ольше склонялся ко второму варианту и сейчас прикидывал,  кто  бы  это  мог
разболтать. Снова появились "кхе-кхе... трудности", и  он  не  испытывал  по
этому поводу никакого удовольствия.
   - Секретарша отпадает, - сказал  он  мрачно.  -  Я  сам  с  ней  об  этом
разговаривал. Мисс Абрамс работает у нас уже  двадцать  лет,  и  насчет  нее
сомнений нет. - Он был доволен тем, что рядом с ним был человек, кому  можно
доверять.
   - Тогда?.. - спросил я со значением.
   Пайн кивнул - скорее себе, чем мне, - и пробормотал:
   - Вот что я думаю. -  Он  положил  на  письменный  стол  доклад  -  белые
красивые листочки - и уставился на них, сложив ладони вместе, вытянув пальцы
и тихонько потирая их. - Вот что я думаю,  -  повторил  он  мрачно,  но  без
отчаяния. Затем резко повернул голову ко мне:
   - Я изучу этот доклад. Не беспокойтесь. А как  насчет  этой  женщины,  на
которой Мур надеялся  жениться?  Как  ее  зовут?  -  Он  провел  пальцем  по
последней странице моего доклада.  -  Эстер  Ливси.  Она  дала  какую-нибудь
э-э... информацию?
   - Ничего стоящего. Я попытаюсь с ней снова поговорить, если,  разумеется,
буду продолжать работать. Вы хотите, чтобы я пришел завтра?
   - Конечно, почему нет?
   - Я просто подумал, что, если Нейлор меня раскусил,  возможно,  завтра  к
полудню каждый сотрудник будет это знать.
   - Неважно, приходите в любом случае. У меня больше  нет  времени,  однако
позвоните мне утром около десяти часов. Мы в  этом  увязли,  и  теперь  надо
выпутываться. - Он потянулся к телефону оригинальной  конструкции,  какой  я
никогда в жизни не видел, и сказал, что готов принять мистера Восиса, -  имя
я не уловил.
   Я откланялся.
   Рабочий день в "Нейлор - Керр" заканчивается в пять часов.
   Было четыре сорок шесть, когда я шел назад по  коридору,  где  находились
кабинеты руководящего состава. В лифте  я  сказал  "тридцать  четвертый"  не
потому, что стеснялся обмануть компанию и улизнуть, не услышав через  четыре
минуты мелодию звонка, а потому, что в моей комнате остались пальто и шляпа.
   Во время моего краткого отсутствия, как мне показалось, в  комнату  никто
не заглядывал. Закрыв дверь, я выдвинул  ящик  из  шкафа,  осмотрел  вещи  и
убедился, что крупицы табака были на месте и в том же количестве.
   Некоторое время я постоял у окна, обдумывая сегодняшние события,  включая
разговор с Пайном, и  даже  подумал,  что  неплохо  бы  позвонить  Вульфу  и
предложить ему попытаться связаться с миссис Джаспер Пайн до  того,  как  ее
муж вернется с работы. Я бы, вероятно, так и поступил, если бы не холодность
между нами, о которой я уже говорил. Это заставило меня отказаться от  моего
намерения.
   Выйдя за дверь, я остановился как вкопанный. То, что я увидел, шокировало
меня. Несмотря на сотни столов и стульев и  другие  разнообразные  предметы,
помещение казалось совсем пустым. С уходом девушек зал совершенно изменился.
Я стоял, глазея по сторонам, срочно внося коррективы в свою философию.
   Я пришел к выводу, что когда  влюбляешься  и  девушка  становится  частью
тебя, сотню или тысячу девушек воспринимаешь как одну.
   Так что было не правильно,  глядя  на  этот  пустой  зал,  говорить,  что
девушки ушли: лучше было бы сказать, что девушка ушла.
   Обуреваемый подозрениями, что во мне рождаются мысли, которых хватило  бы
на три журнальные статьи или даже книги, я направился к лифту и затем  вышел
на улицу. О такси в это время дня, да еще в этой части города, нечего было и
думать,  поэтому  я  пошел  за  угол  и  свернул  направо,  на   Уолл-стрит,
направляясь к метро.
   Работая детективом более десяти лет, мне  приходилось  много  ходить,  и,
естественно, много раз я то сам кого-нибудь выслеживал, то меня выслеживали.
Поэтому на улице  я  всегда  автоматически  стараюсь  обеспечить  свой  тыл,
подобно  тому  как  любой  человек,  прежде  чем  пересечь  проезжую  часть,
посмотрит на транспорт. Очень редко бывало, чтобы кто-то  висел  у  меня  на
хвосте, а я об этом не  знал,  но  на  этот  раз  именно  так  и  произошло.
