- Что за бардак? - осведомился я. - Побег, что ли?
     - Через десять минут завтрак и  построение,  -  ответил  он,  спуская
ступни в носках на пол. - Идиотское правило.
     - Придурки, - согласился я и, извернувшись, сел на край койки.
     Шагнув к стулу, на котором была развешана  его  одежда,  черноволосый
мимоходом взглянул на мой стул и остановился, приметив пиджак  с  жилетом.
Он уважительно потрогал отвороты, полюбовался подкладкой и воздал  должное
петлицам. Затем, ни слова не говоря, вернулся на свою половину и  принялся
одеваться. Я последовал его примеру.
     - А где мы умываемся? - поинтересовался я.
     - После завтрака, - ответил он. - Если будете настаивать.
     По другую сторону зарешеченной двери появился  надзиратель,  крутанул
что-то, и дверь открылась.
     - Погодите минутку, Уилкс, - попросил мой  товарищ  и  повернулся  ко
мне: - Вас выпотрошили?
     - Естественно. Это современная тюрьма.
     - Яичница с беконом вас устроит?
     - Как раз то, что надо.
     - Гренки пшеничные или ржаные?
     - Пшеничные.
     - У нас одинаковые вкусы. Удвойте заказ, Уилкс. Все вдвойне.
     - Как скажете, - с расстановкой произнес наш тюремщик  и  вышел.  Мой
новоиспеченный приятель, заправляя галстук за воротничок рубашки, добавил:
     - От проверки и построения отделаться не удастся, но бурду  можно  не
жрать. Позавтракаем в камере, здесь спокойно.
     - Воистину человек  человеку  друг,  -  с  чувством  сказал  я.  -  Я
расплачусь за наш завтрак, как только заполучу назад свой бумажник.
     - Ерунда, - отмахнулся мой благодетель.
     На перекличке и построении случая почесать  языки  не  представилось.
Всего нас набилось человек сорок - довольно разношерстная публика и отнюдь
не ангельского вида. Аромата завтрака в сочетании с дезинфектантом хватило
бы  с  лихвой,  чтобы  объяснить   тоскливое   выражение,   застывшее   на
перекошенных рожах, не ставших симпатичнее от  заточения,  так  что  мы  с
напарником облегченно вздохнули, когда возвратились в нашу уютную камеру.
     Мы уже сидели с чистыми руками и умытыми физиономиями, а мой приятель
также с вычищенными зубами, когда принесли еду на большом  свежеотдраенном
алюминиевом подносе. По меркам Фрица, то, что  нам  подали,  считалось  бы
несъедобным, но, по сравнению с местным ассортиментом, запах которого  мои
ноздри позабудут нескоро, нам  устроили  настоящий  пир.  Поскольку  сосед
заказал все  вдвойне,  нам  досталось  два  экземпляра  "Газетт".  Еще  не
прикоснувшись к апельсиновому  соку,  он  вцепился  в  свой  номер  и,  не
удостоив передовую даже мимолетным взглядом, сразу погрузился в спортивную
хронику. Покончив смаковать предстоящие соревнования, он  пригубил  сок  и
спросил:
     - Вас не интересует быстрота бега лошадок?
     -  Не  особенно,  -  признался  я.  -  Но  мне   нравится,   как   вы
разговариваете. Приятно пообщаться с культурным человеком.
     Он метнул на меня взгляд, преисполненный подозрительности, но, увидев
мое открытое и честное лицо, успокоился.
     - Не мудрено. Судя по вашему гардеробу.
     Мы сидели на  стульях,  разделяемые  крохотным  деревянным  столиком.
Особых неудобств мы не испытывали, если не считать того, что  некуда  было
поместить развернутую газету. Мой напарник  расстелил  свой  экземпляр  на
койке и  продолжал  штудировать  спортивную  полосу,  усердно  перемалывая
зубами кусок бекона с гренкой. Я же довольствовался  собственным  коленом,
пристроив газету на нем передовицей кверху. На  фотографии  миссис  Рэкхем
смотрелась лучше, чем  при  жизни  -  чертовская  несправедливость!  Имена
Вульфа и вашего покорного слуги красовались в заголовках  под  отчетом  об
убийстве, занимавшем целых три колонки. Я перевел взгляд  ниже  и  тут  же
последовал совету продолжить чтение на четвертой странице,  где  поместили
остальные фотографии. Вульф выглядел, как и полагалось,  раздутым  мыльным
пузырем, мое же изображение просто потрясало. По соседству оказался снимок
добермана, застывшего по стойке "смирно". Подпись  свидетельствовала,  что
это Геба, в чем я  сильно  сомневался.  В  материале  про  нас  с  Вульфом
основное внимание уделялось его внезапному исчезновению из города и  уходу
из бизнеса, а также тому, что я  оказался  на  месте  преступления  и  был
арестован как важный свидетель. Имелось также интервью с  Марко  Вукчичем,
данное им только для "Газетт", за подписью Лона Коэна.  Готов  ставить  не
меньше десяти против  одного,  что  ловкий  прохвост  воспользовался  моим
именем, чтобы проникнуть к Марко.
