Упрятав  конверт  с  наклейками  и  записками  в  карман, я поднялся  в
питомник,  взял  корзину  и  нож, перешел в  оранжерею  и  принялся  срезать
орхидеи. Мне требовалось сорок восемь, по три штуки на каждую  женщину, но я
срезал с  запасом,  на  всякий случай, главным образом - каттлеи "дионисия",
"катадин" и питерси, брассокаттлеи "калипсо", фурниери  и "нестор", а  также
дейлиокаттлеи "барбаросса",  "карменсита" и  "сент-готард". Букет  получился
потрясающий!  Теодор  предложил свои  услуги,  и  я не  стал  отбрыкиваться.
Правда, он пытался отговорить меня от калипсо,  которые  якобы не  полностью
расцвели, но я настоял на своем.
     В питомнике  у нас  хранятся подарочные  коробочки,  нарядная  бумага и
ленточки.  Теодор  аккуратно  укладывал  цветы  и  прилагал  записки,  а   я
пришлепывал  наклейки  и  ковырялся с  лентами.  Ох и  пришлось мне  с  ними
помучиться! Вульф-то собаку съел в этом деле,  даже  Теодору было  далеко до
него,  не  говоря уж обо мне, но сегодня правил бал  я.  Когда  наконец  был
завязан последний бантик, а все  шестнадцать  коробок  тщательно упакованы в
большую картонку, часы показывали уже без  двадцати четыре. Времени хватало.
Я стащил картонку вниз, надел  пальто  и шляпу,  вышел,  поймал такси и  дал
водителю адрес на Мэдисон-авеню и районе Сороковых улиц.
     Контора   "Корриган,   Фелпс,   Кастин   и  Бриггс"  располагалась   на
восемнадцатом  этаже  одного их тех зданий,  где  не  жалеют  мрамора, чтобы
пустить пыль в глаза; двустворчатая дверь в контору помещалась в самом конце
широкого  коридора.  Пружины,   удерживающие  створки,  были,  должно  быть,
рассчитаны на то, чтобы вытолкнуть лошадь, поэтому  я вступил в приемную без
свойственной мне  грации, что  отношу также  на  счет громоздкой картонки. В
просторной  приемной двое клиентов дожидались, сидя  не  стульях,  еще  один
слонялся взад-вперед,  а  в  углу,  за  стойкой,  золотисто-пепельно-палевая
блондинка  с  кислым  выражением   на  смазливой   мордашке  колдовала   над
коммутатором.  В нескольких шагах от нее стоял  небольшой столик. Я подошел,
поставил свой  груз у  стойки, развязал картонку и принялся вытаскивать одну
за другой нарядные коробки с бантами и раскладывать их на столике.
     Суровая привратница обожгла меня уничтожающим взглядом.
     - Что там у вас, атомная бомба? - спросила она  вредным  голосом. - Или
День матери* в феврале?

     * День матери - отмечается у американцев во второе воскресенье

     Я покончил с коробками и придвинулся чуть ближе.
     - На одной  из этих коробок, - сказал  я, - вы найдете собственное имя.
На остальных -  другие имена.  Доставить нужно  сегодня.  Быть  может, у вас
прибудет бодрости и оптимизма...
     Я замолк,  так как говорил в пустоту. Девица  выскочила из-за  стойки и
рысью метнулась к столику. Не знаю, на  какое чудо она надеялась, но судя по
ее прыти, оно могло уместиться в столь изящной коробке. Пока она разыскивала
свое  имя,  я  пересек  приемную,  утвердился  на  надежном  плацдарме перед
предательской дверью, проскочил ее, не уронив достоинства, и был таков.
     Если нарядные банты возымеют столь магическое действие на всех женщин в
этой конторе,  то обрывать телефон мне начнут с минуты на минуту, имея это в
виду, я намекнул таксисту, что неплохо бы прорваться к  Тридцать пятой улице
менее чем за  час, но  увы, сами  знаете, что  творится на Манхэттене в  это
время дня.
