.
     - У вас есть еще возможность, - ответил Вулф, не шелохнувшись в кресле.
-   Можете   использовать   любые  свои   преимущества.  Давайте  начистоту.
Невиновному нечего меня бояться. - Он взглянул на часы. - Через пять минут у
меня ланч. Приглашаю вас разделить его  со мной. Я в друзья  не навязываюсь,
просто к вам и к другим в нашем положении у меня нет неприязни. Тридцать лет
назад, мистер Кимболл, вас постигло  горькое разочарование, и вы действовали
решительно.  А  сейчас растерялись.  Давайте  подумаем,  что можно  сделать.
Оставайтесь.
     Но   Кимболл  отказался.  Мне   показалось,  что  впервые  он  выглядел
испуганным. Ему хотелось как можно скорее убраться отсюда, но  я  не понимал
почему.
     Вулф попытался еще раз  уговорить  его остаться. Но, видимо, у Кимболла
не  было  желания  сделать  это.  Испуг  исчез,  он  стал  сама  любезность.
Воскликнув в какой уже раз, - "Господи!" по поводу того, что так задержался,
он упрекнул Вулфа, что тот так и не сказал ему, как избавиться от надоеданий
полиции, и, выразив надежду, что разговор останется между ними, откланялся.
     Я  проводил  его  до входной двери и предложил отвезти в контору, но он
отказался,  сказав, что поймает  такси.  Я  смотрел ему  вслед  со  ступеней
крыльца  и  убедился, что его  ноги сохранили  кривизну, отличающую  бывалых
наездников.
     Вернувшись и не найдя хозяина в кабинете, я прошел в столовую. Вулф уже
усаживался  в  кресло, а  Фриц стоял наготове рядом,  чтобы придвинуть его к
столу. Когда Вулф устроился, я тоже сел.  Я знаю, что он не любит говорить о
делах за столом, но почему-то  чувствовал, что на этот раз он изменит своему
правилу.  И он действительно это сделал. Однако не  так,  как  я ожидал.  За
столом он любил говорить пространно  и медленно на любую тему, пришедшую ему
в  голову,  обращаясь не  только  к самому себе,  но  и ко мне  тоже.  Я же,
полагаю, был неплохим слушателем. Но в этот  день  за столом он не промолвил
ни слова, лишь в перерывах между глотками  пива задумчиво надувал и втягивал
губы.  Он даже забыл прокомментировать, как обычно,  кулинарные  достоинства
блюд,  приготовленных Фрицем. Это дало мне повод многозначительно подмигнуть
Фрицу, убиравшему чашки  после  кофе. Он понимающе кивнул в ответ, что, мол,
не обиделся на хозяина.
     Вернувшись в  кабинет,  Вулф  так же молча опустился в кресло. Я  навел
порядок на своем столе, вынул из-под  груды бумаг исписанные листки блокнота
и сколол их вместе. Затем сел и приготовился ждать, когда к хозяину вернется
рабочее  настроение. Спустя  какое-то  время он  шумно,  как кузнечные мехи,
вздохнул, отодвинул кресло, открыл  ящик  стола  и  стал рыться в крышках от
пивных бутылок. Я молча следил за ним. Наконец, задвинув ящик, он сказал:
     - Мистер Кимболл - несчастный человек, Арчи.
     - Он обманщик.
     -  Возможно. И тем не  менее  он несчастный человек. Он осажден со всех
сторон. Его  сын  хочет  убить его,  и не намерен отступать от  своего. Если
Кимболл признается в этом даже самому себе, он - конченный человек, и он это
знает.  Его сын, а с  его помощью и будущие  наследники рода Кимболлов - это
все, ради чего он живет. Он не может признаться в этом и, видимо, не сделает
этого.  Но  если  он  не  признается, более того, не предпримет  ничего,  он
обречен,  ибо вскоре умрет и, возможно, страшной смертью. Эту дилемму ему не
решить,  она  слишком сложна  и  отягощена обстоятельствами.  Он нуждается в
помощи, но не осмеливается просить о ней. Причина тому та же, что  и  у всех
смертных, - вопреки всему он надеется. Надеется,  что, не признавшись, может
позволить себе уповать на  "если". Ведь его сын уже пытался  убить его  и по
чистой  случайности  убил  Барстоу.  Может, сын поймет, что  это не  простая
случайность, а знак  свыше.  Может,  его  еще можно  переубедить,  он  готов
поговорить с ним как мужчина с мужчиной, и  тогда  сын все поймет, пойдет на
разумную  сделку  с судьбой  и подарит  отцу жизнь взамен  той,  которую так
нечаянно  отнял у  другого. Тогда Кимболлу удастся дожить до того дня, когда
он  сможет  покачать внука на коленях.  А пока  состоится эта сделка,  самая
значительная  из  всех  его  сделок,  Кимболл-старший  будет  в   постоянной
опасности.  Это может напугать любого,  даже того, кто моложе и честнее его.
