ду лужайками,  кустами,  деревьями  и
клочками голой земли. Вообще провинциальная жизнь  стала  бы  куда  краше,
если  бы  удалось   отменить   закон,   запрещающий   прокладывать   между
примыкающими владениями прямые дорожки. А то получается, что чем крупнее и
богаче имение, тем сильнее вьются меж  угодьями  дорожки,  и  тем  труднее
соседям навещать друг друга. Как бы то  ни  было,  в  конце  концов  мы  с
Лидсом, успешно преодолев замысловатый лабиринт, достигли  усадьбы  миссис
Рэкхем и вошли без звонка или стука, из чего я  заключил,  что  Лидс  тоже
считался своим.
     Все шестеро присутствующих собрались в комнате, или скорее зале  (она
была длиннее и шире,  чем  весь  дом  Лидса),  устланной  двумя  десятками
ковров, так и норовивших выскользнуть у меня  из-под  ног,  и  уставленной
тремя дюжинами предметов, пригодных для сидения. Несмотря на ломящийся  от
напитков бар на колесиках, мне показалось, что долженствующее веселье  еще
не воцарилось, потому что  встретили  нас  с  Лидсом  так,  словно  такого
замечательного события не случалось целую вечность. Лидс  представил  меня
гостям и хозяйке, поскольку считалось, что я не знаком с миссис Рэкхем,  а
затем, когда мой бокал наполнили, Аннабель Фрей прочитала  лекцию  о  том,
как я работаю. Оливер А. Пирс, государственный муж,  тут  же  загорелся  и
потребовал, чтобы я продемонстрировал свое искусство,  учинив  каждому  из
них допрос с  пристрастием  как  подозреваемому  в  отравлении  собаки.  Я
отбрыкивался, но они настаивали, и мне пришлось уступить. Увы, на сей  раз
я выступил без привычного блеска.
     Пирс оказался ловким малым. Его поведение подчинялось закону природы,
который определяет особую неповторимую манеру общения народного избранника
со всеми, кто уже достиг возраста выборщика; впрочем,  природное  чутье  и
отменная реакция позволяли ему легко маскировать этот недостаток, хотя  он
был примерно одних лет со мной. Впрочем, фигурой он мне тоже  не  уступал:
высокий, широкоплечий, с располагающим честным лицом и улыбкой, которая  в
долю секунды зажигалась, как лампа-вспышка. Я завязал  узелок  на  память,
чтобы проверить, не живу ли я в его  избирательном  округе.  Карьера  ему,
конечно, обеспечена, вопрос лишь в том, как высоко и как скоро он взлетит.
     Если вдобавок к  собственным  талантам  и  достоинствам  Пирс  сумеет
заполучить себе в упряжку еще и Лину Дарроу, то взлетит он очень высоко  и
очень скоро. На первый  взгляд,  она  была  помоложе  Аннабель  Фрей,  лет
двадцати шести, и я никогда не видел более прелестных глаз.  Она  их  явно
недооценивала  или  излишне  скромничала.  Когда  я  ее  допрашивал,   она
прикинулась, что я припер ее к стенке, но глаза  выдали,  что  она  в  два
счета могла оставить меня в дураках. Не знаю, водила она меня за  нос  или
практиковалась, либо же просто пыталась сойти за простушку.
     Барри Рэкхем не только озадачил меня, но еще ухитрился посеять в моей
душе смуту. Не знаю, то ли я глупее, чем  считает  Ниро  Вульф,  и  дважды
глупее, чем считаю я сам, то ли мистер Рэкхем был умнее, чем  выглядел.  В
Нью-Йорке таких как он хоть пруд пруди,  а  из  него  нью-йоркское  так  и
лезло. Зайдите в любой бар на Мэдисон-авеню от пяти до  половины  седьмого
и увидите там шестерых,  а  то  и  восьмерых  барри  рэкхемов:  не  юнцов,
конечно, но и отнюдь не убеленных сединами; мужественной наружности  (если
не считать длинных отполированных ногтей), утомленных и, напротив,  свежих
и рвущихся в бой, в зависимости от состояния; и всех  с  немного  отечными
глазами. Я знал его как облупленного, во всяком случае так  думал,  однако
никак не мог решить, известна ли  ему  подлинная  причина  моего  приезда;
впрочем, как раз это я и собирался выяснить. Если известна,  то  считайте,
что ответ на вопрос, состоит ли он на жалованья у Зека, уже получен;  если
же нет, то вопрос оставался открытым.
     Однако, когда покончив с  десертом,  мы  встали  из-за  стола,  чтобы
перейти в гостиную пить кофе, я так и не справился  с  этой  головоломкой.
