ить  зубами. Вот  кстати причина,
чтобы  не брать ее - существует  риск,  что  в  панике  можно  употребить ее
преждевременно. Я,  пожалуй,  рискну, - он положил  трубочку  в карман.  - В
любом случае, если ты ее используешь, то никогда об этом не узнаешь, так что
не стоит волноваться.
     "Колыбельные песенки" дополнили наше оснащение.
     Было решено, что Телезио не стоит  появляться  с нами  в порту, поэтому
прощание за бутылкой вина состоялось в доме, а затем он отвез нас на "фиате"
в центр города,  высадил  и  уехал. Нам пришлось  пройти квартал  до стоянки
такси.  Судя по всему, мы не так  бросались  в глаза, как я предполагал,  но
ведь жителям Бари не с чем было сравнивать. Я привык видеть Вулфа сидящим за
столом на стуле, сделанном  на заказ, открывающим  бутылку пива, когда слева
от него стоит лелиокаттлея  Джакетта с четырьмя цветами, а справа  доносится
запах дендробиума нобилиус; и теперь, глядя, как он бредет по улице в  синих
брюках,  желтой рубашке  и  коричневой куртке,  с  синим свитером на руке  и
рюкзаком за плечами - я не переставал удивляться, что никто не оборачивается
ему вслед. На мой взгляд, в этом обмундировании и я был достаточно хорош, но
никто  не  обращал  на  нас  внимания. Водитель  также  не  проявил  никакой
заинтересованности, когда мы залезли  в его  машину и Вулф сказал  ему, куда
ехать. Он  относился к встречным  препятствиям с той же  небрежностью, как и
Телезио, но тем не менее довез нас до старого города и по его  узким улочкам
к  концу причала, ни с кем не столкнувшись. Я расплатился  с ним  и пошел за
Вулфом, и тут я впервые увидел "Чисподану", стоявшую у причала.
     Около нее стоял Гвидо и с кем-то разговаривал. Увидев нас, он подошел к
Вулфу,  Здесь,  и  привычном  окружении, он  выглядел лучше, чем  в  розовой
комнате, Он был высоким,  худым и  широкоплечим, слегка сутулился и двигался
как кошка. Он сказал Вулфу,  что ему шестьдесят  лет, но его длинные  волосы
были  черными,  как смоль. Однако щетина на лице была седой, и тут возникали
вопросы. Она была длиной  в полдюйма. Если он никогда не брился,  то  почему
она не была  длинней? А если брился, то  когда? Я собирался расспросить его,
когда мы познакомимся, но не получилось.
     Телезио пообещал, что за  триста баксов, которые я ему отдал, он  берет
на себя все  -  наше оснащение, Гвидо, охрану порта  - и, по всей видимости,
сдержал  слово. Не знаю,  как  официально именовалось  наше  путешествие, во
всяком  случае,  никто  поблизости  нами  не  интересовался. Парочка  типов,
стоявших на причале,  наблюдала, как  мы  карабкаемся на борт, а двое других
отвязали и  оттолкнули нас от причала, когда Гвидо завел двигатель и дал  им
знак, и мы отчалили. Я предполагал, что один  из них может прыгнуть на борт,
пока мы отплываем, но этого не случилось. Мы с Вулфом уселись в кубрике.
     - А где команда? - спросил я.
     Он сказал, что команда - это Гвидо.
     - Он один?
     - Да.
     -  Боже  мой,  я  ничего  не понимаю в  морском  деле. Если  перестанет
работать двигатель или случится что-нибудь еще, кто поведет судно?
     - Я.
     - О! Так вы моряк?
     - Я  переправлялся  через  это море восемьдесят  раз. -  Он  возился  с
пряжкой ремня на рюкзаке. - Помоги мне расстегнуть эту штуку.
     У   меня  с  языка  готово  было  сорваться  замечание  насчет  деловых
способностей человека, который не может сам снять рюкзак, но я  подумал, что
лучше  помолчать. Если сломается  машина и мы попадем в  шторм,  а он спасет
наши жизни,  проявив умение  мастерски управлять  судном,  мне придется  это
проглотить. Однако во время пути ничего не случилось. Двигатель шумел, но  с
ним было все в  порядке.  Шторма не было. Поздно вечером с востока появились
облака  и задул  легкий ветер, но  море было  спокойным.  Я  даже  задремал,
вытянувшись на сиденье в кубрике. Пару  раз,  когда  Гвидо  уходил по делам,
Вулф становился за штурвал, но здесь и речи не было о мастерском управлении.