Но он не просит помощи, ибо, попросив, выдаст сына, подвергнет его опасности
еще большей, чем  та, которая грозит  ему  самому. Великолепная  дилемма.  Я
редко сталкивался с такой, чтобы так беспощадно наставила на жертву все свои
рога.  Это  так обескуражило Кимболла, что  он совершил  то, что редко когда
совершал, - он  вел  себя,  как  дурак.  Он выдал своего  сына и, однако, не
обезопасил  самого себя.  Он не скрыл того,  что пряталось за его страхом, а
сам страх отрицал.
     Вулф остановился. Он откинулся на спинку кресла,  опустил подбородок на
грудь и сцепил пальцы на животе.
     - Ладно, - сказал я. - С Кимболлом ясно,  теперь  как насчет Мануэля. Я
говорил вам, что он действует мне на нервы. Ну это неважно, но не напечатать
ли мне список всех улик, которые свидетельствуют, что он убил Барстоу?
     - Проклятье,  - вздохнул Вулф. - Я знаю, что картину для прочности надо
покрыть лаком. Но банка пуста, Арчи. Вернее, она исчезла. У меня ничего нет.
     Я понимающе кивнул.
     - Могу  я внести предложение? Рядом с  Плезентвилем  в Армонке  имеется
аэродром. Что если съездить туда и порасспросить?
     - Можно. Но я сомневаюсь, что  он пользовался открытыми аэродромами. Он
предпочитает осторожность Прежде чем ты туда отправишься, попробуем вот что.
Записывай.
     - Много?
     - Нет, всего несколько слов.
     Я взял блокнот и карандаш.
     Вулф стал диктовать "Каждого,  видевшего меня и  мой самолет  на лугу в
понедельник, пятого июня, во второй половине дня, прошу отозваться. Заключил
пари, выигрыш пополам".
     - Здорово, - воскликнул я. - Но он мог сесть и на поле для гольфа.
     -  Слишком  людное место, -  возразил  Вулф,  -  и неизбежно кто-нибудь
возразил  бы против этого. Пусть  будет  луг. Должно  быть конкретное место.
Нет,  не  по  телефону. По  дороге  завезешь  в  редакцию "Таймса".  И четко
договорись, чтобы все ответы направлялись нам. Да, можно и в другие утренние
или  вечерние  газеты,  на  тех  же  условиях,  Мануэль  Кимболл  -  человек
достаточно хитроумный и стоит того, чтобы мы приняли  меры предосторожности.
Если он увидит объявление, он постарается сам получить все ответы.
     Я встал.
     - Ладно. Я пошел.
     - Подожди. Уайт-Плейнс будет до Армонка или после?
     - До.
     -  Тогда  зайдешь  к  Андерсону.  Расскажешь ему обо всем, кроме  Карло
Маффеи и Аргентины. Сделай ему такой подарок, это будет красивый жест. Также
скажи,  что  Кимболл-старший  находится в  опасности и  нуждается  в охране.
Кимболл,  разумеется,  будет  это  отрицать,  и  все  меры  предосторожности
окажутся напрасными. И все  же когда кто-то вмешивается в  дела, замышляемые
преступником, как  это  делаем  мы с тобой,  есть  обязанности,  которыми не
следует пренебрегать.
     Сам прекрасно зная все это, я тем не менее высказался.
     -  Давать  Андерсону  информацию  это  все  равно,  что  давать  чаевые
контролеру в метро.
     -  Я думаю, недалек  тот час, - заметил Вулф, - когда мы представим ему
счет.



        14

     Поскольку я заехал  в редакции  нескольких  газет, чтобы поместить наше
объявление, а  загородное  шоссе в летнее время, да еще в конце недели (была
пятница),  порядком перегружено, я добрался  до Уайт-Плейнс лишь  к  четырем
пополудни. Я  решил  не предупреждать Андерсона и Дервина о своем приезде  -
мой путь на Армонк все равно лежал через Уайт-Плейнс.
     Но  оба  оказались  на  месте.  При  моем  появлении  девушка-секретарь
улыбнулась, что меня обрадовало,  ибо если тебя  забывают, то это значит, ты
теряешь свою неповторимость. Не спросив  ни моего имени, ни к  кому  я,  она
соединилась с кем-то по коммутатору.