     Когда мы наконец  добрались,  я взбежал по ступенькам, отомкнул  дверь,
промчался на кухню и спросил у Фрица:
     - Мне никто не звонил?
     Он ответил, что нет. При этом глаза его странно заблестели.
     - Знаешь,  Арчи,  -  сказал  он,  -  если  тебе  понадобится  помощь  с
барышнями, можешь на меня рассчитывать. Забудь про мой возраст: швейцарец  и
в старости швейцарец.
     - Спасибо. Возможно, я тебя призову. Теодор тебе насплетничал?
     - Нет. Мистер Вульф рассказал.
     - Экий завистник!
     Мне  вменено в  обязанность докладываться, когда бы я  ни возвращался с
задания.  Поэтому  я пошел в  кабинет и позвонил  по  внутреннему телефону в
оранжерею, где Вульф ежедневно проводит время с четырех до шести.
     - Я дома,  - возвестил я. -  Цветы доставлены. Кстати, я поставлю их  в
счет Уэлману по три доллара за штуку. По дешевке.
     - Нет. Я не торгую орхидеями.
     - Но он же клиент. А без цветов нам не обойтись.
     - Я не торгую орхидеями, - отрезал Вульф и бросил трубку.
     Я достал учетную  книгу,  подсчитал  затраченное время и  расходы Сола,
Фреда и Орри, которых отозвали с дела, и выписал им чеки.
     Первый звонок я принял почти в шесть.  Обычно я  отвечаю: "Контора Ниро
Вульфа, у телефона Арчи Гудвин", но на сей раз решил, что стоит подсократить
формальности, и сказал просто:
     - Арчи Гудвин слушает.
     - Это мистер Арча Гудвин? - спросил суховатый, надтреснутый, но все еще
женский голос.
     - Да.
     - Меня  зовут  Шарлотта Адамс.  Я получила коробку с орхидеями и  вашей
запиской. Большое спасибо.
     - Не стоит благодарности. Симпатичные, правда?
     -  Просто загляденье,  но  только я  не ношу орхидеи.  Они  из  теплицы
мистера Ниро Вульфа?
     - Да, хотя он называет  ее оранжереей. Но вы можете смело владеть их  в
петлицу, они для того и предназначены.
     -  Мне  сорок  восемь лет,  мистер Гудвин,  так  что у  вас должны быть
какие-то особые причины, чтобы послать мне орхидеи. Почему вы это сделали?
     - Буду с вами откровенен, мисс Адамс. Мисс Адамс?
     - Нет. Миссис Адамс.
     - Все равно буду откровенен. Девушки то и дело выходят замуж и уезжают,
и в моем списке номеров телефонов зазияли гигантские прорехи. Я  задал  себе
вопрос, чему  обрадуются девушки из того,  что я могу им предложить, и ответ
оказался  такой: десяти тысячам орхидей. Цветы, правда, не  мои,  но  у меня
есть к  ним доступ. Потому я сердечно приглашаю  вас завтра  вечером в шесть
часов  посетить дом номер  девятьсот  два по  Западной Тридцать пятой улице,
полюбоваться орхидеями, а потом  мы вместе отужинаем, и, я уверен,  ничто не
помешает нам хорошо провести время. Вы записали адрес?
     - Я должна проглотить эту ахинею, мистер Гудвин?
     - Ни в коем случае. Глотать будете завтра  за  ужином.  Угощение будет,
обещаю, пальчики оближете. Придете?
     - Сомневаюсь, - сказала она и повесила трубку.
     Во время разговора вошел Вульф и водрузился за стол. Он хмуро посмотрел
на меня и принялся оттягивать нижнюю губу указательным и большим пальцами.
     Я обратился к нему:
     - Начало ни  к черту.  Почти пятьдесят, замужем, да еще и умничает. Она
каким-то образом проверила номер и уже знала,  что он ваш. Я,  правда, и так
собирался им открыться. У нас...
