еня посмотреть на ситуацию другими глазами.
Я  не  мог  не прийти  к  выводу, что убийца -  посол Келефи, и что убийство
совершено преднамеренно. Он поймал эти восемь форелей днем раньше, вместе  с
теми, которые сдал на  кухню вчера - специально я этот вопрос не выяснял - и
спрятал  их где-нибудь у  берега,  в заводи.  Возможно,  они тогда были  еще
живыми - я  не могу так точно определить, когда они  умерли. Очевидно, таким
же образом, заранее,  он  заготовил себе орудие убийства: вынул из поленницы
полено  и  где-то  припрятал. Итак,  сегодня,  поскольку ему  не  нужно было
тратить  времени на  рыбалку, - рыба у него уже была, -  в его  распоряжении
оказалось четыре  часа для  другой  работы  -  для убийства  мистера Лисона.
Пробраться через лес незамеченным труда не составляет.
     Таково было мое предположение, но рассказывать о нем кому бы то ни было
-  значило оказаться в  дураках.  Одних предположений  мало,  а  о состоянии
форели в корзинке посла знал только я. Представители закона тоже осматривали
ее, но ничего не заметили. Хотя,  справедливости  ради, надо отметить, что я
видел эту  рыбу, когда ее пытались выдать за только  что пойманную, а  они -
четыре часа спустя. Правда, я мог бы рассказать обо всем окружному прокурору
в конфиденциальной  беседе, ведь  он спросил  меня, почему я не  использовал
рыбу,  пойманную послом. Но  меня  остановила его ничем  не спровоцированная
недоброжелательность.
     Теперь  у  меня есть  больше, чем  просто предположение.  У  меня  есть
признание  самого посла - пусть и не высказанное напрямую, но, тем не менее.
Чуть  более часа назад он пришел ко  мне  в комнату вместе с супругой, якобы
для того, чтобы выразить свою благодарность, и  стал расспрашивать, почему я
не приготовил  пойманную  им форель. Из  моих ответов  и последовавшей затем
беседы  он  понял,  что мне  все известно.  По  его предложению  я  придумал
фальшивое  объяснение.  Он  стал  просить  меня  придерживаться  именно этой
версии,  но я не дал ему твердых гарантий. Тогда он  обратился ко  мне еще с
одной  просьбой  - неважно  какой  - которая,  как он прекрасно  знал,  была
совершенно излишней, так как мы понимали друг друга  без  слов,  вернее, ему
так казалось. И  когда  я, не колеблясь,  удовлетворил ее,  он  подарил мне,
якобы  в знак признательности,  перстень  с  изумрудом: снял его с  пальца и
предложил своей супруга  передать его  мне. Она  это сделала.  Он  сейчас со
мной, в кармане жилета.
     Это,  господин секретарь, я воспринял как покушение на мое человеческое
достоинство. Изумруд не был знаком признательности. Меня подкупали,  чтобы я
держал язык за  зубами. Я ценю себя, господин  секретарь:  будь  этот камень
"Кохинор"  или  "Забара",  он мог  бы  послужить  своей цели,  но это просто
крупный изумруд  с хорошо заметным изъяном. Естественно, что я  почувствовал
себя уязвленным. После ухода посла я сел и проанализировал ситуацию, Меня не
только оскорбили: я, как и все в этом доме, оказался в опасности. Если посол
не  будет   разоблачен,   нам   всем   предстоит   подвергаться  бесконечным
разбирательствам  и,   возможно,   до  конца  своих  дней   находиться   под
подозрением.  А  разоблачить  его  могу  только я.  Я решил  действовать, но
сначала  надлежало выяснить,  что  для меня выгодно, а  что - нет, поэтому я
позвонил в Нью-Йорк, своему адвокату.
     Среди книг в своей библиотеке он нашел нужную мне информацию, которую я
записал. Чтобы мой отчет был полным, я должен вам ее прочитать.
     Из статьи двадцать  пятой уголовного кодекса  штата Нью-Йорк:  "Послы и
другие представители иностранных государств,  аккредитованные при президенте
или  правительстве  Соединенных Штатов,  и получившие  официальное признание
согласно законам Соединенных Штатов, а  также их секретари, курьеры, семьи и
обслуживающий  персонал  не  могут быть подвергнуты уголовному  наказанию  в
данном штате, но подлежат высылке в свою страну  для суда и определения меры
наказания".