По-видимому, она устроила засаду внизу в вестибюле, наблюдая  за  лифтом,  и
последовала за мной через город. Обычно  я  хожу  быстро,  и  ей,  наверное,
пришлось бежать рысью, чтобы поспеть за мной. Я узнал об этом только  тогда,
когда в толпе, спешащей домой, почувствовал, как кто-то  крепко  с  какой-то
целью схватил меня за руку.
   Я остановился и посмотрел на нее сверху вниз. Она была по меньшей мере на
девять дюймов ниже меня. Она держала меня за руку.
   - Вы жестоки, - сказал я. - Вы делаете мне больно.
   Она выглядела очень аппетитно.
   - Вы меня не знаете, мистер Трут, - сказала она. - Вы  меня  не  заметили
сегодня.
   - Я вас сейчас замечаю, - сказал я. - Отпустите мою руку.
   Люди подумают, что я отец ваших детей и задолжал вам алименты.
   Возможно, я поступил не правильно. Это определило тон нашего общения  или
по меньшей мере его начало; на выбор  такой  линии  поведения  повлияло  мое
впечатление от нее. Ее черные глаза прямо говорили, что они  никогда  ничего
не скрывали и не собирались скрывать, губы подтверждали и  одобряли  это,  а
всем своим видом она как бы говорила: конечно,  вы  можете  утверждать,  что
прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками, но доказать это
с моей помощью вам не удастся.
   Она явно была тем типом женщин, которые получают прозвища. В  Италии  или
Испании ее прозвали бы "Лепесток розы", а  там,  где  я  живу,  может  быть,
по-другому, но основная идея от  этого  не  менялась.  Такие  женщины  часто
крутятся  там,  где  возникают  неприятности,  или,  наоборот,  неприятности
крутятся вокруг них, и, наверное, мне следовало бы подумать об этом,  прежде
чем устанавливать тон разговора.
   Взгляды прохожих на нее  никак  не  действовали.  Единственный  прохожий,
который мог бы ее заинтересовать, был  бы  тот,  кого  она  не  захотела  бы
пропустить.
   - Я хочу поговорить с вами, - заявила она. У нее были ямочки на щеках, но
такие крохотные, что их можно было увидеть только при свете фонаря.
   - Не здесь, - сказал я. - Пошли. - Мы двинулись вместе. - Вы когда-нибудь
ездите на метро?
   - Только дважды в день. Куда мы едем?
   - Откуда я знаю? Я вообще не знал, что мы куда-то собираемся  идти,  пока
вы мне не сказали. Может, проведем вечер с вами в одном из моих клубов? -  Я
неожиданно остановился. - Минутку. Мне нужно позвонить.
   Я зашел в магазин, где продавались  сигары,  подождал  пару  минут,  пока
освободится телефонная будка, вошел в нее и набрал самый знакомый мне номер.
Я знал, что Вульф сам не подойдет к телефону, поскольку время с  четырех  до
шести вечера он всегда проводят в оранжерее наверху среди орхидей.
   Так и оказалось.
   - Фриц? Это Арчи. Скажи Вульфу, что меня не будет дома  к  ужину,  потому
что я задерживаюсь в конторе.
   - Задерживаешься где?
   - В конторе. Скажи ему именно так, он поймет.
   Я вернулся на улицу и спросил девушку:
   - Как вы думаете, сколько времени займет наш разговор?
   - Столько, сколько вы будете  слушать,  мистер  Трут.  Мне  нужно  многое
сказать вам.
   - Отлично. Поужинаем? Если мы поедим, я пойму,  что  за  разговор  я  уже
заплатил.
   - Хорошо, но сейчас слишком рано.
   Я махнул рукой, и мы направились к метро.
   Я повел ее в "Рустерман".  Во-первых,  там  была  лучшая  кухня  во  всем
Нью-Йорке, за исключением столовой Вульфа. Во-вторых, кабинеты  вдоль  левой
стены на втором этаже  у  "Рустермана"  были  так  хорошо  изолированы,  что
практически создавали чувство уединения. Наконец  "Рустерманом"  управлял  и
владел старый друг Вульфа Марко Вукчич, и  там  я  мог  расплатиться  чеком,
тогда как если бы я в другом месте платил наличными, Вульф мог бы отказаться
признать эти расходы, заявив, что я должен  был  привести  ее  домой,  чтобы
поесть вместе со всеми.
