между окнами, я нашел
белье  и другие  предметы  мужского  туалета  -  сорочки, галстуки,  носовые
платки, носки -  в ассортименте  не столь уж  бедном  для человека,  который
около года жил на  иждивении  сестры.  В других ящиках была всякая всячина -
шнурки,  карандаши, старые  фотографии,  пустые  жестянки из-под  табака.  В
верхнем  ящике,  среди   прочего,  я  нашел  пачку  из  семнадцати  писем  с
итальянскими   почтовыми  штемпелями,   перетянутую  широкой   резинкой,   и
беспорядке  счета,  квитанции,  листы  писчей  бумаги,  вырезки из  газет  и
журналов и собачий ошейник.  На крышке бюро помимо расчески, щетки для волос
и прочей отвлекающей внимание ерунды, как сказал бы Вулф, лежала стопка книг
на итальянском языке, кроме одной, снабженной большим количеством чертежей и
рисунков,  рядом -  разрозненные журналы "Работа по металлу" за  три года. В
правом  углу у окна стоял простой деревянный  стол с  изрядно поцарапанной и
изрезанной  крышкой,  к  нему были прикреплены небольшие тиски, шлифовальный
станочек и полированный круг с длинным шнуром и вилкой для розетки. На столе
лежали  инструменты,  похожие  на те, которые я  уже  видел  в  чемодане.  Я
занимался  осмотром шлифовального станочка,  чтобы определить, как давно  им
пользовались, когда в комнату вошла Мария Маффеи, а с нею девушка.
     - Это Анна Фиоре, - представила ее мне Мария.
     Я поздоровался за руку с этим невзрачным созданием  с  землистым цветом
лица - на нем, казалось, с колыбели застыл испуг, от которого ей до  сих пор
не  удалось избавиться.  На вид ей было лет двадцать. Я назвал себя и тут же
добавил, что,  со  слов Марин, знаю, что она  слышала  разговор ее  брата по
телефону  в  понедельник перед тем, как он ушел. Девушка  кивком подтвердила
это.
     - Вам, очевидно, надо  вернуться  в  город,  мисс Маффеи,  - сказал  я,
обращаясь к Марии. - Мы с Анной справимся и без вас.
     - Я могу вернуться в город к ужину, - возразила Мария.
     Это  меня  разозлило. Дело  в том,  что я  разделял мнение Даркина и не
особенно  верил в  серьезность опасений Марии, считая  пустой тратой времени
всю эту затею. Поэтому  я, не  стесняясь, сказал Марии  Маффеи, что больше в
ней не нуждаюсь и  ей лучше  вернуться к себе и поддерживать связь с Вулфом.
Она  метнула взгляд на  Анну,  вежливо  улыбнулась мне,  показав свои мелкие
хищные зубки, и вышла.
     Я поставил  стулья так, чтобы мы сидели друг против друга, усадил Анну,
сел сам и вынул блокнот.
     - Тебе нечего бояться, Анна, - успокоил  я девушку. -  Все, что от тебя
требуется,  - это помочь мисс Маффеи и ее брату, а за это,  вполне возможно,
мисс Маффеи тебе заплатит. Она тебе нравится?
     Анна испугалась, словно не  поверила, что  кого-то  может интересовать,
кто ей нравится, а кто нет, но ответила сразу и охотно, словно ждала этого.
     - Да, нравится. Она хорошая.
     - А мистер Маффеи?
     - Конечно. Он всем здесь нравится. Только, когда выпьет,  девушке лучше
держаться от него подальше.
     - Как получилось, что ты слышала этот телефонный разговор в понедельник
вечером? Ты знала, что будут звонить?
     - Откуда я могла это знать!
     - Мало ли что. Ты сняла трубку?
     - Нет, сэр, это сделала  миссис Риччи, хозяйка. Она  велела мне позвать
мистера Маффеи к телефону. Я крикнула ему наверх. Я как раз убирала посуду в
столовой, дверь в вестибюль была открыта, и я слышала разговор.