     Расправившись с завтраком, в том числе с кофе,  который  оказался  на
удивление приличным, я настолько увлекся чтением, что даже не заметил, как
мой товарищ, насытившись спортивными новостями, перекинулся  на  уголовную
хронику. Вдруг у меня появилось неясное ощущение,  будто  меня  пристально
разглядывают, что было правдой. Сосед откровенно посматривал то  на  меня,
то на четвертую страницу.
     Я ухмыльнулся.
     - Потрясающе похожа, да? Хотя я лично не  думаю,  что  это  та  самая
собака. Я, правда, не эксперт, но Геба не такая тощая, как эта тварь.
     В его взгляде появилось новое выражение, и отнюдь не самое дружеское.
     - Так вы, значит, и есть маленький Арчи Ниро Вульфа.
     - Был, - отмахнулся я. - Читайте внимательнее. Кажется, теперь я  уже
свой собственный маленький Арчи.
     - Значит, я заплатил за завтрак легавого!
     - Ничего подобного. Разве я не сказал, что расплачусь сам, как только
заполучу назад бумажник?
     Он потряс головой.
     - Ни за что бы не поверил. Такой шикарный костюмчик! Я-то думал,  что
вас зацапали во время облавы. Проклятые фараоны совсем озверели -  хватают
всех подряд. Потрясающе: в каталажке встречаю такого разодетого  парня,  а
он, на тебе - фараон!
     - Строго говоря, я не фараон, - я был уязвлен до глубины  души.  -  Я
частный сыщик. Я говорил, что мне нравится, как вы разговариваете, но  вам
изменило чувство меры. Я подметил, что вы человек культурный,  что  должно
было сразу насторожить. Образованные люди редко попадают в тюрягу.  А  вот
фараоны в наши дни пошли вполне культурные. Меня сюда засадили,  поскольку
подозревают в утаивании важных сведений об убийстве, что совсем не так,  и
хотя этот трюк стар как мир, они на него пошли. Ошибка не в том,  что  вас
ко мне подсадили, им не привыкать попадать впросак, но  вы  перестарались,
когда ни за что ни  про  что  купили  мне  завтрак.  Тогда-то  я  и  начал
соображать.
     Он вскочил на ноги, набычился и ожег меня свирепым взглядом.
     - Ну, держись, трепло! Сейчас я тебя по стенке размажу.
     - За что?
     - Чтобы проучить тебя. По-твоему, я подсадная утка?
     - Чушь собачья! Не строй из себя обиженного. Ты  меня  обозвал,  я  -
тебя. Мы квиты. Давай начнем заново.
     Но он оказался слишком ранимым, чтобы помириться  так  быстро.  Кулак
он, правда, разжал, а потом, испепелив меня напоследок взглядом, устроился
на койке, прихватив "Газетт". Лежал он лицом к  коридору,  так  что  света
было вполне достаточно, и я вскоре последовал его  примеру,  подложив  под
голову свернутое одеяло  вместо  подушки,  на  котором  на  всякий  случай
расстелил носовой платок. В течение двух часов и десяти  минут  обе  койки
безмолвствовали.  Это   мне   известно   доподлинно,   так   как,   приняв
горизонтальное положение, я взглянул на часы, чтобы прикинуть, сколько мне
еще ждать, пока заявится Паркер с ломом и вызволит меня  отсюда,  и  тогда
было двадцать минут десятого; когда же я в очередной раз прочитал "Газетт"
от корки до корки и  в  двадцатый  раз  посмотрел  на  циферблат,  стрелки
показывали половину двенадцатого. И тут он внезапно заговорил.
     - Послушайте, Гудвин, а что вы теперь собираетесь делать?
     От неожиданности газета выскользнула из моих рук на пол.
     - Не знаю, может, всхрапну чуток.
     - Я не имею в виду сию минуту, а  вообще.  Кто-нибудь  позаботится  о
вас?
     - Да, и на его месте я бы  поторопился.  Весьма  дорогой  адвокат  по
фамилии Паркер.
     - И что потом?
