Девушка снова нахмурилась, не глядя при этом ни на Вулфа, ни  на  меня;
она явно задумалась над тем, что делать. Впрочем, думала она недолго.
     - Он  прав,  мистер Гудвин?  - обратилась она ко  мне. -  Или  он  тоже
умывает руки, как и вы?
     -  Нет, - ответил  я.  -  Боюсь, что он прав.  Это и в самом деле  лишь
обычные меры предосторожности. В конце концов,  если деньги  принадлежат вам
по закону,  как вы сказали мне,  и  если в том, как вы их получили, и впрямь
нет  ничего  предосудительного,  как вы сказали  ему, то  почему  бы вам  не
выложить все начистоту. Вряд ли это большая  тайна, чем та, которой вы уже с
нами поделились.
     Эми Деново посмотрела на Вулфа, потом перевела взгляд на меня.
     - Вам бы я это сказала, - призналась она.
     - Хорошо, скажите мне, а мы сделаем вид, что его здесь нет.
     -  Да,  пожалуйста, я просто  дурью  маюсь, - вздохнула  она. - Вам уже
столько известно, что я, конечно, могу рассказать вам  и все  остальное. Это
деньги - от моего отца. Не только эти, а гораздо больше.
     Мои брови взлетели вверх.
     -  Значит, вчера вы мне наврали. Вчера вы сказали,  что  отца у вас  не
было и что  вы его никогда  не видели и  даже не знаете, кто он такой. А две
тысячи...
     -  Я  знаю.  Все это правда, отца  у меня  и вправду никогда не было. А
случилось вот что. Когда мама умерла, я, естественно, поехала в Нью-Йорк, но
мне нужно было вернуться назад, чтобы  пройти выпускные экзамены, да и потом
мама оставила мистеру Торну завещательное распоряжение насчет кремации - она
настаивала  именно на  кремации -  и мистер  Торн взял все хлопоты на  себя.
Потом, когда после экзаменов я снова прилетела в Нью-Йорк, он пришел...
     - Мистер Торн?
     - Да. Он пришел...
     - А кто он такой?
     - Телевизионный продюсер, с которым она работала. Он  пришел  ко  мне и
принес всякие бумаги, счета, письма и другие вещи, которые хранились у  мамы
в столе на работе. И еще  коробку, запертую металлическую коробку, к которой
была  приклеена  этикетка  с надписью "Собственность Эми  Деново".  И ключ с
биркой, помеченной "Ключ к коробке Эми Деново". Он хранился...
     - Вашу маму звали Эми?
     - Нет, ее звали  Элинор. Ключ хранился  в запертом  ящике стола мамы на
работе. Коробка была в  сейфе.  Очень давно  -  лет  пятнадцать, так  сказал
мистер  Торн. Коробка примерно такая. -  Эми Деново  развела руки в  стороны
дюймов на шестнадцать. - Я не стала  открывать ее при мистере Торне  и очень
рада,  что  сделала именно  так. Там лежали деньги, стодолларовые  бумажки -
коробка   была   заполнена  почти  наполовину  -  и   запечатанный  конверт,
адресованный мне. Я вскрыла конверт и нашла в нем  письмо от мамы, небольшое
- всего одна страничка. Вы хотите знать его содержание?
     - Конечно. Письмо у вас с собой?
     - Нет,  оно дома,  но я помню  его  наизусть. Оно  написано  на мамином
бланке. Дата не проставлена. Вот, что в нем написано:
     "Милая Эми!
     Эти деньги от твоего отца. В последний раз  я общалась с  ним за четыре
месяца  до твоего  рождения, но через  две недели после  твоего появления на
свет я получила по  почте  банковский чек  на тысячу долларов  и  с  тех пор
получала такой чек ежемесячно, так  что  общая сумма составляет сейчас ровно
сто тысяч долларов. Не знаю, какова она будет, когда ты прочтешь это письмо.
Я не просила у него эти деньги, и  они  не нужны мне. Ты моя дочь, и  я сама
способна прокормить  и  одеть  тебя,  а также  предоставить тебе  крышу  над
головой. И  еще, конечно, дать  тебе  приличное образование.  Но  эти деньги
прислал твой  отец, так что  они  принадлежат  тебе  по  праву.  Я могла  бы
положить их в  банк,  чтобы  получать проценты,  но  тогда  придется платить
налоги и так далее, так что я решила поступить по-своему.
     Твоя мама".
