цию  ключей.
Дважды  постучав и дважды нажав кнопку звонка и услышав, как он
безответно дребезжал в  квартире,  я  попробовал  первый  ключ.
Четвертый  легко  и  свободно  отпер замок. Я натянул перчатки,
повернул ручку, перешагнул через порог,  нарушив  законы  штата
Нью-Йорк, и закрыл за собой дверь.
     Расположение  комнат было точно такое же, как и в квартире
наверху, только меблировка  иная.  Коврики  там  и  сям  вместо
большого  ковра,  кушетка  --  поменьше, с разбросанными на ней
подушками, отсутствовали письменный  стол  к  пишущая  машинка,
меньше стульев, раза в четыре меньше книг, всего пять маленьких
картинок  на  стенах,  которые  бесстыдный  возлюбленный мог бы
счесть старомодными. Занавеси были задернуты, и я включил свет,
положил пальто и шляпу на кушетку  и  открыл  стенной  шкаф.  В
любую  минуту  могла  появиться  уборщица,  а у меня не было ни
малейшего  представления,  что  я  ищу  и   вообще   найду   ли
что-нибудь.  Я  попросту мечтал обнаружить хоть что-нибудь, что
могло бы нам помочь независимо от того, что произойдет  вечером
в  четверг.  Желание  отблагодарить  Кремера  за молоко владело
мной. Я потратил всего десять минут на беглый осмотр  гостиной,
двух стенных шкафов и затем перешел в спальню.
     Я  едва  не  прозевал  это...  Стенной  шкаф в спальне был
переполнен -- платья на вешалках, обувь, чемоданы,  картонки  и
коробки  для  шляп  стояли и лежали на двух полках. Мешок и два
чемодана  были  набиты  летними  платьями;  шляпные  коробки  я
пропустил.  Я  готов  был  отдать половину месячного жалованья,
чтобы знать, приходит  ли  уборщица  по  средам.  Через  десять
минут,  рассматривая  пачку  фотографий,  я  сообразил, что это
глупо  --  пропускать  шляпные  коробки  и  тратить  время   на
фотографии, которые вряд ли дадут мне что-нибудь новое, поэтому
я  забрался  на  стул, придвинул его к стенному шкафу и спустил
коробки вниз. Их было три. В первой  находилось  несколько  так
называемых  шляп  и  два  бикини. Во второй была одна большая с
широкими полями шляпа. Я вытащил ее и  на  дне  коробки  увидел
револьвер. Я остолбенело глазел на него несколько секунд, затем
вынул  и  осмотрел.  Это  был "Смит и Вессон" тридцать восьмого
калибра, и в барабане находился один стреляный  патрон  и  пять
нестреляных.
     Я  взял  револьвер в руку. Можно было поставить сто против
одного, что это тот самый револьвер, на который у Элтхауза было
разрешение, и что из него вылетела пуля, которая прошла  сквозь
его  сердце,  и  именно  Сара Дакос нажала на курок. Но к черту
предположения! Вопрос заключался в том, что мне с  ним  делать.
Если  я  возьму  револьвер,  он не сможет явиться уликой против
убийцы, так как я заполучил его незаконным путем. Если оставить
его на месте и позвонить Кремеру из автомата, чтобы он  получил
ордер  на  обыск  квартиры  Сары  Дакос,  револьвером завладеют
полицейские. Если же в течение тридцати  шести  часов  об  этом
станет  известно  в  ФБР,  что  не  исключено,  то предстоящему
представлению в четверг вечером -- капут. И еще: если  оставить
его  на  месте  и не звонить Кремеру, кто гарантирует, что Саре
Дакос не придет а голову мысль, что  сегодняшний  вечер  весьма
подходящ для того, чтобы швырнуть револьвер в реку?
     У  меня оставался единственный выход -- перепрятать его. Я
сунул шляпу обратно в коробку и  огляделся.  Ни  одно  место  в
спальне  не  было  мне по душе, и я перешел в гостиную. Теперь,
как никогда, было некстати, если  бы  уборщица  или  кто-нибудь
другой  помешал  мне.  Я обследовал кушетку. Может быть, укрыть
револьвер под пружинами? Недурно. Если Сара Дакос  и  обнаружит
пропажу,  то,  конечно,  никогда  не предположит, что револьвер
просто-напросто переложен в другое место. Она  даже  не  станет
искать его. Я засунул револьвер под пружины, осмотрелся вокруг,
проверяя,  все  ли находится в том самом порядке, как я застал,
схватил пальто и шляпу и в такой спешке покинул  квартиру,  что
чуть не вышел на улицу в резиновых перчатках.
