- Вы должны нам все рассказать.
   - Сделаю с удовольствием. - Вулф обвел глазами присутствующих.  -  Я  рад
вашему приходу, джентльмены. Мистер Акерман и мистер  Эркарт,  вероятно,  не
желают ничего знать, и мне трудно их за это упрекнуть. Что касается записки,
то Люси Дакос была, несомненно, в курсе, но она мертва. Очевидно, о  записке
знала также Мария Гарру, служанка, - она охотно подслушивает, - и  обо  всем
сообщила полиции. Потому-то вас и потревожили, и это весьма прискорбно. Но я
не сожалею о том, что разыскал вас и втянул в это дело, так как один из  вас
дал мне информацию, которая может оказаться полезной. Нет, неверно. Двое  из
вас сообщили мне кое-что, достойное внимания.  Мистер  Айго  сказал  мистеру
Гудвину об одержимости мистера Бассетта - выражение мистера Айго,  а  мистер
Хан в разговоре со мной заявил, что  главная  одержимость  мистера  Бассетта
касалась его жены.
   Когда  я  услышал  эти  слова,  мне  вдруг  все  стало  ясно.   Понимание
взаимозависимостей наступило внезапно, как озарение, как вспышка молнии.  Не
предположение или подозрение, а именно четкое понимание  всех  фактов  в  их
взаимосвязи.
   Читатель, несомненно, уже давно догадался, в чем дело, и  его,  вероятно,
удивляет, что мне потребовалось столько  времени,  чтобы  разгадать  шараду.
Однако это еще не доказывает, что вы, читатель, сообразительнее меня. У  вас
все перед глазами в концентрированном виде, я же непосредственно  участвовал
в событиях, растянутых во  времени.  Возможно,  я  где-то  преждевременно  и
оговорился, и намекнул, но я вовсе не собираюсь возвращаться назад и вносить
в текст поправки, а пытаюсь четко излагать факты, не прибегая к  недостойным
уловкам.
   Постараюсь воспроизвести остальную часть разговора,  но  за  точность  не
ручаюсь. Я сидел на своем месте, как обычно, и слушал, о  чем  говорили,  но
одновременно мне нужно было принять решение, которое не  могло  ждать,  пока
они уйдут. Вулф отказался поделиться  своими  "знаниями  даже  со  мной,  но
почему, черт  возьми?  В  чем  причина?  С  ответом  на  этот  вопрос  можно
подождать, а вот решение не терпело отлагательства. Вопрос заключался в том,
следовало ли дать понять Вулфу, что мне теперь известна разгадка? Но, как  я
обнаружил, опять повторялась старая история, случавшаяся уже тысячу  раз:  я
только делал вид, что ищу решения, в действительности его  уже  приняло  мое
подсознание. Другого названия для этого процесса у  меня  нет.  Итак,  я  не
стану просвещать Вулфа. Если ему вздумалось затеять подобную игру -  ну  что
ж, я не возражаю. Во всякой игре участвуют  по  меньшей  мере  двое,  и  еще
посмотрим, кто первым из нас допустит промах.
   Между тем беседа продолжалась, но я уже отказался от своих первоначальных
намерений. И хотя я обещал  познакомить  читателя  с  заключительной  частью
разговора Вулфа с нашими гостями, мне придется все-таки  смошенничать.  Если
бы  кто-то  из  них  сказал  что-нибудь  существенное,  способное   изменить
сложившуюся  у  меня  общую  картину  преступления  или   добавить   к   ней
дополнительные штрихи, то я бы непременно доложил, но  этого  не  произошло.
Вулф попытался подбить Хана и Айго вновь заговорить  о  миссис  Бассетт,  но
безуспешно. По всей видимости, они решили, что лучше ее  оставить  в  покое.
Ведь они пришли, горя желанием выяснить причины, побудившие Вулфа втянуть их
в эту кашу, и, кроме того, им хотелось - особенно Джадду и Вилару - побольше
узнать о Пьере Дакосе, нашедшем свою смерть  в  доме  Вулфа,  когда  никого,
кроме нас, здесь не было,  и,  конечно,  расспросить  поподробнее  о  Люсиль
Дакос. В один из моментов мне показалось, что Вулф сейчас встанет  и  уйдет,
но он все-таки удержался, остался сидеть и позволил им излить душу. Затем он
высказал свое сожаление по поводу причиненных полицией неудобств, заверил  в
ценности представленной ими информации и  выразил  надежду,  что  они,  быть
может,  присовокупят  что-нибудь  еще,  полезное  для  дела.   Но   они   не
присовокупили. Теперь, поняв все до конца, я  мог  это  утверждать  со  всей
ответственностью.