     И она подписалась "Элинор  Деново", хотя, повторяю, я не думаю, что это
ее настоящая  фамилия. Деньги, должно  быть, поступали до самой  ее кончины,
потому что всего в  коробке  было двести шестьдесят четыре тысячи  долларов.
Конечно, я не  могу  поместить  их  в  банк,  потому  что  мне  пришлось  бы
объяснять, откуда я их получила. Ведь это так, да? А я не хочу.
     Я посмотрел на Вулфа. Он смотрел не  на меня  и не на  Эми Деново, а на
стопки банкнот на столе. Кто-нибудь другой на  его месте думал бы, что жизнь
порой выкидывает удивительные  фортели, а он же  почти наверняка высчитывал,
сколько недоплатил отец, который так дешево отделался.
     Я сказал, обращаясь к Вулфу:
     - Итак, это не заем и не подарок, и  она ничего не продала, так  что мы
вправе исходить  из того,  что  деньги принадлежат  ей  по закону.  Конечно,
налоговые инспектора были бы рады наложить свою лапу на часть этой суммы, но
это уже не наша забота. Что мне еще узнать у нее?
     Вулф хмыкнул и повернулся к девушке.
     - Деньги все еще лежат в коробке?
     - Да, кроме этих, - она указала на стол. -  А коробка у меня дома  - на
Восемьдесят  второй улице. И  письмо тоже.  Но я  не хочу...  Мистер  Гудвин
говорил про налоговых инспекторов.
     -  Мы не правительственные агенты, мисс  Деново, и не должны раскрывать
сведения,  которые  получили  конфиденциально,  -  Вулф  повернул  голову  и
посмотрел  на настенные часы. - До ужина осталось десять минут. Может мистер
Гудвин прийти к вам завтра в десять утра?
     - Да, по субботам я не хожу к мисс Роуэн.
     -  Тогда  ждите его в  десять. Он  должен посмотреть  на коробку  с  ее
содержимым, на письмо, а  также выслушает  все, что  вы сочтете  нужным  ему
рассказать. То, что вы рассказали мистеру Гудвину вчера, можно рассматривать
только как пролог.
     Он повернулся ко мне.
     - Арчи, выдай ей расписку  на  получение этих денег.  Но не в  качестве
задатка - это подождет, пока ты не  увидишь коробку с письмом и не убедишься
в  подлинности  почерка.  Только   расписку   в   получении   данной  суммы,
принадлежащей мисс Деново и оставленной у меня на хранение.
     Я развернул свой стул,  вытащил пишущую машинку  и потянулся к ящику за
писчей бумагой и копиркой.


Глава 3

     Понятное дело - мне было любопытно взглянуть на квартиру Элинор Деново.
Похоже, нам могла понадобиться любая мелочь, способная пролить хоть какой-то
свет на ее жизнь, а в женской квартире таких мелочей  сотни, хотя разглядеть
их бывает  ох как  непросто. Поэтому, прежде  чем уединиться  с  девушкой  в
гостиной,  чтобы взять интервью, я  попросил Эми  провести меня по квартире.
Небольшая  прихожая, довольно  просторная  гостиная, две  спальни,  ванная и
крохотная кухонька. Если  в прихожей,  кухне или ванной  и  таились какие-то
важные для расследования мелочи, то  я их не углядел;  в ванной, например, я
не заметил ничего,  что бы  указывало  на то, что  ею когда-либо пользовался
мужчина. Правда, Элинор уже почти три месяца не было в живых.
     Спальню  Эми  я  не  слишком  разглядывал  -  в   данном  случае  любые
интересующие меня подробности я мог выяснить и у самой Эми. Она сказала, что
в  маминой  спальне ничего  менять  не  стала.  Возможно,  кому-то  другому,
особенно Лили Роуэн обстановка в спальне Элинор  Деново что-то  и подсказала
бы, я  же вынес лишь то, что покойная пользовалась тремя видами  духов  (все
три  очень  дорогие) и не слишком беспокоилась по поводу того,  что на ковре
возле  двери в ванную темнело здоровенное  пятно.  На стенах было  развешано
пять  картин, вернее  цветных репродукций  с  картин  Джорджии О'Киффе,  как
сообщила Эми. Я взял себе на заметку, что надо будет выяснить, кто такая эта
О'Киффе.  На диване было всего две подушки. Четыре стула все отличались друг
от  друга, и ни один из  них  не подходил по цвету к  дивану. Зато книг было
много, целых семь полок, причем настолько разных, как художественных,  так и
нет, что, просмотрев двадцать - тридцать корешков, я бросил это занятие.
