выбросим на улицу.
     Так мы и сделали. Подробности опускаю, за исключением носков и ботинок.
Вулф  боялся снимать  их. Когда  он, наконец,  решился, то уставился на свои
ноги в полном изумлении. Думаю, что  он  ожидал увидеть ободранное почти  до
костей розовое мясо, а его взору открылась всего лишь парочка мозолей.
     -  Ничего, через годик-другой  пройдут,  -  жизнерадостно  подбодрил я.
Спрашивать  Вулфа  про устройство нагревателя  мне не  пришлось,  потому что
предусмотрительный Телезио уже включил его.
     Дна часа спустя, в четверть второго мы сидели вместе с Телезио на кухне
и уплетали грибной суп, потом спагетти с сыром, запивая их вкуснейшим вином.
Мы  уже  были  чистые, переодевшиеся и сонные, как мухи. Вулф позвонил в Рим
Ричарду  Коуртни и договорился о встрече в  пять часов.  Телезио позвонил  в
местный  аэропорт и  сказал, что  самолет вылетает  в половине третьего.  Мы
слегка поспорили на двух языках, что несколько осложняло беседу. На чемодане
Вулфа инициалов  не было, а вот на сделанных по его заказу рубашках и пижаме
они были вышиты. Не мог ли Зов каким-то образом увидеть их и сообразить, что
его пытаются заманить в ловушку? Вулф считал, что риск ничтожно мал, но мы с
Телезио так на  него насели,  что он сдался.  Рубашки и  пижаму было  решено
оставить у Телезио, который пообещал выслать их в Нью-Йорк в самое ближайшее
время.  А  вот  мой чемодан был помечен моими инициалами, но мы  решили, что
"А.Г.", благо меня зовут Алекс, не столь рискованно, как "Н.В.".
     Телезио  отвез нас  в аэропорт  на своем  "фиате",  который по-прежнему
выглядел  целехоньким,  несмотря на то, что его  владелец делал  все от него
зависящее, чтобы посшибать деревья и телеграфные столбы.
     Приземлившись  в  Риме, мы  сели  в  такси,  которое  доставило  нас  в
американское посольство. Теперь  я могу похвастать,  что знаю  Рим  как свои
пять пальцев. Его население составляет один миллион  шестьсот девяносто пять
тысяч четыреста семьдесят семь человек и в нем полно древних строений.
     Когда мы зашли  в  одно из  таких  строений  -  я  имею в  виду  здание
посольства, -  до  назначенной встречи оставалось еще десять минут, но ждать
нам  почти  не  пришлось.  Молодая  женщина,  выглядевшая как  конфетка,  но
рискующая через несколько лет заполучить второй подбородок, поинтересовалась
тем, кто мы такие. Вулф представляться не стал,  сказав  лишь, что  нас ждет
мистер Коуртни. Секретаршу, видимо, проинструктировали, потому что, погадав,
кто мы  - агенты ЦРУ или путешествующие инкогнито конгрессмены, - она что-то
сказала в  телефонную трубку, и  пару минут спустя  к нам  вышел сам  Ричард
Коуртни.  Он  любезно  и дипломатично приветствовал нас, не произнося  вслух
наших имен,  и провел к себе по длинному, непозволительно широкому коридору.
Пожалуй, целых три кошки могли пройти по нему бок о бок, хотя четвертой было
бы уже тесновато.
     В каморке, служившей кабинетом, стояли три стула. Коуртни пригласил нас
занять два из них, а  сам направился  к  третьему, который стоял за  столом,
заваленным  бумагами. За четыре  дня, прошедших после  нашей первой встречи,
Коуртни не слишком изменился.
     - Вы сказали  по телефону, -  начал он,  глядя  на Вулфа, -  что хотели
попросить меня об услуге.
     - О  двух услугах,  -  поправил его Вулф. -  Первая  заключалась в том,
чтобы мы могли попасть к вам, не называя своих имен.
     - Это уже сделано. А вторая?
     - Постараюсь быть кратким. Мы с мистером Гудвином  прибыли в  Италию по
личному, но  очень  важному  и абсолютно  конфиденциальному  делу.  За время
пребывания на итальянской  земле мы  не нарушили  ни одного закона, если  не
считать  того, что  при  нас  не  было документов.  Наше  дело  благополучно
завершено, однако возникла одна загвоздка. Мы хотим завтра отплыть из  Генуи
на борту "Базилии",  но нужно,  чтобы мы плыли  инкогнито. Успех нашего дела
окажется под серьезной угрозой, если  станет  известно,  что мы находимся на
борту этого судна.  Мне удалось,  позвонив из Бари в  Рим, забронировать для
нас  двухместную  каюту  на имя Карла Гюнтера и Алекса Гюнтера. Я бы  хотел,
чтобы вы сейчас позвонили в компанию и сказали, что я приду за билетами.