   Было почти десять часов вечера, когда я, выпустив посетителей, вернулся в
кабинет. По дороге я  принял  еще  одно  решение.  К  себе  в  спальню  Вулф
отправится не раньше чем через час, а если он со мной заговорит, я  едва  ли
смогу контролировать свой голос и выражение  лица.  Поэтому,  не  садясь  за
стол, я заметил:
   - Поспешив, я, наверное, успею на последний тайм хоккейного матча,  если,
конечно, я вам не нужен.
   Вулф не возражал и взял в руки книгу. Я вышел в коридор и  надел  пальто.
На улице вовсю гулял ветер, будто выискивал, кого бы  отхлестать  по  щекам.
Подняв воротник пальто, я зашагал к ближайшему магазинчику на  углу  Восьмой
авеню. Внутри я вошел в телефонную будку и набрал известный мне номер.
   - Алло?
   - С вами говорит президент Национальной лиги по реформированию тюрем.  Не
смогли бы вы уделить  мне  полчаса,  чтобы  побеседовать  о  наших  целях  и
задачах? - А вы побрились и вымылись?
   - Никак нет. Я - главное вещественное доказательство истинного  положения
в" наших местах заключения.
   - Хорошо. Приходите сейчас, но воспользуйтесь служебным входом.
   В это время ночью на поиски такси может  потребоваться  одна  минуту  или
целый час. Но мне повезло. Не успел  я  выйти  из  магазинчика,  как  увидел
проезжающее мимо свободное такси.
   Мне также повезло, что Лили оказалась дома и одна. Она сидела за  роялем;
вероятно, разбирала прелюдию Шопена. Это не  просто  предположение.  Я  могу
судить по выражению ее глаз, по тону  голоса,  который  приобретает  певучие
интонации, вибрирует, но сама Лили этого не  замечает.  Она  предложила  мне
пройти в небольшую, но очень  уютную  рабочую  комнату  и  вскоре  пришла  с
подносом, на котором стояли бутылка шампанского и два бокала.
   - Я поставила его в холодильник, когда ты позвонил, - сказала она. -  Оно
должно быть теперь в самый раз... Было очень скверно?
   - Не совсем. Я сидел на койке, закрыв глаза, и  воображал,  что  нахожусь
перед камином на твоей загородной вилле, а ты хлопочешь в кухне,  поджаривая
бифштекс. А бокал для Мими? - спросил я, откупоривая бутылку.
   - Она ушла в кино. Насколько плохи ваши дела?
   - Если бы я  знал.  Мы  выйдем,  полагаю,  из  передряги  живыми,  но  не
спрашивай о наших шансах.
   Удалив пробку, я  разлил  шампанское  по  бокалам.  Потом  открыл  дверь,
ведущую на веранду, и выставил бутылку на холод.
   - За здоровье всех нас, - проговорила Лили. Мы чокнулись и выпили.
   - Говоря о шансах. Если цветочные магазины были бы открыты, я  бы  принес
тебе тысячу роз. В свое время я поставил тысячу против  одного,  что  Дореми
никогда не пожалеет о том, что назвала тебе Бенджамина Айго. Теперь я уверен
в своем проигрыше и должен перед тобой извиниться.
   - Почему же она пожалеет?
   - Расскажу  как-нибудь,  возможно,  уже  скоро.  Я  позвонил  и  попросил
разрешения прийти к тебе по трем причинам. Во-первых, мне нравится  смотреть
на тебя. Во-вторых, я хотел принести свои извинения. И в-третьих, я подумал,
что ты, быть может, согласишься ответить на один или два вопроса о Дореми.
   - Она сердится, когда ее так называют.
   - Хорошо, о Доре Бассетт.
   - На какие вопросы? Будет она опять сожалеть, если я на них отвечу?
   - Все возможно. А дело вот в чем. Убили ее мужа, а также твоего  любимого
официанта и его дочь. Не исключено, что если ты сообщишь  мне  точные  слова
Доры Бассетт, когда она спрашивала  обо  мне,  то  это  поможет  разоблачить
преступника. Именно этот вопрос я и хотел задать. Так как же она выразилась,
какие слова употребила?
   - Я уже говорила тебе, разве не так?
   - Первый раз ее интересовало, виделась ли ты  со  мной  после  смерти  ее
мужа. Второй раз она спросила: нашел ли я того, кто положил бомбу  в  карман
пальто Пьера.
   - Именно.
   - Ты можешь вспомнить в точности ее слова?
   - Конечно, не смогу. Я не ходячий магнитофон, как ты.
   - Она упоминала Ниро Вулфа?