     - Вернусь домой и залезу в ванну.
     - А потом?
     - Почищу зубы и побреюсь.
     - Ну а потом?
     Я повернул голову и уставился на него.
     - Что-то вы слишком настойчивы. К чему вы клоните?
     - Ни к чему я не клоню. Просто я подумал, что раз Ниро Вульф  сгинул,
то вы остались без работы. Что, разве и подумать ничего нельзя?
     - Нет, почему же. Думайте на здоровье.
     Кратковременное молчание. Потом:
     - Я немного о вас наслышан. Что вы за человек?
     - О... я тоже мыслитель и тоже культурный.  По  алгебре  всегда  имел
пятерки. Сплю как сурок. Честный, честолюбивый,  одним  словом  -  славный
малый.
     - Похоже, в своем деле вы собаку съели.
     - Что верно, то верно. В десятимильном радиусе от Тайм-сквер сбросить
меня с хвоста можно только, если завязать на глазах повязку. А  какие  еще
требования предъявляются  к  соискателю  работы,  которую  вы  хотите  мне
предложить?
     Он пропустил мой вопрос мимо ушей и начал с другого конца.
     - Моя фамилия Кристи... Макс Кристи. Слышали обо мне?
     Если я что и  слышал,  то  помнил  крайне  смутно,  но  задевать  его
самолюбие смысла не было.
     - Макс Кристи? - Я изобразил удивление. - Да бросьте вы!
     - Я так и  думал.  Я  в  Нью-Йорке  всего  пару  лет,  но  скажу  без
бахвальства, что известность приобрел довольно быстро. Сколько вам  платил
Вульф?
     - Мне неловко, - вяло запротестовал я. - Не хотелось  бы,  чтобы  это
просочилось в газеты. Меня обеспечивали питанием, и  я  поднакопил  ценных
бумаг. Я с готовностью...
     Шаги в коридоре  затихли  перед  нашей  дверью,  и  послышался  голос
надзирателя:
     - Мистер Кристи! Вас ждут внизу, в конторе.
     Мой собеседник и ухом не повел.
     - Зайдите минут через десять, Уилкс, - сказал он. - Я занят.
     Я поспешил засвидетельствовать это, крикнув:
     - У нас совещание, Уилкс!
     - Но мне кажется, вас выпускают.
     - Должно быть. Возвращайтесь через десять минут.
     Уилкс удалился, бормоча себе под нос. Кристи возобновил беседу:
     - Так вы говорили...
     -  Да.  Что  с  готовностью  выслушаю  любое  ваше  предложение,  где
упоминается оклад свыше пятидесяти тысяч в год.
     - Я не шучу, Гудвин.
     - Я тоже.
     - Чушь. Вам такие деньги в жизни не снились. - Он повернул  голову  и
буравил меня взором. - В любом случае речь идет не о том, сколько тысяч  в
год вам положат - не в нашем бизнесе.
     - В каком бизнесе?
     - Которым я занимаюсь. Как, я сказал, меня зовут?
     - Макс Кристи.
     - Так что вам еще надо? Вот, например, почему  я  здесь?  Вчера  меня
замели по ошибке во время облавы, но я бы и часа здесь не провел, если  бы
не воскресенье, да к тому же пасхальное. Но сейчас...  -  он  взглянул  на
часы, - еще  нет  и  полудня,  а  меня  уже  выпускают.  Наша  организация
всесильна.  Для  такого  человека,  как  вы,  у  нас  найдется  подходящая
работенка, и, как только начнете, перед вами откроются любые  возможности.
Конечно, учитывая известные недостатки вашей биографии, на это потребуется
время. Придется повкалывать на совесть. Но оклад  вы  заломили  совершенно
нереальный, во всяком случае, пока идет испытательный срок, зато потом все
уже будет в ваших руках. Если вы придетесь ко двору,  то  перед  вами  все
двери откроются. Я уже не говорю о подоходном налоге.
     - А что там с подоходным налогом?
     - Судите сами. Допустим, Вульф платит вам тридцать тысяч в год, чего,
конечно, и в помине не было, - задумывались ли вы хоть  раз  о  подоходном
налоге? Нет. Его извлекали из вашей зарплаты, прежде чем ее выплатить.  Вы
никогда о нем и не вспоминали. В нашем же бизнесе вы сами решаете,  как  с
ним поступить. Например, вы не собираетесь связываться с законом и  хотите
играть честно, но при этом не желаете, чтобы вас обдирали как липку -  так
сами решайте, как быть с налогом.
     Кристи приподнялся и сел на край койки.