     Что  меня на  самом деле  заинтересовало,  так  это  полное  отсутствие
фотографий. За  исключением фото самой Эми в ее спальне, во всей квартире не
были больше ни единого снимка.  Трудно поверить, что Эми сказала,  что у нее
нет  ни  одной  маминой  фотографии,   даже   маленькой,  что  меня  здорово
обескуражило, поскольку нам безусловно следовало бы знать, как выглядела при
жизни  Элинор Деново.  Не  представляю даже,  существует  ли еще  хоть  одна
женщина среднего  возраста, способная вот так вот просто умереть, не оставив
после себя ни одной своей фотографии.
     Бумаг,  писем,   оплаченных  счетов  и  всякой   прочей   всячины  было
предостаточно,  а  вот  дневника  или  чего-нибудь  еще полезного  найти  не
удалось. Конечно, если придется совсем туго, я попробую покопаться здесь еще
разок или даже привлеку на помощь Сола Пензера, решил я. Впрочем, кое-чего я
все-таки   добился:  сравнил  письмо  из  коробки  с  несколькими  бумагами,
написанными рукой Элинор - почерк совпал.
     Когда я наконец устроился на диване  с записной книжкой, сев посередине
между Эми  и  металлической  коробкой,  время уже близилось к  полудню.  Эми
выглядела года на два моложе обычного; волосы она не укладывала, так что при
каждом ее движении они  свободно колыхались. Я  вытащил из наружного кармана
пиджака сложенный листок бумаги.
     - Вот расписка  за подписью Ниро Вулфа, которую  он велел вручить вам в
том  случае,  если ваш  рассказ  о  коробке  с деньгами  подтвердится,  а он
подтвердился. Так что отныне вы - наш полноправный клиент.
     Я вручил Эми расписку.
     - Теперь  выслушайте  предложение. Вчера  за ужином  мы  обсуждали ваше
дело.  Вам чертовски  повезло - полка  платяного шкафа  не лучшее место  для
четверти миллиона зеленых. Не думайте, что нас интересует только - хватит ли
вам средств на тот случай, если  работа затянется, нет - мы печемся еще и об
интересах клиента, то есть вас. Поэтому мы делаем вам следующее предложение.
Сегодня и завтра банки закрыты. Когда я уйду, то прихвачу  коробку с собой и
помещу в  сейф,  что стоит  в кабинете  у Ниро Вулфа. В понедельник утром  я
отвезу коробку в ваш банк, где мы с вами и встретимся. Какой это банк?
     - "Континентал". Филиал, что на Шестьдесят восьмой улице.
     - Прекрасно. А наш банк - на Тридцать четвертой. Я заготовлю двенадцать
банковских чеков на сумму в  двадцать  тысяч долларов  каждый, выписанных на
ваше имя, а  также захвачу с собой письма в двенадцать банков с  просьбой от
вашего  имени  открыть  счет  до  востребования.  Подписанные вами  чеки  мы
приложим к письмам. Вы будете получать проценты, которые  составят по тысяче
долларов  с каждого счета - забавное  совпадение, не  правда  ли? Оставшиеся
четыре тысячи вы положите на свой собственный счет в "Континентал".
     Эми нахмурилась.
     - Но... Как я объясню...
     -  Вам  не  придется  ничего  объяснять.  Если  когда-либо   ищейки  из
Налогового управления проявят излишнее рвение и станут  домогаться, откуда у
вас  деньги, то  вы всегда легко докажете, что получили деньги в  подарок от
отца. Мистер Вулф уверен,  что ничего у  них не  выйдет,  Я тоже так считаю.
Если вы  упрячете деньги в сейф и станете расходовать по двенадцать  тысяч в
месяц, то продержитесь  двадцать  лет. Если же последуете  нашему совету, то
каждый год будете получать  по двенадцать тысяч, а общая сумма не изменится.
Не говоря уж о том, что в любой миг вы  сможете забрать деньги, чтобы купить
себе рысистого скакуна или что-нибудь еще в этом роде.
     Эми Деново улыбнулась.
     - Я бы хотела  немного  обдумать ваше предложение. Это вовсе не значит,
что я  вам не верю - напротив,  я безгранично доверяю вам, а о своем решении
сообщу до вашего ухода.
     - Хорошо. Теперь вопрос: приходили ли по почте  какие-нибудь чеки вашей
матери после ее смерти? Либо домой, либо в контору?
     - Сюда не приходили, а если бы их получали в конторе, то, думаю, мистер
Тори сказал бы мне об этом.
