риставая ко мне со столь легкомысленными разговорами,
она надеялась или хотя бы пыталась меня соблазнить, - вы  заблуждаетесь.
Я, во всяком случае, ни поводов, ни "воводов" ей не давал. Даже на борту
яхты в уединенном районе Атлантики я не готов лишиться  своей  чести  за
пару цитат из Оксфордского или Вебстерского словаря.
   Словом, дамочка оказалась совершенно шальная. Закончив приставать  ко
мне со словами на буквы "х" и "б", она вдруг заявила:
   - Послушайте, а чего вы ждете? Вы же до сих  пор  не  задали  мне  ни
единого вопроса про убийство.
   - Какое убийство?
   - Ну ладно вам! Неужели вы думаете, что я и вправду  поверю,  что  вы
позарились на мои ямочки на щечках?
   - Нет. Лучших ямочек я, правда, никогда прежде не видел, но,  на  мой
взгляд, другие части вашего тела заслуживают не меньшего внимания.  Дело
же в том, что один знакомый мне репортер полагает, что  бомбу  подложили
вы, чтобы отомстить Браунингу, - вот мне и  захотелось  познакомиться  с
вами поближе.
   Посмотрев на женщину вблизи и  поговорив  с  ней,  я  уже  могу  дать
твердое заключение - убийца  она  или  нет.  Важно  еще  наблюдать,  как
женщины едят.
   Например, облизывают ли пальчики или нет.
   Сильвия с подозрением посмотрела на меня.
   - Вы и в самом деле... нет, разумеется, нет. Хорошо, будь по-вашему.
   Вы уже пришли к определенному выводу на мой счет?
   - Еще не окончательно, но готов поставить десять против одного на то,
что вы не подкладывали бомбу. Но ставлю три  против  одного,  даже  пять
против одного, что вы догадываетесь, кто это сделал. Вы проработали  там
четыре года, всех знаете, а смышлености вам не занимать.
   - Вашими устами бы да мед пить. Будь все так, как вы говорите,  я  бы
сама окрутила этого паразита Браунинга, а не позволила  бы  Хелен  Лугос
увести его прямо из-под моего носа. Знаете, кого я бы могла полюбить?
   - Нет, но хотел бы узнать.
   - Так и быть, вам расскажу. Так вот, я  могла  бы  полюбить  мужчину,
который способен доказать, что я не дура. Сама себя я убедить в этом  не
в состоянии. Нет, бомбу я не подкладывала, хотя вполне могла бы.
   - А кто подложил?
   - Я не... Ой, что я наделала!
   Она запутала леску. Не нарочно, не  для  того,  чтобы  сменить  тему,
потому что полчаса спустя, когда мы  ее  распутали  и,  перестав  ловить
каменных окуней, перешли на ушастых, она сказала:
   - Вообще-то я и вправду догадываюсь, кто это сделал. Я  имею  в  виду
бомбу. Но  только  не  для  протокола.  Они  всегда  требуют,  чтобы  мы
подписывали протоколы. Но я не настолько глупа.
   Я наживил ей удочку и закинул.
   - Что  вы,  я  не  из  таких.  Мне  нужна  только  идейка,  пища  для
размышлений.
   - Пища? О Господи, видели бы вы эту  комнату  после  взрыва.  Кабинет
Браунинга. Когда я прибежала, Хелен Лугос и Кен Мир пытались  преградить
остальным доступ туда. Руки Кена были в крови. Когда я  узнала  про  то,
что случилось, - уже позже, - я подумала, что это сделал Кен.
   - Откуда он мог знать, что Оделл войдет и откроет...
   - Не Оделл. Браунинг. Он хотел убить Браунинга. Конечно, он...
   - А разве Мир не служит Браунингу? Он ведь его правая рука?
   - Да, но  он  ненавидит  его  лютой  ненавистью.  Нет,  вру,  это  не
ненависть, а, скорее, зависть. Нет, даже хуже - ревность, вот  это  что.
