то делать  дальше. Я привел к ней Гвидо и она
ему очень много заплатила, чтобы он перевез ее на тот берег, и в тот же день
уехала. Я старался...
     - Ты знаешь, как она добиралась сюда из Нью-Йорка?
     -  Да, она  сказала  мне  -  стюардессой  на  пароходе  до Неаполя; это
достаточно  просто при наличии связей,  а из Неаполя - на  машине. Я пытался
позвонить  тебе до ее отъезда, но возникли трудности,  и когда я дозвонился,
она уже уехала с Гвидо. Вот  и все, что я могу тебе сказать. Гвидо  вернулся
через  четыре дня. Он пришел  ко  мне рано  утром  вместе с  одним из  тех -
Йосипом Пашичем. Ты знаешь его?
     - Нет.
     -  Действительно,  он  слишком  молод, чтобы ты  его помнил. Он передал
сообщение от Данилы Вукчича, племянника Марко. В сообщении говорилось, что я
должен  тебе позвонить и сказать: "Человек, которого вы ищите,  находится  в
окрестностях  горы". Я  знал, что  тебя  будут  интересовать  подробности, и
постарался узнать их, но это все, что сказал мне Йосип. Он знает меня не так
хорошо,  как  другие,  постарше.  Поэтому  больше  я ничего  не смог узнать.
Естественно,  я подумал, это  означает, что  там находится человек,  который
убил Марко, и что это известно. А ты?
     - Да.
     - Тогда почему ты не приехал?
     - Хотел получить что-нибудь получше криптограммы.
     - Я тебя  помню другим,  но  теперь  ты постарел, да и я  тоже. Ты стал
слишком толстым  и тебе нужно больше двигаться. Впрочем я не удивлен, потому
что Марко рассказывал мне  о тебе и даже привез фотографию. Во всяком случае
сейчас ты здесь, а твоя дочь  умерла. Я не  понимаю, как  тебе  удалось сюда
добраться. Я тебе позвонил и пятницу, прошло всего сорок восемь часов. Йосип
приезжал  снова,  но  на  этот раз без  Гвидо, на  другой лодке,  и с другим
посланием  от Данило.  Я  должен был  сообщить  тебе, что твоя дочь  погибла
насильственной смертью в  окрестностях горы. И  опять  это  было все, что он
сказал. Если бы я знал, что  ты приедешь,  я постарался бы задержать его, но
сейчас его здесь уже нет.  В любом случае ты, наверное, захочешь сам увидеть
Данило. Мы пошлем за ним  Гвидо. Данило доверяет только Гвидо. Он может быть
здесь, скорее всего, по вторник ночью. Тогда рано утром  в среду вы  сможете
увидеться  с ним здесь. Марко тоже  пользовался этим домом. Я  думаю, что на
самом деле  он заплатил  за это вино  и не хотел бы, чтобы мы его экономили.
Бутылка пуста, этого не должно быть.
     Он  вышел  из комнаты и  вскоре  вернулся с другой,  уже  откупоренной.
Наполнив стакан  Вулфа, он повернулся ко мне.  Я бы предпочел пропустить, но
выражение  его  лица, когда я отказался в первый раз, не оставляло сомнения,
что человек, который отказывается  от  вина,  не  вызывает  у него  доверия.
Поэтому я взял стакан с вином и горсть миндаля.
     - Это место не плохое, - сказал он Вулфу. - Даже для тебя, привыкшего к
роскоши. Марко предпочитал готовить сам, но я завтра могу найти женщину.
     - Не нужно, - сказал Вулф. - Я уезжаю.
     Телезио возразил:
     - Нет. Ты не должен.
     - Напротив, я должен. Где мы можем найти Гвидо?
     Телезио сел:
     - Ты это имеешь в виду?
     - Да. Я еду.
     - Как и в качестве кого?
     -  В моем  собственном. Искать человека, который убил Марко.  Я не могу
легально попасть в Югославию,  но среди этих скал и ущелий - какое это имеет
значение?
     -  Большое.  Самое худшее, что Белград может сделать  Ниро Вулфу -  это
выслать его, но скалы и ущелья  - это не  Белград. И они не те, какими ты их
помнишь. Например, там, у этой горы, находится убежище головорезов  Тито,  а
через  границу - албанских бандитов, которыми управляют русские. Они  смогли
убить  Марко в далекой  Америке. Они убили  твою дочь через несколько  часов
после того, как она ступила на берег. Возможно, она была неосторожна, но то,
что предлагаешь ты -  появиться  среди  них в собственном обличье -  намного
хуже. Если  тебе так хочется  совершить самоубийство, я  помогу тебе достать
нож  или  ружье  -  что тебе  больше нравится, тогда совсем не  нужно  будет
предпринимать путешествие  по  нашему  прекрасному  морю,  которое,  как  ты
знаешь, бывает часто свирепым. Вот скажи мне - я трус?