     -  Послушайте,  Гудвин,   пользуясь   случаем,   хочу   сделать   вам
предложение. Я вот лежал тут, читал про вас  и  вдруг  подумал:  вот  есть
парень  подходящего   Возраста,   знающий   дело,   неженатый,   толковый,
разбирается в людях, знаком  с  кучей  фараонов,  много  лет  был  частным
сыщиком - что если он откликнется на дельное предложение? Ведь  он  только
что лишился работы, по уши запутался в деле об убийстве в  Вестчестере  и,
возможно, нуждается в помощи. Вот о чем я подумал, а потом  решил,  почему
бы не спросить его самого?  Гарантировать  я  ничего,  конечно,  не  могу,
особенно если на вас навесят убийство, но если вам  сейчас  нужна  помощь,
или когда-нибудь потом вы захотите испробовать себя в деле, то зовут  меня
Макс Кристи, и я всегда готов замолвить за вас словечко. Если вы...
     Он замолк, прислушиваясь  к  звуку  шагов.  От  двери  донесся  голос
Уилкса:
     - Вас требуют, мистер Кристи. Я сказал им,  что  вы  заняты,  но  они
настаивают. Сейчас за вами пришлют.
     - Ладно, Уилкс. Иду. - Мой напарник встал на ноги. - Так что скажете,
Гудвин?
     - Спасибо за любезное предложение, -  улыбнулся  я.  Уилкс,  отомкнув
дверь, стоял в проеме, так что я попридержал язык.  -  Вот  выйду  отсюда,
немного очухаюсь и тогда буду  лучше  знать,  что  творится  вокруг.  -  Я
поднялся на ноги. - Как с вами связаться?
     - Лучше всего по  телефону.  Черчилль-пять-три-два-три-два.  Бываю  я
там, правда, не часто, но мне быстро передадут. Запишите номер.
     - Я запомню. - Я пожал протянутую руку. - Рад был познакомиться. Куда
выслать чек за завтрак?
     - Бросьте. Мне было приятно. Надеюсь, еще увидимся.
     Вышел он, как президент корпорации на встрече с папой римским.  Уилкс
почтительно придержал дверь.
     Я уселся на койку, размышляя о  том,  что  Макс  Кристи  сделал  Арчи
Гудвину  чертовски  заманчивое  предложение.   Но   куда,   черт   возьми,
запропастился Паркер? В тюрьме быстро становишься нетерпеливым.



                                    9

     Было уже семь часов вечера и смеркалось,  когда  я  остановил  машину
перед особняком Вульфа на Западной Тридцать пятой улице и, преодолев  семь
ступенек, взошел на крыльцо. Паркер,  вооруженный  бумагами,  из  которых,
помимо прочего, явствовало, что моя постоянная доступность гражданам штата
Нью-Йорк оценена в десять тысяч долларов, прибыл в тюрьму чуть позже  двух
и уже десять минут спустя я был снова отпущен строить козни  обществу,  но
окружной прокурор Арчер возжелал свидеться со  мной  в  присутствии  моего
адвоката, и мы с Паркером уважили его просьбу. Конца этой встрече не  было
видно, и тянулась она на редкость занудливо,  поскольку  мне  ни  разу  не
представилась возможность проявить свое остроумие.  В  отличие  от  других
случаев,  когда  я  общался  с  подобными  крючкотворами,  ничто  меня  не
вдохновляло, так как мне все время приходилось говорить правду  и  ничего,
кроме правды... Исключая, конечно, все, что касалось колбасы и телефонного
звонка от Арнольда Зека.
     Когда они наконец порешили, что на сегодня хватит, и  мы  с  Паркером
стояли на тротуаре перед зданием суда, он спросил:
     - Могу ли я узнать, где находится Вульф?
     - Сомневаюсь. Он приказал не разыскивать его.
     - Понятно.
     Его тон разозлил меня.
     - Все, что я там говорил, - заявил я, - сущая правда. И я не имею  ни
малейшего представления о том, где он скрывается и что там делает.
     Паркер только пожал плечами.
     - Я вовсе не жалуюсь. Надеюсь  лишь,  что  он  не  ввязался  в  дело,
которое ему не по зубам... да и вам тоже.
     - Подите к черту, -  посоветовал  я  и  ушел.  Вестчестерская  шайка,
конечно, не виновата, но уж кто-кто, а Паркер достаточно знал меня,  чтобы
понять, когда я вру, а когда нет. Чертовски досадно,  когда  ты  в  кои-то
веки говоришь правду, а тебе не верят.
     Не меньшую досаду я испытал от приема, оказанного мне в доме  Вульфа.
