имете ли вы такой жест?
   - Нет.  Я  в  долгу перед вами. Моя дочь обратилась к вам.
Невозможно допустить, чтобы я, Джером Берян, не  заплатил  за
эту услугу!
   - Хорошо.  -  Вулф  поднял голову. - Если вы не хотите это
принять в качестве дружбы - дело ваше. В этом случае  я  могу
сделать только одну вещь - предоставить вам счет. Это просто.
Однако,  в  данном  случае,  учитывая  критичность ситуации и
сжатые  сроки  выполнения,  которые   диктовались   также   и
человеколюбием   -  нельзя  же  допустить  сидения  в  тюрьме
невинного человека-плата   должна  быть  достаточно  высокой.
Итак... если вы настаиваете на уплате... вы передадите мне  в
личное пользование рецепт ваших колбасок.
   - Что?!  -  Берин  уставился  на  него.  -Потрясающе!  Ха!
Невероятно!
   - Почему  невероятно? Вы спросили меня, что вы мне должны.
Я сказал.
   - Это оскорбление! -  Берин  в  возбуждении  даже  брызгал
слюной.  -  Этот  рецепт  бесценен! И вы просите меня... Боже
милостивый, я отказался его продать за полмиллиона франков! И
вы имеете наглость...
   - Прошу прощения, - огрызнулся Вулф. -  Давайте  не  будем
спорить  об  этом. Вы устанавливаете цену вашему рецепту. Это
ваша привилегия. Я устанавливаю цену своим услугам.  Это  мое
право. Вы отказались от половины миллиона франков. Если бы вы
прислали мне чек на половину миллионов долларов или вообще на
любую  другую  сумму, я бы порвал его. Я спас вашу жизнь или,
во  всяком  случае,  избавил  вас  от  многих  неприятностей,
называйте  это,  как  хотите. Вы спрашиваете меня, что вы мне
должны за это. Я отвечаю: или  рецепт,  или  ничего  другого.
Платите  вы  или  нет  -  это  ваше личное дело. У меня будет
неописуемое удовольствие иметь на  своем  столе,  по  крайней
мере,  два раза в месяц, изумительные колбаски, или же я буду
иметь удовольствие другого рода - быть в состоянии вспоминать
гораздо чаще, чем два раза в месяц отом, что Джером  Берин  -
мой должник, и что он отказывается уплатить долг.
   - Ха! - задохнулся Берин. - Это шантаж!
   - Вовсе  нет. Я не собираюсь принуждать вас и не собираюсь
умолять.  Мне  просто  придется  немного  посожалеть,  что  я
эксплуатировал  свой талант, провел две ночи без сна, добился
того, что на меня было совершено  покушение,  и  все  это  не
удостоилось   ни   дружеской  признательности,  ни  получения
соответствующей оплаты. Я полагаю, должен напомнить вам,  что
предлагаю  вам  полную  гарантию  никому  не  открывать этого
рецепта. Колбаски будут приготовляться только в моем  доме  и
подаваться  только  на  моем  столе.  Единственное,  что  мне
хочется зарезервировать - это  право  подавать  их  избранным
гостям  и,  конечно, мистеру Гудвину, который живет со мной и
ест то же, что и я. ^
   Берин мрачно посмотрел на него и проворчал:
   - А ваш повар?
   - Он не будет знать его. Я сам провожу немало  времени  на
кухне.
   После долгого молчания Берин проворчал:
   - Он не может быть куда-либо записан. Этого еще никогда не
случалось.
   - Я  и  не  собираюсь  его  записывать.  У меня достаточно
хорошая память.
   Берин сунул в рот трубку  и  запыхтел.  Он  нахмурился,  и
наконец, взглянув на меня и Констанцию, грубо сказал:
   - Я не могу ничего сказать в присутствии этих людей.
   - Один из присутствующих - ваша дочь.
   - Я отлично это знаю, черт побери! Они должны уйти отсюда.
