  сделках  с  недвижимым  имуществом".  В результате один из
жуликов был осужден на два года тюремного заключения. Произошло
это года полтора назад, но  в  связи  с  сокращением  срока  за
хорошее  поведение  человек  этот,  наверное,  уже  на свободе.
Однако он не убийца, и на такое преступление у него  не  хватит
духа.  Я видел его два или три раза, когда он пытался уговорить
нас не упоминать его имени. Он просто мелкий ловчила.
     -- Его фамилия?
     -- Я не... Но позвольте... Какое это имеет  значение?  Его
фамилия Оделл. Да, да. Фрэнк Оделл.
     -- Не  понимаю...  --  начала  было  миссис Элтхауз, но ей
изменил голос,  и  она  должна  была  откашляться,  прежде  чем
обратиться  к Вульфу. -- Я ничего не понимаю. Если виновно ФБР,
зачем вы задаете нам все эти вопросы? Почему вы не  спросите  у
мистера  Ярмека,  что  стало  известно  Моррису  о  ФБР?  Я его
спрашивала, и он ответил, что не знает.
     -- Да, не знаю, -- подтвердил Ярмек.
     -- Так я и предполагал, --  согласился  с  ним  Вульф.  --
Иначе  вас  беспокоила бы не только полиция. Он рассказывал вам
что-нибудь о своих открытиях и предположениях?
     -- Нет. Он этого никогда  не  делал.  Вначале  он  готовил
черновик статьи. Так он обычно работал.
     Вульф  что-то промычал в ответ, а затем обратился к миссис
Элтхауз:
     -- Сударыня, я уже сказал вам, что моя цель  --  долбиться
полной  ясности.  Для  этого  я  готов всю ночь напролет, целую
неделю подряд задавать вопросы.  Тысячи  вопросов.  Федеральное
бюро    расследований   --   это   могучий   враг,   обладающий
неограниченной  властью  и  различными  привилегиями.  Никто  в
Америке  --  в  одиночку  или  коллективно  --  не  возьмется в
настоящее время за выполнение  задачи,  которую  я  добровольно
взял  на  себя,  и вы понимаете, что это не бахвальство, а лишь
констатация факта. Если сотрудник ФБР убил вашего сына,  никто,
кроме  меня,  не докажет его виновности. Поэтому выбор наиболее
подходящей процедуры  принадлежит  только  мне.  Можете  ли  вы
сказать теперь, мистер Фромм, что я зарываюсь?
     -- Нет,  --  ответил  адвокат.  -- Было бы нелепо отрицать
справедливость сказанного вами о  ФБР.  Как  только  мне  стало
известно, что никаких материалов о ФБР в квартире обнаружено не
было, я сделал сам собою напрашивающийся вывод и сказал мистеру
Элтхаузу,  что,  по  моему  мнению, возможность раскрытия этого
преступления  почти  исключена.  ФБР  неприкосновенно.   Гудвин
рассказал  миссис  Элтхауз,  что какой-то человек сообщил вам о
том, что убил ее сына сотрудник ФБР, и подкрепил это некоторыми
фактами. Я явился к вам, чтобы узнать фамилию этого человека  и
полученную  вами  информацию.  но  вы  правы,  выбор  процедуры
принадлежит вам. По-моему, это безнадежное дело, но я желаю вам
успеха и сожалею, что не могу помочь.
     Вульф отодвинул кресло и встал.
     -- Я тоже.  Если  наша  беседа  подслушивалась,  возможно,
кого-нибудь из вас обязательно будут беспокоить. В таком случае
прошу  известить  меня.  Мне  также  хотелось бы знать обо всех
фактах, связанных с этим делом, которые  станут  вам  известны,
какими  незначительными  бы  они вам ни казались. Независимо от
того, подслушивалась наша беседа или нет, мой дом находится под
наблюдением, и ФБР уже знает, что  я  занимаюсь  расследованием
убийства  Морриса  Элтхауза. Насколько мне известно, полиция не
знает этого, и я прошу вас ничего не рассказывать  полицейским,
чтобы  еще  более  не затруднить мою работу. Мистер Элтхауз, вы
все время молчали, не хотите ли что-нибудь сказать?
     -- Нет. -- Это было единственное слово Давида Элтхауза  за
весь вечер.
     -- В таком случае до свидания. -- Вульф покинул кабинет.