     - Нет, ты не трус.
     - Я не трус. Я очень смелый человек. Иногда я сам поражаюсь, сколько во
мне отваги. Но ничто не заставит меня, такого,  как я есть,  появиться  днем
или ночью  между Цетинье и  Скутари, в  особенности  к востоку, где  граница
проходит через горы. Был ли Марко трусом ?
     - Нет.
     -  Это  правда.  Но он никогда даже  не помышлял  о  том,  чтобы самому
разворошить это гнездо предателей. - Телезио пожал плечами. - Это все, что я
хотел  сказать. К  сожалению, тебя не  будет  в живых, чтобы подтвердить мою
правоту. - Он поднял свой стакан и осушил его.
     Вулф посмотрел на меня, чтобы увидеть мою  реакцию, но сообразил, что я
ничего не понимаю и тяжело вздохнул.
     -  Все это очень хорошо, - сказал он Телезио, - но я не могу  охотиться
за  убийцей,  оставаясь  на  противоположном берегу  Адриатического моря,  и
теперь, когда  я забрался так далеко, я не собираюсь возвращаться домой. Мне
надо подумать  и обсудить это с мистером Гудвином. В  любом случае мне нужен
этот Гвидо. Как его фамилия?
     - Гвидо Баттиста.
     - Он лучше всех?
     - Да. Я не хочу  сказать, что он святой. Если составлять список святых,
которых  сегодня можно найти  в округе,  не наберешь и вот  столько.  - И он
показал кончик мизинца.
     - Ты можешь привести его сюда?
     -  Да, но на  это уйдет время. Сегодня Вербное воскресенье.  -  Телезио
встал. - Если вы голодны, кухня в порядке и в  буфете кое-что найдется. Вино
есть, но нет пива. Марко рассказывал мне о твоем пристрастии к пиву, которое
я  не одобряю. Если  позвонит  телефон, подними  трубку, и  если  это  я,  я
заговорю первым.  Если в трубке молчат, то и ты не отвечай. Никто не  должен
сюда прийти. Прежде чем  включить свет, плотно закройте  занавески. О  вашем
приезде в  Бари никому не известно,  однако они  достали  Марко в Нью-Йорке.
Моему другу не доставило бы  удовольствия увидеть кровь  на  этом прекрасном
розовом ковре. - Вдруг он засмеялся. Он буквально рычал от смеха. - Особенно
в таком количестве. Я найду Гвидо.
     Он ушел. Раздался шум  закрывающейся  наружной двери, а  затем "фиата",
Телезио развернулся во дворе и выехал на улицу.
     Я посмотрел на Вулфа.
     - Это очаровательно, - горько сказал я.
     Он меня не слышал. Глаза его были закрыты. Он не  мог удобно откинуться
на кушетке, поэтому наклонился вперед.
     - Я знаю, вы что-то обдумываете, - сказал я ему. - А я сижу рядом и мне
обдумывать  нечего. Вы  столько  лет  учили  меня  делать сообщения, и  я бы
оценил, если бы вы показали мне пример.
     Он поднял голову и открыл глаза.
     - Мы попали в неприятное положение.
     - Мы в нем находимся уже месяц. Мне нужно знать, о чем говорил Телезио,
с самого начала.
     - Не имеет смысла. Около часа мы просто болтали...
     - Хорошо,  это  может подождать. Тогда начните с  того места,  когда он
поднял тост за Карлу.
     Вулф так и сделал. Пару раз я заподозрил,  что он  что-то пропускает, и
обращал на это его  внимание, но в целом я оценил его доклад как приемлемый.
Закончив, он взял стакан и выпил. Я откинул голову назад и посмотрел на него
свысока:
     -  Учитывая выпитое, я, может,  буду выражать мысли не очень четко, но,
похоже, у нас  три варианта. Первый  -  остаться  здесь  и никуда  не ехать.
Второй  - вернуться домой и все забыть. И последний  - поехать в Черногорию,
чтобы нас убили. Никогда не встречал менее привлекательного выбора.
     -  Я  тоже.  -  Он поставил стакан и вынул часы из жилетного кармана. -
Сейчас половина  восьмого, и я голоден, Пойду посмотрю, что есть на кухне. -
Он  поднялся и вышел в ту же дверь, которой пользовался Телезио, когда ходил
за вином и миндалем. Я пошел за ним.