   - Думаю, что упоминала, но наверняка сказать не могу.
   - Называла ли она кого-нибудь еще? Сола Пензера, Фреда Даркина  или  Орри
Кэтера?
   - Нет, не называла. Спрашивала только о тебе.  Послушай,  Эскамильо.  Мне
все это не по душе, и ты хорошо  это  знаешь.  Как-то  я  говорила:  мне  не
нравится думать о тебе как о частном детективе, но в одинаковой степени  мне
не понравилось бы думать о тебе как о биржевом маклере, или  университетском
профессоре, или водителе грузовика, или киноактере. Я хочу, чтобы  для  меня
ты оставался просто Арчи Гудвином, и ты прекрасно это знаешь.
   Лили  осушила  бокал  с  шампанским  до  дна.  Я  поставил  свой   бокал,
наклонился, снял с ее ноги домашнюю туфельку из голубого  шелка  с  золотыми
полосками, налил в нее около двух унций вина, поднес к губам и выпил.
   - Вот так я люблю тебя, - заявил я. - С сегодняшнего дня,  направляясь  к
тебе, буду  оставлять  свою  лицензию  детектива  дома,  если,  конечно,  ее
сохраню. В настоящее время наши лицензии временно аннулированы.



   Глава 14

   Ложась в постель и засыпая ночью во вторник, я понимал: утром  необходимо
что-то предпринять, но ничего  не  мог  придумать.  Однако  в  одном  я  был
совершенно уверен: когда Вулф спустится из оранжереи в одиннадцать часов или
сядет обедать в полдень, в доме меня уже не  будет.  Открыв  глаза  утром  в
среду, я уже точно себе представлял, где мне нужно быть и чем  заниматься  в
одиннадцать  часов.  Очень  удобно  иметь  в  голове   своего   председателя
правления, который принимает решения, пока ты спишь. В одиннадцать часов мне
надлежало искать в комнате покойной Люси Дакос  одну  вещь,  которая  должна
существовать. Иначе дело затянулось бы на недели и даже месяцы.
   Я бы с удовольствием отправился туда сразу же  после  завтрака,  но  счел
нецелесообразным иметь дело с "белым передником" до того, как  она  накормит
дедушку Дакоса, подвезет его в инвалидной коляске к окну и по  крайней  мере
выполнит хоть  часть  своих  повседневных  домашних  обязанностей.  Поэтому,
только разделавшись со второй чашкой кофе, я сказал Фрицу,  что  в  половине
одиннадцатого уйду из дома по личным делам, и попросил передать Вулфу, чтобы
не ждал меня к  обеду.  Фриц  поинтересовался,  нужно  ли  ему  отвечать  на
телефонные  звонки,  и  я  кивнул  утвердительно,   напомнив   о   все   еще
сохранившемся за нами праве на свободу слова.
   Кабинет вот уже  несколько  дней  пребывал  в  заброшенном  состоянии,  и
требовалось навести в нем порядок. На креслах лежал слой  пыли.  В  корзинах
для бумаг скопился всякий хлам. Вода в цветочной вазе  на  письменном  столе
Вулфа издавала неприятный запах.
   Было много и других дел. Таким образом, уйти в половине одиннадцатого мне
не удалось. Часы показывали без двадцати одиннадцать,  когда  я,  достав  из
ящика с наличностью десять двадцатидолларовых купюр и записав  в  конторской
книге: "6.11. А.Г., 200", закрыл дверцу сейфа  и  обвел  глазами  помещение,
стараясь определить, не пропустил ли или не забыл ли я чего-нибудь.  В  этот
момент у входа позвонили.
   Разумеется, и "Газетт" и "Тайме" неоднократно публиковали ее  фотографии,
но уверяю вас: я все равно  узнал  бы,  кто  эта  молодая  особа,  настолько
своевременным и совершенно естественным было появление миссис Харви Бассетт.
Поэтому, увидев незнакомую женщину на ступенях  крыльца,  я  ни  секунды  не
сомневался, что это именно она. Вчера я преодолел  пешком  две  мили,  желая
расспросить Лили Роуэн о ней, а тут она сама пришла без всякого приглашения.
   - Доброе утро, - приветствовал я, открывая дверь.
   - Я - Дора Бассетт, а вы - Арчи Гудвин,  -  проговорила  она,  переступив
порог, и, не задерживаясь, проследовала по коридору.
