другой  в
ресторане что-либо такое, что могло бы помочь расследованию. И  если  он  не
ответит мне, то эти же самые вопросы задаст  ему  тот,  кто  придет  сюда  в
одиннадцать часов утра или в шесть часов вечера.
   Разделавшись с собственным сандвичем, я заметил:
   - Сомневаюсь, чтобы кому-то удалось добраться до Вулфа. Ни в одиннадцать,
ни даже в шесть. Возможно, он не станет разговаривать  даже  со  мной.  Ведь
человека убили в его доме, в каких-то десяти футах  от  него!  Ты  ведь  его
знаешь, не так ли?
   - Еще бы. Инспектор тоже знает его не хуже меня. Но я хорошо знаю и тебя.
Если ты полагаешь, что сможешь...
   - Не начинай все снова! - хлопнул я ладонью по  столу.  -  В  подписанном
мною протоколе допроса я указал, что обыскал Пьера. Надеялся обнаружить хоть
что-нибудь, о чем следовало бы упомянуть, оповещая полицию. Но я  ничего  не
присвоил.  Признаюсь:  я  не  включил  в  протокол   некоторые   собственные
заключения, касающиеся улик, которые непременно будут использованы  в  суде,
если и когда он состоится.
   - Ах, ты все-таки что-то утаил.
   - Совершенно верно. Но  ты  ведь  все  равно  отправишь  найденные  здесь
вещественные  доказательства  в  лабораторию,  и  им  не  понадобится  много
времени, чтобы сделать правильные выводы,  не  больше  двух-трех  дней.  Но,
возможно,  тебе  доставит  удовольствие  самому  навести  их  на  след.  Мне
известно, в чем была бомба.
   - Тебе было известно и ты не включил это в свои показания?
   - Изложение моих умйзаключений заняло бы  целую  страницу,  а  я  здорово
устал и, кроме того, предпочитаю информировать тебя  устно.  Приходилось  ли
тебе когда-либо видеть Сигары "Дон Педро"?
   Не  спуская  с  меня  пристального  взора,  Стеббинс  проглотил   остаток
сандвича.
   - Нет, не приходилось, - ответил он.
   - Кремеру жевать их не по  карману.  Стоят  девяносто  центов  за  штуку.
Ресторан "Рустерман" держит их  для  своих  состоятельных  клиентов.  Каждая
сигара в алюминиевой трубке, на которой  заглавными  темно-зелеными  буквами
напечатано: "ДОН ПЕДРО", а  ниже,  строчными:  "Гондурас".  Среди  собранных
специалистами вещественных  доказательств  есть  три  кусочка  алюминия,  на
которых заметны печатные буквы "до", "ду" и  "едр".  Таким  образом,  как  я
понимаю, ночью произошло следующее. Когда я вышел из  Южной  комнаты,  Дакос
несколько минут посидел, или постоял, или же походил взад и вперед, а  потом
решил разуться и лечь спать. Он подошел к стенному шкафу  и  открыл  дверцу.
Когда ты  снимаешь  пальто  и  готовишься  его  повесить,  ты  автоматически
проверяешь карманы? Я всегда это делаю. Пьер,  по-видимому,  поступал  точно
так же. В одном из карманов он обнаружил алюминиевую трубку от  сигары  "Дон
Педро". Не имея представления, как  она  попала  к  нему,  он,  естественно,
отвернул крышку, держа предмет довольно близко к лицу  -  скажем,  в  десяти
дюймах. Это осколком трубки рассекло ему нижнюю челюсть. Существует  научный
термин для той силы, которая вдавила его лицо  вовнутрь  черепа,  но  я  его
забыл. Если желаешь включить  это  название  в  протокол,  то  я  постараюсь
вспомнить.
   Крепко сжав губы, Стеббинс молча смотрел  на  меня  из-под  полуопущенных
век. В стакане еще оставалось на два пальца молока, и я выпил все до капли.