     Из статьи два,  пятьдесят два, раздела  двадцать два уголовного кодекса
Соединенных Штатов: "Все  без исключения  судебные  постановления  или иски,
предъявляемые  или исполняемые любым лицом в любом  суде Соединенных  Штатов
или  в  любом  суде  другого  штата, любым судьей или председателем суда,  в
результате  которых  любой  посол   или  официальный   представитель  любого
иностранного  принципата  или государства, признанные  и  принятые  в  таком
качестве  президентом,  или любой член  семьи или  обслуживающего  персонала
вышепоименованного представителя подвергаются задержанию или аресту, или его
личное  движимое  имущество  подвергается  конфискации,  аресту  или  описи,
надлежит считать не имеющими силы".
     Из  статьи  два, пятьдесят три, - эту цитату я даю в сокращении: "Любое
лицо,  отдавшее  распоряжение об  исполнении вышепоименованных постановлений
или исков в нарушение статьи два,  пятьдесят  два, а также любое официальное
лицо,   связанное  с   исполнением   указанных   постановлений  или   исков,
рассматривается  как  нарушитель законов международного права и  возмутитель
общественного спокойствия и подлежит тюремному заключению сроком до трех лет
и денежному начислению по усмотрению суда".
     Последняя цитата, господин секретарь, объясняет, почему я настаивал  на
беседе  с вами.  Если бы  я  сообщил  свою  информацию присутствующим  здесь
представителям  закона,  и  если  бы  они,  из  стремления  к  осуществлению
правосудия, преступили в отношении  посла границы дозволенного, то не только
они подпали бы под  действие федерального закона, но и я вместе с ними. Я не
желаю попадать  на три года за решетку, не желаю даже теоретически рисковать
чем-либо  подобным, поэтому и счел необходимым обратиться непосредственно  к
вам. Я, конечно, не ответил на  вопрос  о мотивах его поступка. Что толкнуло
его на  убийство?  Точного ответа  у меня нет. Но есть предположение. Вам, я
думаю, небезынтересно узнать,  что связь между этим убийством  и официальной
миссией посла, а также переговорами, которые он вел, маловероятна.
     Я уже говорил, что изумруд он передавал не сам, а предложил это сделать
своей супруге. Он сказал буквально следующее: "Я думаю, дорогая, будет более
уместным, если вручишь его мистеру Вулфу ты".
     Не только слова эти содержали  намек, но и его интонация, и его жесты -
тоже.  Изумруд давался мне  как взятка,  как гарантия, что  я  ни  с  кем не
поделюсь своей догадкой о том, кто убил мистера Лисона. Но  тогда причем тут
жена? Почему передавать камень уместно именно ей? Не потому ли, что она сама
не без греха?  Что это  она послужила причиной,  дала импульс  к  совершению
преступления? Короче говоря, не она ли вынудила его пойти на эту крайнюю...
     Оказалось,  Вулф раньше  меня  догадался, что  нужно  сделать,  чтобы в
глазах Адрии Келефи вспыхнул огонь. Она метнулась, с дивана и, в прыжке, как
дикая кошка, ударом руки смахнула на пол и телефонную трубку,  и сам телефон
со шнуром.  Колвин и Джессел  бросились их поднимать. Я  взял на  себя дикую
кошку - схватил ее сзади за руки, но она вырывалась, царапалась, пинала меня
каблуками в голени. Джессел схватил телефон и забубнил в трубку:
     - Алло, алло, алло.
     Его перебил другой голос.
     - Да,  это все из-за нее. - Говорила Сэлли Лисон.  Она  встала,  обошла
Паппса и приблизилась к Адрии  Келефи  на расстояние вытянутой руки. Я  сжал
руки Адрии покрепче. А Сэлли продолжала ровным, мертвым, монотонным голосом,
от которого всем в комнате стало зябко.
     -  Ты  даже  не гадюка,  Адриа. Я даже не  знаю,  кто ты. Моего мужа ты
соблазнила у себя в доме, в доме собственного мужа.  Я все знала. Он сказал,
что  не в силах от тебя оторваться; тогда я оторвала  его  от тебя:  сделала
так, что его отозвали домой. Я думаю,  ты все рассказала своему мужу - это в
твоем стиле. Где-нибудь после нашего  отъезда, во время  очередного большого
припадка. Потом его направили сюда, и в первый же день ты опять принялась за
него. Я знала,  я хотела помешать - не  сумела. Зато твой муж -  сумел. Убил
Дейва.  Ну  почему  же  не  тебя?  -  Она сжала  бессильно обвисшие  кулаки,
выпрямилась вся, ее стала бить мелкая дрожь.  - О, господи, - закричала она,
- почему он тебя не убил?