В  третий раз, за час до  захода солнца,  Вулф пришел и облокотился на узкий
борт,  положил  руку на штурвал, и стоял  неподвижно,  глядя вперед. Впереди
вода была голубой, а сзади,  там, где солнце садилось над  Италией, она была
серой, за исключением тех мест, где от нее  отражались солнечные лучи. Гвидо
так долго отсутствовал, что я  спустился в каюту посмотреть, не случилось ли
чего, и обнаружил, что он колдует над старой черной кастрюлькой на спиртовой
горелке.  Что он делает,  выяснилось позже, когда появились старые  глиняные
тарелки, полные дымящихся спагетти, политых соусом. Я  удивился. Он принес и
вино,  и металлическую  миску  с  зеленым салатом.  Это не шло  ни  в  какое
сравнение с тем произведением, которое Вулф создал накануне, но даже Фриц не
заправил бы салат лучше.  В  общем, это было абсолютно съедобно. Гвидо встал
за  штурвал,  пока мы с Вулфом ели, затем его снова  сменил  Вулф,  а  Гвидо
отправился в каюту. Нам он сказал, что не любит есть на свежем воздухе. Судя
по  запаху  внутри  каюты, я  мог бы  кое-что сказать  по этому  поводу,  но
воздержался.  Когда  он снова появился,  стало  уже совсем темно  и он зажег
огни, прежде  чем встать к  штурвалу. Облака разошлись,  появились  звезды и
Гвидо  запел.  За  последние  два дня  я перенес столько потрясений,  что не
удивился, если бы Вулф присоединился к нему, но он этого не сделал.
     Стало прохладно, и я надел свитер под куртку. Я спросил Вулфа, не хочет
ли он последовать моему  примеру, но он сказал,  что нет, что скоро он и так
согреется от упражнений,  которые нам  предстоят. Немного позже он  спросил,
который час, - у моих часов был люминесцирующий циферблат. Было десять минут
двенадцатого.  Неожиданно звук двигателя изменился, замедляясь, и я подумал:
"Ух  ты,  знаю  я  эти  штучки", но он  продолжал работать; очевидно,  Гвидо
намеренно уменьшил обороты. Вскоре после этого он вновь обратился к Вулфу, и
тот  встал к штурвалу, а Гвидо  погасил огни  и вернулся на место. Теперь мы
плыли  в полной темноте. Я встал,  чтобы осмотреться, и  только подумал, что
все равно ничего  не смогу разглядеть, как вдруг впереди что-то замаячило. Я
повернулся к Вулфу:
     - Мы приближаемся к чему-то очень большому.
     - Естественно. Это Черногория.
     Я посмотрел на часы.
     - Пять минут первого. Значит, мы приплыли вовремя?
     -  Да,  -  но  восторга  в  его  голосе я  не  услышал. -  Помоги  мне,
пожалуйста.
     Я помог ему надеть рюкзак и  надел свой. Звук двигателя снова изменился
и стал  еще тише. Когда  мы приблизились  к берегу, Гвидо,  оставив штурвал,
выключил  двигатель, скользнул  на  нос  и  через  минуту  раздался  сильный
всплеск.  Вернувшись  назад, он  развязал  канаты,  которыми  к  корме  была
привязана шлюпка. Мы спустили  ее  на воду и поставили у борта.  Этот маневр
был  обсужден  заранее,  и  Вулф проинформировал меня  о  принятом  решении.
Учитывая габариты Вулфа, Гвидо было бы проще перевезти его на  берег первым,
а потом вернуться за мной, но эта процедура отняла бы лишние двадцать минут.
Мы  же  должны  были  учитывать  вероятность  появления  сторожевых  катеров
югославской береговой  охраны, а в таком случае  Гвидо  лишился бы не только
судна,  но и  возможности  когда-нибудь  увидеть  Италию. Поэтому мы  решили
уложиться  в  один  рейс.  Гвидо влез в шлюпку, я взял  Вулфа за руку, чтобы
помочь ему  перебраться через борт,  но он оттолкнул меня, достаточно  ловко
проделал это  сам и  уселся на корме. Следом за ним я приземлился  на  носу.
Гвидо, легкий, как перышко,  шагнул в центр, достал весла и начал грести. Он
что-то проворчал, и Вулф сказал мне вполголоса:
     - У нас вода на целых  двенадцать сантиметров выше середины лодки. Учти
это и не делай резких движений.
     - Слушаюсь, сэр.
     Весла Гвидо, гладкие, как бархат, двигались в воде совершенно бесшумно,
слышен был только слабый скрип уключин, прорезанных в планширах. Поскольку я
сидел  из  носу  задом наперед,  не  оборачиваясь,  о  том, что  путешествие
окончено, шепотом сообщил мне Вулф.