     - Слышала, что он говорил?
     - Конечно. -  Она с  некоторым  удивлением  посмотрела на  меня.  -  Из
столовой  всегда  слышно,  когда  говорят по  телефону.  Миссис  Риччи  тоже
слышала. Она слышала то же, что и я.
     - Что же он говорил?
     - Сначала сказал:  "Хэлло", потом сказал,  что Карло Маффеи  слушает, и
спросил  у того, кто  звонил, что ему нужно. Потом он сказал: "Это мое дело.
Расскажу при  встрече" и еще спросил:  "Почему не  у меня  в  комнате?"  - и
добавил:  "Мне  нечего  бояться, я  не  из  пугливых". Правда, миссис  Риччи
считает,  что  он  сказал:  "Не  мне  следует  бояться",  но  она  просто не
расслышала. Он  еще сказал,  что,  конечно, деньги ему  нужны,  и  хорошо бы
побольше,  и  добавил:  "Ладно, в семь  тридцать  на  углу". А  потом  вдруг
рассердился: "Сам  заткнись,  - сказал он,  - мне-то какое дело..." И  снова
повторил: "В семь тридцать. Машину я узнаю". Вот и все, что он сказал.
     Анна умолкла.
     - С кем он разговаривал?
     Я был уверен, что она скажет: "Не знаю", поскольку этого не знала Мария
Маффеи, но Анна ответила, не задумываясь:
     - С человеком, который уже звонил ему раньше.
     - Раньше? Когда?
     -  Он звонил несколько раз. В мае. Однажды даже два раза подряд. Миссис
Риччи подсчитала, что он звонил девять раз, не считая того понедельника.
     - Ты когда-нибудь слышала его голос?
     - Нет, сэр. К телефону всегда подходит миссис Риччи.
     - А его имя?
     - Нет,  сэр. Миссис Риччи как-то из любопытства спросила  пару раз, кто
звонит, но  он  всегда  отвечал: "Неважно,  кто. Просто передайте,  что  его
просят к телефону".
     Я уже  начал  подумывать,  что, может,  здесь  есть  какая-то  зацепка.
Конечно,  я меньше всего думал о гонораре,  это больше заботило моего  шефа.
Мне  же  надо  было что-то  интересное, не обязательно ограбление или  тело,
выловленное из Ист-Ривер. Я решил вытянуть из девицы что  можно. Я слышал не
раз, как  это проделывает Вулф, и хотя убеждался, что у него это - результат
необыкновенного чутья,  которого  мне  не  хватает,  но  все же  верил,  что
терпенье и  верный ход тоже  играют  свою  роль.  Поэтому  я целых  два часа
расспрашивал  девушку и выудил из нее немало  фактов, но  ни одного, который
мне был нужен. Однажды мне уже показалось, что я за что-то  могу ухватиться.
Это было, когда Анна  сказала, что у Маффеи были две подружки, с которыми он
появлялся на людях. Одна из них даже была замужем. Но когда я понял, что это
никак не вяжется с телефонным звонком, я отказался от разработки этой линии.
Маффеи часто  упоминал Италию, но никогда особенно не распространялся на эту
тему. Он умел держать свое при себе. К нему никто не приходил, кроме  сестры
и  приятеля по старой работе  и  прежним добрым  временам,  когда  он хорошо
зарабатывал. С ним он иногда обедал в ресторане.
     После двухчасового расспроса я так никуда  и не  продвинулся.  И все же
подробности телефонного разговора Карло Маффеи давали мне основание считать,
что день не был потерян напрасно.
     Наконец я сказал Анне:
     - Подожди меня минуту, я спущусь вниз к миссис Риччи.