     Она перестала дрожать,  повернулась  к окружному прокурору и заговорила
твердым голосом:
     - Я солгала вам, - сказала она. - Что никого не подозреваю. Я знала. Но
я знала и то, что  его нельзя арестовать, и я  не хотела,  чтобы  все знали,
каким глупцом оказался мой муж. Да и какой был бы смысл? Какой вообще теперь
смысл, во всем?
     Посол поднялся  с дивана, подошел  к нам. Я подумал  - он ей что-нибудь
ответит, но он заговорил не с ней, а с женой. Он положил руку ей на плечо, и
я отступил назад.
     - Пойдем,  дорогая,  -  сказал он. - Это  невыносимо. - Она двинулась с
места; он повернул голову и резко сказал: - Спирос!
     Никогда не думал, что мне доведется увидеть  нечто подобное; думаю, что
никогда  больше  и не  увижу.  Рядышком,  как  на параде, стояли генеральный
прокурор,  окружной прокурор,  шериф  и трое полицейских штата в  форме,  не
говоря уже о  двух частных детективах, и никто  из них пальцем не шевельнул,
когда   убийца   спокойнехонько    удалился,   прихватив   с   собой   жену,
спровоцировавшую  его  на  преступление,  и  своего сотрудника,  безусловно,
знавшего имя убийцы.
     Только Вулф шевельнул челюстными мышцами. Он резко заговорил уходящим в
спину:
     - Мистер Келефи! Будьте любезны. Чисто личный вопрос. Мой приезд сюда -
это тоже попытка  меня  оскорбить?  Ко всему прочему, одурачить самого  Ниро
Вулфа?
     -  Нет, мистер  Вулф. - Посол остановился у самой двери и повернулся  к
нему. -  Выражая желание попробовать  приготовленную вами форель,  я  еще не
предполагал,   что   совершу  действие,   которое  может  возбудить   у  вас
профессиональный интерес. Я не забыл о прошлом, но смирился  с ним. Когда же
события  вынудили меня предпринять  этот шаг, я  решил,  что просить  вас не
приезжать было бы слишком неосторожно.
     Повернувшись, он коснулся пальцами локтя своей жены,  и  они  исчезли в
коридоре; следом за ними и Паппс.
     Наша  немая   сцена  рассыпалась.  Джессел  пробормотал  что-то  насчет
государственного секретаря  и взялся за телефон.  Колвин подтолкнул  очки на
место. Шериф и лейтенант  обменялись какими-то словами. Полицейские стояли с
ошарашенным видом.
     Вулф, все еще на ногах, вынул из кармана перстень с изумрудом и передал
его окружному прокурору.
     -  Поступайте с ним,  как  сочтете  необходимым,  мистер Колвин. Насчет
примечательного инцидента вы были, конечно, правы. Мистер Гудвин и я соберем
свои вещи и  через  пять  минут  будем готовы  к  отъезду.  Будьте  любезны,
предупредите там. Пойдемте, Арчи.
     Он двинулся в коридор, и я пошел следом.


9

     Вам,  конечно,  не терпится  узнать, поплатился ли  Келефи  за то,  что
совершил.  Мне тоже. Он отбыл домой  на следующий же день, прихватив с собой
жену и Паппса. Месяц спустя его расстреляли, но за убийство  ли, или за срыв
переговоров - трудно сказать. Между нами, дипломатами, говоря, я сомневаюсь,
чтобы он почувствовал какую-нибудь разницу.



   Рекс Стаут.
   Слишком много сыщиков

     --------------------
     Too Many Detectives (1957)
     переводчик не указан
     Издательская фирма . 1994
     OCR: Сергей Васильченко
     --------------------



1

     В принципе я против женщин-сыщиков. Нет, я не хочу сказать, что в нашей
профессии все  решают только крутые кулаки и револьверы, но к ним приходится
прибегать  так  часто, что для дружеских чувств  и разных приятных пустячков
времени и места уже  не остается. Сыщица должна  обладать дубленой  защитной
шкурой, а это, признаться, далеко не мой любимый тип кожи; если же  у сыщицы
покровы  понежнее,  то в критическую  минуту, когда  нужен  холодный  глаз и
стальные  нервы,  она не выдерживает, а коль  так,  ничего  хорошего в нашей
профессии ей не светит.