     - С левой стороны скала, Арчи.
     Я  не увидел  скалу, но через секунду  почувствовал ее локтем - плоскую
плиту, которая поднималась  на  фут  выше  планшира.  Ухватившись за  нее, я
подтянул к ней шлюпку и держал  ее в таком положении, пока Гвидо смог до нее
дотянуться. Тогда,  получив  соответствующие  инструкции,  я вскарабкался на
скалу,  растянулся  на животе  и протянул  руку Гвидо. Поскольку  мы держали
шлюпку  плотно  прижатой  к  берегу,  Вулф  ухитрился выбраться  сам,  Гвидо
отпустил мою руку, оттолкнулся  и шлюпка исчезла в ночи.  Я встал.  Говорить
было запрещено, поэтому я прошептал:
     - Я зажгу фонарик.
     - Нет.
     - Мы свалимся ко всем чертям.
     - Держись за моей спиной. Я каждый дюйм здесь знаю. Постой, привяжи это
к моему рюкзаку.
     Я  взял  его свитер, засунул рукава под  ремни и связал их  вместе.  Он
спокойно двинулся по скалистой плите, и я последовал за ним. Я выше Вулфа на
три  дюйма,  поэтому  я  мог идти за  ним и при  этом  видеть, что находится
впереди, хотя  все  равно в  свете редких  звезд ничего  особенного  не было
видно.  Ровная  поверхность кончилась, мы начали  подниматься  вверх,  потом
пошли  вниз. Камень  под ногами сменился гравием. Когда  дорога стала круче,
Вулф  пошел  медленнее  и часто  останавливался,  чтобы отдышаться.  Я хотел
предупредить его, что за милю слышно,  как он дышит, и что мы спотыкались бы
намного меньше, если бы  зажгли  фонарь, но решил, что момент  для замечаний
выбран неудачно.
     Наша задача  состояла в том, чтобы до  рассвета уйти  как можно  дальше
вглубь, потому что  предполагалось, что мы идем из  Галичника с севера через
горы  на  запад  к  Цетинье, потому  было  нежелательно, чтобы  нас видели у
берега. Кроме  того, в десяти  милях  к юго-востоку  от  Цетинье  находилось
место,  где  мы  хотели  кое-что  сделать до рассвета. Пройти десять миль за
четыре часа совсем несложно,  но не  в горах в кромешной  тьме и  с Вулфом в
качестве ведущего. Он вел себя странно. Поняв раньше меня,  что мы добрались
до гребня  горы, он  остановился  так  неожиданно,  что мне  пришлось  резко
притормозить, чтобы в него не  врезаться.  Он предпочитал  идти,  карабкаясь
вверх, а не понизу, что достаточно неудобно, и я решил, что он просто чудит.
Он останавливался и несколько минут стоял, наклонив голову и  поворачивая ее
из  стороны в  сторону  Когда  мы  были уже  далеко от берега,  и можно было
разговаривать вполголоса, я спросил его, в чем дело, и он проворчал:
     - Это звезды. Память меня подвела.  - Он ориентировался по звездам, а я
в это  не  верил.  Тем  не  менее он,  по-видимому, знал, где мы  находимся.
Например, спустившись со склона, после того как мы отмахали не меньше восьми
миль,  он резко свернул  вправо,  еле  протиснувшись  между двумя  огромными
валунами, прошел через россыпь зубчатых скал и, остановившись  перед скалой,
вертикально  вздымавшейся вверх, протянул руки и  затем  поднес их к лицу. Я
догадался по звукам  о том, что  он делает: он подставлял  руки под  струйку
воды, падающей вниз, и пил ее. Я тоже попробовал эту воду и пришел к выводу,
что она  значительно вкуснее той, что  текла из крана в Бари.  После этого я
пришел к заключению, что мы все-таки не заблудились и путешествуем не только
с целью упражнения.
     До  рассвета было еще далеко, когда  на довольно ровном участке пути он
значительно  замедлил  темп,  наконец,  остановился,  повернулся  ко  мне  и
спросил, который час. Я посмотрел на часы и сказал, что четверть пятого.
     - Давай фонарь, - сказал он. Я вытащил фонарь из петли на ремне и зажег
его. Вулф сделал то же самое. -  Может быть, тебе придется искать  это место
без меня, - сказал  он. - Поэтому лучше тебе в это  вникнуть.  - Он направил
луч  света  вниз  по  склону.  -  Похоже,  вон тот камень,  с  завитком, как
петушиный хвост. Направь свет на него. Другого такого не найдешь нигде между
Будвой и Подгорикой. Запомни его.