   - Что касается тех кусочков алюминия, - возобновил я разговор, - то это я
сообразил еще до звонка в  полицию,  а  вот  до  остального  -  где  предмет
находился и как все случилось - я додумался потом, желая чем-то занять  свои
мозги,- пока слонялся без дела по дому. Я также  размышлял  о  том,  что  бы
произошло, если бы я обыскал его,  прежде  чем  проводить  наверх,  в  Южную
комнату. Я обязательно захотел бы взглянуть на содержимое трубки. Ну что  ж,
я здесь, перед тобой, живой.
   Почему" его не обыскал, я  уже  объяснил.  Поскольку  свои  выводы  я  не
включил в протокол, а сохранил лично для тебя, ты должен мне коробку конфет.
Предпочитаю карамель.
   - Я пришлю тебе орхидею, - наконец разжал губы Стеббинс. -  Ты  прекрасно
знаешь, как поступил бы Роуклифф, выслушав твою исповедь.
   - А как же. Он послал бы целую команду  с  заданием  -  выяснить,  где  я
недавно приобрел сигары "Дон Педро". Но у тебя есть мозги, которые ты  порой
используешь по прямому назначению.
   - Включи эти слова когда-нибудь в свои показания. Мои мозги говорят  мне:
что-то  сказанное  Дакосом  могло  навести  тебя  на  мысль,   каким   путем
алюминиевая трубка попала к нему в  карман  пальто.  Но  в  твоем  протоколе
ничего похожего нет.- Видимо, я все начисто забыл.
   - Кроме того, мозги подсказывают мне: окружной прокурор  пожелает  знать,
почему я не доставил тебя в полицейский участок в  качестве  подозреваемого.
Бомба взорвалась около половины второго, ты оказался в комнате  и  обнаружил
труп через три-четыре минуты, в полицию же позвонил в два  часа  одиннадцать
минут, то есть через сорок пять минут, а тебе законы хорошо  известны,  ведь
ты лицензированный детектив.
   - Нужно ли еще раз пережевывать одно и то же?
   - Окружной прокурор потребует  объяснить,  почему  я  не  взял  тебя  под
стражу.
   - Не сомневаюсь, и ты сумеешь объяснить. Я  сделаю  то  же  самое,  когда
высплюсь. К чему было спешить? Орудие убийства Дакос явно  принес  с  собой.
Стояла глухая ночь. Если бы ты приехал через две минуты,  то  все  равно  не
смог бы предпринять никаких срочных мер. Ты и сейчас должен ждать  до  утра,
чтобы выяснить: с кем он встречался и чем занимался  до  прихода  к  нам.  В
ресторане "Рустерман" теперь  никого,  кроме  ночного  сторожа,  да  и  тот,
вероятно, сладко спит. У меня  есть  предложение.  Вместо  орхидеи  дай  мне
письменное разрешение пройти в Южную комнату и  закрыть  чем-нибудь  выбитые
окна. Или хотя бы одно из окон. Иначе  любой  может  пролезть  в  помещение,
поднявшись по пожарной лестнице.  Со  штукатуркой  и  другими  повреждениями
можно повременить.
   - Всю штукатурку с пола забрали, - проговорил Стеббинс.
   Он посмотрел на часы и поднялся, опираясь  руками  на  подлокотники,  что
делает редко.
   - Черт возьми! Ты все-таки в конце концов с чем-то соглашаешься, с  тобой
уже можно иметь дело. Окно уже опечатано.  Оставь  печать  в  покое.  Придет
кто-то  из  специалистов  по  взрывчатым  устройствам,  чтобы  еще  раз  все
осмотреть. Еще кто-нибудь явится поговорить с Вулфом.
   - Я уже сказал, его, по всей вероятности...
   - Слышал. Знаешь, что я думаю? По-моему, Вулф проделал дырку в потолке  и
бросил сквозь нее бомбу. - С этими словами Стеббинс направился к выходу.