     Сидя  в такси, я размышлял о том, говорить или не говорить
Вульфу о находке. Почему не подождать до  четверга,  когда  все
будет  кончено?  Ответить на этот вопрос было просто, но именно
для этого мы и напрягаем наш ум -- чтобы найти сложные  причины
для  уклонения  от  простых ответов. К тому времени, как машина
остановилась перед нашим старым особняком,  я  вообще  перестал
что-либо соображать и подумал, что с возрастом не поумнею.
     Было   десять   минут  двенадцатого,  так  что  Вульф  уже
спустился из оранжереи, но еще не пришел в  кабинет.  Из  кухни
доносился грохот -- радио было запущено на полную мощность, и я
направился  туда.  Вульф стоял у кухонного стола, сердито глядя
на Фрица, который нюхал кусок копченой осетрины.
     Вульф обернулся и спросил:
     -- Где ты был?
     Я ответил, что у меня есть  новости.  Вульф  распорядился,
чтобы  отбивные были готовы в четверть третьего, позже он ждать
не намерен, и направился в  кабинет.  Я  последовал  за  ним  и
включил  радио.  На его письменном столе я заметил три отвертки
-- одну из ящика моего письменного стола и две из  кухни  --  и
против  воли  улыбнулся:  он  самолично приготовил инструменты.
Первым делом я заверил его, что он не опоздает к ленчу.
     -- Надеюсь, -- ответил он. -- Когда у человека  гости,  он
должен сесть за стол вместе с ними. '
     -- Ну,  в  данном  случае  у нас достаточно времени, чтобы
обсудить мое короткое сообщение, -- сказал  я.  --  Думаю,  вам
будет  интересно узнать, что я могу подтвердить версию, которую
мы предпочли. Я отправился  на  прогулку  и  случайно  оказался
возле  дома  шестьдесят  три  по Арбор-стрит, случайно у меня в
кармане нашелся ключ, который подходил к  двери  квартиры  Сары
Дакос,  я  вошел,  осмотрелся и в шляпной коробке, спрятанной в
стенном шкафу, обнаружил  револьвер  системы  "Смит  и  Вессон"
тридцать восьмого калибра с одним израсходованным патроном. Как
вам  известно,  Кремер  говорил  мне,  что  у  Элтхауза имелось
разрешение на "Смит и Вессон"  тридцать  восьмого  калибра,  но
револьвер  а  его  квартире  обнаружен  не  был,  хотя  в ящике
письменного стола находилась коробка с патронами. Итак, она...
     -- Что ты с ним сделал?
     -- Перепрятал. Мне показалось, что ему не место в картонке
с дамской шляпкой, так что я сунул его под пружины кушетки.
     Вульф глубоко вдохнул, задержал дыхание на  секунду-другую
и затем выдохнул.
     -- Она застрелила его, -- проворчал он.
     -- Совершенно  верно.  Именно это я и хотел сказать, но вы
меня перебили.
     -- Она не обнаружит револьвер?
     -- Нет. Если она увидит, что револьвера нет на  месте,  то
даже   не   станет   искать.   Насколько   я   знаю  молодых  и
привлекательных женщин, пропажа напугает ее. Если это случится,
возникнут следующие перспективы: она может  сбежать,  я  должен
буду  сообщить  Кремеру  о револьвере и меня могут вздернуть на
дыбу. Если я не сообщу Кремеру, то не буду  спокойно  спать  по
ночам.
     Он закрыл глаза.
     -- Ты должен был сказать мне, что идешь туда.
     -- Нет,  не  должен  был. Я отправился туда по собственной
инициативе. Видите ли, тут замешан пакет молока, за  который  я
должен был отблагодарить. Пусть она ничего не заметит, проблема
все  равно  будет  стоять передо мною, если план, задуманный на
завтрашний вечер, окончится пшиком.  Видите  --  если  и  если.
Сейчас я хочу позвонить Хьюиту по телефону-автомату. Звонить?
     -- Нет. Хьюит занят. Я полагаю, револьвер можно опознать?
     -- Конечно.  Специалисты  сумеют  это  сделать,  даже если
номер вытравлен. А Кремер знает номер револьвера, на который  у
Элтхауза имелось разрешение.
     -- Следовательно,   затруднений   не   предвидится.   Хочу
взглянуть на осетрину.
     Он поднялся с кресла и направился к  двери,  но  у  порога
остановился,   повернулся  ко  мне  и  буркнул:  "Все  проходит
удовлетворительно", -- а  затем  вышел.  Я  покачал  головой  и
продолжал   качать   ею,  расставляя  кресла.  "Затруднений  не
предвидится". Черта с  два!  У  меня  мелькнула  мысль,  что  с
подобным  самомнением  я  бы  уже  руководил  ФБР,  но  тут  же
сообразил, что так думать не полагается.