   К тому времени, когда мы уселись  в  закутке,  кое-что  мне  уже  удалось
узнать, например, что ее звали Роза Бендини и что  она  работала  помощницей
главного делопроизводителя в секции машин и запасных частей. Я также  сделал
некоторые выводы, среди которых тот, что ей двадцать четыре  года,  что  она
никогда не терялась, каковы бы ни были ситуация или  обстоятельства,  и  что
она вполне могла  служить  подтверждением  замечания  Керра  Нейлора  насчет
девственниц.
   Она сказала, что коктейли ей не нравятся и что она предпочитает вино, чем
заработала одобрительный взгляд Вукчича, который заметил меня  при  входе  и
лично проводил нас наверх, восхваляя не меня, а своего старого друга Вульфа.
   Затем она испортила Вукчичу все  впечатление  о  себе,  так  как  наотрез
отказалась от мусса из икры шотландских сельдей, предпочтя ему кусок мяса. Я
последовал ее примеру за компанию.
   Когда мы остались вдвоем, она не стала терять времени даром:
   - Вы полицейский, мистер Трут?
   Я ухмыльнулся:
   - Послушай, девчушка. Со мной легко познакомиться. как ты  убедилась,  но
меня очень трудно прижать к стенке Ты говорила, что  хочешь  многое  сказать
мне. Говори же. А потом поглядим, что я  тебе  должен  сказать.  С  чего  ты
взяла, что я полицейский?
   - Потому что вы спрашивали об Уальдо Муре,  а  единственное,  что  о  нем
можно спрашивать, - как он был убит, а это дело полиции, не так ли?
   - Конечно. Это еще может спросить и любой, кто интересуется. Допустим,  я
интересуюсь. А ты!?
   - Еще бы, конечно да!
   - В чем же твой интерес?
   - Ни в чем, просто так. Я не хочу, чтобы кто-нибудь  уходил  из  жизни  в
результате убийства. - Затем в ее глазах  блеснул  огонек  -  одна  вспышка,
которая тут же погасла. Она добавила:
   - Он был моим другом!
   - О, он был убит?
   - Да.
   - Кем?
   - Я не знаю. - Вдруг быстрым, точным  движением  она  накрыла  мою  руку,
лежавшую на скатерти. Ее пальцы и ладони были теплые и твердые,  не  слишком
влажные и не чересчур сухие. - А может, знаю. А что, если знаю?
   - Ну, судя по твоему характеру, насколько я успел его понять, думаю,  что
ты будешь хорошей девочкой и расскажешь об этом своему папе.
   Роза продолжала держать мою руку в своих.
   - Я бы хотела, - сказала она, - чтобы вы отвезли меня туда, где мы  могли
бы оказаться одни. Я не знаю, как разговаривать с мужчиной, пока он не обнял
меня и не поцеловал. Тогда мне становится ясно, что он за человек.  Тогда  я
смогу сказать вам что угодно.
   Я  оценивал  ее.  Если  бы  я  позволил  себе  запереться  в  кабинке   у
"Рустермана" с нимфоманкой, согласившись на все, что с этим  связано,  я  по
крайней мере сохранил бы свое достоинство, избежав дополнительных  расходов.
Но я сомневался, что в этом была необходимость. У меня сложилось мнение, что
у нее просто был свой взгляд на то, как должны общаться между собой  мужчины
и женщины, а я не был готов спорить с ней.
   Я встал из-за стола, поднялся, задернул шторку у  входа  в  кабинку  дабы
избежать свидетелей и крепко обнял ее. Губы у нее, как и руки, были теплые и
твердые - не влажные и не слитком сухие. У нее не  только  была  собственная
теория относительно общения мужчин  и  женщин,  она  демонстрировала  ее  на
практике, опередив иных людей с их теориями.
   Через полминуты я оторвался от нее, раздвинул шторки и вернулся  на  свое
место. Как только я сделал это, вошел  официант  с  запеченная  грейпфрутом.
Когда он поставил его на стол и ушел, она спросила:
   - Что вы делали в комнате Эстер Ливси? Неужели целовались так же, как  со
мной?
   - Опять ты за свое, - запротестовал я. - Ты же  обещала  рассказывать,  а
сама только и делаешь, что спрашиваешь.
   Откуда ты знаешь, что Мур был убит?
   Она съела немного грейпфрута:
   - Я же не знала, когда вы меня обняли и поцеловали, что  мне  станет  так
хорошо!