     Впрочем,  в  любом  правиле бывают  исключения,  так  и  мой принцип  о
женщинах-сыщицах  срабатывает не  всегда.  Как  сейчас,  например.  Из  семи
сыщиков, собравшихся в  комнате,  где находились и  мы с  Вулфом,  двое были
женщины  -  сидели  рядышком  в  углу.  Одна  -  Теодолинда (Дол)  Боннер  -
приблизительно  моих   лет,  с  длиннющими  махровыми   черными   ресницами,
обрамлявшими глаза цвета жженого сахара с золотистым отливом. Одета она была
в  отлично  сшитый  твидовый  костюм  -  видимо,  приобретенный  в  магазине
Бергдорфа, как и красовавшийся на ней норковый жакет. У Дол были собственное
агентство и лицензия частного детектива, и справлялась с работой  она совсем
неплохо. Мне и раньше доводилось с ней встречаться, зато другую, Салли Колт,
я  виден впервые  и узнал ее  имя лишь потому, что один из собравшихся, Джей
Керр, предложил всем представиться.
     Я встал со своего места и  направился в угол,  где  расположились дамы.
Салли подняла на меня глаза.
     - Мисс Колт? Не знаю, запомнили ли вы мое имя. Меня зовут Арчи Гудвин.
     - Конечно, мистер Гудвин, - ответила Салли. Да, кожа  явно не дубленая,
да и голос совсем не жесткий и  не грубый. По возрасту  она вполне  могла бы
быть моей  младшей сестрой,  но в  сестрах  я  острой нужды не испытывал.  В
отличие  от Дол Салли, конечно, выбирала свое  шерстяное платье и пальто  на
верблюжьем меху не у Бергдорфа. Впрочем, я всегда считал,  что сумею прожить
без шмоток от Бергдорфа.
     Я взглянул на часы, потом снова на Салли.
     -  Уже четверть  двенадцатого, -  сказал я,  -  и  одному  Богу ведомо,
сколько они намерены нас здесь еще продержать. Внизу я приметил буфет. Вы не
против  прогуляться  со  мной  и  помочь принести  кофе для всей  орды? Мисс
Боннер, вы ведь не откажетесь от чашечки кофе?
     Мисс Колт взглянула вопросительно на мисс Боннер - как-никак та была ее
начальницей. Мисс Боннер кивнула  и, обратившись ко  мне, сказала,  что  это
прекрасная  мысль.  Я  возвысил  голос  и  поинтересовался  у  всей  честной
компании,  есть  ли  такие,  кто  не горит  желанием  подкрепить  кофе  свои
угасающие силы. Как и следовало ожидать,  таковых не оказалось, и мы с Салли
отправились вниз.
     Что до меня, так я просто изнемогал от желания выпить хоть глоток кофе.
В монолите моего отношения к женщинам-сыщикам намечалась серьезная трещина -
прежде всего из-за мисс Колт, чья наружность и манера держаться произвели на
меня весьма приятное впечатление, и  я жаждал проверить его. Но больше всего
мне хотелось хоть на время избавиться от созерцания физиономии Ниро Вулфа. В
жизни не  видел  более кислой рожи.  Я прекрасно  понимал,  что его особенно
выбило из колеи. Это очень печальная история. Недавние скандалы, связанные с
подслушиванием  телефонных  разговоров,   привлекли  внимание   к  некоторым
сторонам  деятельности частных детективов. Оказалось,  например,  что  всего
пятьсот  девяносто   сыщиков  имеют  лицензию  от  секретаря   Нью-йоркского
отделения госдепартамента;  что  четыреста тридцать  два из  них  работают в
Нью-Йорк-сити; что при получении лицензии никто из них не сдавал письменного
экзамена  и   никаких  справок  относительно  профессиональной  квалификации
претендентов вообще не наводилось; наконец, что в  госдепартаменте не  имеют
ни малейшего представления о том, сколько оперативников работают под началом
у  сыщиков  - оперативники, работающие по  найму,  обычно  вообще  не  имеют
лицензий; и еще немало в том же роде.
     Итак, секретарь госдепартамента решил разобраться  в этом  вопросе сам.
Все пятьсот девяносто сыщиков получили приказание явиться для собеседования.