     Гости  вышли в вестибюль. Я остался в комнате. Джентльмены
могли сами  помочь  дамам  надеть  пальто  --  во  мне  они  не
нуждались.  Я  оказался  настолько  невоспитанным,  что даже не
подумал об удовольствии подать шубку мисс Хинклей, а потом было
уже слишком поздно, так как послышался шум открываемой парадной
двери. Я подождал, пока дверь захлопнется,  подошел  и  навесил
цепочку.
     Я  не слышал шума лифта и, решив поэтому, что Вульф ушел в
кухню, направился туда же, но его там не оказалось. Фрица  тоже
не было. Может быть, Вульф поднялся по лестнице пешком? Почему?
Или, может быть, он отправился вниз? Я решил, что это вероятнее
всего,  и,  спускаясь по лестнице, услышал его голос из комнаты
Фрица.
     Фриц мог бы жить наверху, но  он  предпочитает  подвал.  У
него  здесь просторное помещение, но за много лет оно оказалось
основательно загроможденным: столы, заваленные кипами журналов,
бюсты Эскофье  [Знаменитый  парижский  повар  и  ресторатор]  и
Брея-Саварена   [Французский  политический  деятель.  Известный
гурман. Автор книги об  изысканной  пище],  меню  в  рамках  на
стенах, пять стульев, огромная кровать, шкафы с книгами (у него
289  поваренных  книг),  голова  дикого  кабана,  убитого  им в
Вогезах,  телевизор  и  стереофонический   проигрыватель,   два
больших  шкафа с древней кухонной посудой (по его словам, одной
из кастрюль пользовался повар  Юлия  Цезаря)  и  тому  подобная
дребедень.
     Вульф расположился с бутылкой пива у стола. Фриц, сидевший
напротив него, поднялся, я придвинул себе стул, и он опять сел.
     -- Плохо, что на нашем лифте нельзя спускаться, -- заметил
я. -- Может быть, следовало бы его переоборудовать?
     Вульф допил пиво, поставил стакан и облизал губы.
     -- Я  хочу  все  знать  об  этих электронных мерзостях, --
заявил он. -- Здесь нас могут подслушивать?
     -- Не знаю. Я читал о приборе, с  помощью  которого  можно
подслушивать  разговоры  на  расстоянии  полумили,  но не знаю,
мешают ли этому такие препятствия, как стены и  полы.  Если  не
мешают,   то   людям   придется   разговаривать   жестами   или
переписываться.
     Вульф сердито посмотрел на  меня.  Не  чувствуя  за  собой
никакой вины, я ответил ему тем же.
     -- Отдаешь  ли  ты себе отчет в том, что никогда еще у нас
не  было  такой  острой  необходимости,  чтобы  нас  никто   не
подслушивал?
     -- Да, отдаю. Полностью.
     -- А шепот тоже можно подслушать?
     -- Пожалуй, нет.
     -- Тогда мы будем беседовать шепотом.
     -- Это помешает вам разговаривать в обычном для вас стиле.
Можно  сделать  иначе.  Фриц  включит  погромче телевизор, а мы
сядем поближе друг к другу и будем разговаривать без крика,  но
и не прибегая к шепоту.
     -- Но мы могли сделать так и в кабинете!
     -- Конечно.
     -- Какого же черта ты не сказал об этом раньше?
     -- Вы  волнуетесь.  Я  тоже.  Я  сам удивляюсь, как это не
пришло мне в голову раньше. Давайте попробуем поговорить здесь.
В  кабинете  мне  придется  наклоняться  над  вашим  письменным
столон.
     -- Фриц,  если  можно...  --  попросил Вульф. Фриц включил
телевизор, и скоро мы увидели на экране, как какая-то  женщина,
беседуя  с  мужчиной,  выражала  сожаление, что повстречалась с
ним.  Фриц  спросил,  достаточно  ли  громко,  я  попросил  еще
прибавить звук и пододвинул своп стул к Вульфу.
     -- Мы   должны   подготовиться   на  случай  возникновения
некоторых  чрезвычайных  обстоятельств.  Как,  по-твоему,  клуб
"Десять гурманов" еще существует?
     Я  пожал плечами. Нужно быть либо слабоумным, либо гением,
чтобы задать вопрос,  не  имеющий  абсолютно  никакой  связи  с
предыдущим разговором.
     -- Не  знаю.  Последний раз я слышал о них лет семь назад.
Вероятно, существуют. Я могу позвонить Льюису Хьюиту.
     -- Только не отсюда.
     -- Я могу позвонить по телефону-автомату. Сейчас?
     -- Да. Если он ответит, что клуб по-прежнему...  Или  нет.