     - Чтобы подтвердить, что по прибытии в Нью-Йорк вы с ними расплатитесь?
     - Нет, я заплачу сейчас наличными.
     - Тогда - зачем?
     - Чтобы заверить, что мы именно те, за  кого  себя выдаем. И оправдать,
что мы будем путешествовать под другими фамилиями.
     - И только?
     - Да.
     -  Господи,  какая ерунда! - Коуртни вздохнул  с облегчением. -  Тысячи
людей путешествуют инкогнито. На это вам не требуется разрешение посольства.
     - Возможно.  Однако я предпочитаю  подстраховаться.  Я должен исключить
всякий риск, пусть он даже ничтожно мал. Кроме того, я не хотел бы пускаться
в пространные объяснения при разговоре с чиновниками. Вы позвоните?
     Коуртни улыбнулся.
     - Я приятно  удивлен, мистер Вулф. Конечно, я позвоню. Хотел  бы, чтобы
все наши соотечественники обращались ко мне за подобными услугами. А теперь,
если  вы  не  возражаете, я хотел бы в свою  очередь  попросить вас об одном
одолжении, Я уведомил посла о том, что вы придете на прием, и посол изъявила
желание познакомиться с вами. Вы сможете уделить ей несколько минут?
     Вулф нахмурился.
     - Это женщина?
     - Да, разумеется.
     -  Я вынужден просить у вас прощения.  Я  смертельно устал,  а  нам еще
нужно успеть на семичасовой самолет до Генуи. Если только... вы не обидитесь
и не передумаете звонить...
     Коуртни от души расхохотался.
     - Нет, я не передумаю, - сказал он, утирая слезы Потом снова захохотал,
запрокинув голову назад. Мне  показалось, что для дипломата  подобного ранга
он ведет себя чертовски неприлично.

16

     На следующий день, в пятницу, мы сидели в вашей каюте второго класса на
борту  "Базилии".  Отплытие было намечено на час дня. Все было замечательно,
кроме одного.  В генуэзском отеле "Форелли" мы всласть отоспались (я проспал
одиннадцать часов кряду, как убитый) и  вкусно позавтракали. Вулф уже ходил,
не волоча ноги, да и мои синяки подзажили. Зарегистрировали  нас как Карла и
Алекса Гюнтеров, не задавая лишних вопросов. Посадка тоже прошла без сучка и
без задоринки.  Каюта с иллюминаторами наружу была в  два  раза больше нашей
камеры в тюрьме  Бари и  кроме двух коек в ней оказалась  еще пара кресел, в
одно из которых Вулф ухитрялся протискиваться, хотя и не без труда. Все было
замечательно.
     Но куда подевался Петер Зов?
     Зов сказал Вулфу, что, высадившись в Гориции, доберется  до Генуи через
Падую  и Милан,  а  на борт "Базилии" взойдет в  качестве стюарда в  четверг
вечером. Вулф поинтересовался, под  каким  именем поплывет  Зов, но  Стритар
сказал,  что  они  решат  это  позднее. И вот мы  сидели в каюте и  мучались
неизвестностью, не зная, путешествует ли Зов с нами.
     - До отплытия остался ровно час, -  произнес я,  -  Попробую сходить на
разведку. Стюарды стружи так и кишат.
     -  Проклятье! - прорычал Вулф и стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
- Нельзя было отпускать его от себя.
     -  Стритар почуял бы  неладное, если бы вы упорствовали.  Да и в  любом
случае он не пошел бы на это.
     -  Пф!  Зачем мне  тогда голова? Я должен был что-нибудь  придумать.  Я
последний болван. Нет, я не могу плыть в Америку без него!
     В дверь постучали и я сказал:
     - Войдите.
     Дверь открылась и в проеме возник Зов, который нес наши чемоданы.
     - О, это вы, - произнес он по-сербскохорватски. Потом поставил чемоданы
на пол и повернулся, чтобы идти.
     - Подождите минутку, - попросил Вулф. - Я должен вам кое-что сказать.
     - Позже скажете. Сейчас нет времени.
     - Всего одно слово.  Не  старайтесь  убедить нас,  что вы  не понимаете
английского  языка.  Вас  бы  не  взяли  стюардом,  если бы  вы  не говорили
по-английски.
     -  А вы догадливый, - сказал  Зов по-сербскохорватски.  Потом добавил -
уже по-английски:
     - О'кей.