   Я поднялся и вопросительно взглянул на Констанцию.
   - Итак?
   Вагон качнуло,  и Вулф ухватился за рукоятку кресла обеими
руками. Не хватало только, чтобы  в  такой  момент  произошло
крушение.
   Констанция поднялась,  потрепала  своего  отца по голове и
вышла в дверь, которую я галантно открыл перед ней.
   Я полагал, что уж теперь, когда Вулф наконец получит  свой
вожделенный   рецепт,   все  наши  испытания,  так  живописно
украсившие отпуск, закончатся. Однако впереди меня  поджидала
еще  одна  неожиданность.  Поскольку  нам  было еще порядочно
ехать, я пригласил Констанцию в клубное купе, где можно  было
немного  освежиться. Она пробиралась передо мной по коридорам
- надо было пройти три вагона.  Здесь,  в  клубе,  находилось
только восемь или десять человек. Большинство из них сидело в
глубоких  креслах,  забаррикадировавшись  утренними газетами.
Она потребовала неизменное имбирное пиво,  я  же  рискнул  на
стакан  виски  с  содовой,  чтобы  должным  образом  отметить
пополнение коллекции Вулфа. Мы успели сделать всего несколько
глотков, как я заметил, как  один  из  посетителей,  сидевший
напротив  нас,  собирается  встать.  Он  отложил свою газету,
подошел к нам,  остановился  перед  Констанцией  и  испытующе
посмотрел на нее.
   Помолчав, он сказал:
   - Вы  не  можете  так обращаться со мной, просто не имеете
права. Я не заслужил этого, и вы  это  знаете.  -  Его  голос
прервался. - Вы должны понять.
   Констанция оживленно сказала мне:
   - Никак  не  могла  предположить,  что   отец   согласится
кому-нибудь  рассказать  этот  рецепт.  Однажды  в Сан-Ремо я
слышала, как его уговаривал  один  англичанин,  очень  важная
персона...
   Нападающий передвинулся  на  несколько  дюймов, влез между
нами и резко прервал ее:
   - Хелло! Гудвин, я хочу спросить вас...
   - Хелло, Толман! - ухмыльнулся я. - В чем  дело?  В  вашей
тюрьме  два  новых  пленника,  а  вы  разъезжаете  по дорогам
Америки?
   - Мне  нужно   побывать   в   Нью-Йорке.   Для   получения
доказательств.   Это   слишком  важно...  Взгляните.  Я  хочу
спросить вас, имеет ли мисс Берин право так третировать меня.
Вы человек непредубежденный и  не  заинтересованный.  Она  не
хочет говорить со мной. Она не хочет смотреть на меня! Что же
в конце концов я должен сделать? Что я могу еще сделать?
   - Кое-что  можете.  Например,  уйти  в отставку. Поскольку
сейчас вы все время заняты делами и просто не сможете выбрать
время для женитьбы.  Это  действительно  серьезная  проблема.
Однако  я  не беспокоюсь об этом. Некоторое время назад я все
время удивлялся, отчего это мисс Берин так  часто  улыбается,
хотя  для этого и не было видимых причин. Теперь я понял. Она
улыбалась потому,  что  знала  о  вашем  присутствии  в  этом
поезде.
   - Мистер Гудвин! Это неправда!
   - Но если она даже не хочет разговаривать со мной...
   Я махнул рукой.
   - Она  будет  разговаривать с вами, успокойтесь. Вы просто
не знаете, как достигнуть этого. Для этого есть очень хороший
метод, который я недавно видел в действии. Наблюдайте за мной
внимательно,  и  в  следующий  раз  вы  будете  в   состоянии
применить его самостоятельно.
   Я наклонил свой стакан и разлил немного виски ей на  юбку,
как раз там, где находились ее колени.