Он просто на стенку лезет из-за того, что Хелен спуталась с  Браунингом.
Он втюрился в Хелен сразу, как та только пришла, два года назад, и с тех
пор просто голову потерял. Я не раз видела,  как  он  таращится  на  нее
бараньими глазами, - вы понимаете, да?
   Я кивнул.
   - Мужской шовинизм наизнанку.
   - Что? Ах да. Наверное, вы правы. Но я уже перестала так думать. Кен,
конечно, домогается Хелен, но еще больше  он  мечтает  о  карьере,  и  в
случае  если  президентом  стал  бы  Браунинг,  его  будущее   было   бы
обеспечено. Поэтому я по-прежнему считаю,  что  бомбу  подложил  он,  но
предназначалась она не Браунингу, а  Оделлу.  Чтобы  Оделла  не  выбрали
президентом. Он знал, что Оделл собирается полезть в этот ящик.
   - Вот как? Каким образом?
   - Это уж вы его спросите. Не могу же я вам  все  разжевать  и  в  рот
положить.
   Она перезабросила наживку в другое место.
   К тому времени, как заходящее солнце и циферблат моих  часов  сошлись
во мнении, что пора возвращаться, я задал все вопросы, которые хотел, но
ничего существенного так и не добился. Она сомневалась, что Деннис Коупс
мог приложить руку к случившемуся,  потому  что  он  хипповал,  а  хиппи
никогда не добиваются какой-то определенной цели, но  просто  плывут  по
течению, - это ее точка зрения, а не моя. Я знавал одного хиппи, который
очень даже добивался, - но он тут не замешан. Сильвия  не  знала  также,
знал ли Коупс или догадывался, что Кеннет Мир  регулярно  заглядывает  в
ящик стола Браунинга. Она вообще сомневалась, чтобы кто-нибудь совал нос
в этот ящик, кроме самого Браунинга; если же  кто-то  это  и  делал,  то
только Хелен Лугос; лазить по ящикам для секретарши - святое дело. Она и
сама как-то раз залезала в его стол, года три назад. Да, там и  в  самом
деле хранилось виски марки "Тен майл-крик" двенадцатилетней выдержки.
   Наш "герон" поджидал на стоянке возле пристани, и я отвез  Сильвию  -
за последние три часа мы уже обращались  друг  к  другу  не  иначе,  как
Сильвия и Арчи, - в людской улей в районе Восточных семидесятых улиц,  в
каком-то квартале от того места, где как-то раз один фэбээровец оскорбил
меня из-за  того,  что  я  следил  за  человеком,  выслеживать  которого
собирался он сам. К себе наверх она меня не пригласила. Когда я вернулся
домой, Вулф уплел примерно половину ужина; поскольку он не любит  ждать,
пока я наверстываю упущенное, поужинал я на кухне вместе с Фрицем.
   Позже в  кабинете,  когда  я  спросил  его,  хочет  ли  он,  чтобы  я
пересказал разговор с Сильвией Веннер дословно, Вулф ответил, что да, но
только  кроме  банальностей,  -  в  нашем  распоряжении  весь  вечер.  Я
поинтересовался, включать ли интимные подробности, и Вулф  ответил,  что
да, в количестве, достаточном, чтобы он  получил  о  ней  представление.
Словом, руки у меня были развязаны. Опустив банальности, я  добрался  до
борта яхты уже за десять минут, а еще через пять - до того места, где  я
бросил якорь, а мы оба согласились, что свежий морской бриз уже пробудил
в нас достаточный аппетит.
   Разумеется, я получил истинное наслаждение, расписывая наш пикник  во
всех подробностях, а вот Вулф явно томился и страдал. Он выдвинул вперед
нижнюю челюсть, прищурился, а потом допустил такое, что водилось за  ним
крайне редко, - он выругался.
   - Черт побери! - прорычал он. - Ты совсем... Как ты себя чувствуешь?