     И был таков.
     Я запер за  ним дверь и повернулся. Вулф  сидел  с  закрытыми глазами и
шумно сопел. Минуту спустя  он открыл глаза, посмотрел на  чемоданы, перевел
взгляд на меня и только тогда поведал, о чем они говорили с Зовом.
     - Нужно выяснить, под каким он здесь именем, - сказал я.
     - Выясним. Ступай на  палубу и  следи  за сходнями.  Вдруг  ему  что-то
втемяшится в голову и он решит улизнуть.
     - С какой стати?
     -   Не   знаю.  Просто  люди  с   таким  покатым   лбом  часто   бывают
непредсказуемы. Отправляйся.
     Вот  так случилось,  что  до  самого  отплытия я  простоял  на  палубе,
опираясь о  фальшборт и  любуясь  на генуэзские горы, к которым  прилепились
тысячи домиков. Впечатление было бы куда более сильным, если бы я только что
не вернулся с прогулки по черногорским скалам. К тому времени, как "Базилия"
покинула  гавань  и  вышла  в  открытое  море,  большинство  пассажиров  уже
спустились в обеденный салон.
     Я в свою очередь спустился в нашу каюту и сказал Вулфу:
     - Пора уже и пообедать.  Пожалуй, вы  поступили правильно, решив, что в
течение всего путешествия  не  будете  выходить из  каюты.  На  борту  может
оказаться  кто-нибудь,  способный  узнать вас. Что  же  касается меня, то я,
пожалуй, имею право принимать пищу в общем салоне. Вы не возражаете?
     - Нисколько. Я уже заказал Петеру Зову, что принести на обед.
     У меня отвалилась челюсть.
     - Петеру Зову? - глупо переспросил я.
     - Да. Он наш стюард.
     - О, Боже! Он будет приносить вам еду, а вы будете ее есть?
     - Разумеется. Это, конечно,  испытание, и аппетита оно мне не прибавит,
но  в нем есть и определенные  преимущества. У  нас  будет вдосталь времени,
чтобы обсудить наши планы.
     - А вдруг ему взбредет в голову подмешать вам мышьяк?
     - Вздор! С какой стати?
     -  Дело  в   том,  что   люди  с   таким  покатым  лбом  часто   бывают
непредсказуемы.
     - Иди обедать.
     Я отправился в салон. Меня  усадили за  семнадцатый стол,  накрытый  на
шестерых. Один стул пустовал и должен был пропустовать всю дорогу. За столом
сидели:  немец, который считал,  что  разговаривает  по-английски,  но  явно
ошибался, женщина из Мэриленда, которая разговаривала по-английски, но лучше
бы молчала,  и еще  парочка - мать  с дочерью, - которые не знали  даже слов
"доллар",  "О'кей"  и "сигарета". Семнадцатилетняя итальянка-дочь,  внутри у
которой явно  бушевал вулкан латинянской  страсти, могла  бы стать  объектом
моего внимания,  если бы не  мамаша, которая ходила  за ней по пятам, словно
приклеенная.
     За  предстоящие  двенадцать дней  пути  возможностей  для знакомства  и
ухаживаний было, конечно, хоть  отбавляй, однако на третий  день выяснилось,
что  все  три наиболее  вероятные кандидатуры,  включая  вулкан  с  дуэньей,
отпадают. Одна, черноглазая шепелявящая  красотка, плыла в  Питтсбург, чтобы
сочетаться браком. Вторая, высокая стройная скандинавка, которая  обходилась
без грима (да он  ей и не требовался), обожала  играть в  шахматы. И  точка.
Третья,  миниатюрная  блондиночка,  начинала поглощать  коктейли  за  час до
обеда,  да так и не  останавливалась. Как-то раз я решил поупражняться с ней
вместе и довольно скоро  выяснил, что любительница коктейлей шельмует: у нее
оказалась  сестра-двойняшка,  причем  обе  замечательно парили  в воздухе. Я
обиделся, бросил надувательниц в баре и вернулся  к себе в  каюту,  едва  не
пересчитав  по дороге лбом все ступеньки.  Вулф метнул на меня рысий взгляд,
но  от  комментариев воздержался.  В Генуе  он закупил несколько дюжин книг,
разумеется  -  на  итальянском, и,  похоже, заключил  сам с  собой пари, что
проглотит их все до того, как впереди по курсу появится статуя Свободы.