     - Арчи!
     - Да, сэр.
     - Что за чушь ты нес насчет ужина?
     -  Никакой  чуши. Я  не  успел  вам сказать, что  решил  пригласить  их
отужинать с нами. Это очень поможет...
     - Отужинать здесь?
     - Где же еще?
     - Нет, - сказал, как ножом отрезал.
     Я возмутился.
     - Это ребячество, - сказал я в тон  Вульфу. - Вы презираете женщин и  -
дайте мне высказаться, - во всяком случае, не терпите их общества. Раз уж вы
зашли в тупик с этим делом и перевалили всю тяжесть на  меня, я хочу,  чтобы
мне развязали руки; к тому  же я не  верю,  что вы способны выгнать  из дома
орду голодных братьев по разуму, независимо от их пола, в часы ужина.
     Вульф стиснул губы. А разжав их, изрек:
     -  Прекрасно.  Отведешь  их ужинать  и  ресторан "Рустерман". Я позвоню
Марко, и он предоставит вам отдельный кабинет. Когда выяснишь, сколько...
     Тренькнул телефон, и я поспешно развернулся, снял трубку и сказал:
     - Арчи Гудвин слушает.
     - Скажите что-нибудь еще, - прощебетал женский голос.
     - Теперь ваш черед, - возразил я.
     - Вы приносили коробки?
     Это была мизантропка за коммутатором.
     - Угадали, - признал я. - Все дошли по адресу?
     - Да,  кроме одной. Одна из наших девушек прихворнула  и осталась дома.
Заварили же вы  кашу, скажу я вам! А верно,  что вы тот  самый Арчи  Гудвин,
который работает у Ниро Вульфа?
     - Тот самый И это телефон Вульфа.
     - Ну  и  дела!  В записке сказано:  позвонить и спросить "почему".  Так
почему?
     -  Я затосковал и решил устроить  пирушку. Завтра в шесть. Здесь у Ниро
Вульфа. Адрес в  телефонном  справочнике. Если  и  другие  последуют  вашему
примеру, то вам ничего не  угрожает. Бездна орхидей, уйма напитков, возможно
полюбопытствовать, как вас зовут?
     - Конечно. Бланш Дьюк. Так говорите, завтра в шесть?
     - Точно.
     - Вы не могли бы кое-что записать?
     - Обожаю это занятие.
     -  Запишите:  Бланш  Дьюк.  Потрясающее  имя,  правда?  Так   вот,  два
стаканчика джина, один - сухого вермута, две капли гранатового  сиропа и две
капли перно. Успели?
     - Угу.
     - Думаю, что  приду,  если  нет, отведайте сами. Я никогда не знаю, что
буду делать на следующий день.
     Я проворковал, что советую ей прийти, развернулся и обратился к Вульфу.
     -  Эта поприветливее, чем миссис  Адамс, и на  том спасибо.  А ведь еще
часа  не  прошло,   как  они  закончили  работу.   Теперь  насчет  ужина   в
"Рустермане"...  Им,  конечно  лестно  будет  посидеть  в  лучшем  ресторане
Нью-Йорка...
     - "Рустерман" отменяется.
     - Как? Вы сказали, что...
     - Я передумал. Ужин будет  здесь. Я составлю меню с Фрицем... Пирожки с
омарами   и  утка  с  вишней  и   виноградом.  Женщинам  по  вкусу  придется
калифорнийский рислинг; хорошо, что он пригодился.
     - Вы же его не любите.
     -  Меня здесь  не  будет. Я уеду  без  пяти шесть, поужинаю  с  Марко и
проведу вечер с ним.
     В своих  рассказах о подвигах Ниро Вульфа  я не раз  упоминал,  что  он
никогда  не  оставляет  дом  по  рабочим  делам,  но этот  случай  придется,
по-видимому, растолковать. Строго говоря, я  мог бы сказать, что он собрался
к Марко не по рабочим делам, а из-за них, но это просто увертка.