     - Похоже на возвращение блудного сына в отчий дом, не так ли? - пошутил
я.
     - Скорее, на заклание тельца, - не задумываясь, ответила она.
     После секундного ее разговора с кем-то, почти сразу же отворилась дверь
кабинета прокурора, и вышел Дервин.
     - Что вам угодно? - спросил он, сделав пару шагов мне навстречу.
     Я осклабился.
     -  Горячие  новости.  Можете вызвать  вашего  друга Бена  Кука,  только
поторопитесь.
     Я не  любитель конфронтации, поэтому  тут  же  объяснил ему цель  моего
визита.
     - Я  должен сообщить  мистеру Андерсону нечто очень нужное, а  может, и
вам, или вам всем вместе, как изволите.
     Я  так до сих  пор и не узнал, чем  занималась  прокурорская команда  в
Уайт-Плейнс всю неделю после  того, как было произведено вскрытие. Делались,
правда, туманные  намеки. Например, Андерсон  поведал, что Корбетт побывал в
Холландском университете.  Может, они там  что-то и нашли,  вроде сплетен  о
том, что Барстоу оставлял  какую-нибудь студентку  на целый час после лекций
или  другие  "жареные"  факты.  Но насколько  я  понял,  это  ни  на йоту не
приблизило их  к тому, что чего-то  стоило.  Мне  трудно было  поверить, что
Андерсон  не знал даже о сумке с клюшками, подаренной Барстоу его  женой  ко
дню  рождения. От  них  же я  узнал  лишь одну стоящую  новость - заключение
Нью-йоркской  лаборатории.  Специалист,  производивший  анализы,  совершенно
определенно  утверждая,  что  в  крови  убитого обнаружен  змеиный  яд.  Это
заставило  Андерсона и Дервина забыть о клюшках и с  интересом переключиться
на мокассиновых змей. Мне стыдно в этом признаться, но и я был втянут в  это
и  потратил  вместе с ними  на всякие  догадки несколько не  очень  приятных
часов. Однако  вопрос  об игле продолжал оставаться  загадкой,  хотя я видел
куда более странные предметы, попадавшие в человеческий желудок в результате
всяких  случайностей.  В  окрестностях  Вестчестера  вполне  могли  водиться
мокассиновые змеи, и почему бы одной  из  них не  заползти  на площадку  для
гольфа и не ужалить Барстоу.  Было над  чем  поломать голову. О  результатах
анализов они пока в газеты не сообщали, да  и мне  рассказали  об этом, лишь
получив от меня свою долю информации. Так что обошлось на сей раз без особых
потерь. Но даже если бы в гольф-клубе "Зеленые луга" все площадки для гольфа
кишели змеями, все равно Андерсону и  Дервину  было трудно примириться с тем
фактом, что Ниро Вулф смог так точно предугадать результаты вскрытия.
     Когда Дервин  ввел меня в кабинет  Андерсона,  тот  был не один. У него
сидел посетитель, с виду не очень похожий на сыщика,  скорее, адвокат. Я сел
на стул и положил панаму на колени.
     - С чем пожаловали? - нелюбезно осведомился Андерсон.
     Мне этот человек был решительно неприятен, как  и разговор с ним. Все в
нем меня отталкивало своей грубостью и примитивностью - лицо, манеры. Лучшим
видом  общения  с  ним было  бы дать ему  в  нос. Вот Дервин -  другое дело.
Конечно, я  и  к нему  не питал  особой  симпатии,  как, скажем,  к любимому
дядюшке, но он хотя бы понимал шутки.
     - С информацией от Ниро Вулфа, - ответил я на вопрос.  - Пожалуй, стоит
застенографировать.
     Тут, конечно, не обошлось без  насмешек и грубости  с его стороны, но я
решил все стерпеть ради дела и держал себя  в  руках. Что толку  придумывать
остроумные, разящие в  лоб  ответы,  если  я  не  могу воспользоваться самым
убедительным  из  них.  Наконец,  когда он понял,  что  так мы  с  места  не
сдвинемся,  он позвал  стенографиста. Я  начал. Я  рассказал им о подарке на
день рождения,  о том, где теперь  находится сумка  с клюшками Барстоу и как
она туда пропала, рассказал, почему и  как Кимболл отдал Барстоу свою клюшку
для первого  удара.  Я  предложил  им  поинтересоваться  клюшками Кимболла и
узнать, где он их хранит, а также теми, кто мог иметь к ним доступ.  Хотя  я
зная, что  это  ничего  не даст, потому что  у Мануэля было множество других
возможностей  получить доступ  к клюшкам отца,  но все же я подкинул им  эту
мысль.  Затем я  передал  прокурору  просьбу  Вулфа обеспечить  безопасность
Кимболла-старшего,  и особо подчеркнул это. Я сказал, что,  по мнению Вулфа,
ответственность за безопасность  граждан, чья  жизнь под угрозой,  полностью
лежит на властях, которые для того и существуют. Он же, Ниро Вулф,  не может
отвечать ни перед  самим собой,  ни  перед  другими,  если с  мистером Е. Д.
