деятельность тем же человеком или теми же
людьми, что и  Вукчич,  и второе - она вела с Вукчичем двойную игру, работая
на коммунистов, принимала участие в  организации  его убийства,  а затем для
нее  здесь стало слишком опасно.  Достаточно ли оснований, чтобы  задать вам
вопрос: когда вы ее видели и последний раз?
     - Мой ответ  не  очень поможет. Четыре  дня  назад,  в этой  комнате, в
понедельник вечером, около половины седьмого. Она была здесь не более десяти
минут. Она и слова не сказала о своем намерении исчезнуть или  о причине для
такого  намерения.  Из  представленных  вами  двух  предположений я  советую
отбросить  второе, но это не обязательно оставит только  первое;  есть еще и
другие.
     - Почему отбросить второе?
     Вулф поднял голову:
     - Мистер Шталь. Миазмы недоверия, отравляющие воздух, которым мы дышим,
распространились так  широко,  что  заставили  вас  совершить  бессмысленный
поступок - пойти и осмотреть  мою Южную комнату.  Я бы  хотел предложить вам
уйти, но не могу позволить себе этот жест, потому что я дубина. Я охочусь за
убийцей  Марко Вукчича уже восемь дней и барахтаюсь  в  болоте, поэтому если
есть хоть какой-то шанс, что вы можете протянуть мне соломинку, я хочу этого
и поэтому расскажу вам все,  что знаю, о причастности миссис Бриттон к этому
делу.
     Он так и  сделал и не стал возражать, когда Шталь вынул записную книжку
и начал что-то записывать. Под конец он сказал:
     - Вы спрашивали, почему я  советовал вам отбросить второе предположение
- вот вам  мой  ответ. Вы можете сделать скидку на то,  что вам диктует ваша
предусмотрительность. А теперь я бы очень оценил соломинку. С вашими правами
и возможностями у  вас наверняка найдется хотя бы одна,  чтобы  протянуть ее
мне.
     Я никогда еще не видел и не слышал, чтобы он унижался, даже несмотря на
напряжение,  в котором он находился. Шталь, по-видимому, тоже. Он улыбнулся,
и мне захотелось ему врезать. Он взглянул на ручные часы и поднялся. Он даже
не дал себе труда сказать, что опаздывает на встречу.
     - Это что-то новое, - заявил он, - Ниро Вулф, цепляющийся за соломинку.
Мы подумаем об этом. Если вы услышите что-то  от вашей  дочери или о ней, мы
бы очень оценили, если бы вы поставили нас в известность.
     Проводив его, я вернулся в кабинет и сказал Вулфу:
     -  Иногда  хочется,  чтобы  я  не был  обучен  хорошим манерам. С каким
удовольствием я бы спустил с крыльца этого осла.
     - Оставь это, - проворчал он. - Мы должны ее найти.
     Но  мы  не  нашли.  Хотя  пытались.  Это  верно,  что  Шталь  и  Кремер
превосходили  нас  в  отношении прав  и  возможностей, но  Фред Даркин умеет
копать, Орри  Кэтер - настоящий молодец, Сол  Пензер  - лучший оперативник к
северу от экватора, а  я - хорошая ищейка. Следующие шесть дней  мы пытались
найти хоть какой-нибудь ее след, но  с  таким  же успехом могли оставаться в
моей  комнате  и играть  в  пинокль.  Ни  проблеска.  Именно  тогда  Вулф  и
названивал в  Лондон, Париж и Бари. Я думал, что  он  просто  барахтается  в
болоте, и до сих пор думаю, что он делал все наугад, но должен признать, что
именно  Хичкок  из  Лондона  и Боден из  Парижа в конце концов навели его на
Телезио  в  Бари; без помощи Телезио  мы  все еще  искали  бы Карлу и убийцу
Марко. Во вторник после посещения Шталя уже звонил в Бари. И если бы не счет
на сорок зеленых, то никогда бы он не дождался звонков от Телезио.
     Их было три. Первый раздался в четверг вечером, когда  я  отсутствовал,
обрабатывая  версию,  которая, по мнению Фреда, могла куда-то вывести. Когда
незадолго до обеда я вернулся, Вулф раздраженно сказал:
     - Собери их вечером - будут новые инструкции.
     - Да, сэр. - Я подошел к своему столу сел и обернулся к нему:
     - А что для меня?
     -  Посмотрим.  -  Он  смотрел сердито. - Думаю,  ты  должен знать.  Мне
звонили  из Бари.  Сейчас  в Италии ночь.  Миссис Бриттон приехала в  Бари в
полдень и  через  несколько часов уехала  на небольшом судне, чтобы пересечь
Адриатическое море.