     - Вам бы следовало хоть  посмотреть на них, - попытался протестовать я.
-  И они так мечтают  познакомиться с вами. Особенно миссис Адамс - ей сорок
восемь,  в самый раз для вас, семейная жизнь у нее  не ладится, иначе она не
стала бы работать. К тому же...
     Зазвонил телефон. Я  сдернул  трубку  и  представился.  Звонкое сопрано
отбросило трубку от моего уха на несколько дюймов.
     - Мистер  Гудвин,  я  обязана  была  вам  позвонить!  Конечно,  так  не
полагается, но поскольку мы не знакомы и  никогда не встретимся, считаю себя
в  праве не называть себя.  Это самые  чудесные орхидеи, что мне приходилось
видеть! Я иду сегодня  к друзьям  на вечеринку, там  будут все свои... То-то
они рты пораскрывают, когда увидят орхидеи! А знаете, что я скажу, когда они
спросят, кто подарил мне  цветы? Я жду не дождусь! Конечно, я могу  сказать,
что они от тайного воздыхателя, но я не та девушка, которая мечтает о тайных
воздыхателях, и не  знаю, что  им отвечу,  но  цветы такие расчудесные,  что
просто нельзя удержаться...
     Когда я пять минут спустя брякнул трубку, Вульф пробормотал:
     - Ты забыл пригласить ее,
     -  Да,  - подтвердил  я.  -  Она девственница.  И, боюсь, останется  ею
навсегда.

     8

     Пожалуй,  впервые за  все время целая компания посторонних очутилась  в
оранжерее  в  отсутствие  Вульфа.  Страшное  бремя  ответственности  едва не
повергло  Теодора. Мало того, что он с замиранием сердца следил, чтобы никто
из гостей не опрокинул скамейку или не ухватил цветок с уникального гибрида,
так  я  еще  уставил  целый  стол  в  питомнике  подозрительными  напитками.
Поскольку  беспризорные  посетительницы  то  и  дело наведывались  к  столу,
Теодору заранее делалось плохо от одной мысли, что кто-то опрокинет стакан с
крепким пойлом в горшочек, который  он лелеял  десять лет. Конечно, мне жаль
было Теодора, но я хотел, чтобы гости чувствовали себя как дома.
     Моя задумка  сработала. Позвонили мне только  семь, но, судя  по всему,
они как следует все обсудили в конторе, поскольку  пришло их аж  десять, две
группы по пять человек. Еще две позвонили сегодня, пока я отсутствовал. Дело
было  неотложным  -  я  ездил в  Бронкс поговорить  с миссис  Эйбрамс.  Она,
конечно, не  пришла  в восторг  от  моего визита, но  я приехал  просить  об
одолжении и  выполнил свой долг  до конца. В  конце концов скрепя сердце она
согласилась. Мне оставалось  еще  завербовать Джона Р. Уэлмана,  но  тут мне
повезло - хватило одного звонка в гостиницу.
     -  С моей  точки  зрения,  эти  дамочки  всем  гуртом  смотрелись  выше
среднего, и  мне  было  бы  проще простого познакомиться  с ними, утолить их
жажду  и  развлекать  байками  про  орхидеи,  не будь  я  так занят тем, что
мысленно  рассортировывал  их и расставлял по полочкам, на будущее. Я мог бы
избавить вас  от  необходимости  выслушивать  подробности  того,  как я  это
проделывал, тем  более  что вряд  ли  кто-то  рискнет повторить мой  подвиг.
