их за столом.
     О. В.  Брэгэн, хозяин, сидел в центре, на самом удобном месте  - дальше
всех от  огня.  Это  был дородный  мужчина  ростом  футов  шесть, с  твердым
квадратным подбородком и пронзительным взглядом холодных серых глаз.
     По возрасту он находился где-то посередине между  мной  и  Вулфом.  При
встрече мы  перекинулись несколькими словами, и у  меня  как-то не  возникло
непреодолимого желания  немедленно переключаться на бензин марки "Хемоко"  -
продукт "Хемисфиер Ойл Компани", которой он заправлял.
     Там  же, на самой удобной стороне, справа  от него, сидел посол, Теодор
Келефи. Он  выглядел  так,  будто последние лет десять  только и делал,  что
загорал,  хотя,  возможно,  история  его  загара  исчислялась  не  годами, а
поколениями. Он был  уверен, что говорит по-английски,  и, не исключено, что
слова он,  и  вправду, выучил, но ему  неплохо бы посоветоваться со Спиросом
Паппсом, как их произносить.
     По другую руку  от Брэгэна, слева,  сидел  Дейвид М. Лисон. Если  бы вы
хорошенько присмотрелись к его холодной профессиональной  улыбке, гладкому и
хорошо  ухоженному  лицу,  если  бы  прислушались  к  его  холодному  хорошо
поставленному  баритону,  вы  могли бы подумать, что  перед вами  - кадровый
дипломат,  дослужившийся   в   свои   неполные  сорок   лет   до   помощника
государственного секретаря. И были бы  тысячу раз правы. Это он звонил Вулфу
с  просьбой   покуховарить  на  благо  отечества.  Одной  из  ступенек   его
восхождения наверх, сказал мне Спирос  Паппс, было  двухлетнее  пребывание в
должности секретаря посольства в столице той страны, из которой прибыл посол
Келефи.
     Для  того,  чтобы  пробиться  наверх  но  служебной лестнице, кадровому
дипломату очень важно иметь пробивную жену, и у  Лисона, если верить Паппсу,
была именно такая. Паппс  отзывался  о  ней очень высоко и говорил,  понизив
голос,  потому  что она сидела рядом, с другой стороны,  между ним и послом.
Особых возражений ее  внешность у меня  не вызывала, хоти для высшего класса
лоб  все-таки был широковат. Атласная белая кожа,  светло-каштановые волосы,
собранные  в  пучок, живые  карие  глаза - все было прекрасно, но  вот  рот,
опять-таки,  подкачал. Начинался  он, вроде  бы,  и ничего, но какая-то сила
отгибала его кончики вниз.  Может, ее что-то расстроило, а может, она просто
переусердствовала,  пробивая карьеру мужу. Будь она  помоложе,  я не стал бы
возражать  против того,  чтобы  попытаться выяснить, в  чем дело, и поискать
какой-нибудь выход  с ней на пару. Если  Вулфу позволено  служить отечеству,
стряпая форель для чужеземного посла, то почему мне нельзя послужить ему же,
помогал расправить перышки жене помощника государственного секретаря?
     У  другой женщины, сидевшей за нашим  столом,  с  перышками было  все в
порядке. Напротив  меня, чуть наискосок, сидела Адриа Келефи - вовсе не дочь
посла,  как  могло  бы  показаться  на первый  взгляд,  а  его жена. Она  не
выглядела  особенно  пробивной,  но  она,  безусловно, выглядела. Маленькая,
изящная, с шелковистыми черными волосами и сонным взглядом темных  глаз. Вот
кого  можно  было  бы  подхватить на руки и унести куда-нибудь,  пусть  даже
только  в  драгстор  на  стаканчик кока-колы,  хотя я,  конечно, сомневаюсь,
чтобы,  по  ее  понятиям, именно этот напиток подходил в качестве  угощения.
Справа  от нее сидел помощник госсекретаря  Лисон, слева  - Вулф, и с обоими
она справлялась прекрасно.  Раз она даже прикоснулась  рукой  к руке Вулфа -
держала ее так  секунд  десять - и он не  отдернул свою. Я-то  помнил, что к
числу самых невыносимых для  него вещей на свете принадлежат две: физический
контакт  с кем бы  то ни  было  и соседство  с женщиной, и решил, что просто
обязан познакомиться с ней поближе.