     Я вытаращил глаза.
     - Какого черта ее понесло в Италию?
     - Не знаю.  Мой  информатор, возможно,  знает,  но  считает необходимым
соблюдать осторожность в разговорах  по  телефону. Я принял к сведению,  что
она там. На данный момент сохрани эту информацию для себя.
     - Сол разнюхает. Он узнает.
     - Оставь его. Он  не узнает, где она, а если и узнает, неважно. Кто  из
вас более надежен, Сол или ты?
     - Я думаю, Сол. Мне приходится себя постоянно контролировать.
     -  Да. Что  касается мистера  Кремера и мистера  Шталя, мы ничего им не
сообщаем. Если они продолжат ее поиски, то смогут найти еще что-нибудь. - Он
вздохнул, отодвинулся назад и закрыл глаза,  по-видимому,  для  того,  чтобы
составить программу помощи.
     Итак, первый звонок от  Телезио не приостановил  оперативные действия и
лишь  смог  повлиять на стратегию. Все  изменилось после  второго звонка. Он
раздался  в  половине  третьего  ночи в  понедельник.  Конечно, в  Бари  это
половина  девятого утра,  но я был не в состоянии осуществить  этот подсчет,
когда  вдруг проснулся  и  осознал, что  это не сон и  телефон действительно
звонит. Я скатился с постели  и схватил трубку. Когда услышал, что звонят из
Бари, Италия, мистеру Ниро  Вулфу, я  попросил телефонистку подождать, зажег
свет и отключил сигнализацию, которая начинала трезвонить, если ночью кто-то
попытается  приблизиться меньше чем на десять футов  к двери комнаты  Вулфа,
затем спустился на этаж и постучал. Услышав его голос, я открыл дверь, вошел
и  включил  свет. Он  выглядел  очень величественно, лежа под  электрическим
одеялом и щурясь на меня.
     - Ну, - спросил он.
     - Звонок из Италии. Соберитесь с мыслями.
     Он  не допускает возможности, что ему  придется говорить  по  телефону,
будучи  в  постели, поэтому  единственный аппарат в  его  комнате  стоит  на
столике у окна. Я  подошел и включил его. Он откинул одеяло, сделал корпусом
ряд движений, встал, передвинулся босиком к столу и взял трубку. Даже в этих
обстоятельствах  я  был  поражен  размером его  пижамы.  Я  стоял  и  слушал
тарабарщину, в которой ничего  не понимал, но это длилось недолго. Ему  даже
не  пришлось раскошеливаться, потому  что и трех  минут  не  прошло, как  он
положил  трубку,  посмотрел на  меня  с  неприязнью,  прошлепал  к  постели,
опустился  на  край  и  произнес  несколько  слов,  которые  я  не  смог  бы
воспроизвести.
     - Это был  синьор Телезио. Он так  осторожен, что понять его нельзя. Он
сказал, что у него для меня новости, это ясно, но  он настаивал  зашифровать
их.  Вот  его слова:  "Человек, которого вы  ищете, находится в окрестностях
горы". Он не стал ничего объяснять, а давить на него было бы неосторожно.
     Я сказал:
     - Никогда не видел,  чтобы  вы так долго и  с  таким трудом разыскивали
человека, как убийцу Марко. Он знает об этом?
     - Да.
     - Тогда весь вопрос в том, какая это гора.
     - Можно  смело предположить,  что  это  Лофхен -  Черная гора, по имени
которой получила название Черногория.
     - Этот Телезио заслуживает доверия?
     - Да.
     - Тогда нет проблем. Убийца Марко находится в Черногории. Спасибо.
     Вулф  положил ноги на  кровать, засунул их под одеяло и вытянулся, если
так можно сказать о человеке с такими габаритами. Он натянул одеяло в желтом
пододеяльнике  до  подбородка, повернулся на  бок и, приказав  мне выключить
свет, закрыл глаза.
     Похоже, что он заснул, пока я поднимался наверх.
     Эти четыре дня были  самыми худшими за все последнее  время.  Хоть я  и
знал, что Вулф упрям, как стадо онагров, но в этот раз он побил все рекорды.