Сейчас-то мне ничего не стоит выложить вам всю их подноготную, но тогда на-
     Итак, я  работал,  как каторжный, запоминал их имена и  жадно  впитывал
крохи информации об  их положении  и  роде занятий. Когда поспел ужин, я уже
имел  обо всех довольно приличное представление. Сорокавосьмилетняя Шарлотта
Адамс была секретаршей старшего компаньона Джеймса А. Корригана. Сухопарая и
хваткая,  она явно пришла не для того,  чтобы повеселиться. Одних лет с  ней
была  еще  лишь  пухленькая и  прыщеватая стенографистка  с  именем, называя
которое,  она  принималась  радостно  хихикать:  Хелен  Трой*.  Следующей по
возрасту  шла Бланш  Дьюк,  трехцветная блондинка.  Я наполнил целый  шейкер
смесью по  ее рецепту. Она уже дважды возвращалась в питомник на дозаправку,
после чего для экономии энергии прихватила шейкер с собой.

     * Helen Troy (англ.) - Елена Троянская.

     Еще одной или двум из оставшихся семи было около тридцати а большинству
едва перевалило за двадцать. Одна из них стояла  особняком.  Ее звали  Долли
Хэрритон, и она была членом коллегии адвокатов. Миловидная и сероглазая, она
еще не входила  в руководство конторы, но, видимо,  рассчитывала  войти - об
этом  я  судил  по  уверенности,  с  которой  она  держалась,  и  по  умному
проницательному   взгляду.  Когда   она  передвигалась   по  проходам  между
орхидеями,  создавалось   впечатление,  что  она  накапливает  сведения  для
перекрестного  допроса  цветовода,  уклоняющегося   от   выплаты   алиментов
брошенной жене.
     Далее  стенографистка  Нина  Пэрлман, довольно высокая и  осанистая,  с
большими,   темными,  немного  томными  глазами,   машинистка   Мэйбел  Мур,
тщедушная,  щупленькая, в очках  с красной оправой, секретарша Эммета Фелпса
Сью  Дондеро  с  изящной  головкой и  без  помады  -  вполне в  моем  вкусе,
делопроизводительница  Порция  Лисс,  которой следовало  бы заняться  своими
зубами или хотя  бы поменьше смеяться, стенографистка  Клэр  Бэркхардт, либо
только что окончившая  среднюю школу, либо ловко прикидывавшаяся молоденькой
и, наконец, секретарша Луиса Кастина Элинор Грубер, которую я пригласил бы в
том случае,  если бы приглашал одну. При первом  взгляде на нее  вы могли бы
подумать, что  ей  не мешало бы сбросить фунт-другой, но попытайся вы  потом
прикинуть,  где  они,  эти  лишние  фунты,  вы  неминуемо кончите  тем,  что
проголосуете за статус-кво. Могло показаться, что у нее раскосые глаза, нет,
просто веки были подтянуты к вискам.
     К тому  времени,  когда подошла пора усаживаться  за  стол, мне удалось
выудить несколько полезных подробностей, главным образом, из Бланш Дьюк, Сью
Дондеро и Элинор Грубер.  Во  вторник  по  окончании  рабочего дня Корриган,
старший компаньон, собрал их всех  в своем кабинете и объявил, что ПЕ 3-1212
- это телефон Ниро Вульфа,  что Арчи  Гудвин - доверенный помощник Вульфа  и
что Вульф вполне может действовать в  интересах пострадавшей стороны в одном
из дел,  проведенных их конторой. Он посоветовал  не  обращать  внимания  на
записки, вложенные в  коробки с орхидеями,  и  призвал усилить бдительность.
Сегодня,  в среду, когда  весь  персонал горячо обсуждал предстоящую пирушку
(это  мне поведала Бланш Дьюк  после нескольких общений с шейкером),  Мэйбел
Мур не  удержалась  и  рассказала  об этом  миссис  Адамс, а  миссис  Адамс,
предположительно  посоветовавшись  с Корриганом,  решила составить остальным
компанию.  На  меня излили  еще  кое-какие  бессвязные сплетни об  отдельных
дамочках,  привязанностях и недовольствах,  но этих сведений не  хватило  бы
даже на то, чтобы оплатить расходы на выпивку.