   Вероятно, по мнению читателя, я должен был бы радоваться встрече  с  ней,
но в действительности я вовсе не испытывал подобного чувства. В течение  вот
уже двенадцати часов я знал, что разговор с ней неизбежен,  но  при  этом  я
рассчитывал сам определить место и время беседы. Вулф находился  наверху,  в
оранжерее, и спустится в обычное время. Сейчас  же  стрелки  показывали  без
двенадцати минут  одиннадцать.  Если  бы  я  следовал  неписаным  внутренним
правилам, я бы или поднялся к Вулфу, или же позвонил ему из кухни. Однако  в
этом доме уже более недели игнорировались всякие правила. Войдя в кабинет  и
направляясь к своему письменному столу, я даже не  удостоил  ее  взглядом  -
Дора Бассетт стояла в нерешительности посреди комнаты, - а  усевшись,  нажал
на кнопку вызова домашнего телефона.
   Ответ прозвучал быстрее обычного.
   - Да?
   - Это я. Пришла миссис Харви Г. Бассетт, без приглашения, но, быть может,
вы ее пригласили?
   - Вовсе нет, - ответил Вулф. - Спущусь немедленно,  -  добавил  он  после
некоторой паузы.
   Теперь я внимательно посмотрел на нее.  Итак,  передо  мной  была  Дореми
собственной персоной. Невысокого роста, но и не  очень  маленькая,  с  узким
личиком, которое, несомненно,  выглядело  бы  привлекательным,  если  бы  не
густой макияж. Вероятно, первый после смерти мужа. Распахнутая норковая, иди
соболья, или котиковая шубка - я уже был не в  состоянии  различать  меха  -
открывала взорам черное платье из натурального или искусственного шелка.
   - Скоро придет, - сказал я, поднимаясь. - Вы сможете  поговорить  с  нами
обоими. Позвольте ваше манто.
   - Но я хотела бы поговорить лично с вами, - попыталась она улыбнуться.  -
Мне многое известно о вас из ваших книги от Лили Роуэн.
   - Тогда вы  должны  были  сперва  узнать  расписание  мистера  Вулфа,  он
появляется в кабинете ровно в одиннадцать часов утра...  А  пока  вы  можете
раздеться.
   Дора Бассетт с сомнением посмотрела на меня, но потом все-таки  уступила.
Когда я, положив шубку на кушетку, вернулся к своему столу, она уже сидела в
красном кожаном кресле.
   - А вы выше ростом, чем я себе представляла. И более... более...  суровый
с виду. Лили считает вас элегантным.
   Это была явная ложь. Лили никогда не считала меня элегантным. Не пыталась
ли Дора столь незамысловатым способом подольститься ко мне? У меня  не  было
времени придумать подходящий ответ: лифт остановился  внизу,  и  было  нужно
успеть до появления Вулфа придать своему лицу  надлежащее  выражение.  Я  не
хотел позволить ему до поры до времени догадаться, что я полностью  в  курсе
дела.
   Устроившись в кресле  за  своим  письменным  столом,  Вулф  повернулся  к
гостье. Поскольку он молчал, то начала Дора.
   -  Я  пришла  поговорить  с  Арчи  Гудвином,  -  заявила  она  громче   и
настойчивее, чем прежде.
   - Это мой кабинет, миссис Бассет, - спокойно напомнил Вулф.
   - Мы можем пойти в другую комнату.
   У меня не было ни малейшего представления о его  планах.  Возможно,  Вулф
хотел лишь взглянуть на нее, услышать ее голос, собираясь затем оставить нас
и удалиться в кухню. Не  знаю.  Потому-то  я  вмешался,  и  если  мои  слова
показались ему ироническими - тем лучше.
   - Я работаю у мистера Вулфа, миссис  Бассетт,  и  непременно  сообщу  ему
потом все, что вы мне расскажете. Поэтому не стесняйтесь.
   Дора Бассетт внимательно и серьезно посмотрела на  меня  своими  большими
карими глазами - слишком  большими  для  маленького  личика.  Ее  макияж  не
включал искусственные ресницы.
   - Я хотела только спросить о моем муже, -  проговорила  она.  -  Судя  по
"публикациям в газетах и  по  телевизионным  передачам,  полиция  как  будто
полагает, что его... убийство и смерть того  официанта  как-то  между  собой
связаны. А потом погибла дочь официанта; ведь сам официант был убит здесь...
В вашем доме, - добавила она, взглянув на Вулфа.
   - Да, здесь, - подтвердил Вулф. - Что вы хотели спросить о вашем муже?
   - Ну... Я только... - начала она и откашлялась. - Прошло пять дней, почти
целая неделя, а полиция ничего мне не говорит. Возможно, подумалось мне,  вы
что-нибудь знаете и расскажете.  Полиция,  по-видимому,  полагает,  что  вам
многое известно, раз вас арестовали из-за  вашего  упорного  молчания.  Быть
может, вы сообщите мне... - Дора нервно взмахнула рукой. - Скажите, что  вам
известно о всей этой истории.