Он  чертовски  хорошо знал, что объект ускользнул от него,  что он полностью
побежден  и единственно разумным  было  бы передать дело Кремеру  и Шталю  с
тайной надеждой, что оно  заинтересует ЦРУ,  и если вдруг  у них объявится в
тех  краях турист,  любующийся  пейзажем,  они  сочтут  возможным  дать  ему
соответствующее  задание.  Более  того,  существовало,  по крайней мере, два
особо  важных лица  в Вашингтоне, причем  один из  них  в Госдепартаменте, к
которым Вулф мог обратиться с просьбой. Но нет. Не для этого упрямца.  Когда
-  кажется,  это было  в  среду вечером  -  я  представил  ему  соображения,
перечисленные  выше, он  их  все  отверг  по следующим  причинам. Во-первых,
Кремер  и  Шталь  решат, что он  все  выдумал,  если  он  не назовет  своего
осведомителя из Бари, а этого он не может сделать. Во-вторых, они непременно
схватят миссис  Бриттон, если она вернется в  Нью-Йорк и предъявят  ей такое
обвинение,  что  она  полностью в  нем  увязнет.  И  в-третьих,  ни  полиция
Нью-Йорка, ни ФБР  не могут добраться до  Югославии,  а  ЦРУ  заинтересуется
делом только в том случае, если  это будет связано с их планами и проектами,
что чрезвычайно нежелательно.
     Между тем - и это производило жалкое впечатление - он продолжал платить
Солу, Фреду  и  Орри,  регулярно давал им инструкции и читал их отчеты, а  я
должен  был  участвовать  в   этом  цирке.  Не  думаю,  чтобы  Фред  и  Орри
догадывались, что их водят  за нос, но  Сол сообразил,  и  Вулф понял это. В
четверг   утром   Вулф   сказал,   что   Солу   не  обязательно  докладывать
непосредственно ему, а отчет могу взять я и передать ему.
     -  Нет,  сэр,  -  твердо сказал я.  -  Я  сначала  уволюсь. Я  согласен
выполнять  свою  роль в этом  проклятом фарсе,  если вы настаиваете, но я не
собираюсь убеждать Сола Пензера в том, что я слабоумный. Он и так знает.
     Не  знаю,  сколько бы это  могло продолжаться.  Рано  или поздно  Вулфу
пришлось бы  прервать эту  деятельность,  и я  предпочитаю  думать, что  это
случилось бы рано. Стало заметно, что  он не выдерживает  напряжения; пример
тому  -  сцена в  кабинете на  следующее  утро, в  пятницу, о которой и  уже
рассказывал.  Что  касается  меня,  я старался его не  раздражать. Я  просто
предоставил ему возможность освободиться от этого  дела, сообщив, что письмо
Картрайта из Консолидейтед Продактс требует немедленного ответа, и напомнил,
что однажды Картрайт  заплатил  за  вексель двенадцать кусков  и не  пикнул;
сцена, когда  он сгреб  бумаги со стола  и закинул все  в корзину, выглядела
многообещающе. Я  как раз решал вопрос,  что  делать дальше,  когда зазвонил
телефон.  Я с удовольствием поступил бы с  ним  так  же, как Вулф с  почтой,
однако  пересилил  себя и взял  трубку.  Женский  голос спросил, приму ли  я
неоплаченный звонок из Бари,  Италия, для мистера Ниро Вулфа, я согласился и
позвал Вулфа. Он снял трубку.
     На этот  раз разговор был еще короче, чем  в то воскресенье ночью. Я не
умею разделять итальянский  на отдельные слова, но,  насколько понимаю, Вулф
не произнес и пятидесяти. По его тону я понял, что новости опять неприятные,
и выражение его лица,  когда он повесил  трубку,  подтверждало это. Он  сжал
губы, свирепо глядя на телефон, потом перевел взгляд на меня.
     - Она мертва, - мрачно сказал он.
     Его всегда раздражало, когда я говорил таким образом. Он просверлил мне
дырку в голове, требуя, чтобы при сообщении информации, я использовал четкие
формулировки, в особенности при описании людей или  предметов. Но, поскольку
звонок был из Бари, а в той части света находилась только  одна интересующая
нас женщина, я не стал возникать.
     - Где, - спросил я, - в Бари?
     - Нет, в Черногории. Оттуда сообщили.
     - Кто или что убило ее?
     -  Он  сказал,  что  ничего не  знает,  кроме  того,  что  смерть  была
насильственной. Он не сказал, что  ее  убили, но,  конечно, это  так.  Может
быть, ты сомневаешься?
     - Может быть, но не сомневаюсь. Что еще?
     - Ничего. Просто факт, и больше ничего. А если бы  я и вытащил из  него
еще что-нибудь, на что мне все это, если я сижу здесь?
     Он посмотрел на свои ноги, затем перевел взгляд  на правый  подлокотник
кресла, потом на левый, как будто хотел убедиться, что действительно  сидит.