Кимболлом что-либо случится, а это может произойти в любую минуту.
     Когда я  закончил, Андерсон стал задавать мне вопросы. Я отвечал, но не
на  все. Это тянулось довольно долго,  пока я  наконец  вежливо с улыбкой не
сказал:
     - Мистер  Андерсон,  кажется,  вы  пытаетесь меня  перетянуть  на  свою
сторону.
     Он тоже был вежлив.
     - И  безуспешно, мистер  Гудвин, -  любезно ответил он.  - Буду  с вами
откровенен. Когда вскрытие подтвердило догадку мистера  Вулфа, я был уверен,
что  он  знает,  кто  убийца. Когда  же  было объявлено о  вознаграждении  и
оказалось, что он до сих пор его не получил,  я понял, что он  не знает, кто
убил Барстоу. Нам известно все, что вы предпринимаете, и даже больше. Неясна
лишь одна деталь  - как Вулф пришел  к своей догадке. Мне все же хотелось бы
это знать, хотя я не считаю, что это так уж! важно, поскольку он от этого не
продвинулся вперед. И  все же я  готов  выслушан вас. Со своей стороны,  сам
расскажу все, что мы знаем.  Например, сегодня  утром мы получили заключение
из лаборатории: анализ показал наличие змеиного яда в крови Барстоу.
     - Спасибо. Это позволяет мне не читать вечерние газеты.
     - В газетах этого не будет. Могу рассказать вам еще кое-что.
     И он это сделал, рассказав о  поездке  Корбетта в университет  и прочую
ерунду, а закончили мы лекцией о мокассиновой змее. Думая о том, как наконец
добраться до Армонка и по дороге поскорее выбросить из головы все о змеях  и
змеином яде, я  наконец  поблагодарил  его, встал,  надел шляпу и тут  вдруг
заметил, что он обиделся. Но мне было уже  не до этого. Напомнив ему еще раз
о необходимости обеспечить безопасность Е. Д. Кимболла, я откланялся.
     Поскольку до Армонка было всего несколько миль  в сторону, и я не знал,
как долго  я там  задержусь,  я  решил все  же прежде  завернуть  в поместье
Барстоу.  Из телефонной будки на  Главной улице я позвонил Саре Барстоу. Она
была дома. Через двадцать минут я  уже свернул на подъездную аллею поместья.
Тот же часовой, узнав меня, поприветствовал меня кивком и открыл ворота
     На террасе кто-то пил чай, видимо, гости. Я прошел  к боковому входу, и
Смолл снова провел меня в солярий, сказав, что мисс Барстоу сейчас будет. Он
спросил меня, не выпью ли я чаю.
     - Вам самому пришло это в голову? - поинтересовался я.
     Дворецкий и бровью не повел.
     -  Мисс Барстоу  велела предложить  вам чаю, сэр, - невозмутимо ответил
он.
     - Я так и подумал, но предпочитаю стакан молока.
     Через минуту он появился снова со стаканом молока. Я не успел допить  и
до половины, как вошла Сара. По телефону я сказал,  что это визит вежливости
и   тревожиться   не   следует.  Глядя  на  нее  теперь,   на   легкость   и
непринужденность  ее  движений, на всю ее молодую естественность, я подумал,
будь у нее клиника для разбитых сердец, я бы стал ее  первым пациентом, если
бы не был занят чем-то поважнее.
     - Вы хорошо отоспались  и отдохнули  за то время, что мы не виделись, -
заметил я в виде комплимента.
     Она улыбнулась.
     - Мне кажется, что я только и делала, что спала. Садитесь, прошу вас.
     Я сел, продолжая держать в руке стакан с недопитым молоком.