   - Глядя на  меня,  любая  бы  об  этом  догадалась.  Кстати,  спасибо  за
комплимент. Как же ты ухитрилась определить по его расплющенной голове,  что
он был убит? Этого не смогли сделать даже полицейские и судебные эксперты.
   Ее ложка остановилась в воздухе:
   - Какие ужасные вещи вы говорите!
   - Ну уж! А разве не ужасно говорить, что парень был убит, особенно  когда
он был твоим другом? Насколько хорошим другом он был?
   Она ела сосредоточенно, но, по-моему, не с целью  выиграть  время,  чтобы
обдумать ответ, а потому, что просто хотела есть. После того как  у  нее  во
рту исчезли еще три дольки грейпфрута, она заговорила:
   - Я звала его Уалли, потому что мне не нравилось имя Уальдо:  это  звучит
слишком заумно, и, кроме того, я всем даю прозвища, я это люблю. Моего  мужа
зовут Гарольд, но я зову его Гарри. Мы с Уалли были очень близкими друзьями.
Мы ими оставались, пока его не убили. Ведь я вам говорила, что у  меня  есть
кое-что для вас? - Она зацепила ложкой грейпфрут.
   - Твой муж? - я едва подавил удивление. - Бендини?
   - Нет, его зовут Энтони, Гарольд Энтони. Когда я вышла  замуж  почти  три
года назад, я работала в "Нейлор - Керр" и не  захотела  менять  фамилию.  Я
счастлива, что не сделала этого, потому что рано или поздно он разведется со
мной. Когда он вернулся из армии, он, видимо, рассчитывал, что я так и  буду
храниться дома,  пересыпанная  средством  от  моли.  Уалли  никогда  не  был
настолько глуп, чтобы подумать такое про меня. Вы бы тоже.
   - Никогда, - заявил я. - Твой муж работает в "Нейлор - Керр"?
   - Нет, он брокер, я имею в виду, что он работает в  одной  посреднической
фирме на Нассау-стрит. Он получил образование, закончил колледж. Я никак  не
запомню, какой именно. Я уже не живу с ним несколько месяцев, но он так и не
примирился с тем, что потерял меня, а я, похоже, не смогу убедить  его,  что
мы несовместимы, хотя постоянно  твержу  ему,  что  это  была  не  настоящая
любовь, а только порыв. - Она положила ложку. - Я хочу вам  сказать  что-то,
мистер Трут. Я действительно искренне любила Уалли Мура. Если  я  знаю,  что
люблю, я никогда не ревную, но с ним было  по-другому.  Я  ревновала  его  к
другим девушкам, даже желала, чтобы они сдохли. Вы бы никогда  не  подумали,
что я могу быть такой, правда? Я сама не думала.
   Ответил я уклончиво, потому что официант принес бифштекс.
   После того как он разложил  по  тарелкам  мясо  и  поджаренный  на  гриле
картофель с салатом, а также разлил вино, а то, что  осталось,  поставил  на
жаровню прямо на столе, я взял нож и вилку, но Роза меня остановила.
   - Это выглядит великолепно. Ручаюсь, что  шторка  застряла,  так  что  вы
больше не сможете ее задернуть.
   Я пошел и задернул шторку. На этот раз она тоже встала  со  стула,  и  мы
снова обнялись. Все время, пока длился поцелуй,  до  нас  доносился  теплый,
влекущий запах мяса, к  которому  примешивался  острый  запах  бургундского,
разлитого по бокалам, и  сочетание  всего  этого  создавало  очень  приятное
чувство.
   - Не позволим этому остыть, - сказал я наконец.
   Она согласилась с чувством здорового практицизма,  и  я  снова  отодвинул
шторку для циркуляции воздуха.
   Так было разрушено большинство из остававшихся барьеров. К концу ужина  у
меня было столько информации, что  я  мог  бы  заполнить  ею  шесть  страниц
плотного  текста.  Большую  часть  этой  информации  она  изложила   обычным
английским языком, но  в  двух  или  трех  местах,  где  она  ограничивалась
намеками, я должен был делать собственный перевод.
   С первого же дня своей работы Уальдо Уилмот Мур  прошел  через  сотрудниц
отдела фондов, как дельфин сквозь волны. Для оценки общего счета  его  жертв
скромные мерки не подходили, потому что  в  его  поведении  не  было  ничего
скромного. У меня создалось впечатление, что этот счет  шел  на  дюжины,  но
Роза, по-видимому придав слишком большое значение  сохранению  лояльности  к
его памяти, назвала только четыре имени.
   Гуинн Феррис, по словам Розы, была настоящей шлюхой.
