рубашки: - Как жена, дети?
     - Лучше не бывает.
     -  Передавай  им привет. Обойди  машину  с той  стороны, мало ли, вдруг
кто-нибудь поедет,
     Он  выполнил  мою просьбу,  и  я опустился на  колени  рядом с  Рут.  Я
надеялся, что искомая вещица будет на нем, - раз уж он не расставался  с ней
даже в  бассейне,  было  бы  странно,  чтобы он теперь  положил  ее в сумку,
которую нес к машине кто-то из слуг. Вещица действительно  оказалась на нем.
На  сей раз она  лежала не в  водонепроницаемом  мешочке,  а  в целлофановом
конвертике, во внутреннем  отделении его бумажника из  крокодиловой  кожи. Я
знал,  что это  она:  во-первых, ничего  необычного на  Рони больше не было,
во-вторых,  сама эта вещица была такова, что я уставился на нее, опустившись
на колени и вытаращив глаза, а Рут подсвечивала мне фонариком.
     - Подумаешь, нашел, чем удивить, - заявила она с презрением. - Я всегда
знала,  что  ты  коммунист.  Решил,  значит,  с   моей  помощью  взять  свою
собственность? Товарищ!
     - Заткнись.
     Я  испытал чувство легкой  досады.  Я достал штуковину  из целлофановой
обертки и изучил ее повнимательней,  но все и так было очевидно. Да, это был
именно он - билет члена  Коммунистической партии США,  номер 128-394, на имя
Уильяма Рейнолдса. Уж  больно точное  попадание,  даже досадно.  Наш  клиент
клялся,  на  чем  свет  стоит, что Рони - коммунист, и стоило  мне чуть-чуть
копнуть, провести легкую  разведку боем - и  вот вам, пожалуйста,  партийный
билет! Имя,  конечно, ничего  не  значит. Нет, мне  это  явно не  нравилось.
Говорить клиенту,  что он с первой минуты был прав на все его, - туг радости
мало.
     - Как они тебя величают, Билл или Уилли? - не унималась Рут.
     - Ну-ка держи.
     Я протянул ей  книжечку. Открыл багажник, вытащил оттуда большую сумку,
а из нее - фотоаппарат и несколько ламп. Сол пришел на помощь Рут продолжала
злословить, но мы  не обращали на нее  внимания. Книжечку  я сфотографировал
трижды, сначала Сол  держал ее  в  руке,  потом  я приткнул ее  к сумке, а в
третий раз - возле  уха Рони. Потом я убрал книжечку  обратно в целлофановую
обертку,  сунул в  его бумажник,  а  бумажник положил  на место, в нагрудный
карман пиджака Рони
     Оставалась еще одна операция, но на нее ушло меньше времени, потому что
делать восковые  оттиски с ключей  я умею лучше,  чем фотографировать.  Воск
лежал в моей аптечке,  а  ключи, восемь  штук,  - на кольце в кармане  Рони.
Как-то помечать  оттиски я не стал -  все равно не знал,  каким  ключом  что
открывается.  Но  ни  одного ключа  не пропустил -  халтурить  в таких делах
нельзя.
     - Он скоро очухается, - объявила Рут.
     - Вот  и хорошо. -  Солу, который уже  убрал сумку в багажник, я  сунул
пачку денег. - Это из его  бумажника. Сколько там, не знаю  и знать не хочу,
но при мне  их  быть не  должно. Купи  Рут жемчужное  ожерелье или перешли в
Красный Крест. Давайте дуйте.
     Второго  приглашения не потребовалось. Мы с Солом понимали друг друга с
полуслова, он только спросил: "Звякнешь?" -  а я ответил: "Угу". В следующий
миг они стартовали. Едва они скрылись за  поворотом,  я протопал  на  другую
сторону моей  машины, ближе к дороге, улегся на травку  и принялся  стонать.