   Она ахнула и вскочила на ноги. Толман вскрикнул и полез за
носовым платком. Я поднялся и подвел итог:
   - Обряд состоялся. Не беспокойтесь, пятен не останется.
   После этого  я  поднял  его  газету  и удобно уселся на то
место, где он только что сидел.


* Scanned & OCR-ed, spell-checked & formatted by Snake&Snow *




                                Рекс СТАУТ

                            СМЕРТЬ СОДЕРЖАНКИ




                                    1

     Я стоял и шарил глазами по  сторонам.  Обычно  я  делаю  так  в  силу
привычки, чтобы проверить, не оставил ли я лишних отпечатков там,  где  им
быть не положено, но на сей раз я руководствовался не только привычкой.  Я
должен был убедиться, что и  впрямь  нигде  не  наследил.  А  предметов  в
комнате было предостаточно - модные кресла, искусственный мраморный  камин
без  огня,  роскошный  встроенный  в  шкаф  телевизор,  кофейный   столик,
заваленный журналами, широченный диван и так далее. Решив, что здесь я  ни
к чему не прикасался, я вернулся в спальню. Там все было  слишком  мягким,
чтобы где-нибудь остались отпечатки  пальцев  -  огромный,  во  всю  стену
ковер, розовое покрывало  на  трехспальной  кровати,  кресла,  зачехленные
розовым  же  сатином.  Я  шагнул  вперед,  чтобы  еще  раз  взглянуть   на
распростертое у кровати тело женщины с раскинутыми ногами и  неестественно
вывернутой рукой. Ясное дело, я не притрагивался к телу, чтобы  убедиться,
в самом ли деле женщина мертва, или  чтобы  рассмотреть  поближе  глубокую
вмятину на голове;  но  не  мог  ли  я  случайно  прикоснуться  к  тяжелой
мраморной  пепельнице,  что  лежала  возле  трупа?  Окурки  и  пепел  были
рассыпаны тут же рядом, и я готов был побиться об заклад, что пепельница и
послужила орудием убийства. Я тряхнул головой - нет, не мог я  быть  таким
ослом.
     Я вышел. Дверную ручку, естественно, я вытер и изнутри, и снаружи,  а
на кнопку вызова  лифта,  а  затем  и  на  кнопку  первого  этажа  надавил
костяшкой пальца. Кнопку четвертого этажа, на которую я нажимал  внизу,  я
протер носовым платком. В тесном  вестибюльчике  никого  не  оказалось,  а
входная дверь меня не волновала, поскольку открывал я  ее,  еще  будучи  в
перчатках. Двинувшись в западном направлении к Лексингтон-авеню, я  поднял
воротник пальто  и  натянул  перчатки.  Денечек  выдался,  пожалуй,  самый
промозглый за всю зиму, а пронизывающий ветер тоже не прибавлял комфорта.
     Обычно во время ходьбы я  предпочитаю  не  предаваться  размышлениям,
чтобы не натыкаться на прохожих, но в данном случае ни гадать,  ни  ломать
голову было ни к чему; требовалось лишь одно -  задать  кое-какие  вопросы
человеку, проживающему на третьем этаже дома без лифта на Пятьдесят второй
улице между Восьмой и Девятой авеню. То есть, учитывая, что я находился на
Тридцать девятой улице - в тринадцати коротких кварталах впереди и четырех
длинных кварталах в сторону от меня. Стрелки  моих  часов  показывали  без
двадцати пяти пять. Поймать такси в такое время - все  равно,  что  узреть
восьмое чудо света, а торопиться мне было некуда. Он все равно на задании.
И я потопал дальше пешком.
     Без одной минуты пять я вошел в телефонную будку  бистро  на  Восьмой
авеню и набрал номер. Трубку снял Фриц, и я попросил его соединить меня  с
оранжереей. Минуту спустя в мое ухо ворвался рык Вульфа:
     - Да?