   Прирожденная  обольстительница   и   соблазнительница,   она   попыталась
применить свои способности к Муру, но  потеряла  равновесие,  и  ее  карьера
обольстительницы и соблазнительницы вдруг оборвалась,  по  крайней  мере  на
время. Лет ей было столько же, сколько и Розе, -  двадцать  с  небольшим,  и
после двух лет работы она все еще была машинисткой в резервном отделе.
   Бенджамин Френкель, серьезный и  целеустремленный  молодой  человек,  был
помощником начальника секции и по  общему  признанию  занимал  третье  место
среди лучших по диктовке  писем  во  всем  отделе.  Гуинн  Феррис  его  тоже
обольщала и соблазняла до такой  степени,  что  он  совсем  потерял  голову.
Поэтому он возненавидел Уальдо Мура со  всей  присущей  ему  серьезностью  и
целеустремленностью, а может быть, и даже больше.
   Эстер Ливси была притвора, обманщица и дура. Мур все время дурачил  ее  и
никогда не имел ни малейшего намерения жениться на ней.  Он  ни  на  ком  не
собирался жениться, но она была слишком тупа, чтобы  это  понять.  Некоторое
время она верила, что Мур принадлежит ей на правах частной собственности,  и
когда она узнала, что он продолжал наслаждаться обществом  Розы,  не  говоря
уже о других, она совсем рехнулась и до сих пор не очухалась.
   Самнер Хофф - уникальная личность, инженер и технический советник отдела.
Он был герой или негодяй, в зависимости от позиции  его  коллег  в  наиболее
драматическом эпизоде за всю историю с Муром. Однажды в  октябре,  незадолго
до окончания рабочего дня, в общем зале около кабинета Дикерсона  он  ударил
Мура в челюсть, и тот упал прямо на колени девушки,  сидевшей  за  ближайшим
столом, испортив письмо, которое она печатала.
   Прежде чем ударить, он заявил, что его разозлил акт проверки, который Мур
подготовил по поводу составленного им письма, но, по  словам  Розы,  причина
была только одна: он не мог вынести, что Мур завоевал  Эстер  Ливси.  Самнер
Хофф исключительно корректно ухаживал за Эстер Ливси в течение года.
   Я начал понимать, почему Пайн сказал, что Мур был из породы людей, вокруг
которых возникают слухи.
   Роза рассказывала мне все это в течение двух  часов,  что  мы  сидели  за
бифштексом и гарниром и еще одной бутылкой вина, а затем за пирожными,  кофе
и бренди. Когда она закончила, у меня был целый ворох  подробностей,  но  по
существу я не узнал ничего, кроме того, что уже знал. Ничего нового не  было
в том, что Мур в качестве контролера корреспонденции многих  раздражал,  или
что начальник секции, где он работал, не любил его  и  не  хотел,  чтобы  он
работал в его секции, или даже то, что он обожал женщин. Роза лишь  добавила
детали, и когда мы дошли до того, как она догадалась, что Мур был убит и кто
это сделал, она уже порастеряла свои перышки.  Она  знала,  что  его  убили,
потому что знала того, кто хотел  его  убить,  о'кей,  кто  же?  Ее  рассказ
напомнил мне притчу о человеке, которого спросили: кого  он  будет  спасать,
жену или сына? Она подумала бы на Эстер Ливси, если бы не было Гуинн Феррис,
или на Гуинн Феррис, если бы не было  Эстер  Ливси.  Об  обстоятельствах  же
смерти Мура она  знала  множество  слухов,  непоколебимых  суждений  и  кучу
предположений и подозрений, но ни одного факта, которого бы я не знал.
   Я был не очень разочарован: в сыскном деле, чтобы вытянуть нужный  номер,
приходится тянуть раз в десять больше, чем обычно, но ее откровения  создали
у меня ощущение, что она обладала  чем-то,  чего  у  меня  не  было.  Вполне
возможно, что она сознательно вела  меня  только  для  того  чтобы  морально
поддержать и подтолкнуть в правильном, по ее мнению, направлении - она  была
вполне способна на это, - однако  к  тому  моменту,  когда  мы  покончили  с
бренди, я решил, что у нее есть еще туз в запасе. И мне показалось, что  мои
планы могут сорваться. Тогда я предложил:
   -  Сейчас  только  начало  девятого.  Мы  могли  бы  сходить  куда-нибудь
потанцевать или в театр, я могу даже взять машину, и мы  бы  покатались,  но
все это подождет. Думаю, что сегодня  мы  должны  сосредоточиться  на  Уалли
Муре. Ты когда-нибудь слышала о