     "Затруднений не предвидится..." Черта  с  два!  Я  положил
ключи  и  перчатки  на место и отправился в кухню выпить стакан
молока, так как до ленча было  еще  далеко,  и  послушать  спор
Вульфа и Фрица об осетрине.
     Впереди было около двух часов, а то и больше, и я поднялся
к себе,  чтобы взглянуть,, все ли готово к приему гостей. Фрицу
не дозволялось  что-либо  трогать  в  моей  комнате:  она  моя,
включая  и  ответственность  за  нее.  Все  было  в порядке, за
исключением того, что две подушки, которые я принес утром, были
разного размера,  но  тут  уж  ничего  не  поделаешь.  Затем  я
отправился  в  южную гостиную, находящуюся как рад над комнатой
Вульфа, где должны были спать еще два  гостя.  Этот  визит  был
излишним,  так  как Фриц предельно аккуратен, но мне нужно было
как-то убить время.
     С грехом пополам я убил его.
     Я не ожидал их раньше двух,  но  ошибся.  Это  можно  было
предположить,  раз дело было поручено Саулу. Вульф был в кухне,
а я в передней, примыкающей к кабинету, когда раздался звонок в
дверь.  Я  взглянул  на  часы.  Без  двадцати  два.  Рано   для
грузовика. Но все же это был именно он. Я открыл дверь, и дюжий
тип в кожаной куртке гаркнул с порога прямо мне в лицо:
     -- Ниро Вульф? Орхидеи для вас!
     Я  вышел.  У  обочины  стоял  огромный  зеленый фургон, на
котором   красными   буквами   было   выведено:   "Транспортная
корпорация  северного  побережья". Второй детина отпирал дверцы
фургона. Я сказал довольно громко, что погода чертовски холодна
для орхидей и я помогу, чтобы, быстрее их  разгрузить.  Пока  я
надел  пальто и вышел, они уже вытащили один ящик и несли его в
дом. Я знал его точные размеры -- три фута шириной, пять  футов
длиной и два фута высотой, -- потому что упаковывал точно такие
же  ящики  с  орхидеями, когда нам приходилось отправлять их на
продажу  или  на  выставки.  По  бокам  ящика  было.  написано:
"Хрупкое.  Не кантовать. Скоропортящееся. Тропическое растение.
Держать в тепле".
     Я сошел на тротуар и посторонился. Вульф открыл  дверь,  и
они  внесли  ящик  в дом. Я стоял и сторожил грузовик. В кузове
было еще пять ящиков, все  одинакового  размера.  Один  из  них
должен  быть довольно тяжел даже для этих двух здоровяков, но я
не знал, какой именно. Им оказался  предпоследний  ящик.  Когда
они  поставили  его  на  тротуар,  один  сказал:  "Черт побери,
горшки, верно, из свинца",  на  что  другой  заметил:  "Или  из
золота".  Я  оглянулся  --  нет ли где-нибудь рядом агента ФБР,
который бы его услыхал. Даже не запнувшись, они все  же  внесли
ящик  на  крыльцо,  хотя  он  весил  почти триста фунтов. Когда
последний ящик был внесен, Вульф расписался в  получении,  а  я
дал  каждому по два доллара. Они поблагодарили меня, я проводил
их, запер дверь и наложил засов.
     Ящики стояли вдоль стены  в  вестибюле.  Радио  в  конторе
вопило  вовсю. Вульф уже орудовал отверткой над одним ящиком. Я
спросил, уверен ли он, я, когда он ответил,  что  ящик  помечен
мелом,  взялся  за вторую отвертку. Винтов было всего восемь, и
через несколько минут мы отвинтили их все. Я поднял  крышку:  в
ящике,  лежа  на боку, с подогнутыми к подбородку коленями, был
Саул Пензер собственной персоной. Я начал  наклонять  ящик,  но
Саул  изогнулся,  встал  сперва  на  колени, а затем вскочил на
ноги.
     -- Добрый день, -- сказал Вульф.
     -- Не очень, -- потянулся он. -- Можно разговаривать?
     -- Только когда включено радио.
     Он снова потянулся.
     -- Ну и поездочка!.. Надеюсь, они живы?
     -- Хочу удостовериться, правильно ли я запомнил их  имена,
-- сказал Вульф. -- Мистер Хьюит сообщил их Арчи по телефону.
     -- Познакомьтесь,  --  сказал Саул. -- Эшли Джервис -- это
вы. Дэйл Кирби -- это Арчи. Лучше поскорее выпустить их.