     - Это я, - доложил я. - Случилась маленькая закавыка, так  что  я  не
знаю, когда вернусь. Возможно, к ужину не успею.
     - У тебя серьезные неприятности?
     - Нет.
     - Смогу я с тобой связаться, если понадобится?
     - Нет.
     - Ладно.
     Вульф повесил трубку.
     Такую терпимость он проявил исключительно потому,  что  я  был  занят
личным делом, а не выполнял его  задание.  Вульф  совершенно  не  выносит,
когда его отрывают от его драгоценных орхидей, поэтому, случись так, что я
все же выполнял  бы  его  задание,  он  бы  напомнил,  что  мне  следовало
доложиться Фрицу, а не ему.
     Выйдя на улицу, я прошагал еще полквартала, пряча нос  от  леденящего
ветра, добрался до нужного дома, зашел в вестибюль и  нажал  на  кнопку  с
надписью "Кэтер". Подождал, потом позвонил еще и еще - дверь не открылась,
как я, впрочем, и ожидал. Поскольку околачиваться рядом в такой  холод  не
хотелось, я повернул свои стопы назад к Восьмой авеню,  мечтая  пропустить
рюмку - другую. Мечты мечтами, а виски я обычно позволяю себе лишь  тогда,
когда выкладываю факты, а не добываю их; поэтому вместо бистро я  завернул
в аптеку и заказал кофе.
     Выпив чашечку, я вошел в будку, набрал номер,  повесил  трубку  после
десяти длинных гудков, вернулся к стойке и попросил стакан  молока.  Потом
снова навестил будку - с тем же успехом, и заказал бутерброд  с  солониной
на ржаном хлебе. В кухне нашего старого  особнячка  на  Западной  Тридцать
пятой улице ржаного хлеба не держат. Лишь в двадцать минут седьмого, когда
я расправился со вторым куском тыквенного пирога и  с  четвертой  чашечкой
кофе, на другом конце провода наконец ответили.
     - Орри? Это Арчи. Ты один?
     - Конечно, я всегда один. Ты там был?
     - Да. Я...
     - Что ты нашел?
     - Я лучше покажу тебе. Через две минуты буду у тебя.
     - Зачем, я сам...
     - Я уже рядом. Ровно две минуты.
     Я повесил трубку.
     Я не стал тратить время на пальто и перчатки. Две  минуты  пребывания
на таком холоде - неплохая проверка жизнеспособности.  На  сей  раз  дверь
внизу распахнулась, едва я успел нажать на кнопку в вестибюле. Я  вошел  и
начал было подниматься по лестнице, когда сверху послышался голос Орри:
     - Какого черта? Я сам мог придти.
     Как-то раз Ниро Вульф, желая как  всегда  передо  мной  выпендриться,
изрек: "Vultus est index animi". "Это не по-гречески", - сказал я. На  что
Вульф отозвался: "Да, это латинская поговорка. Глаза - зеркало души". Если
так, то все зависит от того, чьи глаза и чья душа. Если  напротив  вас  за
покерным столом сидит Саул Пензер, то глаза - вообще никакое не зеркало; в
них отражается только пустота. Но не могли же древние латиняне  ошибаться?
Желая их проверить, я дождался, пока Орри взял мою шляпу,  провел  меня  в
комнату и усадил, и лишь потом вперился в его глаза о мрачной  решимостью.
Наконец Орри не выдержал.
     - Ты что, не узнаешь меня? - спросил он.
     - Vultus est index animi, - произнес я.
     - Чудесно, - сказал Орри. - Всегда мечтал  узнать,  какая  муха  тебя
укусила, черт возьми?
     - Просто любопытно стало. Ты считаешь меня простаком?
     - Ты что, рехнулся? С какой стати?