Особое внимание уделялось подслушиванию телефонных разговоров, если подобное
практикуется, и  общей организации дела,  И Вулф, и я  лицензиями  обладаем,
вызвали нас обоих. Что  и  говорить, приятного  в этом было  мало, а уж  для
Вулфа  тем  более. Впрочем,  сознание,  что  досаду приходится  разделять  с
пятьюстами восемьюдесятью восемью таких же, как он,  страдальцев,  могло еще
примирить  Вулфа  с  подобным  издевательством и  заставить его ограничиться
обычным ворчаньем и рыканьем, конечно,  в значительно больших дозах,  - если
бы  не  два  обстоятельства.  Во-первых, собеседование  проводили  частью  в
Нью-Йорке,  а частью  в Олбани; нас же вызвали в  Олбани,  а  просьбу  Вулфа
перенести  для него собеседование в Нью-Йорк оставили без ответа. Во вторых,
единственное в  практике Вулфа дело, связанное с  телефонным прослушиванием,
не добавило ему ни славы, ни денег на банковском счете, а потому  Вулф вовсе
не стремился его вспоминать.
     Поэтому,  когда в  то зимнее утро  в пять часов Фриц  принес в  комнату
Вулфа в  нашем  старом кирпичном особняке  завтрак, а я  зашел сообщить, что
погода хорошая и  можно  ехать в Олбани на машине, а не  рисковать жизнью  в
поезде, Вулф был настолько подавлен, что даже не пытался ворчать в ответ. За
всю дорогу до Олбани, а  это  ни  много ни мало сто шестьдесят миль - четыре
часа езды - Вулф, рассевшись на заднем сиденье "седана", чтобы не  удариться
о ветровое  стекло,  когда  мы куда-нибудь врежемся, произнес не больше двух
десятков слов, ни одно из которых нельзя было назвать  учтивым. Даже когда я
обратил  его внимание на новую скоростную автостраду,  которую он прежде  не
видел,  Вулф в  ответ только закрыл глаза.  Мы прибыли  на  место  в  девять
пятьдесят пять,  на  пять  минут раньше  назначенного времени,  В здании нас
провели  в комнату  на  четвертом этаже  и  велели подождать. Естественно, в
комнате не  нашлось ни единого сиденья, подходящего для грузной туши  Вулфа.
Поозиравшись  по  сторонам  некоторое  время  и  убедившись,   что  придется
примириться с неизбежным, Вулф  уныло прокаркал "Доброе утро" тем,  кто  уже
находился  в комнате, подошел к креслу у дальней стены, осторожно уселся  на
него и вот с тех пор дулся в нем уже час с четвертью.
     Справедливости  ради  следует  отметить,  что   и   остальные   пятеро,
поджидавшие в комнате,  не выражали  особого  восторга.  Джей  Керр,  решив,
видимо,   сделать   обстановку   более   непринужденной,   предложил    всем
представиться,  но на  этом  общение и  кончилось, хотя все мы  были членами
СЛЧСШН  - Сообщества лицензированных частных сыщиков штата Нью-Йорк - кроме,
конечно, Салли Колт, которая была  просто наемным оперативником. Только Джей
Керр, круглый, как пончик, с изрядной плешью на голове и в очках без оправы,
похоже,  пытался хоть как-то расшевелить и сплотить  собравшихся.  Меня  это
очень позабавило,  поскольку  именно  он большую часть своей жизни занимался
совершенно противоположным: именно он  со  своими  подручными выследил  куда
больше неверных мужей и жен, чем кто-либо другой из подвизавшихся на поприще
сыска во всем штате. Харланд Айд, долговязый, костлявый, с седеющими висками
и длинным крючковатым носом, одетый с иголочки и похожий больше  на банкира,
чем на сыщика, тоже был широко  известен в наших кругах, но несколько иначе.
Он был профессионал высокого класса с безупречной репутацией. Говорили даже,
что его не раз и не два вызывали для консультаций в  ФБР - только на меня не
ссылайтесь. Третьего,  Стива  Амсела, я  знал  не  очень  хорошо,  питаясь в
основном  случайными слухами - года два назад его уволил Ларри Бэском, после
чего Амсел сам получил лицензию и основал собственное дело, сняв офис где-то
в  центре  города.  Бэском, владелец одного  из лучших  сыскных  агентств  в
городе,  заметил  как-то,  что Амсел  не волк-одиночка,  а  скорее  одинокий
стервятник. Амсел был маленький чернявый живчик, с бегающим взглядом, на вид
моложавый, хотя на самом деле лет ему было уже немало. Когда мы с Салли Колт
отправились  за  кофе,  он  приподнялся  было  в  кресле,  словно  собираясь
составить нам компанию, но потом передумал.
     В буфете, заказав кофе, я посоветовал Салли не тр