Вдруг,  резко отодвинув  кресло,  встал. Он  подошел  к телевизору,  постоял
немного,  глядя на экран, затем повернулся и передвинулся к самому крупному,
не считая его самого, в кабинете предмету - тридцатишестидюймовому глобусу -
крутанул его, остановил и на  одну-две минуты  погрузился в изучение.  Потом
повернулся, подошел  к своему столу, взял книгу, которую дочитал до середины
- "Но  мы родились свободными" Элмера  Дэвиса, - подошел к  книжному шкафу и
поставил ее между двумя другими. Обернулся ко мне и спросил:
     - Сколько у нас на счету в банке?
     - Чуть больше  двадцати шести тысяч после уплаты недельных  чеков. Чеки
вы выбросили в корзину.
     - А что в сейфе?
     - Сто девяносто четыре доллара и двенадцать центов мелочью и на крайний
случай резервные тридцать восемь сотен.
     - Сколько времени идет поезд до Вашингтона?
     - От трех часов двадцати пяти минут до четырех часов пятнадцати минут в
зависимости от поезда.
     Он недовольно поморщился:
     - А самолет?
     - От шестидесяти до ста минут в зависимости от направления ветра.
     - Самолеты летают часто?
     - Каждые тридцать минут.
     Он взглянул на стенные часы.
     - Можем мы попасть на тот, что улетает в полдень?
     Я поднял голову:
     - Вы сказали "мы"?
     - Да. Нужно быстро получить паспорта - ты должен съездить за ними.
     - Куда нам нужны паспорта?
     - В Англию и в Италию
     - Когда мы уезжаем?
     - Как только получим паспорта. Лучше вечером. Можем попасть на самолет,
который улетает в Вашингтон в полдень?
     -  Погодите,  -  сказал  я.  Можно  рехнуться,  наблюдая,  как   статуя
неожиданно превращается в динамо-машину. - Это необходимо?
     - Нет.
     - Сколько раз вы мне  говорили, что  не надо действовать  под  влиянием
порыва. Почему вы не сядете и не сосчитаете до тысячи?
     -  Это  не порыв.  Мы должны были  уехать намного  раньше,  как  только
узнали, что  она там. Теперь этого  требуют обстоятельства. К черту все; так
можем мы попасть на этот самолет?
     - Нет. Ничего не поделаешь. Одному Богу известно, что вы  будете есть в
течение  недели  или, может  быть,  года  -  а  Фриц  готовит к  ужину  мусс
"покахонтас" из молок  макрели, и если вы его не съедите, то потом выместите
злость  на  мне.  Пока  я  позвоню  в  аэропорт  и  достану  из  сейфа  ваше
свидетельство  о натурализации и  свое свидетельство о  рождении, вы  можете
пойти и помочь Фрицу, раз уж у нас такая сумасшедшая спешка.
     Он хотел что-то сказать, но передумал, повернулся и пошел в кухню.

4

     Мы  вернулись домой в  девять  часов  вечера.  У  нас  были  не  только
паспорта, но и билеты на самолет, улетающий из  Айдлуайлда в Лондон  в  пять
часов пополудни следующего дня, в субботу.
     Вулф вел себя не так, как подобает  мужчине. Я надеялся, что раз уж  он
решил пересечь  океан  и  добрую часть континента, то с  нелюбовью к машинам
покончено,  и  расслабился,  однако  видимых  изменений  в  его  реакциях не
произошло. В такси  он сидел на краешке сиденья,  вцепившись в  ремень,  а в
самолете все его мускулы были  напряжены. По-видимому, это сидело в  нем так
глубоко, что помочь ему мог бы только психоанализ, а на это не было времени.
На эту процедуру ушло бы, пожалуй, не двадцать часов, а двадцать лет.
     В   Вашингтоне   все   было   просто.   "Особо   важная   персона"   из
Госдепартамента,  которую мы прождали  всего  десять минут поначалу пыталась
объяснить,  что  вмешательство в дела паспортного отдела на  высоком  уровне
неблагоразумно, но Вулф прервал его, и совсем не так дипломатично, как можно
было  бы  ожидать в  таком  учреждении.  Вулф  заявил,  что он  просит не  о
вмешательстве, а только о  том, чтобы ускорить дело; обратился он за помощью
в  Вашингтон  только  потому,  что  крайняя  необходимость профессионального
характера   требует  его   присутствия  в  Лондоне  в  кратчайший  срок.  Он
предполагал,  что может рассчитывать  на  выражение  благодарности за  некие
оказанные  услуги  и изъявление  готовности  ответить  взаимностью на  столь
скромную  и невинную просьбу. Так  и вышло, но все равно формальности отняли
какое-то время.