     Хозяйка  подтвердила все  рассказанное  Анной  о  телефонном разговоре,
сказала, что понятия не  имеет, кто звонил,  хотя не раз пыталась узнать имя
звонившего.  Я задал ей еще пару каких-то  вопросов и попросил  отпустить со
мной  Анну. Сначала  она сказала "нет",  ей она  нужна  здесь,  ей  самой не
справиться  с приготовлением ужина  и прочим, но когда я протянул ей доллар,
она спросила, когда я привезу Анну обратно, и потребовала, чтобы это было не
позднее девяти часов.
     И это после того, как взяла у меня целый доллар!
     - Не могу вам обещать, миссис  Риччи, - сказал я ей. - Когда мой хозяин
начинает задавать вопросы, никто не  знает, когда он закончит. Но ручаюсь, я
доставлю вам Анну в целости и сохранности при первой же возможности.
     Я поднялся  наверх, позвал Анну и  заодно прихватил с собой кое-что  из
содержимого ящиков бюро.  Спустившись  вниз, я с  облегчением удостоверился,
что наш "родстер" в порядке и никому не взбрело в голову оторвать бампер или
украсть запасное колесо.
     Я  ехал  домой не  спеша, чтобы попасть  к  тому времени,  когда  Вулф,
ежедневно проводивший два  часа, с  четырех до шести пополудни, в оранжерее,
покинет  ее и спустится в  кабинет. Беспокоить  его, когда он  в  оранжерее,
можно было лишь в самых крайних случаях.
     Анна,  подавленная великолепием  нашей машины,  сидела,  поджав ноги  и
крепко  сцепив руки  на коленях. Это забавляло меня, и я  даже  почувствовал
симпатию  к  этой девчушке. Поэтому я обещал ей  доллар, если  она расскажет
моему хозяину все, что только вспомнит.  Было одна или две  минуты седьмого,
когда  я  остановил машину у  крыльца  старого  особняка в  квартале от реки
Гудзон Вулф жил здесь последние двадцать лет, и одну треть из них  я делил с
ним кров.
     Анна не вернулась домой в девять часов вечера.  После  одиннадцати Вулф
отправил меня в редакцию газеты "Таймс" Было уже далеко за полночь, когда мы
наконец нашли  тот  номер газеты,  который Анна узнала. За это  время трижды
звонила  миссис   Риччи.  Когда  около   часу  ночи  я   высадил   Анну   на
Салливан-стрит,  хозяйка уже ждала ее на  тротуаре, вполне готовая, как  мне
показалось,  убить меня тем ножом,  который, возможно, прятала  где-нибудь в
чулке.  Но  она  не  произнесла  ни слова, лишь  окинула  меня  разгневанным
взглядом. Я дал Анне обещанный доллар, ибо кое-что сдвинулось с места.
     Когда мы с Анной прибыли на Тридцать пятую  улицу,  я,  оставив  Анну в
кабинете,  поднялся  в  оранжерею.  Вулф  сидел  в  кресле,   безучастный  и
неподвижный,  не замечая даже гигантской оранжево-красной орхидеи, щекочущей
его затылок. Его действительно ничего не интересовало, ибо он  едва взглянул
на те  бумаги  и прочее,  что  я  прихватил  с собой  из  комнаты  Маффеи Он
согласился, что телефонный разговор  мог бы  дать  нам кое-какой шанс, но не
видит в нем ничего интересного. Я пытался убедить его в том, что ему следует
поговорить с девушкой, раз я  уже привез ее, и тут не удержался  и с ехидцей
заметил:
     - Тем более что я обещал ей доллар Да и на ее хозяйку я потратился.
     - Это твои расходы, Арчи.
     - Ну нет, сэр, - возразил  я. - Это служебные  расходы, и я запишу этот
доллар в расходную книгу.
     Я последовал за ним к  лифту. Если бы хозяин ходил пешком вверх и вниз,
он давно забыл бы о своих орхидеях, подумал я.