Независимо  от того, что он скажет о "Десяти гурманах", спроси,
можно ли мне будет завтра утром приехать к нему  выяснить  один
срочный  частный  вопрос.  Если он пригласит меня на ленч, а он
так и сделает, дай согласие.
     -- Но он в течение всего года проживает в Лонг-Айленде!
     -- Знаю.
     -- И нам, вероятно, придется отделываться от филеров.
     -- В этом нет необходимости. Если ФБР зафиксирует,  что  я
ездил к нему, тем лучше.
     -- Тогда почему бы не позвонить ему отсюда?
     -- Я  не  хочу  предавать  гласности, что сам напросился к
нему, хотя не только не возражаю, но даже хочу, чтобы мой визит
к нему стал известен.
     -- Ну а если он завтра занят?
     -- В любой ближайший день.
     Я вышел.
     Шагая по Девятой авеню, я все время думал  о  том,  что  в
один   день  оказались  отброшенными  два  незыблемых  правила:
утренний  распорядок  дня  и  категорический   отказ   выходить
куда-либо из дому по делам. Почему?..
     Клуб   "Десять   гурманов"   состоял   из   десяти  весьма
обеспеченных людей,  добивавшихся,  как  они  сами  утверждали,
"идеала в еде и напитках". Семь лет назад ради достижения этого
идеала  они  встретились за трапезой в доме пароходного магната
Бенджамена Шрайвера, причем член клуба Льюис Хьюит  договорился
с  Вульфом,  что блюда им будет готовить Фриц. Естественно, что
мы с Вульфом тоже были в  числе  приглашенных,  и  сидевший  за
столом тип вместе с блинами с икрой и сметаной наелся мышьяка и
умер.  Вообще  это был тот ужин! На отношениях Вульфа с Льюисом
Хьюитом  это  не  отразилось.  Хьюит  имел  огромную  коллекцию
орхидей  в  своем  поместье  на  Лонг-Айленде,  был признателен
Вульфу  за   какую-то   специальную   услугу,   оказанную   ему
давным-давно, и раза два в год приезжал к нам ужинать.
     Прошло   некоторое  время,  прежде  чем  Хьюит  подошел  к
телефону -- он был не то в оранжерее, не то в  конюшне,  не  то
еще  где-то,  но,  во  всяком  случае, как он сказал, мой голос
доставил ему удовольствие. Как только я сообщил ему, что  Вульф
хотел бы нанести ему визит, он ответил, что будет рад разделить
с  ним  ленч,  и  добавил,  что  в связи с этим ему хотелось бы
задать Вульфу один вопрос.
     -- Боюсь, что вам  придется  действовать  через  меня,  --
ответил я. -- Я звоню из автомата. Вы уверены, что наш разговор
не подслушивается?
     -- Да что вы?! Я не вижу причин...
     -- Я  звоню  по  телефону-автомату,  так  как  наш телефон
прослушивается и мистер Вульф не желает предавать гласности то,
что наша  встреча  состоится  по  его  инициативе.  Поэтому  не
звоните  нам.  Возможно,  что  завтра  вас кто-нибудь навестит,
отрекомендуется репортером и начнет задавать всякие вопросы. На
этот случай, пожалуйста,  запомните,  что  вы  еще  на  прошлой
неделе пригласили нас на завтрашний ленч. Хорошо?
     -- Да,   конечно.   Но   боже   мой,   если   ваш  телефон
прослушивается... это же совершенно незаконно!
     -- Завтра мы  все  вам  расскажем.  Во  всяком  случае,  я
надеюсь.
     Он ответил, что будет с нетерпением ждать нас к полудню.
     В  кабинете  у нас есть телевизор и радио. Я полагал, что,
вернувшись, найду здесь Вульфа в  его  любимом  кресле,  причем
радиоприемник  будет  включен  на  полную  мощность.  Однако  в
кабинете никого не оказалось, и я спустился в подвал. Вульф все
еще был там.  Телевизор  продолжал  работать,  и  Фриц,  зевая,
смотрел   на  экран.  Вульф  сидел,  откинувшись  в  кресле,  с
закрытыми глазами, вытягивая губы. Он,  несомненно,  размышлял,
но  над  чем?  Я стоял и смотрел на него. Я никогда не прерываю
его манипулирования губами, но на этот  раз  мне  пришлось  изо
всех  сил  стиснуть  зубы,  чтобы  не  заговорить, так как я не
верил, что он думает о чем-то серьезном. Ведь  не  было  ничего
такого, что бы он мог высиживать. Прошли целые две минуты. Три.