Сперва я подумал, что он просто не может быть таким умным, что он  везучий
недотепа, который по счастливому стечению обстоятельств попался  на  глаза
миссис Рэкхем и сумел подобрать к ней ключик, но при дальнейшем наблюдении
я пересмотрел эту точку зрения. С женой он держался вполне  достойно,  без
малейших признаков заискивания и раболепства. А за ужином  затеял  спор  с
Пирсом по поводу налогообложения доходов с  недвижимости  и  без  малейших
усилий загнал сего достойного политика в угол  и  посадил  в  лужу.  Потом
весело посмеялся, встал на позицию поверженного противника и  торжествовал
новую победу, выставив на посмешище Дейну Хэммонда.
     Я решил, что правильнее будет начать все сначала.
     По дороге в гостиную ко мне пришвартовалась Лина Дарроу.
     - Почему вы так на меня напустились? - без обиняков выпалила она.
     Я заметил, что ничего подобного.
     - Нет, нет, еще как напустились! Вы  очень  старались  доказать,  что
собаку отравила я. С другими вы держали себя более пристойно. -  При  этих
словах она легонько коснулась пальцами тыльной стороны моей руки.
     - Еще бы, - признался я. - Но ведь для вас  подобное  не  в  новинку?
Когда мужчины держат себя с вами менее пристойно, чем с другими?
     - Благодарю вас. Но я вполне серьезно. Вы же знаете, что  я  скромная
служащая девушка.
     - О да. Потому я решил на вас отыграться. Еще, впрочем,  потому,  что
вы явно строили из себя простушку.
     Мы пересекли порог гостиной, и тут  же  подлетел  законодатель  Пирс,
который умыкнул Лину Дарроу; первым моим побуждением было вызвать  его  на
дуэль, но потом я решил  не  связываться.  Мы  все  сгрудились  у  камина,
попивали кофе и толкли воду в ступе, пока  кто-то  не  предложил  включить
телевизор, что Барри Рэкхем и сделал. Потом  они  с  Аннабель  повыключали
свет. Когда все удобно устроились вокруг  экрана,  миссис  Рэкхем  куда-то
вышла. Немного позже, когда я, сидя в полумраке, уныло пялился на  рекламу
какой-то  косметики,  неясное  чувство  поведало,  мне,  что  приближается
опасность, и я резко обернулся. И точно: у  самого  моего  локтя  восседал
здоровеннейший  (в  темноте  у  страха  глаза  велики)  доберман-пинчер  и
таращился на экран.
     Сидевшая чуть позади чудовища  миссис  Рэкхем,  по-видимому,  неверно
истолковала мой жест и поспешно затараторила,  пытаясь  перекричать  голос
диктора:
     - Не надо его гладить!
     - Не буду, - заверил я с выражением.
     - Не беспокойтесь, он умеет себя вести, - добавила она. - Он  обожает
смотреть телевизор.
     Она продвинулась вперед, увлекая за собой четвероногого телелюбителя.
Когда они миновали  Кэлвина  Лидса,  преданное  создание  приостановилось,
чтобы обнюхать его и удостоилось  поглаживания  по  голове.  Никто  другой
проявить подобную фамильярность не рискнул.
     Так мы сидели и бессмысленно глазели на экран добрых девяносто минут,
до половины одиннадцатого. Я так и не сумел составить определенного мнения
о Барри Рэкхеме. К сожалению,  телевидение  подрубает  сыскной  бизнес  на
корню. Раньше, бывало, собравшись в подобном обществе в  чьем-нибудь  доме
или на квартире, вы получали  превосходную  возможность  раздобыть  ценные
сведения, толкаясь среди гостей, наблюдая, разговаривая и  держа  ушки  на
макушке; теперь же, когда включают телевизор, вы можете с таким же успехом
остаться дома в постели. Лиц в темноте  не  разглядеть,  брошенных  кем-то
реплик не расслышать, если это не истошный визг,  и  даже  глубоко  личное
расследование (например, чтобы выяснить, насколько изменилось скептическое
отношение к вам  молоденькой  вдовушки)  предпринять  вам  не  удастся.  В
кинотеатре можно, по крайней мере, держаться за руки.
     Тем не менее, в конце концов, рыбка вроде бы клюнула. Когда, наконец,
выключили телевизор и мы поднялись поразмять затекшие конечности, Аннабель
предложила подбросить нас с Лидсом до его дома, но  Лидс  сказал,  что  мы
лучше пройдемся пешком, и тогда Барри  Рэкхем,  который  словно  ненароком
приблизился  ко   мне,   осведомился,   не   слишком   ли   утомила   меня
телетрансляция. Я ответил, что нет, могло быть и хуже.
