олько виски осталось в ящике?
     -- Нет. Мистер Браунинг делает это сам.
     -- А я думал, что секретарши должны проверять все.
     -- Ну... мало ли, что вы думали.
     -- Вы знакомы с Деннисом Коупсом?
     -- Конечно.
     -- Два человека полагают, что  бомбу подложил он, чтобы убрать  Кеннета
Мира, --  он  сам, по их словам,  метит на его место.  Если так, то у него и
впрямь были основания думать, что Кеннет Мир имеет обыкновение лазить в ящик
каждый день. Как по-вашему, почему он мог так думать?
     -- Нет. Я вообще не имею понятия о том, что он думает.
     --  Один  человек  считает,  что  Кеннет  Мир  подложил   бомбу,  чтобы
расправиться с Браунингом в  отместку за то,  что вы с ним спите. Об этом вы
понятие имеете?
     -- Да. Это полный бред.
     -- А  вот один мой знакомый репортер с вами не согласился бы.  Конечно,
по  большому  счету,  здесь  подразумеваются целых  три вопроса,  а не один.
Первый -- состояли ли вы в  интимных отношениях с Браунингом? Второй -- знал
ли об этом Кеннет Мир? И третий -- он ли подложил бомбу? Или это тоже полный
бред?
     Не  могу  сказать,  чтобы  она  хоть  как-то  отреагировала.  Щечки  не
зарделись, глаза не загорелись. Она ответила ровно и бесстрастно:
     --  Полиция  меня уже обо  всем  этом  расспрашивала.  Мои отношения  с
мистером Браунингом --  это только наше с ним дело. Безусловно  --  не ваше.
Да, женщины спят с мужчинами, поэтому нет ничего абсурдного в предположении,
что  мы  с  мистером  Браунингом можем состоять  в  интимных  отношениях, но
подозревать Кеннета  Мира  в  покушении  на мистера  Браунинга -- это полный
бред!  Кеннет Мир  мечтает  сделать  карьеру. Ему  кажется, что  он способен
пробиться  на  самый  верх,  а  кроме  мистера  Браунинга,  ему  не на  кого
рассчитывать.
     -- Но ведь есть еще  вы. Что, если вы для него важнее карьеры?  Это уже
мое дело,  мисс Лугос.  Нет ничего бредового  в  предположении,  что  любовь
мужчины к  женщине  может отодвигать  на задний  план все  прочие помыслы  и
стремления. Такое не раз уже случалось.
     -- Кеннет Мир  не из таких людей.  Вы его не знаете,  а  вот я  отлично
знаю. Сколько времени это еще продлится?
     -- Не знаю. Это зависит от нескольких  причин. Но в  любом случае -- не
так долго, как  с  мистером Вулфом. Он любит задавать вопросы, которые  кому
угодно  покажутся совершенно абсурдными и даже  праздными, а  я  предпочитаю
сразу брать  быка за рога. Например, когда  мистер  Вулф  спросил  вас в тот
вечер, не думаете ли вы, что человек, подложивший бомбу, сидит сейчас в этой
комнате, вы сказали, что ровным счетом  ничего не знаете.  Абсолютно ничего.
Немудрено --  что еще вы могли сказать при них. А как бы ответили сейчас? Не
для протокола, разумеется.
     -- Я бы повторила то же самое. Я ровным счетом ничего об этом  не знаю.
Извините, мистер  Гудвин,  я... я устала.  Я бы  выпила  немного...  немного
виски.
     -- Пожалуйста. Скотч, бурбон, водка, ирландское виски. Вода, сода, лед.
     -- Просто виски. Любое -- пусть бурбон. Не имеет значения.
