проблема, а у
меня вопрос. Что привело вас сюда? Луис Рони?
     Пришел мой черед задуматься, и я позволил ей холодно улыбнуться.
     - Значит, он, - сказала Медлин.
     - Или нет. А если он, что тогда?
     Она подошла  ко мне вплотную,  взяла  за  лацканы пиджака, и  глаза  ее
увеличились до немыслимых размеров.
     - Послушайте,  вы, прирожденный герой, -  заговорила  она  пылко. -  Не
важно, что я чувствую по поводу детских воспоминаний, будьте осторожны, если
ввязываетесь  в дела моей  сестры.  Ей двадцать два  года.  Я в ее  возрасте
успела наломать дров, она же чиста, как роза... Хотя роза не такое уж чистое
растение. Насчет Луиса Рони я  с отцом полностью согласна, но все зависит от
того,  как  его  отвадить.  Может,  самый  безболезненный  для  нее  путь  -
застрелить его, и дело с концом. Не знаю, много ли он для нее значит. Просто
говорю вам, что самое главное не папа, не мама, не я или Рони, самое главное
- это моя сестра, говорю вам для вашего же блага.
     Свою роль сыграло стечение  обстоятельств. Она была так близко от меня,
а аромат роз так силен, ее слова звучали так пылко, к тому же целый день она
со мной кокетничала... в общем, все произошло само собой.  Через  минуту или
две  она оттолкнула меня,  я  ее отпустил,  взял  папку,  закрыл ее, отнес к
полкам и положил на нижнюю. Вернувшись, я застал ее в некотором смущении, но
дара речи она не лишилась.
     -  Дуралей  вы  этакий,  -  выдавила  она  из  себя,   и   ей  пришлось
прокашляться. -  Что  с  моим  платьем  сделали!  - Пальцы  ее  пробежали по
складкам. - Ладно, идемте вниз.
     Мы  спускались по широкой лестнице в  зал для  приемов,  и мне пришло в
голову, что  я,  кажется,  не  так соединил  провода.  Устанавливать  личный
контакт начал как будто неплохо, только не с тем человеком.
     Мы  ели  на  западной  террасе, над  вершинами  деревьев  за  лужайками
садилось солнце, но  еще освещало  стену дома  над нашими  головами. К этому
времени остался лишь один человек,  называвший меня  "мистер  Гудвин", - это
была миссис Сперлинг. Меня посадили справа от нее, видимо, чтобы подчеркнуть
мою значимость как сына делового партнера ее мужа, председателя правления, и
я до сих  пор  не знал, известно  ли  ей что-нибудь  о моей истинной  роли и
задачи в  ее  доме. Сперлинг-младший походил именно на нее - тот же  большой
рот, - хотя она сильно раздобрела.  Своим подразделением она управляла лучше
некуда,  чувствовалось, что слуги вышколены, живут в  доме давно  и  уходить
никуда не собираются.
     После обеда мы еще посидели на террасе, а когда стемнело,  вернулись  в
дом, все, кроме Гвен и Рони, они решили прогуляться на лужайке. Уэбстер Кейн
и  миссис  Сперлинг   сказали,  что  хотят  послушать  сводку  новостей  или
посмотреть телевизор. Меня  пригласили на  партию в  бридж, но  я отказался,
сказав,  что  должен обсудить  со  Сперлингом  планы на  завтра,  как и  что
снимать, и  это  было недалеко от истины. Он  отвел меня  в ту  часть  дома,
которую я еще не видел, в большую комнату с высоким потолком, где вдоль стен
по всему  периметру  ровными  рядами тянулись  книги,  тысячи  четыре томов,
аппарат, печатающий последние новости с биржи, стол, на котором среди  всего
прочего  громоздились пять телефонов, хозяин  позволил мне  в  четвертый или
пятый раз отказаться от предложенной сигары, пригласил сесть и спросил, есть
ли у меня какие-нибудь пожелания. Говорил он со мной не как хозяин с гостем,
а  как  большой начальник со  своим  даже не  подчиненным,  а только будущим
подчиненным. Это правило игры я принял.
     -  Ваша дочь  Медлин  знает,  кто  я  такой.  Когда-то  она видела  мою
фотографию, судя по всему, у нее хорошая память.
     Он кивнул:
     - Это есть. И что?
     - Надеюсь, она  будет держать это при себе, тогда ничего,  но на всякий
случай ставлю  вас в известность.  Будете говорить с ней об этом  или нет  -
решайте сами.
     - Думаю, этого не  требуется. Подумаю, - он нахмурился, но  это меня не
касалось - Как у вас с Рони?