     - Думаете, вам удастся изобличить отравителя? -  поинтересовался  он,
потряхивая стаканом, так что льдинки тихонько звякали.
     Я передернул плечами.
     - Не знаю. Как-никак прошел целый месяц.
     Он кивнул.
     - Вот именно потому так трудно в это поверить.
     - Да? Во что же?
     - Что он ждал целый месяц, а потом вдруг решил раскошелиться на  Ниро
Вульфа. О гонорарах Вульфа все наслышаны. Лидсу он не по карману. - Рэкхем
растянул губы в улыбку. - Возвращаетесь в город сегодня?
     - Нет, я остаюсь переночевать здесь.
     - Разумно. Ночью ехать небезопасно. А в воскресенье в это время  года
движение здесь не слишком оживленное, если вы, конечно, выедете рано. - Он
ткнул меня в грудь указательным пальцем. - Вот, вот, если вы выедете рано.
     И отчалил.
     Аннабель зевала, а Дейна Хэммонд смотрел на нее во все глаза,  словно
приехал в Берчвейл только для того, чтобы понаслаждаться ее зевками.  Лина
Дарроу посматривала то на меня, то на Барри Рэкхема,  делая  вид,  что  на
самом  деле  ее  лучезарные  взгляды   предназначаются   вовсе   не   мне.
Доберман-пинчер стоял настороже, а Пирс футах в десяти от него - на  целый
фут больше, чем длина прыжка, - почитая себя в  безопасности,  разглядывал
пса с таким выражением на лице, что я невольно  ему  посочувствовал,  хотя
прежде особого сочувствия к политическим деятелям не питал.
     Кэлвин Лидс и миссис Рэкхем тоже рассматривали пса, но  выражения  их
лиц были совсем другие.
     - Как минимум, на два фунта тяжелее, чем надо, - проронил Лидс. -  Ты
перекармливаешь его.
     Миссис Рэкхем запротестовала.
     - Значит, мало выгуливаешь.
     - Да, - вздохнула она. - Ничего, теперь я буду здесь почаще и займусь
им как следует. Сегодня я была  занята.  Пожалуй,  я  его  сейчас  выведу.
Замечательная ночь для прогулки... Барри, ты не составишь мне компанию?
     Тот отказался. Очень мило, впрочем. Миссис Рэкхем обратилась с тем же
предложением к остальным, но желающих не  нашлось.  Тогда  она  предложила
проводить рас с Лидсом до дома, но Лидс  сказал,  что  она  ходит  слишком
медленно, а ему уже давно надо лежать в постели,  поскольку  он  встает  в
шесть. И двинулся к выходу, велев мне следовать за ним, если я  и  вправду
иду с ним.
     Мы пожелали всем доброй ночи и откланялись.
     Ночь стояла довольно студеная. По небу рассыпалось  несколько  звезд,
но луны не было, так что в одиночку, да еще без фонаря, я наверняка сбился
бы с лесной дорожки и блуждал до утра. Лидсу  же  фонарик  был  бы  только
помехой. Он уверенно вышагивал с той  же  скоростью,  что  и  днем,  а  я,
чертыхаясь, поспешал за ним, то и дело спотыкаясь о корни и поскальзываясь
на  камешках,  а  однажды  даже  потерял  равновесие  и  плюхнулся  оземь.
Представляете, какой охотник на оленей получился  бы  из  меня?  Когда  мы
приблизились к псарне, Лидс подал голос  и  до  моих  ушей  донесся  шорох
множества лап, но ни одна из этих тварей даже  не  тявкнула.  Ну,  скажите
сами, кому нужна собака, не говоря уж о тридцати и сорока,  у  которой  не
хватает сердечности даже для того, чтобы залиться радостным лаем по поводу
возвращения хозяина?
     Лидс сказал, что после покушения на собаку он теперь  всегда  обходит
свои владения, прежде чем отправиться на  боковую,  а  я  вошел  в  дом  и
поднялся в крохотную  комнатенку,  где  оставил  свою  сумку.  Когда  Лидс
вернулся, поднялся наверх и зашел спросить, все ли у  меня  в  порядке,  я
сидел на кровати в пижаме, почесывая шею и ломая  голову  над  прощальными
репликами Барри Рэкхема. Я рассеянно ответил, что все  замечательно,  Лидс
пожелал мне спокойной ночи и ушел  спать  в  свою  комнату,  расположенную
напротив моей через маленький коридор.