     Всю субботу  мы  провозились с делами. Неизвестно  было, на  сколько мы
уезжаем. Мы могли вернуться через несколько  дней, но  Вулф считал, что надо
рассчитывать  на неопределенный срок,  поэтому дел у  меня было невпроворот.
Фреду и Орри были заплачено, а Солу предписано находиться в кабинете и спать
в Южной комнате. Натаниэль Паркер, наш адвокат,  был уполномочен подписывать
чеки, а Фриц  - присматривать  за "Рустерманом".  Теодору  выдали целую кучу
ненужных  инструкций  по  поводу  орхидей.  Помощник  управляющего  в  отеле
"Черчилль" должен был  оплатить наличными  чек на  десять  тысяч  десятками,
двадцатками и сотнями,  и я  потратил добрый час на то,  чтобы  их аккуратно
уложить в пояс, который купил в магазине Аберкромби.
     Единственная  за  целый день  ссора произошла в последнюю минуту, когда
Вулф стоял в  кабинете в пальто  и  шляпе, а я  открыл  ящик  своего стола и
вытащил "марли" 32-го калибра и две коробки с патронами.
     - Ты это не возьмешь, - заявил он.
     - Естественно, возьму. - Я сунул  пистолет в плечевую кобуру, а коробки
- в карман. - Разрешение у меня в бумажнике.
     - Нет. Из-за него могут быть неприятности на таможне. Ты сможешь купить
пистолет в Бари. Вынь его.
     Это приказ, и он был начальником.
     - О'кей, - сказал я, вынул пистолет и положил  его в ящик. Затем уселся
на  стул.  - Я не еду. Как вам  известно, я уже много лет взял за правило не
выходить на дело, связанное с убийством, без пистолета,  а  это супердело. Я
не собираюсь гоняться за убийцей вокруг  Черной горы  на чужой земле, имея в
качестве  оружия  лишь  отвратительный  пистолет  местного  производства,  о
котором я ничего не знаю.
     - Вздор. - Он посмотрел на часы. - Пора ехать.
     - Езжайте.
     Молчание. Я положил ногу на ногу. Он сдался:
     - Очень хорошо. Если бы  я так не зависел от тебя, я бы сделал это сам.
Идем.
     Я снова взял "марли", положил его, куда надо, и мы вышли. Фриц и Теодор
проводили нас на улицу, где  уже за рулем "седана" сидел Сол.  Вещи лежали в
багажнике  и  все  заднее  сиденье  было  в  распоряжении  Вулфа.  Глядя  на
физиономии Фрица  и Теодора, можно  было подумать,  что мы уезжаем на фронт;
они на самом деле ничего не знали. Только Сол и Паркер были в курсе дела.
     В  Айдлуайлде мы без помех преодолели формальности и вошли в самолет. Я
подумал, что Вулфу не повредит  небольшая  доза юмора,  чтобы отвлечь его от
ужасов перелета, и пересказал ему забавную фразу, произнесенную кем-то сзади
нас, когда мы поднимались по трапу.
     - Боже мой, - произнес голос, - они содрали с меня тридцать долларов за
лишний вес багажа, а посмотрите только на этого типа.
     Видя, что это не произвело желаемого эффекта,  я пристегнулся и оставил
его наедине со своими страданиями.
     Я признаю, что он старался их не показывать. Первую пару часов я вообще
не  видел  его  лица, потому  что  он  сидел,  уставившись в окно на морской
горизонт или  на облака. Мы  попросили, чтобы нам подали еду на подносах, он
нормально управился  с  фрикасе  и  салатом  с  приправами, без  капризов  и
выкрутас. Потом я принес ему две бутылки пива, он вежливо меня поблагодарил,
и это было поступком,  если учесть, что, с его точки  зрения, все движущиеся
части любой машины подвержены непредсказуемым прихотям и если  дурь овладеет
вдруг нашим самолетом, мы плюхнемся глухой ночью в пучину Атлантики. На этой
мысли я крепко заснул. Часы показывали половину третьего, когда я проснулся,
но было совсем  светло,  пахло  жареным беконом, а в моем  ухе звучал  голос
Вулфа:
     -  Я хочу есть. Мы летим,  опережая  время, и через час  уже  будем  на
месте.
     - Вы спали?
     - Немного. Я хочу завтракать.
     Он  съел  четыре яйца, десять лом