     - Сам не знаю. - Я положил нога на ногу. - Ладно,  слушай.  Я  сделал
все так, как мы условились. Пришел ровно в четверть пятого, несколько  раз
позвонил, не дождался ответа,  как  оговаривалось,  отомкнул  дверь  твоим
ключом, поднялся на лифте на четвертый этаж, открыл дверь квартиры  вторым
ключом и вошел. В гостиной никого не было, и я прошел дальше,  в  спальню.
Не могу сказать, что там был кто-то, поскольку  называть  словом  "кто-то"
труп - не вполне уместно. Труп был на полу возле кровати. Ни саму  Изабель
Керр, ни ее фотографию мне видеть  не  доводилось,  но,  думаю,  это  она.
Розовая кружевная рубашка, розовые туфельки. Чулок нет...
     - Так она мертва?
     - Не перебивай. Примерно пять футов и два  дюйма,  около  ста  десяти
фунтов, лицо правильное, глаза голубые, белокурые волосы, маленькие уши...
     - О Господи. О Господи!
     - Она?
     - Да.
     - Больше не перебивай. Мистер Вульф никогда не перебивает. Я даже  не
стал к ней прикасаться - проверять  было  нечего.  Кровоподтек  на  лбу  и
глубокая вмятина на голове, в двух дюймах над левым ухом и чуть сзади.  На
полу, в трех футах от правого плеча, валяется  мраморная  пепельница  -  с
виду достаточно тяжелая, чтобы пробить череп куда потолще, чем у  нее.  На
руках и ногах трупные пятна. Лоб холодный...
     - Ты же сказал, что не трогал ее...
     - Трогаю я пальцами. Приложить запястье  ко  лбу  или  к  ноге  -  не
называется трогать. Кстати, нога тоже была  холодной.  Труп  пролежал  уже
часов пять или больше. Пепельницу вытерли. На полу окурки  и  пепел,  а  в
пепельнице пусто. Я провел там шесть  минут,  задерживаться  почему-то  не
хотелось.
     Я запустил пятерню в карман и нащупал то, что искал.
     - Вот твои ключи.
     Орри меня не слышал.
     - Это тебя-то считать простаком! - выдавил он. -  Тебя!  Как  ты  мог
подумать?
     - Любопытство взыграло.
     Орри встал и вышел из комнаты. Я бросил связку  ключей  на  столик  у
окна и огляделся по сторонам.  Довольно  просторно,  три  окна  и  мебель,
вполне приличная для не слишком взыскательного холостяка.
     Орри вернулся, держа в руках бутылку и пару  стаканов.  Он  предложил
стакан мне, но я отказался, сказав, что только что  поужинал.  Тогда  Орри
налил виски в свой стакан, приложился к нему, поморщился и сел.
     - С ума сошел, - сказал он. -  Чтобы  я  тебя  подставил?  Теперь  ты
спросишь, где я сегодня был, начиная с восьми  утра,  и  смогу  ли  я  это
подтвердить.
     Я помотал головой.
     - Нет, это было бы чересчур. Будь  я  настроен  так  серьезно,  я  бы
рявкнул: "Почему ты оставил пепельницу на полу?"  или  что-нибудь  в  этом
роде. Но факты  -  упрямая  вещь,  а  кроме  тебя,  возможно,  только  мне
известно, что ее смерть тебе выгодна. Даже очень. Поэтому естественно, что
меня интересует одна мелочь - ты ее убил?
     - Нет. Черт возьми, Арчи, я похож на болвана?
     - Нет. Ты, конечно, не гигант мысли, но отнюдь не болван. Да, было бы
забавно, если бы ты и впрямь решил меня подставить. В конце концов  ты  же
знал, что я иду туда. И вдвойне забавно, если ты состряпал себе алиби.
     - У меня нет алиби.
     Орри посмотрел на меня отсутствующим  взглядом.  Потом  он  отхлебнул
виски и сказал:
     - Я же говорил, что сейчас работаю на  Баскома.  Я  вышел  в  восемь,
около девяти сел на хвост объекту и вел его весь день.
     - В одиночку?