     Мне не  показалась,  что она и вправду устала. Пальцы  на  обеих руках,
покоившихся на коленях, поочередно сжимались и разжимались. Она явно была не
в своей  тарелке.  Нервничала  или боялась.  На  кухне,  прихватив бутылочку
бурбона  -- не "Тен майл-крик",  -- и  налив  в  графин  воды,  я  попытался
поискать причину --  было ли  дело  только  в том, что ей пришлось обсуждать
столь интимные вопросы с простым помощником частного  сыщика, или в чем-либо
другом. Я уже успел поставить  поднос с напитками на маленький  столик возле
ее кресла  и вернуться  к своему столу, но  так и не пришел  к определенному
выводу. Плеснув себе немного виски, Хелен Лугос осушила стакан в три глотка,
состроила  гримаску,  пару  раз  сглотнула, потом налила  себе воды и залпом
выпила.
     -- Я  же говорила  вам...  --  Она  поперхнулась, откашлялась  и начала
снова. -- Я же говорила вам, что пью мало...
     Я кивнул.
     -- Могу принести вам молока, но оно считается противоядием по отношению
к виски.
     -- Нет, благодарю вас. -- Она еще раз сглотнула.
     -- О'кей. Значит, вы не знаете, кто подложил бомбу в этот ящик?
     -- Да, не знаю.
     Я вытащил блокнот и ручку.
     --  Теперь,  поскольку микрофоны  в этой  комнате  не  установлены, мне
придется делать  кое-какие записи. Я должен знать, причем  поминутно, как вы
провели тот самый вторник, двадцатого мая. Завтра исполнится четыре недели с
того дня,  но вспомнить все подробности вам будет несложно, ведь полиция уже
наверняка  дотошно  расспрашивала  вас  про  это.  Все  посетители Браунинга
проходят через вашу комнату, поэтому нам придется прогнать весь день начиная
с вашего прихода. С десяти утра?
     -- В его комнату ведет еще одна дверь.
     -- Но пользуются ею не слишком часто? Кроме него.
     --  Не слишком, но  иногда такое случается. Я не собираюсь отвечать  на
эти вопросы. И мне не кажется, что вы имеете право принуждать меня.
     -- Права  принуждать  я,  конечно, не  имею. Но  мистер  Вулф не сможет
выполнить работу, порученную ему миссис Оделл, если не получит ответы на ряд
ключевых вопросов, а это, несомненно, один из таких вопросов. Кстати говоря,
в беседе с репортером  Кеннет Мир присовокупил,  что тот,  кто хочет узнать,
кто именно и зачем подложил  бомбу, должен сосредоточить все усилия на Хелен
Лугос. Почему он это сказал?
     -- Я вам  не верю. -- Она пристально  смотрела на меня. --  Я  не  могу
поверить, что он такое сказал.
     -- Лучше поверьте. Это факт, мисс Лугос.
     -- Репортеру?
     -- Да. Фамилию я вам называть не стану, но, если потребуется, готов вас
с ним свести, и он  сам подтвердит. Для Мира он был не посторонний. Они пели
в одном церковном хоре. Но когда он попытался покопать глубже, Мир замолчал.
Однако вернемся к моему первому вопросу. Вы пришли на работу в десять часов?
     Она ответила, что нет -- в девять тридцать.
     Даже  с  моим мелким почерком  и умением стенографировать, запись нашей
беседы заняла больше четырех страничек моего блокнота.  По времени все вышло
идеально.  Было  ровно  семь тридцать, когда послышался  знакомый грохот,  а
несколько мгновений спустя в кабинет вошел Фриц и потянулся к дверной ручке.
Так уж у нас заведено: если в отсутствие Вулфа я сижу с кем-то в кабинете, а
ужин уже готов, то входит Фриц и закрывает  дверь в  прихожую. Этим мне дают
знать, что ужин подан, а также,  в случае если я  продолжаю беседу, защищают
сидящего в столовой и вкушающего трапезу Вулфа от постороннего шума.
     Но на сей раз беседу я мог не продолжать,  да мне и самому не хотелось.