     Но не все сразу. Рядом с Вулфом, как раз напротив меня, сидел девятый и
самый последний - высокий тощий субъект с косящими глазами и топкими, плотно
сжатыми губами,  прочерченными,  как  тире, меж двух костлявых челюстей. Его
левая щека  была  раза в четыре  краснее, чем правая, - это я  мог понять  и
посочувствовать.  Камин,  находившийся  справа от  меня,  от  него находился
слева. Звали его, как сказал  Паппс, Джеймс Артур Феррис. Я заметил, чти он,
должно быть, какая-нибудь мелкая сошка, вроде  пажа или  лакея, раз его тоже
засадили на эту сковородку.
     Паппс хихикнул.
     - Ну что вы,  какой  лакей... Он  очень  важная персона, мистер Феррис.
Здесь он  из-за меня.  Мистер Брэгэн  скорее пригласил бы очковую  змею, чем
его,  но  когда  он  ухитрился организовать  приезд сюда посла  и  секретаря
Лисона, я решил, что не пригласить Ферриса будет несправедливо, и настоял на
своем.  Кроме  того, я очень злорадный человек.  Мне доставляет удовольствие
наблюдать, как сильные мира  сего выставляют напоказ  свой дурной норов. Вот
вы говорите, что поджариваетесь  заживо. А почему вы поджариваетесь? Потому,
что стол пододвинут слишком близко к огню. Для чего его так поставили? Чтобы
мистер Брэгэн мог устроить мистера  Ферриса  на максимально неудобное место.
Самые мелочные люди на свете - это большие люди.
     Когда  моя  тарелка опустела, я  сложил свои вилку и нож в  точности по
рекомендациям Хойла.
     - А сами вы какой человек - большой или маленький?
     -  Ни то,  ни  другие.  Я  без  ярлыка.  Как  вы в  Америке  говорите -
неклейменый бычок.
     - А что делает Ферриса большим?
     -  Он представляет  большой бизнес  -  синдикат  пяти крупных  нефтяных
компаний. Вот почему  мистеру Брэгэну хочется  изжарить его  живьем.  На кон
поставлены миллионы долларов. Все эти четыре  дня с утра у нас была рыбалка,
в обед  - перебранка, а вечером  - братание. Посла мистер Феррис сумел кое в
чем  переубедить,  но только,  боюсь, не секретаря  Лисона. Я нахожу все это
очень  забавным. Ведь решение-то,  в конце  концов,  принимать мне, а я могу
только   приветствовать   такое  развитие  ситуации,   после   которого  мое
правительство получит на десять - двадцать миллионов больше. Не думайте, что
я разглашаю государственные секреты. Если вы повторите то, что я вам сказал,
мистеру Вулфу а он -  любому из  них, пусть хоть  самому Лисону,  я не стану
обвинять вас в болтливости. Я за простоту и искренность. Я мог бы даже пойти
на...
     Я  не  дослушал до конца,  на что мог бы пойти злокозненный, злорадный,
простой  и искренний человек, потому что нас  прервали.  Джеймс Артур Феррис
вдруг отодвинулся  со своим креслом  от стола, вовсе  не стараясь делать это
незаметно,  встал,  решительно  перешел через  всю  комнату -  добрых  шагов
двадцать - и взял с подставки бильярдный  кий.  Все головы повернулись в его
сторону, и я, наверное, был не единственным,  кому показалось, что он сейчас
вернется и всадит его в нашего хозяина. Но он просто поставил бильярдный мяч
на ударную позицию и,  не примеряясь, с  силой вонзил его в  сложенные кучей
шары. В гробовой  тишине головы повернулись к Брэгэну, потом друг к другу. Я
ухватился за предоставившуюся возможность. Если Брэгэну нравится поджаривать
Ферриса, пусть его, но меня-то жарить ни к чему; и я не упустил свой шанс. Я
встал, подошел к бильярдному столу и учтиво обратился к Феррису:
     - Может, я сейчас их соберу, и мы сыграем на счет?
     От ярости он не мог выговорить ни слова. Только кивнул головой.
     Пару часов спустя, где-то в районе десяти, Ниро Вулф сказал мне:
     -  Арчи. По  поводу  вашего  поведения  в  столовой. Вы знаете,  как  я
отношусь ко всему, что мешает нормальному приему пищи?
     - Да, сэр.
     Мы  были у него  в комнате и готовились на  покой. Моя  комната  была в
другом конце коридора; он пригласил меня задержаться по дороге.
     - Не спорю,  - сказал он, -  всегда бывают исключения из правил,  и это
как раз такой случай. Мистер Брэгэн либо негодяй, либо болван.