     Во время плавания мы  с ним время от времени перебрасывались отдельными
фразами,  но  не  слишком  учтиво,   поскольку   разошлись   во  мнениях.  Я
категорически отвергал план, который Вулф хотел при первом же удобном случае
обсудить с  Петером Зовом.  Первая перепалка по этому поводу вспыхнула у нас
еще  в  Генуе, в  номере отеля, и с  тех пор  то  и  дело возобновлялась.  Я
поначалу хотел первым делом, как только мы выйдем в море, уведомить капитана
о том, что на борту у нас вооруженный убийца, совершивший в Нью-Йорке тяжкое
преступление, с тем, чтобы остаток пути Зов провел под замком. Кроме того, я
предложил  послать  радиограмму  инспектору  Кремеру,  чтобы  уготовить Зову
достойную встречу. Вулф отверг мой замысел под смехотворным предлогом, что в
нью-йоркской полиции никогда не слыхали  про Зова,  и нам не поверят;  более
того, уверял этот упрямец - капитан предупредит Зова  и тот каким-то образом
улизнет с корабля, прежде чем  тот войдет в территориальные воды Соединенных
Штатов. В открытом море власть и закон сосредоточены в руках одного человека
- капитана судна.
     Тогда я решил сменить тактику и занял следующую позицию: как только наш
корабль войдет в  Норт-Ривер,  все на борту, включая капитана, окажутся  под
юрисдикцией  нью-йоркской  полиции,  и  тогда  Вулф  сможет  прямо  с  борта
"Базилии" позвонить Кремеру, обрисовать картину и предложить встретить судно
прямо  на  причале.  Тут уж, казалось  бы,  вариант железный - комар носа не
подточит.
     Так  нет  же, представьте  себе, Вулф даже не  пытался  препираться,  а
просто напрочь  зарубил  мое  предложение  -  и баста! Дело не  только в его
ослином упрямстве. Он должен был непременно  сесть  в  свое рассчитанное  на
дюжину  слонов  кресло, обставиться  батареей пивных бутылок,  приказать мне
позвонить Кремеру и  уж потом взять трубку  и безмятежным  тоном проговорить
"Мистер  Кремер? Я  только что возвратился  из одной поездки. Я  привез  вам
убийцу Марко Вукчича вместе с орудием убийства, а также готов предъявить вам
свидетелей,  которые подтвердят, что он находился в Нью-Йорке восемнадцатого
мая. Вы можете  прислать кого-нибудь, чтобы его арестовали? Ах, вы даже сами
приедете? Как  вам  угодно.  Мистер Гудвин,  который  сопровождал меня, пока
присмотрит за ним"
     Таков был план этого  честолюбца. "Базилия" должна была пришвартоваться
в среду около полудня. Мы сойдем на берег и отправимся домой.  Вечером после
наступления темноты мы  встретимся с  Зовом в баре  на набережной,  а  потом
заедем домой к  моему другу, который  одолжит  нам  свою  машину,  чтобы  мы
поехали в Филадельфию. Дом этот расположен на Западной Тридцать пятой улице.
Я введу Зова в  дом и познакомлю  с Ниро  Вулфом, предварительно приняв  все
меры предосторожности,  чтобы Зов  не сумел  тут же на месте  выполнить свое
задание.
     Вулф был непоколебим как  скала. Он придумал этот план, и,  чтобы  я ни
говорил  о  риске, возможных опасностях и прочих  подводных камнях,  упрямец
отказывался даже слушать. Согласен, к концу двенадцатого дня  мои  аргументы
приняли настолько личный и обидный для Вулфа характер что мы почти перестали
разговаривать  и Вулф  даже  не обратился  ко мне за  помощью,  когда  у его
чемодана  заела  застежка-"молния".  Я  же  благополучно закрыл  собственный
чемодан и со словами:  "Увидимся после  иммиграционного контроля" - вышел из
каюты. Навстречу по коридору шел Зов.
     - Все в порядке? - спросил он.
     - Ага, - ответил я и двинулся на палубу.
     Когда  офицеры иммиграционной службы сошли на  берег,  Вулф  вернулся в
каюту, а я остался на палубе наслаждаться нью-йоркским воздухом, пялиться на
статую   Свободы   и   любоваться   небоскребами.  Миниатюрная  блондиночка,
покачиваясь,   выбралась  на  палубу  и  подвалила  ко  мне.  Солнце  весело
припекало. Мы уже миновали Баттери и  вползали в устье реки, а я все думал о
том, что сейчас  самое время позвонить Кремеру - если этот  бабуин, конечно,
возжелает  прислушаться  к  голосу  разума.  Уж очень  обидно будет,  если и
последнюю минуту что-то испортит  наши  планы - например,  Зов решит, что  у
него  в  Нью-Йорке есть более приятная  компания, чем мы.  Я уже решил  было
спуститься в каюту  и попытаться в  последний раз уломать Вулфа, когда сзади
послышался его  голос. Я обернулся. Он выглядел спокойным  и даже довольным.