     - Познакомились, немного пообщались. Он все время занят. Я хотел с вами
поговорить не о нем.  У вас тут гостевые комнаты  запираются на ключ - я это
вполне одобряю, - но свой ключ я по  рассеянности уронил в бассейн, а набора
отмычек  у меня с собой нет. Да и  когда я лягу спать, хотел  бы  запереться
изнутри, потому что я нервничаю, моя дверь открыта, так что, если у вас есть
общий ключ, может, вы мне его дадите?
     Реакция  у этого человека была отменная.  Я еще не закончил,  а  он уже
улыбался. Потом покачал головой:
     -  Не  стоит. Существуют определенные  правила...  хотя черт с ними,  с
правилами. Просто он здесь как гость моей дочери, с моего разрешения, и я не
хотел бы открывать для вас его дверь. А по какой, собственно, причине...
     -  Я  говорил  не  о  чьей-то двери,  а  о  моей. Ваш  намек  для  меня
оскорбителен, и  я  расскажу  о нем  моему  отцу, а в вашей  корпорации  ему
принадлежит немало акций,  и от  ваших  слов он  наверняка  тоже будет не  в
восторге. Что я могу поделать, если у меня не в порядке нервы?
     Он  было  заулыбался,  потом решил, что улыбки  тут явно  недостаточно,
откинул  голову  и  залился  громким  смехом.  Я  терпеливо ждал. Воздав мне
должное, он поднялся, подошел к дверке большого, встроенного  в стену сейфа,
поколдовал над замком,  и  дверка распахнулась; он вытянул  ящичек,  пошарил
внутри и извлек оттуда ключ с биркой. Протянул его мне.
     -  Для  пущей безопасности можете пододвинуть кровать прямо к двери,  -
посоветовал он.
     Я взял ключ.
     - Спасибо, сэр, наверное, я так и сделаю, - сказал я и вышел.
     Вернувшись в гостиную, чуть уступавшую по размерам  теннисному корту, я
выяснил, что  партия в  бридж еще не началась.  Гвен  и Рони уже вернулись с
прогулки.  Играла музыка,  и они  танцевали  у дверей, ведущих на террасу, а
Джимми  Сперлинг  танцевал  с  Конни Эмерсон.  Медлин  сидела за фортепьяно,
пытаясь подыгрывать радио, а  возле нее, следя за ее  летающими  пальчиками,
стоял Пол Эмерсон с кислейшей миной на  лице.  Под конец обеда он принял три
разные таблетки и, видимо, ошибся в выборе. Я подошел к Медлин, пригласил ее
потанцевать и уже через десять секунд понял, что танцует она отменно. Что ж,
тем приятнее.
     Вскоре  появилась  миссис Сперлинг,  а за ней - сам Сперлинг  и Уэбстер
Кейн. Через  некоторое время танцы прекратились, кто-то сказал, что  пора на
боковую,  и  было  похоже,  что  распорядиться  должным  образом  коричневой
капсулой, которую  я достал из  моей аптечки, не  удастся. Кое-кто из гостей
решил  оказать покровительство  шикарно оснащенному бару  на колесиках,  что
стоял между длинным  столом и кушеткой, но Рони среди них не было;  я слегка
погрустнел  от  такого невезения, как  вдруг  Уэбстер Кейн решил, что  перед
отходом ко сну  по стаканчику вина должны  пропустить все,  и  развернул  по
этому  поводу широкую  рекламную  кампанию. Я согласился на бурбон  с водой,
потому что именно  это сочетание весь  день  предпочитал Рони,  и акции  мои
резко возросли,  когда я увидел, что Джимми Сперлинг протягивает Рони именно
бурбон с водой. А дальше  все произошло будто по написанному мной  сценарию.
Рони сделал  глоток,  а  потом  поставил  стакан  на  стол -  обе  его  руки
потребовались  Конни Эмерсон,  чтобы показать ему румбу. Я немного  отпил из
своего стакана, чтобы  уровень жидкости в  обоих стал одинаковым,  достал из
кармана капсулку и, уронив ее в  стакан, прогулочным шагом подошел к  столу,
поставив  стакан рядом со стаканом Рони - мне потребовалось освободить руки,
чтобы достать сигарету и закурить, - потом снова взял стакан, но уже не тот,
а если  точнее, как раз тот, который надо. Операция была проведена блестяще,
никто не мог ничего заподозрить.
     Но тут  удача от меня все-таки отвернулась. Когда Конни отпустила Рони,
он вернулся к столу, взял свой стакан, но пить, черт бы его подрал, не стал.