   - Тогда вы напрасно потрудились прийти, мадам. Я предпочел  провести  два
дня и две ночи в тюрьме, но  не  открываться  полиции.  Скажу  только  одно:
убийства вашего мужа, официанта и той женщины  действительно  связаны  между
собой. Разумеется, я мог бы наговорить вам кучу лжи,  но  сомневаюсь,  чтобы
это принесло какую-то пользу. С другой стороны,  вам,  я  уверен,  есть  что
рассказать мне. Возможно, вас успокоит, если я пообещаю не  передавать  вашу
информацию полиции и  вообще  ни  одной  живой  душе.  Беру  на  себя  такое
обязательство и мое слово твердо.
   Дора не отрываясь смотрела прямо  в  глаза  Вулфу.  Она  приоткрыла  рот,
словно собираясь что-то сказать, но потом снова крепко сжала губы.
   - Не могли бы мы перейти в другую комнату? - спросила  она,  взглянув  на
меня.
   Иногда нет необходимости принимать решение - даже с помощью  подсознания,
- оно напрашивается само собой, лежит, так сказать, на поверхности.
   - Проще простого, - ответил я, вставая. - Пойдемте наверх, в мою комнату.
Можете оставить вашу шубку здесь.
   Я пользуюсь лифтом не чаще одного раза в месяц, и никогда -  в  одиночку.
Сопровождая Дору Бассетт в коридор, я сожалел, что рядом с  дверью  кабинета
нет зеркала и я не могу видеть лица Вулфа. В последние дни я потратил немало
времени, стараясь отгадать ход его мыслей, а, теперь ему  придется  поломать
голову над причинами моих поступков. Пока мы поднимались, шли по коридору  и
устраивались  в  моей  комнате,  я,  вместо  того  чтобы  планировать   свои
дальнейшие шаги, все время думал о том, с  каким,  должно  быть,  удивлением
Вулф наблюдал за нашим уходом.
   Однако проблему планирования Дора Бассетт решила на свой  лад.  Когда  я,
закрыв дверь, приблизился к ней, она сначала положила мне  ладони  на  руки,
потом обняла за шею, тесно прижавшись лицом к груди. Плечи у нее  задрожали,
словно в лихорадке. Относительно дальнейших действий женщины, занявшей такую
позицию, трудно строить какие-либо  реальные  предположения.  Возможно,  она
стремится побудить вас снять  с  нее  оставшуюся  одежду  или,  быть  может,
стараясь удержаться на ногах, хватается за ближайший устойчивый предмет.  Но
как бы там ни было, нелепо в подобной ситуации стоять, положив руки по швам.
Поэтому  я  тоже  уверенно,  по-мужски,  обхватил  ее  и  стал  успокаивающе
поглаживать по спине. Через минуту  я  несколько  раз  легонько  хлопнул  по
круглой попке, как бы задавая вопрос. Она, как бы отвечая на  него,  сильнее
стиснула мою шею.
   Но вот ее плечи перестали дрожать, и я заметил:
   - Вы могли бы проделать это и внизу.  Вулф  просто  встал  бы  и  покинул
кабинет. А я принес бы вам чего-нибудь из кухни. Здесь наверху  нет  никаких
напитков, только вода.
   Она оторвала лицо от моей груди ровно настолько, чтобы произнести:
   - Я не хочу вина. Мне нужно было  лишь  немного  успокоиться.  Я  хотела,
чтобы вы меня обняли.
   - Вы ошибаетесь. Вам просто хотелось почувствовать себя в сильных  руках,
не важно в чьих, хотя я лично никогда не  отказываюсь  помочь  нуждающемуся.
Давайте присядем.
   Дора ослабила хватку. Похлопав ее еще раз по  спине,  я  взял  за  нежные
кисти рук, бережно развел ее ладони, лежавшие сзади на  моей  шее.  Отпустив
меня, она выпрямилась,  откинула  рукой  упавшую  на  глаза  прядь  волос  и
поправила сбившуюся набок меховую шапочку. В комнате были два  кресла:  одно
мягкое - возле торшера,  а  другое  поменьше,  с  прямой  спинкой,  -  около
небольшого письменного стола. Усадив Дору в кресло  помягче,  я  принес  для
себя второе кресло поменьше.
   Она пришла, как я понял, строя всевозможные  догадки,  и,  насколько  это
зависит от меня, уйдет с  тем  же.  Конечно,  я  бы  охотно  выудил