     -  Да. Либо  и то,  и  другое. По  крайней  мере,  меня  никто  не стал
привязывать к столбу, не забыть бы поблагодарить его хоть за это.  Завтра на
рыбалку идете?
     - Вы же  знаете,  что нет.  - Сидя,  он  с кряхтеньем  нагнулся,  чтобы
развязать шнурки. Покончив с этим, он выпрямился. - Я посмотрел  кухню и все
оборудование. Ничего, сойдет. Они вернутся с  утренним  уловом в одиннадцать
тридцать, обед назначен на полпервого. Я займусь на кухне с десяти.  Повар у
него вежливый,  и разбирается довольно неплохо. Я хочу сделать признание. Вы
были правы, когда  не  хотели сюда ехать. У них идет дикая  жестокая  свара;
посол  Келефи - в самом  ее центре, и он  сейчас в  таком состоянии, что ему
хоть  форель "Монбарри"  подавай,  хоть карпа, жаренного в  сале  - все  без
разницы. У  остальных же слюнки текут только на длинную  свинью. Знаете, что
это такое?
     Я кивнул:
     -  Жаркое  по-каннибальски. Правда,  свинью  для  себя  каждый  из  них
предпочел бы выбрать сам.
     - Без всякого сомнения. - Он потряс ногами, сбрасывая туфли.  - Если мы
выедем сразу после обеда, часа в три, успеем домой к отбою?
     Я  сказал, само собой, и  пожелал ему  спокойной ночи.  Когда  я открыл
дверь, он проговорил у меня за спиной:
     - Кстати, это совсем не люмбаго.


3

     На  следующее утро,  в  десять тридцать, Вулф и  я завтракали вместе за
маленьким столиком  в большой  комнате,  у  единственного окна, до  которого
сквозь просвет  в  деревьях добиралось солнце. Оладьи были вполне съедобные,
хотя,  конечно,  никакого сравнения с теми,  которые делает  Фриц;  а бекон,
кленовый  сироп  и  кофе,  по  признанию  Вулфа,  вообще оказались  приятным
сюрпризом.  Все  пятеро удильщиков ушли  еще  до восьми,  каждый -  на  свой
отрезок частных трехмильных угодий.
     У меня была  собственная программа, которую мы с вечера  согласовали  с
хозяином. С тех  пор, как я, семи лет от роду, выловил в Огайо из ручья свою
первую  радужную рыбешку,  у  меня при виде быстрины  всегда  возникают  два
ощущения: во-первых, что в  ней должны водиться рыбины, а во-вторых,  что их
надо как следует проучить. Хотя Крукид Ривер  и  эарыбливается искусственно,
самим рыбам про то неведомо, и ведут они себя так нагло, как если бы в жизни
не  бывали  вблизи  инкубатора.  Поэтому я  с Брэгэном обо всем договорился.
Пятеро рыболовов должны вернуться к  домику в одиннадцать тридцать,  и тогда
все три мили будут  свободны.  Вулф, в любом  случае, не  намерен садиться с
ними за стол, а по мне, конечно же, никто скучать не станет. Так что  в моем
распоряжении окажутся  два  часа и,  как сказал Брэгэн, без особой, впрочем,
сердечности, любая снасть и любые сапоги, какие я найду в шкафах и ящиках.
     После завтрака я предложил было свои  услуги на кухне  - резать  грибы,
зелень, и  вообще быть на подхвате, но  Вулф  попросил  меня не путаться под
ногами, поэтому  я ушел и стал рыться в шкафах  со снастью. Коллекция  в них
оказалась весьма внушительной, особенно, если учесть, что до меня там успели
покопаться пять человек, из которых,  должно быть, каждый выбирал себе,  что
получше.  Наконец  я остановился на  трехколенном  удилище "Уолтон Спешиэл",
катушке "Пауквиг"  с леской на  0,7,  клинообразных поводках,  блесеннице  с
двумя   дюжинами  отборных   мушек,   четырнадцатидюймовой  плетеной  ивовой
корзинке, подсачке  с  алюминиевой  рамой и  болотниках  "Уэдерзилл". Волоча
примерно  по четыре  сотни зелененьких  на каждую ногу,  я пошел  на  кухню,
сделал себе  три сандвича с ростбифами, взял пару шоколадок  и  спрятал их в
корзинку.