     Он сразу  же начал задавать  вопросы  Анне. И делал это мастерски. Пять
лет назад я не смог бы  оценить  этого, настолько все было гениально просто.
Но если в этой девушке хоть что-то было, если она что-то  знала или забыла -
какую-то деталь, настроение, или реакцию,  или  любой  намек, могущий помочь
нам, - он не дал бы этому ускользнуть от его  внимания.  Он беседовал с  ней
без  малого пять часов. Его  интересовало  все о  Карло Маффеи -  его голос,
привычки, одежда, еда, характер, манеры  за столом, отношения  с  сестрой, с
миссис Риччи и  с ней, Анной, со всеми, с кем Анна когда-либо его видела. Он
расспрашивал о миссис Риччи, о ее жильцах за последние два года, о соседях и
даже торговцах,  доставлявших ей  продукты  на  дом.  И все это он делал  не
спеша, спокойно  и обстоятельно, стараясь не утомлять Анну. Он говорил с ней
совсем  не так, как  вот здесь  же  говорил с юным Лоном Грэйвсом,  которого
почти довел до истерики в первые  же два часа. Мне показалось, что и добился
он от нее всего ничего  - признания, что во вторник утром она кое-что унесла
из  комнаты  Маффеи. Сущий пустяк, всего  лишь  пару  наклеек  на  чемоданы,
которые  выдаются  в  кассах каждому, кто  приобретает билет на пароход, два
небольших  кусочка яркой цветной  бумаги, лежавшие в  ящике бюро  в  комнате
мистера  Маффеи, - наклейки  с названиями  пароходов: "Лючия" и "Флоренция".
Порывшись   в   газетах,  я  узнал,  что   "Лючия"   отплыла   из  Нью-Йорка
восемнадцатого  мая, а "Флоренция"  - третьего  июня. Значит, Маффеи  дважды
намеревался уехать в Италию и каждый  раз  почему-то  откладывал. Анна взяла
наклейки потому, что ей они понравились своими яркими красками, и она решила
украсить  ими  картонку,  где хранила  свое белье.  Во время  ужина, который
происходил на кухне, Вулф оставил в покое Анну и разговаривал только со мной
и главным образом о  вкусовых качествах пива. Но  когда Фриц  подал кофе, он
предложил  вернуться в кабинет и  снова перешел  к делу. Он  то  возвращался
назад,  то  вдруг уходил  в сторону, то отступал, то  прорывался  вперед или
внезапно прибегал  к обходным маневрам.  А то  вдруг отвлекался на  какие-то
пустяки, не  имеющие никакого отношения к главной теме разговора. Любой, кто
не  знал, что в последнюю минуту он, как фокусник, способен  извлечь кролика
из пустого цилиндра, нашел бы его поведение странным  и счел  бы  его просто
свихнувшимся. К одиннадцати часам я уже выдохся и  мучительно зевал, готовый
признать   себя  побежденным,  и   с   отчаянием  смотрел  на   хозяина,  не
выказывавшего ни разочарования, ни потери терпения.
     И тут вдруг он попал в десятку.
     - Значит, мистер Маффеи никогда не делал вам подарков?
     -  Нет, сэр. Кроме коробки цветных мелков, я уже  вам говорила.  Он еще
давал мне прочитанные газеты, если вы это считаете подарком.
     - Да, вы сказали, что он всегда отдавал вам утренний выпуск "Таймс"?
     -  Да,  сэр.  Он  мне  как-то сказал,  что  покупает  эту газету  из-за
объявлений. Знаете, объявления о работе.
     - Значит, в понедельник утром он отдал вам газету?
     - Он всегда отдает мне газеты  в полдень. И в этот понедельник он отдал
мне газету в полдень.
     - В это утро все было как всегда?
     - Да, сэр.
     Но мне показалось, что Вулфу что-то не  понравилось во взгляде девушки.
Я,  правда,  ничего  такого не заметил.  Но  его, очевидно, не  удовлетворил
ответ, и он повторил вопрос:
     - Ничего такого, что привлекло бы внимание?