   - Сейчас прекрасно. Пришлось мне, конечно, туго, но  какого  черта  -
работа есть работа. Во  время  пира  она  поинтересовалась,  знаю  ли  я
этимологию. Я ответил, что  ха,  мол,  я  работаю  на  Ниро  Вулфа.  Она
спросила, при чем тут это, и добавила, что почти ничего о вас не  знает.
Однажды они пытались затащить вас в свою программу, но вы отказались,  и
ей не удалось побеседовать с вами. Вы это помните?
   - Да.
   - Дальше она  сказала,  кавычки  открываются:  "А  меня  слова  очень
занимают. Вот я смотрела на вас, когда вы вытаскивали якорь, и думала.
   Взять, например, такие слова, как  "половой  член"  и  "писька".  Они
начинаются на букву "п".
   Я: "Очень верное наблюдение".
   Она: "Так вот, они начинаются на "п", потому  что  с  этой  же  буквы
начинается слово "пенис".
   Я: "Черт возьми! Вы правы".
   Она: "А такие глаголы как "писать", "переспать" или "перепихнуться" -
все начинаются с буквы "п". Что это - мужской шовинизм"?
   Меня прервал его рев:
   - Я же сказал - опусти банальности!
   - Это не банальность. Она сделала важное открытие. Вот послушайте.
   Она: "Ведь женщины  тоже  отправляют  естественные  надобности,  тоже
мочатся. Но они вынуждены говорить, что писают - только из-за того,  что
на эту букву начинается "пенис". А если бы они говорили,  что  "висают"?
От слова "вагина" или "влагалище". Типичный мужской шовинизм, да?
   И снова Вулф среагировал  совершенно  не  так,  как  я  ожидал.  Нет,
пожалуй, никогда мне не суждено узнать его так  хорошо,  как  мне  порой
кажется, что я его знаю. Я, конечно, знал, как он относится  к  проблеме
мужского шовинизма, но вот, что он так воспримет мою шпильку, при его-то
отношении к словам...
   - Пожалуй, - только и сказал он.
   - Разумеется, - поддакнул я. - Чего еще ждать от этих суфражисток.
   Вулф перевернул руку ладонью вверх.
   - Это  обычный  стадный  синдром.  Выкрутасы.  Попытка  сопротивления
преобладанию мужского начала  в  разговорной  речи.  Но  внесла  ли  эта
женщина хоть какой-то вклад в  лингвистику?  Если  да,  то  вся  история
матриархата об этом умалчивает, да и вообще ни одна жен...
   Оборвав себя на полуслове, он отодвинул кресло  назад,  одним  рывком
встал, протопал к книжным полкам, взял нужную книгу и вернулся. Пока его
туша принимала привычное сидячее положение, мой орлиный взор  определил,
что Вулф прихватил с собой "Историю бракосочетания"  Вестермака.  Как-то
раз, давным-давно, я уделил ей минут десять от нечего делать, но  понял,
что смогу без нее прожить. Когда Вулф открыл книгу, я спросил:
   - Сказать нашим Пинкертонам, чтобы сегодня  не  приходили,  поскольку
расследование перешло в сферу  лингвистики,  или  они  вам  понадобятся,
чтобы рыться в словарях? Для воплощения стадного синдрома.
   Он ожег меня свирепым взглядом, потом посмотрел на книгу, швырнул  ее
на стол и сказал:
   -  Хорошо,  продолжай,  но  излагай  только  существенное.   Никакого
фиглярства.
   Что ж, я изложил. Когда я закончил, а он, как обычно, спросил, как  я
могу прокомментировать эту беседу, я ответил:
   - О повышении жалованья на сей раз просить не стану - похвастать явно
нечем. Во-первых, я  сомневаюсь,  что  она  скрыла  от  меня  что-нибудь
важное.
   Во-вторых, хотя она была бы только рада  подложить  бомбу  Браунингу,
чтобы он откинул копыта, она бы не рискнула провести целый день со мной.