   Я встал и, не торопясь, последовал за ним. Мне  некуда  было  торопиться.
Выпустив Стеббинса, я запер входную дверь, навесил цепочку, выключил свет  в
кабинете и в коридоре, потом поднялся к себе на третий этаж, оставив тарелки
и стаканы на своем письменном столе - невероятный случай. Фриц забрался  под
одеяло часом раньше, накормив по  собственной  инициативе  сандвичами  ораву
непрошеных гостей и дождавшись, когда все, кроме Стеббинса, уйдут.
   Я крепко спал уже через две  минуты  после  того,  как  голова  коснулась
подушки. Я не хвастаю своей способностью спать  при  любых  обстоятельствах,
поскольку это, как я подозреваю, только свидетельствует о  моей  примитивной
или плебейской натуре и, быть может, еще кое  о  чем,  но  тем  не  менее  я
вынужден признать за собой подобное качество. Устанавливая радиобудильник на
десять часов утра, я был уверен, что меня поднимут задолго до  этого  срока.
Правда, я выключил городской телефон и оставил только внутреннюю связь.
   Но никто и ничто не нарушило моего сна. Когда приятный голос  проговорил:
"Вы  никогда  не  пожалеете,  что,  поддавшись  порыву,  решили  попробовать
единственный в своем роде крем, который пробуждает желание  нежно  коснуться
собственной кожи", - я, не открывая глаз,  протянул  руку,  чтобы  выключить
радио. Одновременно я попытался убедить себя, что еще один часок сна  никому
не повредит, но из этого ничего не вышло; я вспомнил: существовала проблема,
не терпящая отлагательства. Она касалась Теодора. Кое-как разлепив  веки,  я
по домашнему телефону позвонил в кухню.
   Через пять секунд раздался голос Фрица:
   -Да.
   По его словам, он вовсе не копирует Вулфа. Дескать, Вулф говорит "да?", а
он, Фриц, произносит просто - "да".
   - Ты уже встал и одет, - заметил я.
   - Конечно. Отнес ему завтрак.
   - И он поел?
   -Да.
   - Боже мой, ты немногословен, хотя и чувствуешь  себя,  судя  по  голосу,
довольно бодро.
   - Вовсе нет. Арчи. И он тоже в скверном настроении. А как ты?
   - Я не бодрый и не вялый, а измочаленный. Что с Теодором?
   - Он пришел и отправился наверх, в оранжерею. Я сказал ему, чтобы не ждал
Вулфа.
   - Я скоро буду внизу, но не  хлопочи  по  поводу  завтрака.  Съем  второй
раздел "Тайме". С уксусом.
   - С кетчупом вкуснее, - ответил Фриц и положил трубку.
   Но когда я наконец появился в кухне, все было  готово.  Прибор,  чашка  с
блюдцем, тостер и сливочное  масло  -  на  маленьком  столе,  "Тайме"  -  на
специальной подставке, а сковородка - на плите. На большом  столе  посредине
кухни  -  ломтики   свиного   рулета   с   кукурузной   начинкой   домашнего
приготовления. Я подошел к холодильнику, налил апельсинового сока  и  сделал
первый глоток.
   - Я по-прежнему считаю, - заявил я, - что мы с тобой  друзья.  Ты  -  мой
единственный друг на всем белом свете. Давай отправимся куда-нибудь  вместе.
Может быть, в Швейцарию? Или еще дальше. Кто-нибудь звонил?
   - Четыре раза, но я не снимал трубку, и Вулф тоже звонил, - ответил Фриц,
прибавляя огня  под  сковородкой.  -  Эта  наклейка  с  надписью  "Нью-Йорк,
управление полиции" на двери той комнаты - как долго она будет оставаться?
   - Прекрасная мысль, - заметил я, отхлебывая апельсиновый сок. -  Давай-ка
забудем все остальные проблемы, вроде газетных заголовков: "Гость Ниро Вулфа
убит в его доме" или "Арчи Гудвин  впускает  в  дом  будущего  мертвеца",  и
сосредоточим все внимание на этой двери. Великолепная мысль.