Ничего не произошло, и я  утихомирился. Под тяжестью моего веса земная влага
добралась до травы, а там и до моей одежды, и я уже собрался было привстать,
но  тут  Рони произвел какой-то  шум,  и  я  снова застонал.  Приподнялся на
колени,   смачно   высказался,  опять  застонал,   вцепился   в  дверцу   и,
подтянувшись, встал на  ноги,  сунулся в машину, включил фары и увидел Рони,
он сидел на траве и изучал содержание своего бумажника.
     - Черт, значит, вы живы, - пробормотал я.
     Он не ответил.
     - Ублюдки, - пробормотал я.
     Он опять ничего не ответил. Минуты через две попытался подняться.
     Надо сказать прямо: когда час пятьдесят минут спустя, высадив его перед
домом на Тридцать седьмой улице, я отъехал от тротуара и задал себе вопрос о
том, что же он думает обо  мне, в ответ пришлось просто заскрести в затылке.
За всю дорогу он не сказал и пятидесяти слов, предоставив мне самому решать,
заезжать ли  в  полицию  и посвящать ли их  в  нашу  печальную  историю, и я
заехал, прикинув, что Сол и Рут уже вне досягаемости;  собственно, побывав в
опытных руках  Рут  Брейди,  Рони и  не мог быть разговорчивым, его занимало
только одно  -  как прийти в  себя. То ли он  сидел  рядом  со  мной,  молча
сострадая товарищу по несчастью, то ли решил, что разбираться  со мной будет
позже, когда в голове у него прояснеет, - этого я так и не понял.
     В гараж  на  Одиннадцатой авеню я зарулил  в двенадцать минут  второго.
Вытащил  свою оленью сумку,  все остальное оставил  в багажнике и,  чувствуя
себя вполне сносно, повернул за угол на Тридцать  пятую  улицу, направился к
нашему крыльцу.  В голове  у  меня наконец-то установился штиль, и я  уже не
боялся  посмотреть  Вулфу в глаза. Нельзя сказать,  что выходные закончились
полным фиаско; правда,  я возвращался домой голодным, но и  в  этом был свои
плюс  - мне предстояло  провести несколько  приятных  минут на кухне, Вулф и
Фриц  Бреннер   наверняка  припасли  для  меня  в  холодильнике   что-нибудь
вкусненькое.
     Я  сунул ключ в скважину,  повернул ручку, но дверь  едва приоткрылась.
Странно... Когда  меня  нет дома,  но  я  должен вернуться,  Фриц и  Вулф на
цепочку не запираются, разве что в особых случаях. Я нажал на кнопку звонка,
свет над крыльцом тотчас зажегся, и через щель донесся голос Фрица:
     - Ты, Арчи?
     Это  тоже  было странно: через  одностороннюю стеклянную панель он меня
прекрасно видел.  Но я ублажил его, подтвердив, что это я, и он впустил меня
в дом. Я переступил через порог, и он тут же хлопнул дверью и снова запер ее
на цепочку;  тут меня ждал третий сюрприз.  Вулф в такое  время давным-давно
почивает, но он стоял в дверях кабинета и скалился на меня.
     - Добрый вечер, - сказал я ему. - Хороший прием  вы мне подготовили. По
какому  поводу  баррикады? Кто-то покушается на  орхидеи?  -  Я повернулся к
Фрицу: - Я такой голодный, что даже твои кулинарные шедевры съем безропотно.
- И пошел было в кухню, но меня остановил голос Вулфа.
     - Зайди сюда, - распорядился он. - Фриц, принеси, пожалуйста, поднос.
     Еще непонятнее. Я прошел за ним в кабинет. Как вскоре я выяснил, у него
появились важные новости, и он весь вечер жаждал поделиться  ими со мной, но
кое-что из сказанного мной на минуту их  оттеснило. Никакая забота, ни  даже
чья-то  жизнь  или  смерть не  имели право отодвигать на  второй  план  еду.