Она не такая. В-третьих, теперь мы уж точно  знаем,  что  Кеннет  Мир  и
впрямь шастал с окровавленными руками, так что хоть эту загадку  удалось
разрешить.
   -  Этого  мало,  чтобы  оправдать  вашу  возмутительную  трапезу,   -
проворчал Вулф и потянулся к книге.
   Фриц отбыл, чтобы провести ночь,  день  и  следующую  ночь  так,  как
посчитал нужным, поэтому я, прежде чем подняться к  себе  и  переодеться
(Лили Роуэн пригласила меня на дружескую вечеринку  в  бар  "Фламинго"),
принес  Вулфу  бутылку  пива  -  пусть  потешится,  ломая   голову   над
этимологией.
 
Глава 11 
 
   Поскольку по воскресеньям Вулф не соблюдает обычая ежедневно копаться
с орхидеями с девяти до  одиннадцати  утра,  то  в  десять  утра,  когда
собралась наша свора ищеек, он сидел в кабинете. Пожалуй, за всю историю
наших  отношений  у   нас   не   было   столь   никчемного   и   пустого
времяпрепровождения, как в те два часа. Вулф  решил,  что  будет  лучше,
если они подробно расскажут  обо  всех,  с  кем  говорили,  лелея  хилую
надежду выловить хоть какой-то намек на проблеск во мраке.
   Нет. Ничего.
   Если вам наскучило и захотелось оставить чтение, то я вас не  виню  -
мы и впрямь, похоже, уперлись в  стенку.  Что  ж,  для  экономии  вашего
времени я, пожалуй, опущу некоторые скучные подробности и  в  том  числе
эту двухчасовую встречу - за исключением некоторых мелочей. Орри заявил,
что секретарши у Денниса Коупса нет, а девица из стенографического бюро,
которая вела некоторые его дела, оказалась упрямой стервой и  отказалась
отвечать.
   Закончил Орри так: "Арчи, конечно, пять минут спустя уже добился  бы,
чтобы она держала его за руку". Орри все время кажется, что  он  мог  бы
занять мое место. Должен признать, что есть один нюанс в сыскном деле, в
котором он более сведущ, чем я, но Орри об этом не догадывается, поэтому
и называть этот нюанс я не стану. Кончилось дело  тем,  что  Вулф  велел
всей троице назавтра снова отправляться  в  КВС  и  попытаться  покопать
дальше. Вулф исходил из того, что кто-то же должен хоть что-то  знать  -
вполне логично, кстати говоря.
   Единственный, за всю субботу достойный упоминания случай произошел на
наших с Лили Роуэн  глазах  на  стадионе  "Шеа",  где  "Метсы"  обыграли
"Кардиналов" со счетом 7:3.
   В понедельник, в десять утра, я отправил в  КВС  посыльного  с  белой
картонкой, адресованной  мисс  Хелен  Лугос.  В  картонке  был  упакован
свежесрезанный букетик броутонии сангвинеа. Вулф лично выбирал орхидеи и
даже не позволил мне срезать их. Я отыгрался, отпечатав сопроводительную
карточку. В половине двенадцатого я решил, что  она,  должно  быть,  уже
получила их, и позвонил. Ответила женщина, которая сказала мне, что мисс
Лугос занята, но я могу оставить для нее послание. Когда вы имеете  дело
с  вице-президентом,  особенно  с  таким,   который   собирается   стать
президентом,  поскольку  второго  кандидата  ухлопали,   даже   до   его
секретарши бывает сложно дозвониться. Я подумал, что столь занятая особа
могла еще и не увидеть наши цветы, и решил, что перезвоню после обеда.
   Шел уже пятый час и Вулф  возился  в  оранжерее,  когда  мне  наконец
удалось дозвониться.
   - Спасибо за прекрасные цветы, - заявила она без обиняков. Не тепло и
не холодно, просто вежливо.