     Конечно, это  не было кухней с точки зрения "Спутника домохозяйки"  или
"Домоводства",  но  там  была электрическая  плита с четырьмя конфорками,  а
кастрюли и  сковородки, висевшие на крючках, блестели чистотой.  Вулф открыл
дверцы буфета, ворча что-то себе  под нос о консервных банках и цивилизации.
Я спросил, нужна  ли ему помощь, он  отказался. Поэтому  я  ушел, взяв  свою
сумку, чтобы привести себя в порядок, но сообразил, что не знаю, где ванная.
Она оказалась  наверху, но без  горячей воды.  Возможно, аппарат, стоявший в
углу,  был водогреем,  но прикрепленная к  нему инструкция требовала  знания
кучи слов, и вместо того, чтобы позвать Вулфа и расшифровать ее, я предпочел
обойтись без воды. Вилка моей электробритвы не подходила к розетке, но  даже
если бы и  подходила,  было  не  ясно, что  делать с напряжением,  поэтому я
воспользовался безопасной бритвой.  Когда я спустился  вниз, в  комнате было
темно, но я задернул занавески, прежде  чем включить свет.  На кухне я нашел
Вулфа который при ярком свете лампы и открытом окне - с закатанными рукавами
рубашки был  занят приготовлением  еды. Мне пришлось  влезть  на стул, чтобы
задернуть занавески, но предварительно я  не  удержался  от соответствующего
замечания.
     Мы ели на кухне  за маленьким  столом. Молока, конечно, не  было и Вулф
сказал, что не советует пить воду из крана, но я рискнул. Сам он пил вино. В
меню было только одно блюдо,  которое он накладывал из кастрюли.  Попробовав
его, я спросил,  что  это  такое.  Он ответил,  что  это  соус  "тальярини",
приготовленный  из  анчоусов, помидоров, чеснока, оливкового масла  и перца,
которые он нашел в буфете, сладкого базилика и петрушки из сада,  и римского
сыра, обнаруженного в погребе. Я поинтересовался, как он нашел погреб, а  он
ответил  -  случайно,  вспомнив  местные  обычаи.  На  самом  деле  он  весь
раздувался от гордости, и, надо сказать, когда я положил себе третью порцию,
то был готов согласиться, что он имеет на это право.
     Пока я мыл посуду  и прибирал  на  кухне, Вулф поднялся наверх со своей
сумкой. Спустившись  снова в комнату,  он остановился и  осмотрелся с тайной
надеждой, что в его отсутствие кто-нибудь  принес стул подходящего  размера,
не  обнаружив  такового,  подошел  к   кушетке  и  сел  с  выражением  лица,
напоминавшем о "тальярини", которое он только что ел.
     - Мы приняли решение? - спросил я.
     - Да.
     - Хорошо. Какой же из трех вариантов мы выбираем?
     -  Никакой. Я еду в Черногорию, но не под своим именем. Меня зовут Тоне
Стара, я из Галичника. Ты никогда не слышал про Галичник?
     - Вы очень догадливы.
     - Это деревня  у вершины горы, рядом с границей  Сербии  и Албании,  со
стороны Югославии. Она находится в  сорока милях к юго-востоку  от Цетинье и
Черной горы.  Она известна тем,  что одиннадцать  месяцев в году в ней живут
одни женщины;  мужчин  нет  совсем,  кроме  глубоких  стариков  и  маленьких
мальчиков. И так было  веками. Когда пятьсот лет тому назад  турки захватили
Сербию, ремесленники из долин поднялись в горы со своими семьями, думая, что
турки будут  вскоре изгнаны.  Но  турки остались.  Прошли  годы, и  беженцы,
построившие  на  скалах деревню и  назвавшие  ее Галичник, поняли, насколько
безнадежно  их  существование  на  бесплодных  склонах.  Некоторые  мужчины,
искусные мастера, стали  уходить на заработки  в другие  земли, где работали
большую часть года, но всегда в  июле они возвращались домой, чтобы провести
месяц  с  женами и  детьми. Так поступали все  мужчины из  Галичника, и  так
продолжалось пять веков. Каменщики  и  каменотесы из  Галичника работали  на
строительстве  Эскориала  в Испании  и  дворцов  Версаля.  Они  строили храм
Мормонов в Юте, замок Фронтенак в Квебеке, Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке,
Днепрогэс в России. - Он сложил руки. -  Итак, я  Тоне Стара из Галичника. Я
один из немногих, кто не вернулся однажды в июле - много лет назад. Я сменил
много мест, включая Соединенные Штаты.  В  конце концов, я стал тосковать по
дому.  Мне  стало  интересно, что же  случилось  с  моей  родиной,  деревней
Галичник,  находящейся на  границе  между  титовской  Югославией  и  русской
марионеткой  Албанией?  Мною  овладело  желание увидеть  и  узнать, и  вот я
вернулся. Однако  в Галичнике я  не нашел ответа на свой вопрос. Там не было
мужчин,  а  напуганные  женщины отнеслись  ко  мне с недоверием  и  даже  не
сказали, где находятся их мужья. Я хотел узнать  и рассудить Тито и русских.