Опустившись в кресло за своим столом, он поинтересовался:
     - Почему это ты голодный? Мистер Сперлинг не кормит своих гостей?
     -  Кормит, и еще как,  - я сел. -  Кормежка  отменная, но они подсыпают
тебе что-то в стакан,  и  аппетит  отбивается начисто. Это  длинная история.
Хотите выслушать сейчас?
     - Нет, - он взглянул на часы. - Но придется. Рассказывай.
     Я повиновался. Начал  с представления  участников, но  тут  с  подносом
явился  Фриц, я вонзил зубы в бутерброд с осетриной, слегка  утолил голод, а
потом  уже продолжил. По выражению лица  Вулфа  я понял:  есть  причина,  по
которой  мои действия будут  оправданы, - и выложил все  начистоту.  Когда я
закончил, шел  уже третий  час,  содержимое подноса полностью перекочевало в
мой желудок - осталось лишь немного молока в кувшинчике, - и Вулф знал ровно
столько, сколько  знал  я,  если  не  считать  некоторых  совершенно  личных
подробностей.
     Остатки молока я вылил в стакан.
     - Так что, похоже, чутье  Сперлинга не  подвело  -  Рони  действительно
коммунист. У нас есть  фотография  партбилета, сам Рони представлен во  всех
видах  -  по-моему,  самое время  подключить к  работе  типа, который иногда
проходит  по  нашим расходным бумагам как мистер  Джонс. Вряд ли наш  мистер
Рони - племянник лидера всех коммунистов  Усатого дяди Джо, но не исключено,
что он - заместитель председателя местного политбюро.
     Вслед за первым  подносом  Фриц принес еще  один, с пивом, и сейчас  же
Вулф долил себе в стакан пива из второй бутылки.
     - Да,  это можно, -  он опустошил стакан  и поставил  его на стол. - Но
деньги  мистера  Сперлинга  просто  улетят  на ветер.  Даже  если этот билет
действительно принадлежит мистеру Рони и он  и  вправду  член партии  - что,
кстати, я допускаю,  - вся эта  история мне кажется чистым маскарадом.  - Он
отер губы. - Я не корю тебя за твои действия. Арчи, ты действовал в присущей
тебе манере, а она  мне  хорошо известна;  не скажу также,  что  ты превысил
полномочия или нарушил инструкции, поскольку я  разрешил тебе действовать на
свое усмотрение, но ты мог по крайней мере позвонить, прежде чем решаться на
бандитский налет.
     -  Неужели? - насмешливо  спросил  я.  - Извините, но  с  каких пор  вы
требуете постоянно держать вас в курсе, если речь идет всего лишь о подножке
будущему жениху?
     - Ни  с каких. Но ты знал, что в деле появляется дополнительный фактор,
по  крайней мере, мог  предполагать.  Так вот, теперь  это не предположение.
Вместо тебя мне позвонил другой человек. И его голос тебе знаком. Мне тоже.
     - Арнольд Зек?
     - Имя названо  не было.  Но голос был тот же самый. Спутать его нельзя,
это ты знаешь.
     - И чем он нас порадовал?
     -  Имена  мистера  Рони  и мистера  Сперлинга  не  прозвучали  тоже. Но
сомневаться  не приходится.  По сути мне было велено  немедленно  прекратить
любую  деятельность,  связанную с  мистером Рони, в  противном случае грядут
неприятности.
     - И чем его порадовали вы?
     - Я... выразил  протест.  - Вулф хотел налить себе еще пива, обнаружил,
что  бутылка  пуста,  и  поставил  ее на место. -  Тон  его  был  еще  более
бесцеремонным,  чем в  прошлый  раз,  и я  не  стал скрывать недовольства. Я
изложил ему свою точку зрения, не обременяя себя подбором слов.  В  итоге он
поставил  ультиматум. Он мне дал двадцать четыре часа  на то, чтобы положить
конец твоей развеселой загородной деятельности.