     Камень  находился  в тридцати  ярдах,  и  я подошел,  чтобы  лучше  его
разглядеть. На высоте в  три моих роста один из углов образовывал дугу и при
большом воображении был похож на хвост петуха. Я поводил лучом фонаря вверх,
вниз,  из стороны и  сторону и, вернувшись к Вулфу, увидел, что мы находимся
на тропе.
     - О'кей, - сказал я - Куда дальше, босс?
     -  Сюда. -  Он  отошел от тропы, и  вскоре  мы  карабкались по круче. В
пятидесяти ярдах  от  нее  он  остановился и направил  луч вверх под  острым
углом.
     - Ты можешь забраться на этот выступ?
     Выступ  находился  на  отвесной  скале  в  двадцати  футах  над  нашими
головами.
     -  Могу попробовать, -  опрометчиво сказал  я, - если вы будете  стоять
так, чтобы подложить соломки, если я упаду.
     - Начинай  справа, - сказал он. - Вон  там. Если ты на выступе встанешь
на  колени,  то  на  уровне  своих  глаз  увидишь горизонтальную  расщелину.
Мальчиком я залезал вовнутрь, но ты не сможешь. Через  двенадцать дюймов она
пойдет слегка под  уклон. Положи  все как можно  дальше  и задвинь  поглубже
фонариком. Чтобы это вытащить, тебе  придется  воспользоваться палкой. Палку
принесешь с собой, потому что поблизости ее не найти.
     Пока  он  говорил, я расстегнул брюки и стащил свитер и  рубашку, чтобы
добраться  до пояса с деньгами.  Мы все приготовили заранее в Бари  - восемь
тысяч долларов были  разложены в  пять небольших  упаковок,  каждая обернута
клеенкой и перевязана резиновой лентой. Я положил их в карманы куртки и снял
рюкзак.
     - Зовите меня Тенцингом*,  - сказал я,  подошел к  указанному  месту  и
полез. Вулф встал так, чтобы лучше освещать мне  путь фонариком. Я ухватился
пальцами  за узкий край так высоко, как только мог дотянуться, поставил ногу
на выступ на высоте двух футов, подтянулся,  и на десять процентов дело было
сделано.  Дальше я  легко переставил  ногу на  другой выступ, но  вдруг  она
соскользнула, и я сорвался вниз.

     *  Тенцинг Норгэй -  знаменитый шерп,  совершивший  первовосхождение на
Джомолунгму в 1953 г. вместе с Э. Хиллари.

     - Сними ботинки, - сказал Вулф.
     - Сниму. И носки.
     Так  было легче. Выступ, на который я в конце концов залез, не достигал
в ширину и десяти дюймов. Я крикнул сверху:
     - Вы сказали, что нужно встать  на колени. Залезайте сами и встаньте, а
я на вас посмотрю.
     - Потише, - сказал он.
     Уцепившись за  расщелину одной  рукой,  я  достал  пакеты из карманов и
засунул их  в трещину  так глубоко,  как доставала  рука,  потом  с  помощью
фонарика запихал  их еще глубже.  Всунуть  фонарь на место  одной рукой было
невозможно, и я положил его в карман куртки и, посмотрев вниз, сказал:
     - Мне никогда не спуститься. Найдите мне лестницу.
     -  Прижмись  тесней  к  скале, -  приказал  Вулф,  -  и передвигайся на
пальцах.
     Конечно, спускаться было намного труднее, чем  подниматься - это всегда
так,  - но я выдюжил. Когда  я  снова, оказался на одном уровне с Вулфом, он
пробурчал:
     - Приемлемо.
     Не  удостоив его ответом, я  сел на  скалу и направил луч  фонарика  на
ноги.  Они не  везде  были  порезаны  до кости,  всего  несколько синяков  и
царапин, и  кровь  не лилась ручьем.  На пальцах  сохранились остатки  кожи.
Надев носки и  ботинки, я  вдруг почувствовал, что мое лицо покрыто потом, и
достал платок.
     - Пошли, - сказал Вулф.
     - Послушайте, - заявил я, -  вы хотели спрятать башли  до рассвета, и я
это сделал.  Но если существует возможность, что  мне придется доставать  их
одному, лучше  дождаться,  когда  рассветет. Я узнаю  петушиный  хвост,  это
точно, но как я найду его, если мы оба раза подходили к нему в темноте?
     - Найдешь,  -  заявил  он. - Здесь всего две мили  до Риски, а идти все
время  по  тропе.  Я  бы  сказал,  что   ты  заслуживаешь   оценки   "весьма
удовлетворительно". Пошли.