   - Пожалуйста. Замысел принадлежит мне,  отбирал  их  мистер  Вулф,  а
упаковывали мы с ним вместе. Считайте, что это попытка  подкупа.  Мистер
Вулф полагает, что я разбираюсь в женщинах лучше, чем он, и хочет, чтобы
я побеседовал с вами. Мне не кажется, что наша контора  -  лучшее  место
для встречи, ведь это то же  самое,  что  пригласить  вас,  скажем...  к
окружному  прокурору.  Я  мог  бы  приехать  к  вам,  или  мы  могли  бы
встретиться в любом удобном для вас месте, или поужинать вдвоем в уютном
кабинетике с  розовыми  стенами  в  ресторане  "Рустерман".  Как  насчет
сегодняшнего вечера? Принято  считать,  что  женщинам  нравится  розовый
цвет, как вам, без сомнения, известно. Я буду продолжать говорить, чтобы
дать вам  время  поразмыслить  над  моим  предложением;  не  думаю,  что
положительный ответ уже готов сорваться с кончика вашего языка.
   - Он вообще не готов сорваться. Благодарю вас, но нет!
   -  Значит,  розовые  стены   отменяются.   У   вас   есть   встречное
предложение?
   - У меня есть вопрос. Это миссис Оделл  поручила  вам  поговорить  со
мной?
   - Миссис Оделл ничего мне  не  поручала.  Она  подрядила  Ниро  Вулфа
выполнить эту работу и попросила  сотрудников  КВС,  начиная  с  мистера
Эбботта и ниже, посодействовать ему. Вам это известно. Мы бы  не  хотели
причинять хоть кому-либо неудобства. В данном случае - вам.
   - Но миссис Оделл наняла Ниро Вулфа, а не вас.
   - Я работаю у него.
   - Я знаю.  А  я  работаю  у  мистера  Браунинга.  Когда  он  хочет  с
кем-нибудь поговорить, он предпочитает вести  беседу  сам,  а  не  через
меня. Если мистер Вулф хочет поговорить со мной лично, то я не возражаю.
В его конторе, разумеется. Когда мне лучше, прийти?
   Смысла упираться не было. Я ответил сразу:
   - Сегодня, в шесть вечера. Через полтора часа.
   - Хорошо, я буду, - коротко ответила она и положила трубку.
   Я прогулялся на кухню, налил себе стакан молока и сказал Фрицу:
   - Со мной кончено. Я готов.  Я  лишился  своей  работы.  Я  теперь  -
бывший. Отработанный шлак.
   Фриц стоял над большим столом и колдовал над утенком.
   - Будет тебе, Арчи, - сказал он. - Он,  конечно,  рассказал  мне  про
диету этой вульгарной женщины, когда  я  принес  ему  завтрак,  но  ведь
пообедал-то ты по-человечески. Что еще могло случиться?
   - Дело в другой женщине. Она плюет на меня вот в эту самую минуту.  И
только что оплевала по телефону.
   - Значит, с ней кончено, а не с тобой. Ты не с той стороны подходишь.
   Переверни все наоборот.
   - Черт побери! - Я уставился на него,  словно  видел  впервые.  -  Ты
рассуждаешь прямо как гуру.
   Трудно было предсказать, что выкинул бы Вулф, если бы, спустившись  в
шесть часов из оранжереи, увидел в красном кожаном кресле незваную даму;
поэтому, покончив с молоком, я взбежал вверх на три этажа,  прошагал  по
проходам вдоль разукрашенных во все цвета  радуги  скамей  с  орхидеями,
миновав  последовательно  комнаты  с  прохладным,  умеренным  и   жарким
климатом, распахнул дверь в  питомник.  Вулф  и  Теодор  склонились  над
горшочками, наклеивая этикетки.  Остановившись  в  нескольких  шагах,  я
произнес:
   - Это вовсе не нарушение правил. Дело не  терпит  отлагательства.  Мы
выкинули на ветер орхидеи стоимостью сорок долларов.