Решив,  что  он просто практикуется или репетирует, я подошел к
стулу  и  громко  кашлянул.  Вульф  открыл  глаза,  замигал   и
выпрямился.
     -- Все в порядке, -- доложил я. -- Нас ждут в полдень, так
что придется выехать в десять тридцать.
     -- Ты  не поедешь, -- ответил он. -- Я уже позвонил Саулу.
Он придет в девять утра.
     -- Понимаю. Вы  хотите,  чтобы  я  оставался  дома  на  ют
случай, если Брегг пришлет сюда своих молодчиков на исповедь.
     -- Я хочу, чтобы ты разыскал Франка Оделла.
     -- Боже мой1 Это все, что вы придумали?
     -- Нет.  -- Он повернул голову. -- Чуть погромче, Фриц! --
Затем снова обернулся ко мне. -- Я вчера сказал, что ты  убедил
меня  в  том,  что  попытки  доказать, будто убийство совершено
агентами ФБР, окажутся тщетными. Беру свои  слова  обратно.  Мы
должны  создать  ситуацию,  при  которой  ни  одна из версий не
останется без проверки. Мы можем  или  доказать,  что  убийство
совершено  ФБР,  или доказать, что ФБР не причастно к убийству,
или не доказывать ни того, ни другого, пусть убийство останется
нерасследованным.  Мы  предпочитаем  вторую  версию,  и  именно
поэтому   ты   должен   отыскать   Оделла.   Если  нас  вынудят
остановиться  на  первом  предположении  или  на  третьем,   мы
встретимся  с  обстоятельствами,  при которых никогда не сможем
выполнить наши обязательства перед клиентом.
     -- У вас нет  никаких  обязательств,  кроме  обязательства
предпринять расследование и употребить на это все ваши усилия.
     -- Местоимения!
     -- Ладно, пусть будет "мы" и "наши".
     -- Так  лучше.  Вот  именно,  все  наши  усилия. Это самое
важное  обязательство  для  человека  с  чувством  собственного
достоинства,  а  мы  оба  обладаем  им  с  излишком.  Какие  бы
обстоятельства ни заставили нас принять то  или  иное  решение,
мистер  Брегг  должен  поверить, во всяком случае, заподозрить,
что Морриса Элтхауза убил один из сто людей.  Пока  я  не  могу
придумать  никакого  маневра,  который  привел  бы  к  атому. Я
пытался что-нибудь изобрести, ожидая твоего возвращения. Что ты
можешь предложить?
     -- Пока ничего. Он или верит в это, или не  верит.  Десять
против одного, что верит.
     -- Как  ты  думаешь,  о  чем  я хочу договориться завтра с
мистером Хьюитом? Пока что у меня пересохло в горле. Фриц!
     Молчание. Я обернулся. Сидя на стуле, Фриц крепко спал  и,
видимо,  храпел,  но  телевизор  заглушал его храп. Я предложил
перейти в кабинет и для  разнообразия  включить  музыку.  Вульф
согласился, мы разбудили Фрица, поблагодарили за гостеприимство
и  пожелали  спокойной  ночи.  По  дороге  в  кабинет я взял из
холодильника пиво для Вульфа и молоко для себя. Когда я  вошел,
он  уже включил радио и сидел за своим столом. Так как разговор
должен был быть длительным, я передвинул желтое кресло  поближе
к нему. Он налил себе пива, я сделал глоток молока и сказал:
     -- Я забыл спросить Хьюита относительно "Десяти гурманов".
Вы все  равно  повидаетесь  с ним завтра и спросите сами. Итак,
какова программа действий?
     Было далеко за полночь, когда Вульф направился к лифту,  а
я  -- за простынями, одеялом и подушками, чтобы провести вторую
ночь на кушетке в кабинете.

     8

     В телефонной книге было больше сотни Оделлов и  ни  одного
Фрэнка.  Установив  это  около  десяти  часов утра в пятницу, я
сидел за своим столом, размышляя, что же предпринять? Это  была
не такая уж проблема, чтобы обращаться с ней к Вульфу, да и все
равно его не было.
     Саул  Пензер  пришел  к  девяти  часам. В девять тридцать,
вместо  того  чтобы  отправиться  наверх  в  оранжерею,   Вульф
спустился вниз, надел свое самое теплое пальто и бобровую шапку
и,  последовав  за Саулом на улицу, сел в машину марки "герон".