     Я открыл окно, выключил свет и забрался в постель; однако три  минуты
спустя понял, что не тут-то было. Обычно я изгоняю любые мысли в тот  миг,
когда опускаю голову на подушку. Если какая-то мысль все же  застревает  в
лабиринте моих извилин, я даю себе три минуты и ни секунды  больше,  чтобы
извлечь ее оттуда. Потом я отключаюсь. На сей  раз,  ясное  дело,  в  моем
мозгу угнездился Барри  Рэкхем.  Я  должен  был  со  всей  определенностью
решить, знал он  или  нет  истинную  причину  моего  появления;  либо  как
альтернативный вариант я должен был принять твердое  решение,  что  отложу
эти мысли до утра. Так размышляя, я вылез из постели и уселся на стул.
     Прошло минут пять, а может и пятнадцать, не знаю. Единственное,  чего
я добился, так это того, что  сумел  выкинуть  Барри  Рэкхема  из  головы,
убедив себя, что утро вечера мудренее.  Парень  оказался  слишком  крепким
орешком. Приняв решение, я с  удовольствием  нырнул  в  постель,  потратил
десять секунд на то, чтобы удобно расположиться на непривычном  матрасе  и
на сей раз, кажется, успешно...
     Или почти успешно. Стоило  мне  чуть-чуть  задремать,  как  заскрипел
ставень или нечто в этом роде. Но в первый миг я подумал, что  ставень,  и
вдруг весь сон как рукой сняло: никаких ставней на окнах не  было!  Я  уже
достаточно проснулся, чтобы это утверждать. Звук  повторялся  с  небольшим
интервалом. Мало того, что не ставень, это был вовсе не скрип.  Похоже  на
всхлипывание или  хныканье  младенца;  нет,  чепуха,  звук  раздавался  за
распахнутым окном, а младенцев снаружи не было. Ладно, ну его к  черту.  Я
перевернулся на другой бок, спиной к окну, но звук повторился снова. Я был
неправ. Не хныканье, а слабое поскуливание. Наваждение какое-то!
     Я кубарем скатился с кровати, зажег свет,  пересек  холл,  подошел  к
двери Лидса, постучался и вошел.
     - Что такое? - громко спросил Лидс.
     - У вас есть пес, который скулит по ночам?
     - Скулит? Нет.
     - Тогда, если вы не возражаете, я выйду и  посмотрю.  Он  скулит  под
моим окном.
     - Может быть, это... Включите свет, пожалуйста.
     Я нашарил на стене выключатель и щелкнул им. Лидс сидел на кровати  в
зеленой пижаме с  тонкими  белыми  полосками.  Одарив  меня  взглядом,  из
которого я уяснил, что к списку причин, по которым Лидс был  против  моего
пребывания здесь, прибавилась еще одна, он прошлепал мимо меня в холл и  в
мою клетушку, а я  шел  за  ним  по  пятам.  Несколько  секунд  он  стоял,
прислушиваясь, потом подошел к окну, высунул голову наружу, затем,  втянув
ее назад и ни слова не говоря, быстро вышел, на сей раз даже  не  взглянув
на меня. Я спустился по лестнице следом за ним к  боковой  двери.  Там  он
одной рукой повернул  выключатель,  а  другой  открыл  дверь  и  вышел  на
крыльцо.
     - Боже мой, - выдавил он. - Ничего, Нобби, все будет в порядке.
     Он присел на корточки.
     Я не собираюсь брать назад свои слова о доберманах-пинчерах, но в тот
миг я не стал бы развивать эту тему. Пес лежал на боку на каменной  плите,
лапы его подергивались, но он пытался приподнять голову, чтобы  посмотреть
на Лидса; между ребрами, ближе к животу, почти вертикально торчала  резная
серебряная рукоятка кинжала. Шерсть вокруг слиплась от крови.
     Пес перестал скулить. Внезапно он ощерился и еле слышно зарычал.
     - Все в порядке, Нобби, - сказал Лидс и приложил ладонь к телу собаки
в области сердца.
     - Боюсь, что ему уже не помочь, - промолвил он.
     - Может, вытащить нож? - предложил я. - Тогда...
     - Нет, это его добьет. Хотя он и так уже при последнем издыхании.
     Лидс был прав. Пес издох, когда Лидс сидел рядом на  корточках,  а  я
стоял,  стараясь  не  дрожать  на  пронизывающем  ветру.  Вдруг   стройные
мускулистые лапы напряглись, дернулись и тут же расслабились, а  несколько
мгновений спустя Лидс убрал руку и встал на ноги.
     - Вы не могли бы попридержать дверь? - попросил  он.  -  Она  немного
перекосилась и сама не держится.