   Фриц  положил  на  сковородку  ломтики  бекона,  а  я,  пристроившись  за
маленьким столом, принялся за "Таймс". Президент Форд  призывал  американцев
кое-что  предпринять  против  инфляции.  Никсон  пребывал   в   шоке   после
Уотергейтской операции. Судья  Сирика  заявил  адвокату  Эрлихмана,  что  он
слишком много говорит. Арабы ставят на Арафата.  Все  эти  сообщения  обычно
мало интересовали меня, но усилием воли я заставил себя дочитать  до  конца.
Потом я попробовал  другие  разделы:  спорт,  погоду,  некрологи,  городские
новости - и пришел к выводу, что приказать голове заняться чем-то конкретным
можно только в том случае, если  ваш  разум  в  согласии  с  вами.  Затем  я
попытался оценить значение этого моего вывода, но тут Фриц принес тарелку  с
двумя порциями свиного рулета с кукурузной начинкой. Ставя тарелку на  стол,
он издал какой-то звук, похожий на "а-ах!". Я спросил, что случилось,  и  он
ответил, что забыл подать мед, но сейчас принесет его.
   Когда я намазывал масло  на  третий  ломтик  поджаренного  белого  хлеба,
зазвонил телефон. Я начал считать. После двенадцатого звонка телефон  умолк.
Через некоторое время Фриц сказал:
   - Никогда прежде не видел, чтобы ты так поступал.
   - Тебе еще предстоит увидеть многое из того,  что  я  никогда  прежде  не
делал. Ты убрал тарелки и стаканы, оставленные мною в кабинете?
   - Я гам еще не был.
   - Вулф говорил обо мне, когда ты относил  ему  завтрак  или  приходил  за
подносом с грязной посудой?
   - Нет. Лишь спросил, бодрствовал ли я ночью. Я начал рассказывать ему обо
всем: сколько их было и тому подобное, но он меня остановил.
   - Каким же образом?
   - Взглянул на меня и повернулся ко мне спиной.
   - Он был одет?
   - Да. Коричневый костюм в  тонкую  полоску,  желтая  рубашка,  коричневый
галстук.
   Когда я наконец поставил пустую чашку на стол  и  отправился  в  кабинет,
часы показывали десять минут двенадцатого.  Раз  Вулф  не  сошел  вниз,  как
обычно, в одиннадцать часов, то, вероятно, сегодня уже вообще  не  появится.
Решив, что было бы ребячеством отступить от ежедневной рутины, я вытер  пыль
с письменных столов, оторвал вчерашний листок календаря, сменил воду в  вазе
на столе Вулфа, отнес в кухню тарелки и стаканы, поставил кресло, в  котором
сидел Стеббинс, на свое место и принялся вскрывать почту,  но  меня  прервал
звонок домашнего телефона. Сняв трубку, я проговорил:
   - Я сейчас в кабинете.
   - Ты позавтракал?
   -Да.
   - Поднимись ко мне.
   Захватив копию своих показаний из ящика стола, я  поднялся  по  лестнице.
Будучи приглашенным, я вошел без стука. Вулф сидел у стола между двух окон с
книгой в руках. Или он уже расправился со своим экземпляром "Тайме", или  же
его мозги, подобно моим, отказывались сотрудничать. Когда я приблизился,  он
опустил книгу - "Дворцовая гвардия" Дэна Ратера и Гэри Гейтса - и пробурчал:
   - Доброе утро.
   - Доброе утро, - ответил я также хмуро.
   - Был уже в управлении полиции или у окружного прокурора?
   - Нет еще. На телефонные звонки пока не отвечаю.
   - Садись и доложи.
   Как всегда, он устроился в большом кресле. Я  пододвинул  другое  кресло,
поменьше, и сел.