Я  проделал путь на север через горы, тяжелый путь по скалам, и вот теперь я
здесь, в Черногории, с твердым намерением выяснить, где правда и кто достоин
моего  рукопожатия.  Я  отстаиваю свое право  задавать вопросы, чтобы  иметь
возможность выбрать чью-то сторону.
     - Ну-ну, - все это не вызвало у меня энтузиазма. - Я так не могу.
     - Я знаю, что ты не можешь. Тебя зовут Алекс. Это в том случае, если ты
идешь  со мной.  Существует  много  причин, по  которым тебе лучше  остаться
здесь, но к черту их, мы слишком давно и тесно связаны. Я слишком завишу  от
тебя. Однако  решение за тобой. Я не имею права подвергать  тебя смертельной
опасности и вовлекать в ситуацию с неопределенным исходом.
     - Да. Мне не очень нравится это имя. Собственно, почему Алекс?
     -  Мы можем выбрать  другое. Может быть, риска меньшее,  если  оставить
твое имя Арчи,  но мы должны проявить бдительность. Ты мой сын, родившийся в
Соединенных Штатах. Я должен просить принять тебя это  допущение, потому что
иначе  никак нельзя  объяснить, почему  я привез тебя  в  Галичник.  Ты  мой
единственный  ребенок,  и  твоя  мать умерла,  когда  ты был маленьким.  Это
уменьшит подозрения на тот случай, если мы встретим кого-нибудь, кто говорит
по-английски. До недавнего  времени  я подавлял в себе все чувства к родине,
поэтому не научил тебя сербохорватскому языку и сербским обычаям. В какой-то
момент, пока  я готовил ужин,  я  решил,  что ты будешь глухонемым, но потом
передумал. Это создаст больше трудностей, чем решит.
     - Это идея, - заявил я. - Почему бы и нет. Я же и есть глухонемой.
     - Нет. Кто-нибудь может услышать, как мы разговариваем.
     - Пожалуй,  -  неохотно  уступил я.  - Я хотел  бы в это  поиграть,  но
считаю, что вы правы. Итак, мы собираемся в Галичник?
     -  Слава Богу, нет. Было  время, когда шестьдесят  километров по  горам
было  для меня ерундой, но не сейчас. Мы  отправимся в одно место, которое я
знаю, или, если там что-то не так, туда, куда Паоло...
     Зазвонил телефон. Я машинально вскочил, но осознал свою непригодность и
стал ждать,  пока Вулф подойдет и снимет трубку. Через  минуту он заговорил,
значит,  это  был  Телезио. После короткого разговора  он повесил  трубку  и
повернулся ко мне.
     -  Это  Паоло. Он  ждал, когда Гвидо вернется  из поездки на  лодке. Он
сказал, что должен ждать до полуночи или  еще дольше. Я сообщил  ему, что мы
составили план и хотим обсудить его с ним. Он сейчас приедет.
     Я сел:
     - Теперь, что касается моего имени...

6

     Суда бывают разные. "Куин  Элизабет" - настоящее судно. Держу пари, что
штуковина, на которой я августовским  вечером катался по озеру в Центральном
парке с  Лили Роуэн, возлежащей на корме, тоже называлось  судном.  Судно же
Гвидо Баттиста,  которое  должно было  перевезти  нас через  Адриатику, было
чем-то промежуточным между ними, но более близким тому, прогулочному, нежели
"Куин Элизабет". Двенадцати метров в длину - тридцать девять футов. Его явно
не мыли с тех пор, как римляне контрабандно перевозили пряности из  Леванта,
однако модернизированное двигателем и винтом. Во время нашего  путешествия я
в основном занимался тем, что  пытался представить, где  на  такой  посудине
сидели галерные гребцы, но эта задача оказалась мне не по силам.