     - О'кей.  Должен вам сказать, что  кое-какие сдвиги уже произошли, -  я
больше не думаю, что ваше дело может занять целый год. Возможно, мы уложимся
за неделю, а то и быстрее.  Ваша  мать в письме допустила одну ошибку.  Если
она  и впрямь не хотела, чтобы вы узнали, кто вам  отец, а судя по всему она
пыталась избежать этого,  то ей не следовало упоминать, что деньги приходили
по почте в виде чеков. От чеков цепочка тянется к тому, кто их отправлял, да
и деньги  она,  судя  по  всему,  получала  в банке, поскольку  они все -  в
сотенных  купюрах. Десять  сотен ежемесячно. Скорее всего, она получала их в
собственном банке. В понедельник вы это выясним. - Я открыл записную книжку.
- Теперь я хочу задать вам несколько вопросов, в том числе - очень личных.
     Это заняло у меня целый час, так что я едва поспел домой к обеду. Когда
я вошел  в дом, Вулф торчал в проеме двери, ведущей в столовую. Стоя там, он
безмолвно  давал  мне понять, что мне следовало позвонить  и предупредить  о
своем возможном опоздании. Впрочем, поскольку опоздал я всего на три минуты,
то  не  стал  перед  ним  оправдываться, а просто  спросил, не желает ли  он
взглянуть  на содержимое  коробки перед  обедом.  Вулф отказался, так  что я
отнес коробку в  кабинет, поставил  на стол, а  потом присоединился к шефу в
столовой.  Сев  на  свое  место,  я  заявил  Вулфу, что не хочу портить  ему
аппетит, но мисс Деново вняла нашему совету и в понедельник утром встретится
со мной в  банке, так  что, если понадобится,  с нее  можно будет содрать не
только задаток.
     Как правило, после обеда (но  не после ужина)  мы пьем кофе в столовой,
хотя порой, когда у  меня имеются срочные донесения, Вулф велит Фрицу подать
кофе в кабинет, а, спросив Вулфа, не желает ли он ознакомиться  с содержимым
коробки, я  уже  тем самым намекнул  на  то,  что  срочное донесение  у меня
имеется.  Так что выхода у него не было. Поэтому, покончив с ломтями арбуза,
залитыми  подслащенным  шерри, мы перешли  в кабинет, а Фриц  принес кофе. Я
открыл  коробку,  но  Вулф едва удостоил  ее взглядом и  уселся.  Я прошел к
своему  столу, сел  на  вращающийся  стул,  развернулся  и  вынул из кармана
записную книжку.
     - Я провел у нее почти три часа, - заявил я. - Рассказать подробно?
     - Нет. - Вулф налил себе кофе. - Только то, что представляет интерес.
     - Тогда минут через десять вы уже сможете вновь уткнуться в свою книгу.
Для  простоты я  буду называть мать и дочь  Элинор и Эми.  Больше всего меня
поразило то, что у Элинор не обнаружилось ни единой фотографии. Нигде,  даже
на  дне выдвижного  ящика.  Ни  одной!  Это  исключительно важно,  так  что,
пожалуйста, объясните мне, что это означает.
     Вулф издал  утробный звук  сродни ворчанию льва,  которого  отрывают от
добычи.
     - Значит, ты так ничего и не нашел? - спросил он, отхлебывая кофе.
     - Практически ничего. Беда еще и в том, что Эми ровным счетом ничего не
знает. Вряд ли найдется другая девушка, которая в течение двадцати двух  лет
росла с матерью, но знает про нее настолько  мало. Одно, правда, ей известно
наверняка - во  всяком случае, она так полагает: мать ненавидела ее, хотя  и
пыталась это  скрыть. Она говорит, что  имя  Эми  означает "любимая"  и  что
Элинор,  должно быть, сама не сознавала, какой насмешкой обернется наречение
дочери.
     Я подошел к столу Вулфа, налил себе из кофейника полную чашку, вернулся
на свое место и отпил пару глотков.
     - Были ли у  Элинор друзья - мужчины или женщины? Эми и этого не знает.
Да, конечно, последние  четыре года  она проучилась  в колледже  и  почти не
бывала дома. Характер Элинор? Осторожная, правильная  и  сдержанная - больше
Эми  ничего  добавить  не  в  состоянии.  Она  использовала  также  словечко
"интроверт" - по-моему, чересчур старомодное для выпускницы Смита.
     Я перелистал несколько страничек.