     Не дав себе  труда стянуть болотники, я прошлепал на улицу - взглянуть,
какое небо и  откуда ветер. День стоял погожий,  скорее даже слишком погожий
для удачной рыбалки:  высоко над соснами висело несколько облачков, чересчур
мелких, чтобы тягаться с солнцем, а с юго-запада тянул легкий  ветерок. Река
обегала охотничий домик почти правильным полукругом  - так, что его  главная
веранда,  размером  с  теннисный  корт, выходила  прямо на  центр  излучины.
Неожиданно  я  столкнулся с проблемой из  области  этикета.  На  одном конце
веранды,  ярдах в  десяти слева  от меня,  расположилась с каким-то журналом
Адриа Келефи, на другом  - ярдах в  десяти, справа, опершись  подбородком на
кулак и любуясь пейзажем,  сидела  Сэлли Лисон. Ни та, ни  другая и виду  не
подала,  что  увидела  меня  или  услышала. Проблема состояла  в  следующем:
здороваться мне с ними или нет, и, если здороваться, то с которой начинать -
с жены посла или с жены помощника государственного секретаря?
     Я молча прошел мимо. Если их тянет посостязаться в заносчивости, о'кей.
Но я подумал,  что  хорошо  бы им  заодно показать, перед  кем они  вздумали
задирать  нос. И стал действовать.  Ни  кустов, ни деревьев между верандой и
рекой,  а  вернее,  просто ручьем,  не  было. Из целой коллекции  кресел  на
веранде я выбрал алюминиевое, с холщовым сидением  и высокий спинкой, пронес
его  вниз,  через лужайку,  поставил  на ровной площадке  футах  в десяти от
берега,  достал из  блесенницы  "серый  хакл",  насадил,  уселся  в  кресло,
откинулся  с комфортом  на  спинку,  стравил  немного  лески, бросил мушку в
бурун,  дал  ей отплыть  футов на двадцать по  течению,  подтянул обратно  и
забросил еще раз.
     Если  вас интересует,  рассчитывал  ли я на поклевку на этом совершенно
неподходящем  порожистом  участке,  я  отвечу:  да. Я рассудил, что  парень,
задавший  себе  столько трудов,  разыгрывая всю эту сцену  перед заносчивыми
половинами  двух  сильных  мира  сего, имеет  право  на  участие со  стороны
какой-нибудь матерой форелины, а если так, то почему бы ей и не клюнуть? Она
бы и клюнула, не объявись вдруг какая-то мелюзга, которая мне все испортила.
После двадцатого заброса я краешком глаза заметил серебряную искорку, пальцы
почувствовали рывок лески, и вот уже у меня на крючке сидит  этот  малец.  Я
тут  же  выдернул  его  наверх,  в  надежде,  что  он  сойдет,  но  он засел
основательно.  Будь  на  его месте  папаша,  я помучил бы  его как  следует,
подтянул к себе и снял с крючка сухой рукой,  так как ему все равно скоро на
сковородку,  но,  чтобы  сбросить этого чертенка,  руку пришлось замочить. Я
вынужден был вставать с кресла и лезть рукой в воду,  что  напрочь испортило
все представление.
     Проучив его  как следует и возвратив туда, где ему и надлежало быть,  я
стал обдумывать ситуацию. Вернуться в кресло  и продолжать, как  ни в чем не
бывало? Исключено. Этот  чертов  пескаришка  сделал  из  меня  посмешище.  Я
подумал, может,  стоит  подняться вверх по  ручью  и  побросать всерьез, как
вдруг раздался звук шагов, а затем голос:
     - Я и не знала, что рыбу можно  ловить прямо из кресла!  Где она? - Она
говорила "рииба".
     - Доброе утро, миссис Келефи. Я выбросил ее в воду. Слишком мала.
     -  О! - Она подошла ко мне. - Дайте-ка. -  Она протянула руку. - Я тоже
поймаю.  - При  свете  дня, как и накануне вечером, ее все  так  же хотелось
подхватить  на руки,  а  темные  глаза глядели  по-прежнему  сонно.  Когда у
женщины такие глаза, любой  мужчина  с минимальным инстинктом  исследователя
непременно  захочет  выяснить,  что нужно сделать,  чтобы они  зажглись.  Но
взгляд,  брошенный на запястье, подсказал мне, что через  восемнадцать минут
пора уже уходить - за это время  и познакомиться как следует  не успеешь, не
то  что  провести обстоятельное  исследование. Тем более,  когда  на веранде
сидит Сэлли Лисон и глядит во все глаза, теперь уже явно на нас.