   - Для начала вам лучше познакомиться с  копией  моих  показаний  сержанту
Стеббинсу.
   Я передал Вулфу копию протокола допроса на четырех страницах. Обычно  ему
достаточно прочесть один раз, однако в данном случае  он  опять  вернулся  к
первым двум страницам, где я дословно изложил беседу с Пьером Дакосом.
   - А что ты не включил в свои показания? - взглянул на меня Вулф.
   - Мой разговор с Пьером приведен полностью. Слово в слово. Из  остального
- тоже практически все; не  упомянул  только,  что  вы  явились  вооруженным
увесистой тростью и сказали мне, что, по вашему мнению, я не  мог  поступить
иначе. А так все здесь на бумаге: и слова и поступки. И, конечно, я  опустил
собственные догадки. Их я оставил для  Стеббинса.  После  моего  ухода  Пьер
Дакос нащупал что-то в кармане и вытащил  этот  предмет  на  свет.  То  была
алюминиевая трубка, в какие упаковываются сигары  "Дон  Педро".  Отворачивая
колпачок, он держал трубку перед глазами, всего в нескольких дюймах. Вы сами
видели его лицо. На полу валялись кусочки алюминия,  и  я  различил  на  них
отдельные печатные буквы. Естественно, специалисты  собрали  их  и  показали
Стеббинсу. И конечно же они скоро придут к аналогичному заключению, а потому
я счел целесообразным самому все выложить Стеббинсу.
   Вулф покачал головой. Не знаю только, относилось ли  это  ко  мне  или  к
Стеббинсу.
   - Что еще ты рассказал ему?
   - Ничего. У меня больше ничего  и  не  было...  И  никому  другому...  Ни
медицинскому  эксперту,  ни  лейтенанту  Бернему,  которого  вы  никогда  не
встречали. Я не  считал,  но,  по  словам  Фрица,  всего  перебывало  у  нас
девятнадцать человек. Дверь Южной комнаты опечатана. Специалист по  взрывным
устройствам собирается там поискать возможные улики,  по  всей  вероятности,
уже сегодня днем.
   Когда Вулф хочет что-то хорошенько обдумать и  находится  в  кабинете  за
своим  письменным  столом  в  самом  удобном  для  него  кресле,  он  обычно
откидывается назад и закрывает глаза, однако  спинка  кресла  в  спальне  не
имеет нужного угла наклона, поэтому он лишь прищурился и стал  дергать  себя
за мочку уха. Так продолжалось минуты две.
   - Ничего, - произнес он наконец. - Абсолютно ничего.
   - Согласен. Ведь вы - величайший сыщик в мире. Но Стеббинс не  верит.  По
его мнению, Дакос все-таки кое-что мне сообщил -  возможно,  не  фамилию,  а
просто дал какой-то намек, который я не включил в свои показания,  поскольку
мы намерены опередить полицию и сами поймать убийцу.  Безусловно,  мы  этого
хотим - по крайней мере, я хочу. Могло  ведь  так  случиться,  что  колпачок
отвинтил бы я сам. Следовательно, я в  неоплатном  долгу  перед  тем  малым,
который все это устроил.
   - Я тоже. В моем собственном доме, в то время, когда я мирно спал в своей
кровати. Это... это...
   Я удивленно поднял брови. Впервые за многие годы нашей совместной  работы
Вулф оказался не в состоянии подобрать подходящие слова.
   Он с силой ударил кулаком по подлокотнику.
   - Итак. Позвони Феликсу и передай:  мы  будем  у  него  обедать...  -  Он
взглянул на стенные часы. - Через полчаса.  Если  комнаты  на  втором  этаже
заняты, то на самом верху, где удобно. Известны ли тебе какие-нибудь  другие
источники информации о Пьере Дакосе, кроме ресторана "Рустерман"?
   Ответив, что такие источники мне  не  известны,  я  поднялся,  подошел  к
телефону, стоявшему на тумбочке у кровати, и набрал нужный номер.