Мне нужно было  в спокойной  обстановке  обмозговать парочку  ее  фраз и  не
терпелось попробовать утенка с грибами, канадским рисом и вином, пока он еще
не остыл. Это одно  из блюд, рецепт которого Вулф и  Фриц придумали вместе и
назвали "утенок по-американски" -- из-за канадского риса, должно быть. Лично
я его обожаю.
     Я сказал,  что она, должно быть,  уже устала.  Хелен ответила, что  да,
даже очень, и встала. Я ее поблагодарил, а потом, открывая перед ней входную
дверь и прощаясь, поблагодарил еще раз.
     Ясное дело, садясь за стол,  я не упомянул о ней ни единым словом. Вулф
уже произвел вскрытие утенка, следовательно, мои  слова расценивались бы как
попытка заговорить  о  деле  во  время  еды,  что недопустимо. Зато когда мы
перебрались  в  кабинет и Фриц принес кофе,  Вулф первый показал, что неделя
бесплодных усилий  действует на нервы даже ему, и спросил: "Ну?", прежде чем
я взял в руку свою чашечку.
     -- Нет, -- ответил я.
     -- Совсем ничего?
     -- Ничего, с  моей  точки зрения. Насчет вас -- не уверен.  Как всегда.
Вы, разумеется, хотите услышать все дословно?
     -- Да.
     И  я пересказал  ему всю нашу беседу слово  в слово, включая поминутный
отчет о том, как она провела вторник, двадцатого мая. Для этого мне пришлось
несколько раз  свериться с блокнотом.  Как  обычно, Вулф  просто  слушал, не
перебивая  и не  задавая  вопросов.  Он -- лучший слушатель из всех, кого  я
знаю. Когда  я закончил, кофейник и  наши чашечки  опустели, и  Фриц пришел,
чтобы забрать их. Я спрятал блокнот в ящик письменного стола.
     --  С моей точки зрения  -- ничего, --  сказал  я.  -- Конечно, мы и не
могли рассчитывать, что она разоткровенничается -- таких сейчас днем с огнем
не сыскать. Она что-то знает или подозревает, что может оказаться правдой, а
может  и нет, и может  или не  может нам помочь, но,  чтобы угадать, что это
такое,  нужно быть лучшим гадателем, чем я. Я не думаю, что бомбу  подложила
она. Она  не сидела на своем месте  в тот  миг, когда  бомба  взорвалась, --
чертовски  повезло, согласен, --  но,  по ее  словам, она часто отлучается в
комнату,  где хранятся  архивы,  и почти  всегда  --  когда  Браунинга  нет.
Впрочем, полицейские  это уже  давно проверили и перепроверили.  Разумеется,
бесполезно было  просить ее перечислить  семнадцать человек,  заходивших при
ней к Браунингу. Бомбу  не могли подложить в его  присутствии,  если  он  не
сделал это  сам, а войти к нему можно еще и через другую дверь. Что касается
того, кто мог войти к нему в его отсутствие, то ее, по ее словам, не было на
рабочем  месте в течение двух часов. Насчет ее доводов, почему Кеннет Мир не
желал бы смерти  Браунинга, бросьте монетку.  Вам  придется  лично проверить
Мира на детекторе лжи.
     Вулф хмыкнул.
     -- Мисс Веннер, а теперь еще и мисс Лугос.
     -- В том смысле, что мне  следовало  соблазнить  хотя бы одну  из  них?
Увольте меня.
     --  Пф!  Я ропщу на  твое  поведение только тебе в  лицо  и никогда  не
злобствую.  Ты же всегда пытаешься вывести меня из себя  преднамеренно, а не
по недосмотру. Значит, мисс Лугос не виновна?
     -- Ставлю десять против одного.
     -- А она знает виновного?
     -- Ставить не готов. Возможно, она думает, что знает. Или нет.
     --  Проклятье!  --  Он  встал и  прогромыхал  к  книжным полкам,  чтобы
отобрать очередную книгу.