     Это  был   первый   и   единственный   случай,   когда   я
присутствовал  при  том,  как представляли заколоченных в ящики
людей.
     -- Одну секунду, -- сказал Вульф. -- Вы все разъяснили им?
     -- Да, сэр. Они не должны разговаривать, ни единого слова,
разве только вы или Арчи попросите их об этом.  Они  не  знают,
кто  владелец дома и для какого дела их наняли, но они подучили
обещание Хьюита, что им  не  грозит  никакая  опасность.  Хьюит
передал  им  ваши  гарантийные письма. Он дал каждому из них по
пятьсот долларов, и еще по пятьсот должны дать вы.  Думаю,  что
они подойдут.
     -- Они  знают  о  том,  что  не  должны  выходить из своей
комнаты и подходить к окнам?
     -- Да, за исключением того времени,  когда  они...  кхм...
репетируют.
     -- У них имеется подходящий туалет для -вечера в четверг?
     -- В  этом  ящике,  -- указал Саул. -- Наши вещи тоже там,
включая оружие. И конечно же, они наденут ваши и Арчи  шляпы  и
пальто.
     Вульф состроил гримасу.
     -- Очень хорошо. Выпустим скорее Фреда и Орри.
     -- Они замаркированы. -- Саул взял из рук Вульфа отвертку,
подошел  к  ящику,  на  котором  мелом  был  нарисован  кружок,
обернулся ко мне: -- Орри помечен  треугольником,  --  и  начал
отвинчивать винты.
     Я нашел ящик с треугольником и тоже принялся за дело. Саул
освободил  Фреда  раньше,  чем  я успел открыть ящик, в котором
находился Орри, потому что  резьба  у  одного  винта  оказалась
сорванной. Фреду и Орри тоже было велено не разговаривать, если
к  ним не обратятся, и, когда они поднялись на ноги, я понял по
выражению их лиц, что это к лучшему. Я вопросительно глянул  на
Саула,  ткнул  себя  в  грудь  пальцем, и он показал на дальний
ящик; я подошел к ящику и начал орудовать отверткой.
     Я  понимал,  что  у  профессиональных  актеров   благодаря
огромной  сценической  практике  вырабатывается  навык говорить
именно то, что им полагается сказать, и держать язык за зубами,
если так требует роль, но даже и в этом случае  следует  отдать
должное  Эшли  Джервису и Дэйлу Кирби. Им пришлось провести два
трудных часа, особенно Джервису, который весил ничуть не меньше
Вульфа. Нам пришлось завалить ящик набок,  чтобы  Джервис  смог
выбраться  оттуда,  и  он  добрых  пять минут пролежал на полу,
шевеля ногами и руками. Когда гость в  конце  концов  пришел  в
себя  и  поднялся,  он  обернулся к Вульфу и отвесил церемонный
поклон, не сказав ни единого  слова.  Покуда  мы  ждали,  чтобы
Джервис   поднялся  на  ноги,  Кирби  стоял  в  стороне,  делая
ритмическую гимнастику в такт доносившейся по радио музыке.
     Я, пожалуй, был согласен с Саулом -- они  подойдут.  Кирби
хоть  и  пониже  меня  на  полдюйма, но телосложение у нас было
одинаковое. Джервис был точно такого же  роста,  что  и  Вульф.
Правда, плечи у него не так широки, да и в талии он потолще, но
в  пальто  все  это  будет скрадываться. Иное дело лица, но при
проведении нашей операции будет темно, и ни один фэбээровец  не
подойдет так близко, чтобы заметить подмену.
     Вульф  ответил  поклоном  на  поклон  и, жестом пригласив:
"Пройдемте, джентльмены", направился  в  кабинет.  Вместо  того
чтобы  сразу  усесться  за  письменный  стол, он сперва включил
радио,  затем  принес  и  поставил  стул  на  середину   ковра,
достаточно  толстого,  чтобы  заглушить  шаги,  и направился за
другим. Я притащил два стула, Саул, Фред и Орри -- по одному, и
все мы уселись в два круга, в центре -- Вульф, Джервис и Кирби.
Вульф сказал: "Арчи, деньги". Я достал из сейфа две  пачки,  по
двадцать   пять   двадцаток  в  каждой,  которые  были  заранее
приготовлены для этой цели.
     Вульф перевел взгляд с Джервиса на Кирби и обратно.
     -- Перед тем как приступить к  ленчу,  --  сказал  он,  --
выясним несколько пунктов. Эти деньги принадлежат вам. Арчи!