Вместо Фрица меня встретила записка, оставленная на моем столе и  прижатая
уголком конторской книги.

     Дорогой Арчи!
     Очень жаль, что ты угодил в  тюрьму.  Надеюсь  -  ненадолго.  Приехал
Марко Вукчич, и я уезжаю с ним - буду у него работать за полторы тысячи  в
неделю. От мистера Вульфа никаких известий. Молю Бога, чтобы он был жив  и
здоров, и считаю, что ты должен отыскать его,  несмотря  на  все  запреты.
Банку с сардинками я выбросил и перестал заказывать молоко.
     Всего доброго и  с  наилучшими  пожеланиями.  Фриц.  1  час  35  мин.
пополудни

     Я с удовлетворением отметил, что он, как  было  у  нас  заведено,  не
забыл поставить время. Меня тронуло  также  то,  что  записку  ко  мне  он
закончил теми же словами, что и Вульф. Тем не менее, после  проведенной  в
каталажке ночи такой прием обескураживал. Не говоря уж о  том,  что  целых
пять часов никто не отвечал на телефонные звонки - подобного за все  годы,
что я здесь работал и жил, не случалось ни разу. Если только Теодор...
     Я метнулся к ступенькам, вихрем взлетел на три пролета и  ворвался  в
оранжерею. Сделав один  шаг  в  теплицу,  я  остановился  и  огляделся  по
сторонам. Увиденное потрясло меня даже больше, чем год назад,  когда  нашу
оранжерею  обстреляли  из  крупнокалиберных  пулеметов.  Тогда  после  них
оставались хотя бы разгром и беспорядок: теперь же моему взору открывались
безжизненно  голые  скамейки  и  опустевшие  стеллажи.  Добрую  минуту   я
простоял, словно громом пораженный. Потом прошел дальше: через центральную
комнату, холодильную камеру, питомник,  поливочную  и  комнату  Теодора  -
везде было пусто и голо, хоть шаром покати.  Хьюитт  должен  был  прислать
целую армию, чтобы вывезти все за один день, подумал я, направляясь вниз.
     На кухне меня ждала еще одна записка от Фрица, подлиннее  предыдущей,
в которой перечислялись все телефонные звонки и всякие разности. Пошарив в
холодильнике,  я  остановил  выбор  на  баночке   с   домашним   паштетом,
вермонтском сыре и молоке. Когда я уселся за стол и приступил  к  трапезе,
одновременно   просматривая   вечернюю   газету,   мои   уши    продолжали
прислушиваться - не к чему-нибудь особенному, просто так, по  привычке.  В
нашем доме никогда не было шумно, но подобной тишины я даже припомнить  не
мог. Кажется, и машины перестали проезжать  мимо,  а  те,  что  проезжали,
должно быть, сбрасывали скорость.
     Закончив ужинать и  убрав  со  стола,  я  обошел  столовую,  кабинет,
прихожую, спустился в подвал, заглянул в комнату Фрица, потом  поднялся  в
покои Вульфа и, наконец, еще на один этаж - в  свою  комнату.  Раздеваясь,
чтобы принять ванну и смыть с себя тюремный запах, я  подумал,  что  самое
нелепое в моем дурацком положении не то, что именно я  чувствовал,  а  то,
что я даже не знал, что именно я должен чувствовать. Одно дело, если мне и
впрямь не суждено вновь увидеть Вульфа - тогда  все  однозначно  печально;
но, предположим, что у меня из-за этого застрял комок в горле и я  сижу  и
распускаю нюни, а тут открывается дверь и кто-то входит: показывать ли мне
вид, что я скуксился? А вдруг войдет сам Вульф?  Вот  ведь  где  закавыка.
Хорош я буду, если раскисну, а он  откуда-то  возникнет  и  начнет  читать
мораль.
     После того как я принял ванну, побрился, облачился в свежую пижаму  и
ответил на пару звонков назойливых репортеров, а потом прошаркал в кабинет
и немного поковырялся там, кое-кто и вправду вошел. Услышав, что  парадную
дверь открывают, я рванулся в прихожую, как  будто  рассчитывал  на  новую
партию колбасы, и узнал Фрица. Тот запер за  собой  дверь,  повернулся  и,
увидев меня, радостно осклабился.
     - А! Арчи! Ты сбежал?
     - Меня выпустили под залог. - Он выразил желание пожать мне руку, и я
его ублажил. - Спасибо за записку. Как твоя новая работа?
     - Ужасно. Но я держусь. Как мистер Вульф?
     - Мне ничего не известно о мистере Вульфе. Я слопал полбанки