Он, конечно,  знал,  что  если  включить  отопление  на  полную
мощность,  в  машине будет жарко, как в печке, но все же оделся
потеплее, так как не верил никаким  механизмам  более  сложным,
чем  тачка.  Даже  если  бы  я  управлял машиной, он, наверное,
опасался бы, что может оказаться в каких-нибудь диких  джунглях
Лонг-Айленда.
     Пришлось  напрячь  силу  воли,  чтобы  сосредоточиться  на
Фрэнке Оделле, беседа  с  которым  могла  быть  лишь  ударом  в
темноте,  совершаемым  по  приказу Вульфа исключительно потому,
что он набрал второе из  трех  предположений.  Я  предпочел  бы
думать  о  Лонг-Айленде. Хотя я знал умение Вульфа использовать
все возможности для достижения цели.  но  еще  никогда  мне  не
приходилось   видеть,   чтобы   он   выдумывал  что-либо  более
хитроумное, чем  план,  для  проведения  в  жизнь  которого  он
собирался  привлечь  Льюиса Хьюита. Поэтому я и хотел быть там.
Гений хорош в качестве свечи зажигания, дающей искру, но кто-то
должен проверить, не течет ли радиатор и в порядке  ли  резина.
Если  бы  не  Саул Пензер, я бы настоял на том, чтобы поехать с
ним. Но Вульф приказал ехать  Саулу,  и  Саул  --  единственный
человек,  которому  я,  не  задумываясь,  доверил бы свои дела,
случись мне сломать ногу.
     Я заставил себя вернуться мыслями к Фрэнку  Оделлу.  Проще
всего было бы позвонить в отдел амнистий и узнать, нет ли его в
списках  досрочно  освобожденных.  Но,  конечно,  не  по нашему
телефону. Если в ФБР пронюхают, что мы тратим время и деньги на
Оделла, о котором нам рассказал Квайл, они сразу сообразят, что
это неспроста и мы считаем, что он замешан в убийстве Элтхауза,
а этого нельзя было допустить ни в коем случае.
     Я решил действовать наверняка. Если какой-нибудь сотрудник
ФБР сочтет, что я преувеличиваю возможности его учреждения, это
будет означать, что он очень многого не знает. Я тоже не  много
знаю о ФБР, но кое-что слыхал...
     Я  заглянул  в  кухню,  сказал  Фрицу, что ухожу, оделся и
вышел на улицу.  Пешком  дошел  до  гаража  на  Десятой  авеню,
попросил  разрешения Тома Халлорана воспользоваться телефоном и
набрал номер Лона Коэна в редакции "Газетт". Лон был  осторожен
и  не  расспрашивал  меня  о том, ккак продвигаются наши дела с
миссис  Бранер  и  ФБР.  Он  спросил  только,   может   ли   он
рассчитывать на бутылку коньяка.
     -- Пришлю  тебе  бутылочку,  --  ответил  я, -- если ты ее
заработаешь. Можешь приступить немедленно.  Года  полтора  один
человек по имени Фрэнк Оделл был осужден за мошенничество. Если
он  вел  себя  хорошо,  ему,  возможно,  сократили  срок  и  он
находится на свободе.
     Далее   я    сказал    Коэну,    что    стал    заниматься
благотворительностью  и  поэтому  хочу  поскорее найти Оделла и
помочь ему.
     -- Можешь застать меня, н чем скорее, тем лучше, по  этому
телефону.  --  Я  сообщил  ему  номер.  -- Видишь ли, я держу в
секрете   свою   благотворительную   деятельность,   так   что,
пожалуйста, помалкивай об этом...
     Лон  заметил, что неплохо, если бы я занимался помощью ему
самому, когда он проигрывает в покер, но я ответил, что в  этом
случае пусть он играет лучше в подкидного дурака.
     Он  сказал, что ему достаточно одного часа, и я отправился
бродить по гаражу, разглядывая автомобили. Вульф покупает новую
машину каждый год, думая, что тем самым  уменьшает  возможность
несчастных  случаев,  чего  в  действительности  не происходит.
Выбор  новых  машин  он  предоставляет  мне.   Меня   соблазнил
"роллс-ройс",  но это был бы срам -- выбрасывать его через год.
В тот день в гараже я  не  увидел  ничего,  на  что  стояло  бы
сменить  наш  "герон".  Мы  с  Томом  обсуждали приборную доску
"линкольна" 1965 года, когда раздался  телефонный  звонок.  Это
был Лон. Он уже все разузнал. Фрэнк Оделл досрочно освобожден в
августе,  живет  в  доме номер 2553 по авеню Ламонт в Бронксе и
работает  в  отделении  Дрискольского   а