     - Он знал, что я был там?
     - Да.
     -  Ну и ну, - я присвистнул.  -  Вижу, этот Рони - большой ловкач. Член
коммунистической  партии плюс один из приспешников мистера  Зек...  Впрочем,
ничего удивительного в этом сочетании нет, если вдуматься. И на  него поднял
руку  не  только я,  но и Сол,  и Рут.  Проклятье!  Надо быстро... Когда был
звонок?
     - Вчера,  ближе к  вечеру...  -  Вулф взглянул на  часы, - В субботу, в
десять минут седьмого.
     - То есть срок  ультиматума  истек  восемь часов назад, а мы  еще сучим
ножками.  Но все равно, ведь мы могли взять тайм-аут, поменять тактику, хуже
бы не было. Почему вы мне не позвонили и не...
     - Замолчи!
     Я приподнял брови:
     - Почему?
     - Потому что,  если  мы сидим, поджав хвост и  забившись в угол,  давай
проявим  такт и не  будем  вещать  об этом! Я корю тебя  за  то,  что ты  не
позвонил.  Ты  коришь  меня  за  это  же.  Держать  дверь  на  замке  -  это
элементарное благоразумие, но это вовсе не...
     Может, он произнес  что-то еще, но я этого уже не слышал.  Мне на своем
веку  довелось наслушаться  разного шума, в том  числе и столь громкого, что
Вулфу  приходилось  прерывать свои  занятия,  а мне выскакивать из кресла  и
сломя  голову нестись  через всю  комнату, - но  такого  шума  я  не  слышал
никогда.  Чтобы  его  воспроизвести,  нужно  пригласить  сотню  полицейских,
расставить их  вокруг твоего квартала и  велеть  им  палить  одновременно по
окнам из их самого могучего оружия.
     Потом наступила мертвая тишина.
     Вулф что-то сказал.
     Я  дернул на себя  ящик стола,  схватил пистолет, выбежал  в  прихожую,
щелкнул по кнопке выключателя  над крыльцом, снял  цепочку,  открыл дверь  и
шагнул вперед. На  другой  стороне улицы слева зажегся  свет в  двух  окнах,
раздались голоса  и  высунулись  головы,  но сама  улица  была пуста.  Тут я
заметил, что под ногами у меня вовсе не каменная плитка крыльца, а стекло, и
если  мне  не нравится  стоять  на  этом  конкретном куске  стекла,  в  моем
распоряжении множество других Стеклом было усыпано все:  крыльцо, ступеньки,
дорожка. Я поднял голову, и тут  сверху пролетел еще один кусок,  по счастью
обогнул меня  стороной и со звоном  разбился на мелкие  кусочки прямо у моих
ног  Я  подался  назад, за порог, закрыл  дверь, повернулся и  увидел Вулфа,
который с озадаченным видом стоял в холле.
     - Он решил отыграться на орхидеях, - сообщил я. - Оставайтесь  здесь. Я
поднимусь наверх и посмотрю.
     Я  взбежал по лестнице через три ступеньки, слыша рядом гудение  лифта.
Вулф, когда  хотел, умел  действовать быстро. Фриц бежал за мной, но немного
отставал.  Верхняя  площадка,  отделанная бетонной  плиткой  и  штукатуркой,
осталась  нетронутой. Я хлопнул по  выключателю и открыл дверь в теплицу, но
тут же остановился, потому что свет не  зажегся. Я  стоял так  секунд  пять,
привыкая к темноте, и тут меня догнали Вулф и Фриц.
     - Пропусти, - прорычал Вулф, словно пес, готовый к прыжку.
     -  Нет,  -  я  загородил  ему дорогу.  -  Кругом  стекло,  чего доброго
останетесь без скальпа или перережете себе горло. Подождите, сейчас придумаю
какой-нибудь свет.