     - Нет, сэр Хотя вот вырезка...
     - Какая вырезка?
     - Большая вырезка. Целый кусок.
     - Он часто делал вырезки?
     -  Да, сэр. Все больше объявления. А может,  одни только  объявления. Я
собираю сор в  газеты, когда  делаю  уборку. Поэтому  всегда проверяю, чтобы
газета была целой.
     - А в этой оказалась большая дыра?
     - Да, сэр.
     -  Значит, это  было  не объявление?  Прошу  прощения, мисс  Фиоре, что
вынужден  уточнять.  Продолжим.  Итак,  то,  что  он  вырезал  из  газеты  в
понедельник, не было объявлением?
     - Нет, сэр. Вырезано было на первой странице.
     - Вот как. А раньше вам попадались газеты, где  бы он делал вырезки  на
первой странице?
     - Нет, сэр. Кажется, нет.
     - Значит, он вырезал все больше из рубрики объявлений?
     -  Я  не  уверена, сэр.  Может, только  объявления.  Да,  мне  кажется,
объявления.
     Вулф  какое-то время сидел в раздумье, уткнувшись подбородком  в грудь.
Затем посмотрел на меня.
     -  Арчи,  слетай-ка быстренько на  Сорок  вторую  улицу  и  привези мне
экземпляров  двадцать  утреннего   выпуска   газеты   "Таймс"   за   прошлый
понедельник.
     Я был несказанно рад поручению, ибо уже устал  бороться со сном. Не  то
чтобы его поручение  чем-то заинтриговало  меня, но я понял, что  Вулф нашел
щелочку,  в которой блеснул лучик света. Ничего особого я от этого  не ждал,
да, думаю, и он тоже.
     Была  чудесная  июньская  ночь, прохладная и  тихая. Я с  удовольствием
вдыхал полной грудью свежий ветерок от быстрой  езды, упруго  бивший в лицо,
когда  мчался  по улицам в  сторону Бродвея, а  затем свернул на  север.  На
Таймс-сквер  мне  повезло,  дежурил  знакомый мне  полицейский Марви  Дойль,
несший когда-то постовую службу на  Четырнадцатой улице. Он  позволил мне, в
нарушение правил, припарковаться прямо у тротуара напротив редакции "Таймс".
Тротуары и мостовая были запружены людьми, только что высыпавшими из театров
и  кино. Многие  не спешили домой, а искали, куда бы заглянуть, чтобы выпить
кружку  пива  - за  пару пенсов в баре Неддика или за  пару  долларов в баре
подороже.
     Вернувшись,  я  увидел, что Вулф решил дать  девчонке  передохнуть.  Он
велел Фрицу принести пиво, и  Анна, держа стакан,  словно в нем горячий чай,
пила пиво маленькими  глотками. На верхней губе у нее тонким ободком застыла
пена. Сам Вулф приканчивал уже третью  бутылку, хотя я отсутствовал не более
двадцати минут. Когда я вошел, он тут же буркнул:
     -  Забыл тебя предупредить, что мне  нужен  городской выпуск  газеты со
всеми приложениями.
     - Я как-нибудь сообразил сам, сэр, - парировал я.
     - Отлично. - Он повернулся к девушке. - Если не возражаете, мисс Фиоре,
я попросил  бы  вас  не смотреть,  чем мы  тут будем  заниматься.  Небольшие
приготовления, всего лишь.  Поверни-ка  ее кресло.  Арчи,  спинкой  к нам  и
придвинь поближе к мисс Фиоре вон тот столик, чтобы ей было удобно поставить
свой стакан.  А теперь давай  газеты.  Нет,  не срывай  обертку, оставь, как
есть. Я думаю, она видела газету именно в таком виде. Теперь вынь-ка из  нее
вторую секцию. Прямо находка для мисс Фиоре. Подумай, сколько мусора можно в
нее завернуть. Вот так.