     В семь двадцать пять я загнал всю орду в питомник и сообщил, что вино к
ужину  охладилось,  но  если  кто-то предпочитает прежние  напитки, то  я не
возражаю. Бланш  Дьюк тут же  воздела руку  с шейкером и  провозгласила, что
сохранит верность  своему зелью. Вокруг  одобрительно  зажужжали и поспешили
нагрузиться бутылками, соломинками,  стаканами и прочими атрибутами веселья.
Я возглавил шествие.  Хелен Трой угодила каблукам  в щель между паркетинами,
пошатнулась и, пытаясь не  упасть, взмахнула  рукой с бутылкой и  сшибла два
горшочка с оницидиум варикозум. Начались охи и ахи.
     Я проявил великодушие.
     -  Молодчина!  Какое надо иметь присутствие духа, чтобы не выпустить из
рук бутылку! За мной, дамы, пешком по орхидеям!
     Внизу, в столовой,  нас  ждал  праздничный  стол, накрытый  белоснежной
скатертью,  уставленный  серебряными  приборами  и  хрусталем  и  украшенный
орхидеями.  Я попросил собравшихся  оставить  мне место  во  главе  стола  и
рассаживаться, как  душе угодно, а сам  тихонько  улизнул в  кухню и спросил
Фрица:
     - Они здесь?
     Он кивнул.
     - Наверху, в южной комнате. Там уютно и скучать не приходится.
     -  Прекрасно.  Ты  предупредил,  что  быть  может, понадобится  немного
терпения?
     - Да они согласны. А как твои успехи?
     - Все идет, как задумано. Две, правда, непьющие, но,  в  целом, публика
уже веселится. Все готово?
     - Конечно.
     - Тогда - полный вперед!
     Присоединившись к  сборищу, я занял  место во главе  стола,  где всегда
сидел Вульф  - мне  же  такая честь выпала впервые. Дружно  поднятые стаканы
приветствовали мое возвращение  после  долгого отсутствия.  Я  растрогался и
решил, что подобное проявление чувств должно быть вознаграждено. В тот самый
миг, как  в комнату вошел  Фриц с огромней супницей, я отодвинул свой стул и
поднялся на  ноги. Порция Лисс  продолжала  трещать  как  сорока,  но  Долли
Хэрритон, член коллегии адвокатов, цыкнула на нее.
     - Оле, оле!* - выкрикнула Хелен Трой.

     * Оле, оле! (исп.) - подбадривающий и одобрительный возглас.

     Я начал речь.
     -  Леди  и (слава Богу)  ни одного джентльмена! Мне так много предстоит
сказать  вам, что  я скажу хоть что-нибудь.  Благодарю  вас  за то,  что  вы
приняли мое  приглашение. Если  есть на свете зрелище прекраснее орхидей, то
это вы. (Аплодисменты). Мистер Вульф отсутствует, но согласно заведенному им
порядку, разрешите представить вам самого ценного  обитателя  нашего дома  -
мистера  Фрица  Бреннера,  который сейчас разливает  суп по  тарелкам. Фриц,
поклонись,  пожалуйста.  (Аплодисменты).  Я  хочу  попросить  вас  об  одном
одолжении.  Вчера  мне  позвонила незнакомая  дама, вполне благожелательная,
которая отказалась назвать свое имя. Я  прошу вас помочь  мне  опознать  ее.
Сейчас  я  воспроизведу  кое-что,  не все, конечно,  из  того,  что  она мне
сказала, надеясь, что это наведет вас на след. Имитатор из меня неважный, но
я попробую.
     Итак,  она сказала:  "Мистер  Гудвин,  я  обязана  была вам  позвонить!
Конечно,  так  не  полагается,  но  поскольку  мы  не знакомы  и никогда  не
встретимся, считаю себя вправе не называть себя. Это самые чудесные орхидеи,
что мне приходилось видеть!  Я иду сегодня к друзьям на вечеринку, там будут
все свои... то-то они рты пора