   Глава 3

   На самом  верхнем  этаже  ресторана  "Рустерман"  когда-то  располагалась
квартира Марко Вукчича, бывшего хозяина заведения и друга детства  Вулфа,  с
которым они вместе росли в Черногории. Вукчич был одним из трех знакомых мне
людей, называвших Ниро Вулфа по имени. Примерно в течение года после  смерти
Марко квартира пустовала, потом в нее въехал с женой и двумя детьми  Феликс,
который, будучи владельцем одной трети пакета акций, управлял рестораном под
попечительством Вулфа.
   Без двадцати пяти час мы с Вулфом сидели за столом у окна, выходившего на
Мэдисон-авеню, между нами стоял Феликс - тонкий, подтянутый и элегантный,  в
черном костюме и белой рубашке, готовый к встрече гостей.
   - Так, значит, устрицы, - проговорил он.  -  Они  только  что  поступили,
самые свежие, -  никогда  не  видел  более  великолепные  экземпляры,  -  и,
конечно, много луку. Все будет готово через десять минут.
   - И оладьи, - добавил Вулф. - Его зовут Филип?
   - Филип Коррела. Разумеется, все знали Пьера, но Филип - лучше всех.  Как
я уже сказал, мне не приходилось встречать Пьера где-нибудь еще,  кроме  как
здесь, в ресторане. Нам его будет  недоставать,  мистер  Вулф.  Хороший  был
человек. Трудно поверить... Прямо в вашем доме! - Феликс взглянул на часы. -
Прошу меня извинить... Сейчас пришлю Филипа.
   Феликс ушел; в ресторан уже начали прибывать первые посетители.
   - Ну что  ж,  -  заметил  я.  -  Миллионы  людей  также  скажут:  "Трудно
поверить... Прямо в доме Ниро Вулфа!"
   Но, возможно, некоторые заявят, что поверить в ото не так уж и трудно. Не
знаю, что хуже.
   Вулф лишь молча и сердито  посмотрел  на  меня.  Из  примерно  семидесяти
человек обслуживающего  персонала  ресторана  "Рустерман"  Вулф  никогда  не
встречал только семерых или восьмерых, поступивших на работу после того, как
он оставил попечительство.
   Но вот появился Филип Коррела в белом переднике и поварском колпаке.
   - Возможно, вы помните меня, мистер Вулф? - спросил он. -  И  вы,  мистер
Гудвин.
   - Разумеется, - ответил Вулф. - У нас однажды  возник  спор  относительно
одного специального соуса.
   - Да, сэр. Вы не велели класть в него лавровый лист.
   - Я почти всегда против  лаврового  листа.  Традиции  нужно  уважать,  но
нельзя им слепо поклоняться.  Слов  нет,  вы  готовите  превосходные  соусы.
Присядьте, пожалуйста. Я предпочитаю, чтобы мои глаза находились  с  глазами
собеседника на одном уровне.
   - Хорошо, сэр. Хотите спросить меня о Пьере? Мы были друзьями. Настоящими
друзьями. Поверьте, я горько плакал. В Италии мужчины тоже иногда плачут.  Я
покинул Италию в двадцать четыре года. Познакомился с Пьером в Париже...  По
радио говорили, что вы нашли его мертвым. - Филип посмотрел на  меня,  затем
перевел взгляд опять на Вулфа. - В вашем доме. Они  не  сказали,  почему  он
оказался у вас или почему его убили.
   Вулф втянул носом воздух и с шумом выпустил его через  полуоткрытый  рот.
Сперва Феликс, а теперь еще и Филип, а ведь они хорошо знали Вулфа.
   - Он приходил спросить меня о чем-то, - ответил Вулф. - Но я уже спал  и,
следовательно, не знаю, о чем именно. Вот почему мне нужны от вас  сведения.
Раз  вы  были  его  другом