Просто держал его в руках, и все.  Я вскоре решил, что должен подвигнуть его
на такое благое дело, неспешно подошел к месту, где он разговаривал с Гвен и
Конни, и стал с причмокиванием потягивать  из  своего стакана и даже  делать
бурбону комплименты, но Рони не поддавался на провокацию. Ну что за верблюд!
Я уже хотел попросить Конни  прижать его коленом, чтобы влить  бурбон ему  в
глотку. Гости начали понемногу расходиться,  прощаться до утра, мне пришлось
проявить вежливость и принять участие в ритуале. Я обернулся, когда Рони уже
отошел к бару и поставил свой  стакан...  но  все стаканы были пусты. Он что
же, высадил стакан с бурбоном одним глотком? Едва ли. Я тоже подошел к бару,
чтобы поставить стакан, потянулся за крендельком  и нагнул голову - обнюхать
содержимое ведерка со льдом. Так и есть. Виски он выплеснул туда.
     Кажется, я пожелал всем спокойной ночи,  так или иначе поднялся в  свою
комнату.  Естественно,  я был зол на  себя -  явно  дал  маху,  только  где?
Раздеваясь,  я  тщательно  обдумывал  происшедшее.  Я  мог  дать  голову  на
отсечение,  что он не  видел, как  я подменил  стаканы, -  он стоял  ко  мне
спиной,  а никакого зеркала  поблизости  не было. Ничего не могла  видеть  и
Конни  - Рони стоял прямо перед ней,  и  вообще  она доставала ему только до
подбородка. Я еще раз  все обдумал и решил,  что видеть меня не мог никто, -
хорошо, что  тут нет Ниро  Вулфа  и  ему  ничего  не надо  объяснять. Короче
говоря, сладко  позевывая, я сделал вывод: пользоваться ключом  Сперлинга не
буду.  Не  важно,  по какой  причине Рони выплеснул  виски, но это факт,  и,
значит, он не  только не будет  спать крепким сном, он будет начеку... стало
быть...  стало быть,  что-то...  только  вот что... стало  быть...  какая-то
важная мысль безнадежно от меня ускользала...
     Я потянулся к  пижамной  куртке, но меня вдруг обуяла  зевота... я даже
взъярился на себя, да что же это такое, какое право я имею зевать,  когда  я
только что не смог даже  усыпить  клиента,  грош мне цена... однако  никакой
ярости я не чувствовал... просто жутко хотелось спать...
     Помню  только, что пробормотал сквозь  стиснутые  зубы: "Тебя  усыпили,
дебил ты несчастный, иди живо  запри дверь", но как я  ее запирал, не помню.
Надо полагать, все-таки запер, потому что утром она была заперта.
     ГЛАВА 5
     Воскресенье оказалось чистым кошмаром. Дождь лил почти не переставая. Я
выколупнулся из кровати в десять утра, голова была размером с бочку, набитую
мокрыми  перьями,  но и пять часов спустя она все еще тянула на  бочонок,  а
внутри была сплошная топь. Ничего  не подозревавшая Гвен стала приставать ко
мне  -   давайте   снимать   интерьеры  со   вспышкой,   -  и  мне  пришлось
соответствовать. Крепкий черный кофе не сильно  облегчил мою участь,  а пища
оказалась  моим  злейшим  врагом.  Сперлинг  решил,  что  я  просто  здорово
перебрал, во всяком случае,  он и не думал улыбаться, когда я отдал ему ключ
и отказался дать какой-либо отчет о последних событиях. Медлин нашла все это
занятным,  но  слово  "занятный" в  зависимости  от  контекста имеет  разные
значения.  Когда   меня  все-таки   усадили  за  бридж,  я  вдруг  обнаружил
способности   ясновидца,  прорицал  и  прорицал  без  удержу.   Джимми  явно
заподозрил меня в шулерстве, хотя и старался  не подавать виду. Мне пришлось
совсем худо, когда Уэбстер Кейн решил, что я  вполне созрел для того,  чтобы
прослушать курс экономики, и посвятил первому уроку целый час.