     - Элинор хоть раз за двадцать лет должна была обмолвиться насчет своего
детства  или семьи, но Эми утверждает обратное. Она даже не подозревает, чем
могла мать зарабатывать на жизнь до того, как устроилась к Реймонду Торну, с
которым  проработала  до  самой  смерти.  Она  не  знает  даже,  чем  именно
занималась мать  у  Торна; только отдает себе отчета том,  что  должность  у
Элинор была достаточно солидная.
     Я перевернул страничку и отпил кофе.
     -  Вы  не  поверите, но  Эми  даже не  знает,  где  появилась на  свет.
Предполагает"  что  это могло случиться в больнице "Маунт Сайней", в которой
Элинор лет десять назад лежала по случаю аппендицита, но это только догадка.
В этом  Эми  уверена - родилась она двенадцатого апреля 1945 года. Лет  пять
назад  ей  пришло  в  голову  повидаться  с  врачом,  который  подписал   ее
свидетельство о рождении, но врач, оказывается, уже умер. Так что зачата она
была примерно в середине июля 1944 года, но Эми не знает, где жила мать в то
время. Она помнит  только, что когда ей было три года, они жили  с матерью в
двухэтажном доме на Западной Девяносто  второй улице.  Когда  ей исполнилось
семь, они перебрались в более приличное место на  Западной Семьдесят восьмой
улице, а шесть лет спустя перемахнули через Центральный парк в Ист-Сайд, где
я и побывал сегодня утром.
     Я опустошил чашку и решил, что с меня достаточно.
     - Подробности  обследования квартиры я, с  вашего позволения,  опускаю.
Если  вы  не  против,  конечно.  Как  я уже  говорил, меня  поразило  полное
отсутствие фотографий.  И ни малейших сведений в письмах и прочих  бумагах -
ни намека!  Если  скормить  все  бумаги в  компьютер, он выдаст какую-нибудь
реплику,  вроде: "Ну  и  что  из  этого?" или "Расскажи это  своей бабушке".
Конечно, куда  с большим удовольствием я нашел  бы, скажем, газетную вырезку
про какого-нибудь мужчину, но увы. Кстати, я сказал,  что у Эми нет ни одной
фотографии своей  матери?  Придется  нам  самим  откапывать где-нибудь.  - Я
закрыл книжечку и бросил ее на стол. - Вопросы есть?
     - Грр-р.
     - Согласен. Да, вчера  вы спросили, не кажется ли мне,  что  Эми больше
интересуют деньги, нежели гены. Не думает ли она, что у папочки, который так
вот запросто расшвыривает банковские чеки, мошна так набита, что в нее можно
запустить лапу? Вчера я не ответил, сегодня мне тоже нечего добавить. За три
часа, проведенных в обществе Эми, я не узнал о ней ничего нового. Да и потом
- так ли это для нас важно сейчас?
     - Нет. - Вулф оставил чашку сторону. -  Надеюсь, в понедельник мы будем
знать больше. Ты уезжаешь?
     Я кивнул и встал.
     - Коробку положить в сейф?
     Вулф  сказал, что сделает  это сам. Я отдал ему ключ  от коробки, сунул
книжечку в выдвижной ящик стола,  развернул стул, придвинул его к столу, как
всегда, вышел и поднялся к себе в комнату, чтобы переодеться и собрать вещи.
Потом перезвонил Лили и сказал, что к ужину приеду.
     Без четверти три я вышел из  дома, прошагал  к гаражу, вывел  "герон" и
поехал по  Десятой авеню.  На пересечении  с  Тридцать шестой улицей свернул
направо. Прямой путь  к дому  Лили лежал  через Сорок пятую  улицу, но  я не
люблю, когда посторонние мысли занимают мой мозг, в то время как я нежусь на
краю принадлежащего Лили бассейна под щебетанье птичек, аромат цветов и  так
далее. Стоянка  для  машин на Восточной Сорок третьей улице была в субботний
день почти пуста.
     Войдя в здание "Газетт", я поднялся на лифте на двадцатый этаж. Когда я
вошел  в комнату  Лона Коэна,  он разговаривал по одному  из трех телефонных
аппаратов,  установленных на столе,  так что я присел на стул возле дальнего
угла стола и стал дожидаться окончания разговора.
     Положив  трубку,  Лон  развернулся  ко мне, радостно  оскалив пасть,  и
поинтересовался:
     - Как это тебе удалось сюда добраться? Я думал, после того, как мы тебя
обчистили в четверг, денег на такси у тебя уже не осталось.
     Я отшил нахала со свойственным мне  остроумием, после чего, решив,  что
мы уже квиты, сказал, что, конечно, не стал бы беспокоить столь важную птицу
по пустякам, но хотел бы  знать подробности майского