     - Спасибо за молоко,  мисс Барстоу, очень вкусное. Сожалею, что оторвал
вас от гостей,  но я ненадолго.  Я только что был у прокурора Андерсона,  мы
побеседовали, я рассказал ему о  подарке  вашей  матери и  о вашей поездке в
Территаун.  Подождите, не  заводитесь с полуоборота.  Я ничего  не собираюсь
предпринимать.  Это  просто  стратегический  ход,  из тех, как говорят,  что
приводят  генералов  к  поражению.  Все  уже  выяснилось.  В  сумке, которую
подарила  вашему  отцу  ваша мать,  были  настоящие  клюшки,  и  такими  они
оставались все до конца. Никто ничего не замышлял  против  вашего отца.  Его
смерть - случайность.
     Потрясенная, она смотрела на меня, не в силах что-либо оказать. Я ждал,
когда она успокоится.
     - Значит, это не убийство?.. Ниро Вулф ошибся, но тогда как же...
     - Я же сказал, что это не  убийство,  и Ниро Вулф не ошибся.  Произошло
это, как  вы помните, у первой  метки. Когда пришел черед вашему отцу начать
игру, его мальчишки с клюшками не оказалось рядом,  поэтому  Е.  Д. Кимболл,
игравший  после вашего  отца, предложил  ему  свою клюшку для первого удара.
Именно она и убила вашего  отца. Это роковая случайность. Его никто не хотел
убивать.
     - Мой отец... - промолвила она. - О, я знала своего отца...
     Я кивнул.
     -  Я уверен, вы хорошо его знали, мисс Барстоу. Вот и все, что я  хотел
вам сказать. По телефону  мне не хотелось  говорить об этом, потому что я не
знаю, когда Андерсон намерен  предать  это гласности. Так что все, что я вам
сказал, - конфиденциально. Я не хотел бы, чтобы вы расспрашивали Андерсона о
моем разговоре с ним, и, пожалуйста,  не думайте,  что я обманываю вас. Если
его вдруг разберет  любопытство и  он начнет  выспрашивать  у  вас, зачем  и
почему вы так поступили с сумкой, пошлите его ко всем чертям. Теперь это уже
никого не интересует. Именно на этот случай я и решил вам все рассказать.  Я
прекрасно понимаю, что  такое лежать ночью без сна и гадать, кто убил твоего
отца.  Так вот, вашего  отца никто  не  убивал. Но лучше, чтобы об этом пока
знала лишь ваша семья.
     Я встал.
     - Вот и все.
     Она оставалась сидеть. Наконец, подняв на меня глаза, спросила:
     - Вы уже  уходите? Я  посижу  здесь  еще немного. Благодарю вас, мистер
Гудвин. Вы не допили свое молоко.
     Я взял  стакан, допил молоко  и покинул  комнату.  Я  еще надеялся, что
несмотря на такой хлопотный день, я всюду успею.
     Когда я  прибыл в Армонк,  было уже около шести, хотя солнце стояло еще
высоко. На взлетной полосе аэродрома  стояли  два самолета, а третий шел  на
посадку. Забор и стены деревянных ангаров украшали рекламные щиты: "Полеты -
5  долларов", "Попробуй, как на  небесах" и прочее. Аэродром  был неказист в
смысле наземных построек и удобств, но  взлетная полоса была широкой, чистой
и ровной,  как  блин на  сковороде. Я припарковался  у  края  дороги и через
ворота направился  к  ангарам.  Кругом -  никого,  кроме  пилота только  что
севшего самолета и двух его пассажиров. Я прошелся вдоль ангаров, заглядывая
в каждый, наконец в одном из них увидел двух парней, игравших в орлянку. При
моем появлении они прекратили игру. Я поздоровался.
     - Хэлло, -  сказал я и улыбнулся. - Сожалею,  что помешал. Я ищу летную
карту, вернее, папку с картами. Может, я неточно выразился, я - не летчик.
     Один из  парней  был совсем еще юнцом, другой,  в комбинезоне механика,
выглядел постарше. Он выслушал меня и покачал головой.
     - Мы не продаем летные карты.
     - А я  не собираюсь их покупать. Я ищу  карту в красной папке,  которую
мой брат оставил здесь  неделю назад,  точнее, в прошлый понедельник, пятого
июня. Возможно, вы помните.  Узнав, что я буду  проезжать мимо в Беркшир, он
попросил меня заехать сюда и взять карту. Он совершил посадку у вас на своем
личном  самолете часов  в  шесть  вечера и  улетел в десять. Он уверен,  что
оставил карту где-то здесь.
     Механик покачал головой.
     - Он не садился на нашем поле, сэр.
     Я изобразил удивление.
     - Как? Конечно, садился. Он-то хорошо знает, на каком аэродроме он сел.
     - Может, где-то  он и садился, только  не  на нашем аэродроме.  Бот уже
месяц,  как здесь не было ни  одной чужой машины, только наши, разве что еще