     Мы отчалили  в понедельник  в  три часа пополудни, потому как подойти к
противоположному  берегу необходимо было  в  полночь  или  чуть  позже.  Это
казалось   вполне  возможным,  пока  я  не  увидел  "Чиспадану"  -  так  она
называлась. Представить, что  это сооружение может преодолеть  170  миль  по
открытому морю за девять часов, было настолько  фантастично, что я  не  смог
произнести  ни  единого  слова  и даже  не  попытался.  Тем  не  менее,  все
путешествие заняло девять часов двадцать минут.
     Мы с Вулфом не  вылезали из нашего оштукатуренного убежища,  но Телезио
был очень  занят и ночью, и днем. Прослушав  план Вулфа,  возразив  по  ряду
пунктов и, в конце концов, согласившись, потому что  Вулф стоял на своем, он
снова уехал за Гвидо, привез его, и Вулф  с Гвидо  достигли взаимопонимания.
Телезио  отбыл вместе с Гвидо  и  в  понедельник  еще до  полудня вернулся с
вещами.  Для меня он  принес на выбор четыре пары брюк, три  свитера, четыре
куртки,  кучу рубашек и пять пар ботинок, и примерно тот же набор для Вулфа.
Все вещи, за исключением обуви, были не новые, но чистые и целые. Я примерил
их, в основном для того, чтобы  убедиться,  что они подходят по  размеру, не
обращая внимания на цвет, и, и итоге, остановил свой выбор на синей рубашке,
каштановом свитере, темно-зеленой куртке и светлых  брюках. Вулф, облаченный
в желтое, коричневое и  темно-синее, выглядел  еще живописнее.  Рюкзаки были
старые и грязные, но мы их  выстирали и начали упаковывать вещи. Поначалу  у
меня  случился перебор с нижним бельем, пришлось  пойти на попятный и начать
все  сначала. В перерывах между  приступами смеха Телезио  дал мне  разумный
совет: полностью выкинуть нижнее белье, взять две пары носков и забрать весь
шоколад. Вулф  перевел мне его слова, совет одобрил и сам ему последовал.  Я
ожидал новой ссоры из-за оружия, но получилось наоборот.  Мне было разрешено
взять  не только "марли", но  я еще получил в придачу "кольт" З8-го калибра,
который  выглядел,  как новый,  и пятьдесят патронов к  нему.  Я  попробовал
засунуть его  в  карман  куртки,  на  револьвер  был  слишком  тяжелым,  и я
пристроил  его на  бедре.  Кроме  того, мне  предложили  восьмидюймовый нож,
блестящий  и  острый,  но  я  не  согласился.  Телезио  и  Вулф  настаивали,
утверждая, что бывают ситуации, когда нож полезней пистолета, но  я  сказал,
что скорее проткну им себя, чем противника.
     - Если нож так нужен, -  заявил  я Вулфу, -  что же вы  не возьмете его
себе?
     -  Я беру два,  -  ответил он -  и показал. Один  в чехле он засунул за
пояс, а  второй, более короткий, привязал к левой ноге пониже  колена. Тут я
стал лучше соображать, на какое дело мы собрались,  потому что,  насколько я
знаю Вулфа, он никогда  не  носил  другого оружия, кроме маленького золотого
перочинного ножичка. Ситуация еще больше прояснилась, когда Телезио вынул из
кармана две маленькие пластиковые  трубочки и протянул одну Вулфу,  а другую
мне. Вулф нахмурился и что-то спросил, и они заспорили.
     Вулф обернулся ко мне:
     - Он говорит, что в трубочке находится капсула с "колыбельной песенкой"
- так они в шутку называют цианистый калий. Он сказал - на крайний случай. Я
ответил,  что  нам  это  не нужно.  А он  рассказал,  что  в прошлом  месяце
несколько албанцев, агентов русских, поймали черногорца, три дня держали его
в погребе и там бросили. Когда его нашли товарищи, у  него были перебиты все
суставы на пальцах  рук  и ног, выколоты глаза, но он  все еще дышал.  Паоло
говорит, что, если мы хотим, он нам  еще  расскажет о таких же случаях. - Ты
знаешь, как пользоваться капсулой с цианистым калием?
     - Конечно, Это каждый знает.
     - Куда ты собираешься ее положить?
     - Господи, помоги. У меня еще никогда ее не было. Зашить в свитер?
     - Свитер могут отнять.
     - Прикреплю под мышкой.
     - Слишком заметно. Ее могут найти и отобрать.
     - О'кей, теперь ваша очередь. Куда вы положите свою?
     - Во внутренний карман.  При  угрозе ареста и обыска  зажму в руке. При
более явной угрозе  вынимаю  капсулу  из трубочки и  кладу  в  рот. Ее можно
держать во рту очень долго, если не  раздав