        "Глава 12"
     Шесть  дней спустя, в  воскресенье двадцать  второго июня в полдень, мы
сидели в кабинете впятером и пялились друг на друга. Точнее, Сол, Фред, Орри
и я пялились на  Вулфа, а он смотрел на нас, поочередно обводя нас взглядом;
при этом двигались только его  глаза, а голова  оставалась неподвижной,  как
скала.
     -- Нет, -- отрезал он. -- Это нелепо. Смешно.  Абсурдно. И неприемлемо.
-- Он перевел  взгляд  на меня. -- Сколько мы всего затратили, включая  твои
расходы?
     Я закрыл глаза и открыл их секунд двадцать пять спустя.
     -- Скажем, три тысячи долларов. Немного больше.
     --  Вычтем  эту сумму из моих налоговых выплат.  Позвони миссис Оделл и
скажи, что я выхожу из игры. И выпиши ей чек на всю сумму полученного от нее
аванса.
     Фред и Орри переглянулись,  потом дружно повернули головы  и посмотрели
на  меня.  Солу, сидевшему в  красном  кожаном  кресле,  крутить головой  не
пришлось. Я же уставился на Вулфа, точнее -- на левый уголок его  рта, чтобы
попытаться определить, насколько плохи наши дела.
     А  случилось  за это  время  предостаточно.  В  среду  днем,  например,
разразились подряд аж  целых три грозы. Стихия  бушевала  целый день.  Джилл
Кэтер, жена Орри, пригрозила  уйти от  него  за  то,  что накануне он посмел
заявиться домой в пять утра, после того как сводил сотрудницу КВС в театр, а
потом угостил ужином,  хотя  Орри и объяснил, что все  это делается за  счет
клиента.  В  четверг  Вест-Сайдская  автострада на  выезде  из  Нью-Йорка  в
северном  направлении  была  весь день перекрыта из-за дорожных работ, из-за
чего не знавший этого Фред Даркин, который следил за другим сотрудником КВС,
упустил  его, а Фред терпеть не может упускать свою жертву; в пятницу Элейн,
старшая  дочь  Фреда, призналась, что курит марихуану. Сол Пензер провел два
дня и  одну ночь в  Монтаук-Пойнте, пытаясь найти  человека,  изготовлявшего
бомбы, но тщетно. Наконец,  в пятницу департамент труда возвестил о том, что
в  мае индекс потребительских цен вырос еще на три десятых процента. Словом,
занятная неделька выдалась.
     Лично  я  творил чудеса.  Ответил  на добрую сотню телефонных  звонков,
включая целую дюжину от наших помощников. Они и  в  самом  деле из  кожи вон
лезли, пытаясь помочь. Трижды звонила миссис Оделл. Битый час я проговорил с
одним кавээсовцем,  которого привел Орри. К  нам, как выяснилось, он набился
сам, чтобы поточить лясы с самим Ниро Вулфом. Один вечер я провел в компании
Сильвии Веннер  и ее приятеля, мужского шовиниста из КВС, -- мы собирались у
нее  в  квартире. Ежедневно я умывал лицо и  руки.  Я мог  бы  продолжать  и
продолжать, но вы уже и сами поняли, что я вкалывал не покладая рук.
     Вулф  тоже  не  бил  баклуши.  Когда   в  пятницу  утром,   в  половине
двенадцатого, в дверь позвонил инспектор Кремер, Вулф велел мне впустить его
и  даже выдержал целых двадцать минут беседы. Зуба на нас Кремер  не имел. А
пожаловал  он  лишь  потому,  что  накануне Кэсс  Р. Эбботт,  президент КВС,
заходил к нам около шести вечера и провел с Вулфом целый час. Судя по всему,
Кремер  установил за нашим особняком наблюдение, и столь затянувшийся  визит
высокопоставленного лица не давал  ему покоя.  Возможно,  он  решил, что это
посещение  означает,  что  Вулф уже расшевелил  осиное гнездо, и,  если так,
торопился и сам погреть руки. Думаю, что,  уходя, Кремер вынес  впечатление,
что мы с ним -- собратья по несчастью, -- хотя, с этой парочкой нужно всегда
держать ухо востро.