     Увы, моя  форма не позволяла мне  разобраться даже с  простыми дробями,
что  уж говорить об успехах в  экономике  или  во взаимоотношениях  с  такой
девушкой,  как  Гвен. Или  Медлин. Где-то  днем  Медлин подкараулила меня  и
принялась  выпытывать,  каковы  мои  намерения  и  планы -  вернее, планы  и
намерения Вулфа - насчет ее сестры, и к моей чести я сдержался и не прорычал
в ответ  что-то  невразумительное. Она  была  сама любезность  и  готовность
помочь, и я, совершенно того не желая, услышал массу всякой ерунды по поводу
семейства и гостей. Оказывается, лишь один человек категорически отказывался
признавать Рони  -  сам  Сперлинг. Миссис  Сперлинг  и брат Джимми  поначалу
прониклись к  нему  любовью,  потом  более  или менее переключились на точку
зрения Сперлинга, а  примерно месяц  назад  поменяли пластинку в третий раз,
заняв такую позицию:  Гвен девочка взрослая, пусть сама  и решает. Именно  в
это  время Рони было позволено  снова появляться в их доме. Что  до  гостей,
Конни Эмерсон,  видимо, собиралась решить эту  проблему по-своему, а именно,
переключить  внимание  Рони с  Гвен  на  кого-то  еще,  желательно, на себя;
Эмерсон был  и оставался кислятиной независимо от того, имел он дело  с Рони
или другими человекообразными; а Уэбстер  Кейн  проявлял рассудительность  и
благоразумие.  Его  позиция, весьма существенная,  поскольку  он  был другом
семьи,  сводилась к следующему: Рони как таковой  ему абсолютно безразличен,
но,   чтобы   пригвоздить  его   к   позорному   столбу,  одного  подозрения
недостаточно. Он со Сперлингом из-за этого даже крепко повздорил.
     В  принципе из того, что вывалила на  меня  Медлин,  можно  было что-то
нарыть и вычислить, кому вздумалось подсыпать  снотворного в стакан Рони, но
сейчас на глубокий анализ я был совершенно не способен. Я бы с удовольствием
вообще освободил горизонт, если бы  не одна мелочь. Я желал поквитаться,  по
крайней мере, попытка не пытка.
     Что  касается усыпления,  я подверг себя судебному разбирательству и на
вопрос судьи  ответил: "Невиновен"  -  и в конце концов сам  себя  оправдал.
Вероятность того,  что я  выпил снотворное  из своего собственного  стакана,
начисто исключалась: стаканы я поменял, тут  сомнений не  было,  И Рони этой
подмены не видел, никто  о ней не мог ему сказать - за это я  ручался. Стало
быть, нашелся еще  один умник, который подсыпал снотворного в стакан Рони, и
Рони либо  знал  об этом,  либо что-то такое подозревал. Интересно выяснить,
кто этот  ловкач, но  тут  кандидатов  более чем  достаточно.  Напитки делал
Уэбстер Кейн,  помогали ему Конни и Медлин, Джимми относил Рони стакан. Мало
этого,  ведь когда Рони поставил  свой  стакан на стол, он на какое-то время
выпал  из  моего поля  зрения. Так  что, если  Рони  и знает, кого  я должен
благодарить  за  убойную  дозу,  для  меня  этот  усыпитель  был всего  лишь
неизвестной величиной, величиной Икс.
     Но я продолжал ошиваться  в этом гостеприимном доме по  другой причине.
Черт  с  ним,  с  этим  Иксом, по  крайней мере  пока.  Вместо  того,  чтобы
отлеживаться  в  собственной  постели,  я  скрежетал  зубами  и  блефовал  с
бездарным мизером на руках, таскался следом за Гвен  с  двумя фотокамерами и
вспышками, из-за которых пузырились карманы, потому что мне не  давала покоя
вот  какая  картина: Луис  Рони выплескивает  виски, приготовленное мною для
него, а  я  стою и до последнего  глотка высаживаю  виски, которое  для него
приправил кто-то другой. За это Рони мне ответит, иначе как я  буду смотреть
Ниро Вулфу в глаза?
     Обстоятельства мне благоприятствовали. Я собирал информацию  осторожно,
избегая всякого нажима. Рони  приехал сюда  поездом в пятницу  вечером, Гвен
встретила его  на  станции,  к  вечеру  он собирался  опять в город;  других
отъезжающих не было. Пол и  Конни Эмерсон гостили в Стоуни Эйкрз уже неделю;
Уэбстер Кейн торчал  здесь  вообще  целую вечность, готовил  для  корпорации
какое-то экономическое  варево; мамуля и девочки сидели  там  безвыездно все
лето;  Сперлингов, старшего  и  младшего, в воскресенье  вечером в  город не
выгонишь  и  палкой. Но в город  обязательно  поеду я, только дождусь, когда
схлынет поток  и Рони, разумеется,  предпочтет  комфортабельную,  просторную
машину переполненному поезду.