     - Да. Обычное дело. С девяти девятнадцати до двенадцати тридцати пяти
я торчал в холле здания, где он служит. Потом...
     - Тоже один?
     - Да.
     - Тогда я по-прежнему не удовлетворен. Как, впрочем,  был  бы  и  ты,
окажись на моем месте. Хочешь что-то спросить?
     - Да. У тебя были перчатки и  ключи.  Ты  знал,  что  можешь  кое-что
найти. Почему ты хоть чуть-чуть не поискал?
     Я ухмыльнулся.
     - Ты шутишь?
     - Вовсе нет.
     Я кивнул.
     - Тогда ты все-таки болван.
     Я поднялся.
     - Мы оба с тобой знаем, Орри,  что  ты  бы  безусловно  не  отказался
заполучить мое место. Я не против - это  вполне  здоровое  честолюбие.  Но
вдруг ты стал чересчур честолюбив? Вдруг ты знал, что никаких улик  против
тебя на самом деле нет? И договорился, чтобы один человек - я - зашел туда
в четверть пятого, а другой -  например,  полицейский,  которому  позволил
аноним - пару минут спустя? Пусть убийство мне бы и не пришили, но  ключей
и резиновых перчаток вполне хватило бы, чтобы упечь меня на несколько лет.
Сам понимаешь, я в это не верю, но будучи натурой  нервной  и  утонченной,
я...
     - Чушь собачья! - взорвался Орри. - Что ты собираешься делать?
     Я взглянул на наручные часы.
     - Ужин уже подходит к  концу,  потом  я  все-таки  заморил  червячка.
Пожалуй, я отправлюсь домой и слопаю пару кусков  генуэзского  торта.  Это
очень  просто:  растираешь  восемь  макаронин  домашнего  приготовления  и
замачиваешь в стакане бренди.  Потом  берешь  две  чашки  жирного  молока,
полчашки сахара и дольку апельсина...
     - Хватит валять дурака! - завопил Орри. - Ты расскажешь  Ниро  Вульфу
или нет?
     - Не хотелось бы.
     - Расскажешь?
     - Пожалуй, нет.
     - А Саулу или Фреду?
     - Нет. А также ни Кремеру, ни Джону Эдгару Гуверу.
     Я снял с вешалки пальто и шляпу. И добавил:
     - Не совершай дурных поступков. Знаешь, какую  последнюю  услугу  для
коллеги врачи называют своим профессиональным долгом?
     - Да.
     - Так вот, я искренне надеюсь, что тебе это не потребуется.
     И я удалился.



                                    2

     В "Нью-Йорк Таймс" умеют подавать материал - там  ребята  не  промах.
"Не похоже, чтобы мисс Керр ходила куда-то  на  службу  или  вообще  имела
постоянную работу". Вот и думайте после этого что угодно.
     Я сидел за маленьким столиком  на  кухне,  завтракая  и  одновременно
читая "Таймс". Обильно полив черной патокой  гречишную  оладью,  я  сказал
Фрицу:
     - Над таким убийством работать - одно удовольствие.  Немножко  пешком
протопал - и уже на месте.
     Фриц стоял за большим столом, разглядывая сушеные грибы и посматривая
на меня, чтобы знать, когда печь следующую оладью.  Он  сокрушенно  потряс
головой и произнес:
     - Какое  уж  тут  удовольствие?  Когда  ты  расследуешь  убийство,  я
вздрагиваю от любого звонка в дверь и живу в вечном страхе за твою жизнь.
     Я сказал, что по части страха он мне даст сто очков  вперед,  нацепил
на вилку кусок оладьи с креольской колбаской и снова погрузился в "Таймс".
Я знал куда больше подробностей об убийстве,  чем  они,  что  меня  вполне
устраивало. Новым для меня было только то,  что  тело  обнаружила  Стелла,
сестра Изабель  Керр,  что  Стелла