     - Теодор! - завопил он через мое плечо - Теодор!
     Даже  в  тусклом свете звезд было видно  - по комнате пронесся  ураган.
Послышался голос Теодора:
     - Да, сэр. Что случилось?
     - Ты как там, нормально?
     - Нет, сэр. А что...
     - Ты ранен?
     - Нет, не ранен, но что случилось?
     Что-то  зашевелилось  в  углу,  где  находилась  комната Теодора,  и  я
услышал, как падает и разбивается стекло.
     - Свет у тебя есть? - выкрикнул я.
     - Откуда, весь вырубился...
     - Тогда стой на месте, черт возьми, пока я не притащу свет.
     - Стой и не двигайся! - проревел Вулф.
     Я  кинулся  в  кабинет.  Когда вернулся,  обыватели с  улицы  уже вовсю
обсуждали происшествие - кто из открытых окон своих домов, а  кто и у дверей
нашего. Но нам было не  до них.  При  свете  фонарей  мы увидели  такое, что
забыли  обо  всем на свете.  Из тысячи  стеклянных  пирамид  и десяти  тысяч
орхидей многие остались неповрежденными, но об этом  мы узнали только позже,
на первый же взгляд картина была ужасная. Бродить по джунглям из разбитого и
зубастого  стекла,  которое  откуда-то  свисало,  агрессивно   скалилось  со
скамеек,  из-за  растений, норовило  уколоть снизу,  -  даже при свете  было
занятием не из веселых; но  Вулф должен был это  видеть, равно как и Теодор,
который не пострадал физически, но совершенно озверел,  и я даже  думал, что
от ярости он задохнется.
     Наконец  Вулф добрался до того места,  где росли  с  десяток  роскошных
орхидей-эпифитов,  его  нынешняя  радость  и  гордость.  Он  осветил фонарем
надломленные и загубленные стебли, листья и клубочки, украшенные россыпью из
битого стекла, повернулся и негромко сказал:
     - Можем идти вниз.
     - Через два часа уже солнце встает, - проскрипел сквозь зубы Теодор.
     - Знаю. Нам нужны люди.
     Из кабинета мы позвонили Льюису Хьюитту  и Г. М. Хоагу, а уж потом -  в
полицию.  Впрочем, к тому времени патрульная машина уже  стояла около нашего
дома.
     ГЛАВА 6
     Через шесть часов я  отодвинул стул  от  обеденного стола,  как следует
потянулся и позволил себе  полновесно зевнуть,  ни перед кем не извиняясь, -
все-таки это право я себе заработал. Обычно я завтракаю на кухне с Фрицем, а
Вулф завтракает у себя, но этот день никак не тянул на обычный.
     На  крыше  проводила  спасательно-восстановительные работы  бригада  из
четырнадцати  человек,  не  считая  Теодора,  а  в полдень  ожидалась  армия
стекольщиков.  Из  Лонг-Айленда  приехал  Энди  Красицкий  и  взял  на  себя
руководство  операцией. Часть улицы огородили веревками,  чтобы стекло, если
таковое будет  падать,  не  раскромсало  обывателей.  Полицейские еще что-то
вынюхивали перед домом и вообще на улице,  а возможно, и в других кварталах,
в доме же  остался только капитан Мердок, он сидел за столом, из-за которого
я только что поднялся, и уплетал оладьи с медом.
     В принципе полиция уже все выяснила - кроме самой малости. Хозяева дома
напротив,  через улицу,  на все лето  уехали. На крыше  этого дома нашли сто
девяносто две  гильзы  от  автомата и пистолета-пулемета,  там  до  сих  пор
толклась  ученая публика, собирала улики, чтобы  доказать, что обстрел велся
именно оттуда.  А  как  же  - вдруг адвокат  обвиняемого  заявит, что гильзы
набросали  туда голуби? Впрочем, адвокат почти не звонил, потому что не было
обвиняемых. Как злоумышленники проникли на крышу необитаемого дома - на этот
счет ясности не было. Полиция знала лишь, что какие-то неизвестные  каким-то
образом пробрались на эту  крышу и с нее в  два часа  двадцать четыре минуты
утра смертоносным огнем  разнесли нашу  оранжерею,  а  потом  слиняли  через
проулок на Тридцать шестую улицу... все это я и сам  мог рассказать полиции,
не выходя из дому.