     Лично ему  я  ничего предлагать  не  стал.  Обронил  мимоходом фразу  в
разговоре  с  Гвен.  А чуть  позже посвятил в  свой  замысел Медлин,  и  она
согласилась при  случае замолвить  словечко.  Потом  в библиотеке  я наедине
пообщался   со  Сперлингом,  посвятил  в  свой  замысел  и  его  и  попросил
содействия,  выяснил, с какого телефона можно позвонить  в Нью-Йорк, заметив
при этом,  что разговор  не  предназначался  для  его ушей. Он, естественно,
начал сопротивляться, но к этому времени я уже  был в состоянии  связать два
слова  и даже больше и наплел ему что-то убедительное.  Он ушел и  закрыл за
собой дверь, а  я позвонил  Солу Пензеру в  Бруклин и держал его  на проводе
минут двадцать. Мокрые  перья в моей  голове еще не высохли окончательно, и,
чтобы ничего не упустить, мне все пришлось повторить дважды.
     Было  около  шести  часов, то  есть  страдать  мне  предстояло еще часа
четыре: операцию "Отъезд"  я назначил на десять вечера и ничего изменить уже
не мог,  но, возможно, оно было и к лучшему.  Чуть  позже  густая облачность
рассеялась, появились парящие поодиночке облака,  и даже солнце,  прежде чем
скрыться за  край земли,  успело нам поулыбаться. И еще одно  обстоятельство
помогло обрести душевный покой: я отважился пару  раз надкусить бутерброд  с
курицей  и  не успел оглянуться, как он исчез,  равно как  и кусок вишневого
пирога, и стакан молока.  Миссис  Сперлинг  по-матерински  погладила меня по
спине, а Медлин сказала, что теперь она может спать спокойно.
     Без шести минут десять я скользнул за  руль моей машины с открывающимся
верхом, спросил Рони, не забыл ли он зубную  щетку, и  вырулил со стоянки на
извилистую дорожку.
     - Какого года модель? - спросил он. - Сорок восьмого?
     - Нет, - ответил я. - Сорок девятого.
     Он позволил своей голове откинуться на подголовник и прикрыл глаза.
     В  межоблачные  дыры  проглядывали  звезды,  но  луны  видно  не  было.
Прокрутившись  по  дорожке, мы  добрались до  каменных  ворот  и выехали  на
второстепенную дорогу. Она была узкая - асфальт не мешало слегка подлатать -
и всю первую милю целиком находилась в  нашем распоряжении,  что меня вполне
устраивало. Сразу за крутым поворотом дорога чуть-чуть расширялась  -  возле
края  густого  леса  стоял  старый  сарай,  -  и мы увидели, что  у обочины,
развернутая по ходу нашего  движения, припарковалась машина. Перед поворотом
я сбросил скорость, наперерез мне кинулась женщина с включенным фонарем, и я
нажал на тормоз. Женщина тут же крикнула:
     - Мистер, у вас домкрат есть?
     Потом раздался мужской голос:
     - Мой домкрат сломался, может, у вас найдется?
     Вжавшись в сиденье, я подал машину назад и съехал на траву.
     Рони буркнул мне:
     - Только этого не хватало.
     Я буркнул в ответ:
     - Помогай ближнему.
     Мужчина и женщина подошли к нам, я вылез из машины и сказал Рони:
     - Извините, но вам тоже придется вылезти, домкрат под сиденьем.
     Женщина что-то засюсюкала, мол,  как это мило с  пашей стороны, и  даже
открыла для Рони дверцу. Он вылез спиной вперед, глядя на меня, и как только
он оказался рядом с машиной, меня  чем-то шмякнуло по черепушке, я брякнулся
оземь,  но трава  оказалась  густой и  мягкой.  Я  лежал,  навострив уши,  И
буквально через несколько секунд услышал свое имя.
     - Все в порядке, Арчи.
     Я  поднялся, сунулся  в машину, чтобы выключить двигатель и фары, потом
обошел капот. У обочины, распластавшись на спине, лежал Луис Рони. Я не стал
проверять, в каком он  состоянии, - зачем, такого специалиста по  "средствам
убеждения", как Рут Брейди, еще надо поискать,  она на эту тему может читать
лекции; в любом  случае, она стояла на коленях  возле  его  головы и светила
фонарем.
     - Рут, дорогая, извини, что испортил тебе воскресный вечер.
     -  Арчи, рыбка  моя, кончай  хохмить.  Некогда.  Не нравится мне в этой
пустыне.
     - Мне тоже. Он там точно отрубился или прикидывается?
     - Не волнуйся. Я ему травинку в нос сунула, - а он хоть бы хны!
     - Ну  и чудно.  Если зашевелится, успокой  его снова. - Я  повернулся к
Пензеру, тот закатывал рукава