     Он затопал вперед. Я встал и пошел следом. Было еще совсем темно. Через
полмили я почувствовал, что мы больше не поднимаемся, а идем все время вниз.
Еще через полмили  мы шли по  ровному месту. Где-то недалеко залаяла собака.
Вокруг  нас теперь было открытое пространство, я это скорее  чувствовал, чем
видел, и под ногами - не скалы и гравий, а плотная земля.
     Немного дальше Вулф остановился и сказал:
     -  Мы вошли в  долину Морачи, - он зажег фонарик  и посветил  вперед. -
Видишь,  тропа разветвляется?  Если пойти  налево, она  выходит  на  дорогу,
ведущую в Риску. Позже  мы ею воспользуемся. А сейчас надо  найти подходящее
место, чтобы поспать. -  Он  выключил фонарик и зашагал вперед.  На развилке
повернул направо.
     Пока  все  шло по плану. В  Риске,  которая  была просто  деревней,  не
оказалось даже  гостиницы, поэтому мы  стали искать стог сена. Еще несколько
минут назад нам  пришлось  бы зажечь фонарик, чтобы его  найти,  но  теперь,
когда  тропинка  перешла  в дорогу,  вдруг  стало достаточно  светло,  чтобы
разглядеть  дорожные колеи, и  где-то через  сто шагов Вулф свернул налево в
поле.  Стог был странной формы, по  времени искать  другой  у нас не было. Я
зашел  со  стороны,  противоположной  дороге,   встал  на   колени  и  начал
вытаскивать сено охапками. Вскоре образовалась ниша, достаточно глубокая для
Вулфа. Я спросил:
     - Не желаете ли поесть, прежде чем отправитесь в свои покои?
     - Нет. - Он был мрачен. - Я слишком долго шел.
     - Кусок шоколада сделает из вас нового человека.
     - Нет. Помоги мне.
     Я  выпрямился  и  помог ему  снять  рюкзак.  Вулф  снял куртку, нацепил
свитер, снова  надел  куртку  и опустился  сначала  на одно колено, потом на
другое и лег плашмя. Залезть в нишу было не так-то  просто, потому  что стог
находился  в  восьми  дюймах от  уровня  земли. Но  в конце концов  ему  это
удалось.
     - Я сниму с вас ботики, - предложил я.
     - Ни в коем случае. Я никогда не смогу их снова надеть.
     -  О'кей. Если  захотите есть,  вызовите  горничную. Я  начал  готовить
другую нишу и сделал ее подлиннее, чтобы  поместились рюкзаки. Устроившись в
ней и высунув голову наружу, я сообщил Вулфу:
     -  Над  албанскими Альпами где-то в десяти милях за долиной  на востоке
видно розовое зарево. Очень красиво.
     Вулф не ответил. Я закрыл глаза. Пели птицы.

7

     Впервые  взглянув на Черногорию при дневном свете спустя восемь  часов,
когда я выкатился из ниши, я увидел много интересного. Где-то в десяти милях
от места, где я находился, прямо по курсу виднелся острый пик, возвышающийся
над другими. Очевидно, это и была гора Лофхен - Черная гора, находившаяся на
северо-западе; по солнцу так  и  выходило. На  востоке простиралась  широкая
зеленая долина,  за ней горы, уже на территории  Албании.  К югу примерно  в
двадцати ярдах виднелся дом,  расположенный среди деревьев. А  на юго-западе
недвижимый и монолитный, как утес, возлежал Ниро Вулф.
     - Доброе утро, - приветствовал я его.
     - Который час? - спросил он. Голос его звучал хрипло.
     Я взглянул на часы:
     - Без двадцати два. Хочется есть и пить.
     - Не сомневаюсь. - Он закрыл глаза и снова открыл их. - Арчи.
     - Да, сэр.
     - Конечно,  у  меня  болят ноги  и  спина;  у  меня  все  болит,  но  я
предполагал, что так и будет,  и могу это вынести. Что меня волнует, так это
ступни. Нагрузка  на них в сто раз больше, чем на твои; они были изнежены за
многие  годы;  боюсь,  что  я  переоценил  их  возможности.  Они,  наверное,
стерлись,  но  я пренебрег  опасностью,  не  снял ботинки.  Теперь  они  как
мертвые. Мои ноги  кончаются у  колена. Сомневаюсь, смогу ли я стоять, не то
что идти. Ты что-нибудь знаешь о гангрене?
     - Нет, сэр.
     -  Она  развивается  на  конечностях  при  нарушении  артериального   и
венозного  кровообращения;  правда,  я  думаю,  что  нарушение  должно  быть
длительным.
     - Конечно. Восемь часов явно недостаточно. Очень есть хочется.
     Он за