     Надо  сказать,  что мы  не  сильно  пытались  облегчить  их  участь.  О
Сперлинге  и Рони Вулф не обмолвился ни  словом, а уж  все, что начинается с
буквы "з", предал полнейшему забвению.  Он  отказался высказывать какие-либо
догадки  и подозрения по поводу  личностей этих штурмовиков,  и  полицейские
быстро поняли - тем и придется довольствоваться. Они прекрасно понимали, что
в  районе большого Нью-Йорка найдется немало желающих продырявить не  только
Вулфову оранжерею,  но и самого Вулфа. Все же полицейские пытались что-то из
него выудить - мол, пистолетами-пулеметами располагают не все, не все готовы
применять их вот так нагло  и в открытую, но Вулф пресек их попытки, сказав,
что это  не  имеет  ровно  никакого  значения,  -  этих  потрошителей  почти
наверняка наняли для одноразовой работы.
     Позавтракав, я сразу поднялся из-за стола, потому что надо было сделать
уйму телефонных звонков  - шиферщиков, в магазин скобяных товаров,  малярам,
на склад и так далее. Пока я названивал, капитан Мердок уехал, Вулф поднялся
лифтом на  крышу,  снова спустился, проплелся в кабинет, забрался  в кресло,
откинулся и тяжело, с натугой выдохнул воздух.
     Я взглянул на него.
     - Шли бы лучше к себе и прикорнули. И знаете что? Упрямцев я люблю, сам
такой, за мужество,  доблесть  и отвагу всегда двумя руками,  но я в придачу
хороший бухгалтер. Так вот, если так пойдет дальше, в чем я почти уверен, от
нашего дебета  с кредитом  останутся рожки да  ножки. Я  заронил в душу Гвен
первые зерна и,  если придется давать отбой, буду с досады скрипеть зубами -
это можно понять; но  вы  никуда и ничего не  роняли,  вам надо лишь вернуть
мистеру  Сперлингу его задаток. Короче, если вы  от  этой работы откажетесь,
обещаю никогда  вам  об  этом  не  напоминать. Никогда. Могу  поклясться  на
Библии. Принести?
     -  Не  надо,  -  глаза  его  были  полузакрыты.  -  Насчет ремонта  все
распоряжения отданы?
     - Ремонт идет полным ходом.
     - Тогда звони туда и пригласи к телефону старшую дочь.
     Я вздрогнул:
     - Почему старшую? С чего вы взяли?
     -  Пф. Ты думал, тебе  удастся  скрыть  твои  интересы  -  твои  личные
интересы? Увы, не удалось. Я слишком хорошо тебя знаю. Выясни  у нее, вся ли
семья в сборе - впрочем, без сына вполне можно обойтись. Если все на  месте,
скажи ей, что через два часа мы будем рады приехать и повидаться с ними.
     - Мы?
     - Да. Ты и я.
     Я  подошел  к телефону. Нельзя сказать,  что Вулф  создавал прецедент и
нарушал незыблемейшее из своих правил. Да,  его никаким калачом  не выманишь
из кабинета по делу, но то, что произошло ночью, едва  ли  можно записать  в
разряд "дел"... тут скорее "борьба за выживание".
     Ответил кто-то из слуг, я назвался и  попросил к телефону миссис Медлин
Сперлинг. Фамилия  ее  мужа была  Пендлтон,  но  эту  разыгранную  карту она