   Вулф подождал, пока я закончу, и лишь потом повернул голову.
   - Ты ее не нашел?
   - Найти-то нашел, но лучше бы не искал. Когда она умрет - чем раньше,
тем лучше - и вознесется на небеса, она не станет  тратить  драгоценного
времени на Святого Петра, а обратится только к Всевышнему,  с  заглавной
"В".
   Она придет к шести часам, чтобы поговорить с  Вами,  тоже  с  большой
буквы. Я смиренно прошу прощения и согласен получать меньшее жалованье.
   - Пф! Я согласен, что правила ты  на  сей  раз  не  нарушил.  -  Вулф
скорчил гримасу. - Скоро спущусь.
   На обратном пути я приостановился, чтобы извиниться перед броутониями
сангвинеа. А уже спускаясь по лестнице,  я  сообразил,  что  неплохо  бы
подослать к молоку подкрепление,  завернул  на  кухню  и  налил  себе  в
высокий стакан джин с тоником, добавил листочек мяты и капнул  лимонного
сока. Потом смешал такой же коктейль для Фрица.  Мне  остро  недоставало
общества.
   Я думал, что она окажется пунктуальной или даже придет на пару  минут
раньше, но нет. Как-никак она была женщиной. Пришла она  в  восемнадцать
минут седьмого, одетая в персиковую блузку с длинными рукавами  и  узкую
коричневую юбку ниже колен. Обратилась дорогая гостья ко мне.
   - Извините, я немного задержалась, - сказала она.
   - Я тоже, - хмуро ответил я, не желая потакать гордячке.
   Вулф  не  обсудил  со  мной  тактику  поведения,  хотя  спустился  из
оранжереи ровно в шесть, а ведь прежде он частенько советовался со  мной
о том, как вести себя с женщинами. Впрочем, вскоре он уже показал мне да
и  ей,  что  на  сей  раз  помощники  для  задуманной  им  игры  ему  не
требовались. Едва гостья уселась в красное кожаное кресло, он заявил:
   - Добрый день, мисс Лугос. Спасибо, что пришли.
   В следующую секунду, когда она закинула ногу на ногу и одернула юбку,
он встал, дотопал почти  до  самой  двери,  потом  круто  развернулся  и
сказал:
   - У меня дела на кухне.  Мой  помощник,  мистер  Гудвин,  задаст  вам
несколько вопросов от имени миссис Оделл.
   И был таков.
   - Я удивлен не  меньше,  чем  вы,  -  сказал  я,  -  но  эта  выходка
совершенно в его стиле. Никакого уважения к собратьям или  сосестрам  по
разуму. Мне кажется, я уже говорил вам, что, по его мнению, я разбираюсь
в женской натуре лучше,  чем  он.  Он  и  вправду  в  это  верит.  Итак,
реальность такова - мы с вами сидим в кабинете частного сыщика,  который
вы предпочли розовой комнате в  "Рустермане".  Если  хотите  чего-нибудь
мокренького после тяжелого трудового дня, назовите - возможно, оно у нас
и окажется.
   Ее губы едва заметно дернулись.
   - Мне бы следовало встать и уйти, - сказала она. - Но, пожалуй...
   Это только...
   - Да, - согласился я. - Это только. В любом случае вы уже повели себя
не правильно. По телефону вы  растерли  меня  по  стенке.  Поставили  на
место.
   Отбрили. Но чтобы довести  дело  до  конца,  вам  следовало  отослать
орхидеи обратно или даже принести их  с  собой.  Если,  конечно,  вы  не
выбросили их в корзинку для мусора?
   Хелен вспыхнула и поджала  губы.  Потом  вдруг  рассмеялась,  да  так
заливисто и весело, что даже запрокинула голову назад. Кажется,  я  тоже
довольно ухмыльнулся. Даже точно.
   - Что ж, ми