     Я  протянул  каждому  по  пачке.  Джервис только глянул на
деньги и тут  же  сунул  в  боковой  карман.  Кирби  достал  из
нагрудного  внутреннего  кармана  бумажник, аккуратно положил в
него банкноты и спрятал обратно.
     -- Наклонитесь поближе, джентльмены, я буду  разговаривать
вполголоса. Мистер Хьюит известил вас о том, что вы получите по
тысяче  долларов,  --  сказал  Вульф.  -- И вот вы их получили.
Однако, увидев, как вы вылезали из этих ящиков, я понял, что вы
уже  заслужили  свой  гонорар.  С  лихвой.  Поэтому,  если   вы
исполните  удовлетворительно ваши роли, получите еще по тысяче.
В пятницу или в субботу.
     Джервис  открыл  было  рот,  но  вовремя  спохватился.  Он
показал  на  Кирби,  постучал  себя  в  грудь,  и  на  лице его
появилось вопросительное выражение.
     Вульф кивнул:
     -- Две  тысячи.  По  тысяче   каждому.   Джентльмены,   вы
пробудете  здесь двадцать восемь часов. В течение этого времени
не должно быть произнесено ни единого звука, который  выдал  бы
ваше   присутствие.   Ваша   комната  --  двумя  этажами  выше.
Пользоваться   лифтом   запрещается.   Если   вам    что-нибудь
понадобится  --  в  вестибюле  дежурит  человек. Если возникнет
потребность общаться между 'собой -- только  шепотом.  В  вашей
комнате вы найдете несколько десятков книг. Если ни одна из них
не прядется вам по вкусу, можете воспользоваться этими полками.
Ни  радио,  ни  телевизор  не  включать.  В доме не должно быть
никакого шума. Вам следует внимательно присматриваться к осанке
и манерам мистера Гудвина и моим,  и  для  этого  у  вас  будет
достаточно   возможностей.   Подражать  нашим  голосам  вам  не
понадобится. -- Он выпятил губы. --  Вот,  кажется,  все.  Есть
вопросы? Спрашивайте шепотом, мне на ухо.
     Оба отрицательно покачали головами.
     -- Тогда  прошу  всех  к  ленчу. Радио будет выключено. За
столом мы никогда не обсуждаем никаких дел. Никто, кроме меня и
мистера Гудвина, разговаривать не будет.
     Он поднялся со стула.

     12

     Я бы хотел вновь пережить эти двадцать восемь часов. Когда
идешь лесом, в котором, как тебе известно,  засели  снайперы  и
один из них, может быть, притаился на ближайшем дереве, от тебя
требуются  лишь  сила воли и острый глаз. Но если ты не знаешь,
есть ли там снайперы или нет, это уже иное  дело.  К  чему  вся
твоя сила воли, к чему зоркость и внимательность!
     Мы   не  знали,  прослушивается  ли  наш  дом,  мы  только
предполагали  это.  Если  Джервис  или   Кирби   закричат   или
выругаются,  прищемив  дверью  палец,  это  может  погубить все
задуманное нами, но только может, и это было хуже всего. Всякий
раз, как я выходил проверить, дежурят ли в вестибюле Саул, Фред
или Орри, и не назюзюкались ли они, и не принялись  ли  болтать
между  собой,  я чувствовал себя крайне глупо. Взрослые люди не
глядят под кровать каждую ночь, чтобы  проверить,  нет  ли  там
вора, хотя вор может спрятаться там.
     Обед и ужин прошли довольно тоскливо, разговаривали только
Вульф  и  я,  большей  частью Вульф, остальные только поглощали
пищу и слушали нашу беседу. Попробуйте испытать это сами. Я был
не вправе даже обратиться  к  кому-нибудь  из  них  с  просьбой
передать мне соль или масло, а мог только показывать пальцем. А
когда мы, например, перетаскивали пустые ящики в кладовую, даже
мне нельзя было разговаривать, так как мог возникнуть вопрос, с
кем я разговариваю.
     Я  выходил  из  дому  только  один  раз,  вечером в среду,
позвонить  Хьюиту  и  сообщить,  что  груз  получен  в  хорошем
состоянии, и в гараж, чтобы проинструктировать Тома Халлорана.
     В  этой  мрачной  жизни были и светлые моменты, два из них
падают на среду и четыре на четверг, когда Джервис  разглядывал
Вульфа.  Стоя  в вестибюле, Джервис изучал, как Вульф спускался
по лестнице, как  шагал  по  ровному  полу.  Во  время  второго
занятия,  в  четверг,  Джервис  копировал  Вульфа,  наслаждаясь
довольной улыбкой на лице шефа. Конечно,  Кирби  точно  так  же
наблюдал  за