     Приход Эбботта  наверняка  означал, что ожидание начало действовать ему
на нервы, а для человека подобного положения это невыносимо. Угнездившись  в
красном кожаном кресле,  Эббот проквакал, что хотел бы побеседовать с Вулфом
конфиденциально,  на  что  Вулф   ответил,  что  не  возражает  --  разговор
записываться не  будет. Тогда Эбботт  покосился на  меня, перевел  взгляд на
Вулфа и пояснил:
     -- Я имею в виду -- с глазу на глаз. Вулф помотал головой.
     -- В профессиональном отношении мы с  мистером Гудвином  ничего друг от
друга не скрываем. Если он покинет эту комнату, а вы  скажете мне  что-либо,
имеющее  хоть отдаленное отношение к делу, которое мы расследуем -- пытаемся
расследовать, -- я расскажу ему все без утайки.
     -- Что ж... -- Эбботт  задумчиво почесал кончик носа  и провел рукой по
седой шевелюре. -- Я наводил о  вас справки, а вот  про Гудвина почти ничего
не знаю. Вы-то надежны, а он как?
     --  Так  же.  Что  толку от цепи,  если  одно  звено  в  ней  пришло  в
негодность?
     Эбботт кивнул.
     -- Хорошо сказано. Чьи это слова?
     -- Мои. Мысль не нова, но изложена лучше.
     -- Я знаю, вы любите словесные игры.
     --  Да.  Случается  --  на  шести  языках,  хотя  мои  знания  довольно
поверхностны. Я хотел бы уметь  общаться  с любым жителем  нашей Планеты.  К
сожалению, зачастую общение бывает непростым, как, например, сейчас.
     Эбботт приподнял брови.
     -- Говоря "конфиденциально", я подразумевал, что вы не станете делиться
услышанным с миссис Оделл.
     Вулф кивнул.
     -- Вот  видите? Вы опять за свое. Разумеется,  я  поделюсь с ней любыми
сведениями, которые могут представить интерес. Она моя клиентка. Если  вы не
хотите,  чтобы она  узнала, из какого источника я эти сведения  почерпнул, я
готов пойти вам навстречу и держать рот на замке... Что, Арчи?
     -- Все в порядке, -- сказал я. -- Записано и взято на заметку.
     -- Хорошо,  я  согласен, --  произнес  Эбботт, устраиваясь поудобнее  в
глубоком кресле. -- Я знаком с миссис Оделл вот уже двадцать лет. Думаю, вам
известно, что  она  владеет крупным пакетом акций  компании "Континентальные
вещательные  сети".  Я знаю  ее  очень хорошо, да и  ее покойного  мужа знал
прекрасно.  Это одно. Второе заключается  в том, что я был президентом КВС в
течение девяти  лет, а через несколько  недель ухожу на пенсию, -- и  мне не
хотелось бы  оставлять компанию,  пронизанную  духом недоверия,  сомнения  и
подозрительности. Не по  отношению к кому-либо конкретно, а вообще --  такой
дух и впрямь  витает  в наших стенах. Он чувствуется буквально во всем. Нет,
уйти в такой обстановке -- все равно, что бежать с тонущего корабля.
     Он стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
     --  Вы  должны  раскрыть  тайну  этого  убийства!  Вам,  должно   быть,
показалось странным мое решение позволить  вашим людям свободно перемещаться
по всему нашему  зданию и задавать вопросы любым сотрудникам. Я поступил так
по той лишь причине, что полиция и прокуратура окончательно сели в калошу, и
все мои  надежды  связаны теперь  только с  вами. И не  в последнюю  очередь
потому, что  я надеюсь на то, что  миссис  Оделл рассказала вам нечто такое,
что утаила от полиции. Но  вы  работаете над этим делом уже целую неделю  --
даже больше; на сколько вы продвинулись?