     Я  разложил перед  ним  на  столе первую секцию газеты, он  придвинулся
вместе с креслом поближе к столу и,  склонившись над  газетой, стал похож на
гиппопотама  в  зоопарке,  потянувшегося   к   кормушке.  Я  вынул  из  всех
экземпляров приложения,  сложил их  отдельной  кучкой на  стуле и, развернув
газету, тоже  занялся  изучением первой  страницы.  С  первого  же взгляда я
понял,  что  это  ничего  не сулило:  забастовка  шахтеров  в  Пенсильвании;
успешное проведение правительственных программ по спасению экономики - целых
три  заметки  под разными заголовками;  двое американских  парней  пересекли
Атлантику  на  тридцатифутовой  посудине;  смерть  ректора  университета  от
сердечного  приступа  во  время игры в  гольф;  в Бруклине  полиции  удалось
поймать  опасного  преступника,  выкурив его из квартиры слезоточивым газом;
линчевали негра в Алабаме; в Европе обнаружена малоизвестная работа великого
художника прошлых веков.  Я взглянул на  Вулфа - он был поглощен чтением. Из
всех сообщений  самым  обещающим мне показалось  то,  где сообщалось, что  в
Швейцарии обнаружена  украденная,  как полагают, в  Италии, картина  старого
мастера. Но  когда Вулф вынул из  ящика стола  ножницы и сделал  вырезку, ею
оказалось сообщение  о поимке  гангстера  в  Бруклине. Отложив просмотренный
экземпляр  газеты,  Вулф  протянул руку  за следующим.  Подав ему  газету, я
заметил, что на сей раз внимание  его привлекла заметка о краже  картины.  Я
улыбнулся - значит, хоть и со второго  раза, но все же я угадал. Передав ему
третий экземпляр, я был искренне удивлен, что он  вырезал сообщение о смерти
ректора университета. Вулф, должно быть, заметил это  и, не поднимая головы,
буркнул:
     -  А теперь  молись, Арчи,  чтобы  на  сей раз я угадал. Если да, то  к
Рождеству я пополню коллекцию еще одним сортом ангрекум сескипедале.
     Я догадался,  о  чем  идет речь, ибо  вел  учет  всех затрат  по  делам
оранжереи,  и  хотя я писал  в счетах все эти заковыристые  названия орхидей
по-латыни,  мне  также трудно  было произнести  их  вслух, как понять, какое
отношение  имеет  исчезновение  Карло  Маффеи  к  смерти  какого-то  ректора
университета.
     - Покажи ей какой-нибудь экземпляр, - вдруг сказал Вулф.
     Последний  экземпляр  просмотренной им газеты лежал сверху,  но  я взял
тот, что был под ним. Заметка о пропаже картины была справа в углу страницы.
Когда я развернул страницу перед Анной, Вулф сказал:
     - Посмотрите, мисс Фиоре.  Здесь  была сделана вырезка  в той газете за
понедельник?
     Бросив беглый взгляд на страницу, Анна тут же сказала:
     - Нет, сэр. Это была большая заметка вверху, я покажу вам...
     Я быстро взял у нее газету, отбросил и дал ей другой экземпляр. На этот
раз взгляд Анны задержался на странице дольше.
     - Да, здесь.
     - Вы уверены?
     - Да, она была сделана в этом месте, сэр.
     Какое-то время Вулф молчал, затем вздохнул и сказал:
     - Поверни-ка ее кресло. Арчи.
     Я  повернул  кресло  вместе с Анной так, чтобы она сидела  прямо против
Вулфа. Тот, подняв на нее глаза, спросил:
     - Вы уверены, мисс Фиоре, что дыра от вырезки была именно здесь?
     - Да, сэр, уверена.
     - Вы видели эту  вырезку где-нибудь в комнате, в корзинке для бумаг или
в его руках?