Посмотрев  по сторонам,  он кому-то кивнул.  Я вытянул шею, выглянул  поверх
голов  пассажиров,  которые  как сумасшедшие махали руками,  и  увидел Зова,
стоявшего с тремя другими стюардами возле трапа.
     - Приемлемо, - произнес Вулф.
     - Угу, - кивнул я. - Пока.
     И вдруг из толпы встречающихся донесся вопль:
     - Ниро Вулф!
     Я   подскочил   как  ужаленный.  Кричал   фоторепортер,   который   уже
проталкивался к нам, расплывшись до ушей и расталкивая пассажиров.
     -   Мистер   Вулф!  Одну   секундочку,  -   заворковал  он,  прилаживая
фотоаппарат.
     Следует воздать Зову  должное -  колебаться он не стал. Мне никогда еще
не  приходилось видеть, чтобы человек с такой скоростью выхватывал пистолет.
Я едва успел нащупать в кармане свой "марли",  когда Зов уже выстрелил. Вулф
качнулся вперед  и упал. Я  прицелился,  но стрелять  не  стал,  потому  что
остальные стюарды уже  всей гурьбой навалились на Зова. Я перепрыгнул  через
Вулфа,  чтобы  им помочь,  но Зова уже надежно скрутили, а  один из стюардов
завладел его пистолетом. Я повернулся посмотреть на Вулфа и  увидел,  что он
привстал,  опираясь на локоть. Вокруг сгрудились зеваки,  которые  оживленно
обсуждали случившееся.
     - Лежите и не шевелитесь, - велел я Вулфу. - Куда вас ранило?
     - В ногу. В левую ногу.
     Я  присел  на  корточки.  В левой  брючине, дюймах в десяти над коленом
зияло  отверстие. Даже не знаю, как мне  удалось сдержать смех. Должно быть,
испугался присутствия фотографа.
     - Возможно, задета кость, - объявил я. - Что я вам говорил?
     - Его поймали?
     - Да.
     - А пистолет?
     - В надежных руках.
     - Это тот самый "люгер"?
     - Да.
     - Приемлемо. Весьма. Найди телефон и позвони мистеру Кремеру.
     Вулф распростерся на спине и закрыл глаза. Чертов упрямец.



   Рекс Стаут.
   Последний свидетель

     --------------------
     The Next Witness (1956)
     Издательская фирма . 1994
     --------------------


ГЛАВА 1

     Мне  и раньше приходилось сталкиваться с помощником окружного прокурора
Ирвином  Мандельбаумом, но я никогда не видел  его  в зале суда. В  то утро,
наблюдая, как он трудится, стараясь убедить присяжных жюри  взвалить вину за
убийство Мэри Виллис на Леонарда Эша, я подумал, что он весьма неплох и  мог
бы выглядеть даже лучше, если бы чуть-чуть принял спиртного. В его внешности
не было  ничего  примечательного: излишне  толстоват и  излишне  низковат  с
огромной   лысиной  и  оттопыренными  ушами,   он   не  производил   особого
впечатления. Но зато был  деловит и самоуверен без  зазнайства. К тому же он
изредка прибегал к такому трюку: на  секунду замолкал и смотрел на присяжных
молящими глазами, как будто ждал, что кто-то из них подскажет ему что-нибудь
полезное. При  этом  он неизменно поворачивался спиной к  судье и защитнику,
так что тем не было видно его физиономии. Но я-то со своего места в зале его
видел прекрасно.
     Суд шел уже третий день.
     Мандельбаум  вызвал  своего пятого  свидетеля, смертельно перепуганного
тщедушного человечка  с  длинным  носом.  Его  звали Клайд Бэгби.  Свидетель
пробормотал слова присяги, уселся на свое место и уставился бегающими карими
глазками на Мандельбаума, как будто видел в нем свою последнюю надежду.
     Мандельбаум спрашивал доброжелательно, стараясь подбодрить свидетеля:
     - Род ваших занятий, мистер Бэгби?
     Свидетель проглотил слюну:
     - Я президент фирмы "Отвечает Бэгби, Объ"
     - Под "Объ" вы подразумеваете "Объединенная"?
     - Да, сэр.
     - Вы владелец фирмы?
     - Мне принадлежит половина акций, вторая половина у моей супруги.
     - Как давно вы занимаетесь этим делом?
     - Тридцать пять лет, даже тридцать пять с поло