     -- Вот сюда. -- Вулф постучал по своему пресс-папье. -- Я всегда здесь.
     -- Это я знаю, черт возьми! Но выяснили ли вы, кто подложил бомбу? Хотя
бы хорошая догадка у вас есть?
     -- Да.  Бомбу подложили вы.  Вы думали, что выберут  мистера Браунинга,
тогда как сами предпочли бы мистера Оделла.
     --  Безусловно.  Вам  только  осталось   это   доказать.   Значит,   вы
продвинулись не  дальше полиции. А ведь  прошло уже почти десять дней. Вчера
вечером я обсуждал сложившееся положение с тремя членами совета  директоров,
в результате  чего позвонил утром вам  и  договорился  о встрече.  От  имени
совета  директоров хочу  сделать вам предложение. Полагаю, что  миссис Оделл
уплатила вам задаток. Если  вы вернете  ей эти деньги, то мы готовы поручить
вам расследовать  убийство Питера  Оделла от  имени  нашей  компании,  и  мы
возместим вам все расходы и  заплатим  в качестве  задатка ту  же сумму, что
заплатила вам миссис Оделл. Или даже больше.
     Пока он говорил, я не спускал с него глаз. Когда он закончил, я перевел
взгляд на Вулфа. Поскольку он  сидел лицом к Эбботту, я видел его в профиль,
но этого  было  достаточно, чтобы понять -- Вулф задумался.  С полминуты  он
сидел с закрытыми глазами, потом открыл их и произнес:
     -- Что ж, мне все ясно. Ваши намерения шиты белыми нитками.
     -- Ничего подобного. Я абсолютно искренен.
     --  Разумеется.  Вы пришли к  заключению, что  мистер Оделл сам заложил
бомбу,  пытаясь  расправиться с  мистером  Браунингом,  но  взорвался  из-за
неумелого обращения.  А миссис  Оделл прибегла  к моим услугам не для  того,
чтобы выяснить  правду,  а, наоборот,  чтобы  помешать  расследованию и,  по
возможности,  скрыть ее. Вы считаете, что она  либо водит  меня за нос, либо
совершенно   откровенна.   В    первом   случае   вы   отказываете   мне   в
проницательности, а во втором -- своим предложением призываете меня нарушить
взятые перед  клиентом обязательства. Бесполезная трата времени  -- моего  и
вашего. Мне следовало заранее понять...
     -- Вы не  так меня поняли. Дело вовсе...  Вы совершенно извратили смысл
моих слов. Мы просто считаем, что, действуя от имени корпорации...
     --  Вздор! Не  упорствуйте.  Я не  простофиля,  но и  не  подлец.  Вы с
коллегами не выдержали напряжения и стали плохо соображать. Не заблуждайтесь
на мой счет. И не отпирайтесь. Просто уйдите.
     Эбботт не  встал и  не ушел. Ему пришлось примириться с тем,  что он не
получит того,  за чем  пожаловал,  однако он не  сдался и еще  битых полчаса
приставал к  Вулфу,  пытаясь  выяснить, добились  ли мы  чего-нибудь, и чего
именно. Ему не удалось узнать ровным счетом ничего, как, впрочем, и Вулфу.
     Когда я, выпроводив  Эбботта, вернулся в кабинет, Вулф  метнул на  меня
тяжелый взгляд и пробурчал:
     -- А  в  его  предложении  есть  рациональное  зерно.  Я  имею  в  виду
возвращение задатка.
     Вулф размышлял  над  этим  два дня  и  три ночи. Наконец  в  воскресный
полдень,  после  двухчасового  общения  с  нами,