     Я распахнул дверь и подержал ее, пропуская его.  Лидс  с  бездыханным
Нобби на руках вошел в прихожую и  опустил  тело  на  деревянную  лавку  у
стены. Потом повернулся ко мне.
     - Я хочу одеться и выйти осмотреть округу. Можете пойти со  мной  или
оставайтесь дома, как вам удобно.
     - Я пойду с вами. Это одна из ваших собак, или...
     Он уже шагнул к лестнице, но остановился.
     - Нет. Это пес Сары, моей кузины. Вы его видели  сегодня  вечером.  -
Его лицо исказилось. - Боже всемогущий, только посмотрите на него! Приполз
сюда с ножом в груди! Я подарил его Саре  два  года  назад;  два  года  он
служил ей верой и правдой, но приполз умирать ко мне. Ну и дела!
     Он зашагал наверх по ступенькам, а я последовал за ним.
     За годы работы у Ниро Вульфа мне нередко  доводилось  проявлять  свое
умение быстро одеваться, и я был убежден, что в этом деле я дока, но когда
Лидс вышел из своей комнаты, я еще сидел  и  завязывал  последний  шнурок.
Лидс сказал:
     - Подождите внизу. Я вернусь через минуту.
     Я ответил, что уже иду, но он не стал ждать. К тому  времени,  как  я
спустился, его и след простыл, и входная дверь была закрыта. Я отворил ее,
вышел на крыльцо и крикнул:
     - Эй, Лидс!
     - Я же сказал - подождите! - донесся его голос из темноты.
     Даже если он решил не брать меня с собой, в таком кромешном мраке мне
было за ним не угнаться, так что я посчитал самым разумным обогнуть дом  и
попытаться разыскать площадку, где стояла моя машина. Найдя ее и  отомкнув
дверцу, я забрался внутрь и извлек из бардачка фонарик. Я надеялся, что он
хоть  чуть-чуть  уравняет  меня  с  Лидсом  при  ночных   странствиях   по
окрестностям. Я запер дверцу, посветил вокруг, потом  выключил  фонарик  и
вернулся к входной двери.
     Послышались шаги, сперва вдалеке, потом ближе, и вскоре Лидс возник в
квадрате света, падающего  из  проема  окна  прихожей.  Он  был  не  один.
Впереди, натягивая поводок, бежала собака. Когда они поравнялись со  мной,
я учтиво отступил в сторону, но пес  не  обратил  на  меня  ровным  счетом
никакого внимания. Лидс открыл дверь, впустил собаку  и  вошел  следом;  я
замыкал шествие.
     - Встаньте перед ней, - приказал  Лидс,  -  примерно  в  ярде,  и  не
шевелитесь.
     Я повиновался.
     - Знакомься, Геба!
     Тут только  зверюга  признала,  что  заметила  мое  присутствие.  Она
задрала морду, приблизилась и  не  спеша  обнюхала  мои  ноги.  Когда  она
покончила со мной, Лидс шагнул к лавке, на которой  лежал  труп  Нобби,  и
жестом подозвал собаку.
     - Нюхай, Геба!  -  велел  он,  легонько  погладив  шерсть  на  животе
мертвого пса.
     Она вытянула жилистую шею, принюхалась,  отступила  и  посмотрела  на
хозяина.
     - Не будь такой самоуверенной,  -  сказал  Лидс  и  ткнул  пальцем  в
направлении тела. - Нюхай еще.
     Собака послушалась, обнюхала труп Нобби еще раз и снова посмотрела на
Лидса.
     - Я и не знал, что они ищейки, - заметил я.
     - Они обучены всему,  чему  можно.  -  Видимо,  Лидс  подал  какой-то
сигнал, хотя я ничего не заметил,  так  как  собака  вдруг  устремилась  к
двери, увлекая за собой хозяина. - У них у всех превосходное  чутье,  а  у
Гебы оно просто потрясающее. Кстати, она мать Нобби.
     Снаружи, на каменной плите, на  которой  мы  обнаружили  Нобби,  Лидс
сказал:
     - Бери след, Геба, - и после того, как  она,  издав  низкий  горловой
звук, натянула поводок, добавил: - Тихо. Говорить буду я.
     Собака увлекла нас за угол дома, через стоянку для машин, вдоль стены
хозяйственной постройки к самому концу  псарни.  И  вдруг  остановилась  и
задрала голову.
     Лидс выждал полминуты, потом заговорил:
     - В чем дело? Запуталась? Бери след!
     Я включил фонарик, но после сердитого замечания Лидса  выключил  его.
Геба опять издала горлом тот же странный звук,  опустила  нос  к  земле  и
устремилась вперед. Мы пересекли луг по тропинке, добрались  до  о