     Я покачал головой.
     - Я  бы с удовольствием посмотрел, как вы поймаете рыбу, -  сказал я, -
но я не  могу  отдать вам эту удочку  -  она  не  моя. Мне одолжил ее мистер
Брэгэн,  и вам  он, наверняка, тоже даст. Мне очень  жаль. И, чтобы доказать
вам,  до какой степени - я  мог бы, если хотите,  рассказать, что я подумал,
глядя на вас вчера за столом.
     - Я  хочу поймать рыбу. Я никогда еще не видела, как  ловят рыбу, - Она
уже ухватилась за удилище.
     Я не уступал.
     - Мистер Брэгэн вернется с минуты на минуту.
     -  Если вы дадите мне  удочку, я позволю  вам  рассказать, что вы такое
подумали вчера вечером.
     Я пожал плечами.
     - Да бог с ним. Я уже толком и не помню.
     Ни единой  искорки  в  глазах.  Но она  отпустила удилище и  заговорила
несколько другим тоном, чуточку более интимным:
     - Ну, конечно, вы помните. Что вы подумали?
     - Погодите,  как это было?  А, да. Такая большая зеленая штука у вашего
супруга на перстне - это что, изумруд?
     - Конечно.
     - Я так и думал. Ну  вот, я подумал, что ваш  супруг  мог бы с  большим
эффектом  выставлять  свои  драгоценности. Обладая двумя такими сокровищами,
как  изумруд и вы, ему следовало бы вас объединить... Лучше всего бы сделать
вам из камня сережку - одну, в правое ухо,  а левое пусть бы оставалось так.
Я даже хотел подойти к нему и подсказать.
     Она покачала головой.
     - Нет. Мне так не нравится. Я люблю жемчуг. - Она снова протянула  руку
и ухватилась за удилище. - А теперь я поймаю рыбу.
     Между  нами, похоже, назревала драка, в результате которой  мое "Уолтон
Спешиэл"  вполне могло  и  треснуть, но этому  помешало  появление одного из
рыболовов. Джеймс Артур Феррис, тощий, длинный, в полном рыбацком облачении,
вышел на лужайку, приблизился и заговорил:
     - Доброе утро, миссис Келефи! Великолепный день, просто великолепный!
     Меня  опять щелкнули по  носу. Но  я все понял. За бильярдным  столом я
побил его - 100:46.
     - Я хочу поймать рыбу, - сказала ему миссис Келефи, - а этот мужчина не
хочет дать мне свою удочку. Я возьму вашу.
     - Конечно, -  залебезил  он. - С огромным удовольствием. У меня насажен
"голубой дан", но если вы хотите попробовать что-нибудь другое...
     Я отправился в путь.
     Общее направление ручья - ну, ладно, реки - было на север, но, конечно,
на  нем хватало и петель, и  поворотов - я видел на большой настенной карте,
висевшей в домике.  Все три мили частных угодий были поделены на пять равных
участков для сольной ловли, и на границе каждого  участка  стоял  столбик  с
номером. Два  участка  располагались к  югу от охотничьего домика, вверх  по
течению, а другие три - к северу, по течению вниз. В этот день,  как вчера и
договаривались, Спирос Паппс и посол Келефи  заняли южные участки, а Феррис,
Лисон и Брэгэн - северные.
     Я не люблю ловить с  сухой  мушкой, и с мокрой  я  тоже  не  ахти какой
специалист, поэтому задумка моя была начать сверху и ловить вниз по течению.
Я  пошел  на  юг  по тропке,  которая, если  судить  но  карте,  более-менее
игнорировала все изгибы реки и шла довольно прямо. Отойдя шагов на пятьдесят
от  домика, я  встретил Спироса  Паппса,  который  поздоровался со мной  без
особого коварства или злорадства, приподнял крышку своей  корзинки и показал
мне семь  красавиц, каждая из которых была более десяти дюймов в длину.  Еще
через  четверть мили я встретил посла Келефи, который,  хотя и опаздывал, но
также остановился, чтобы похвалиться уловом.  У него было восемь штук, и  он
обрадовался, когда я сказал ему, что Паппса он сегодня на одну обошел.
     Начав с  южной границы  участка номер один, я за  сорок минут  добрался
обратно  до охотничьего  домика.  Отчет  за  эти сорок  минут  я предпочитаю
представить в виде голой статистики. Количество использованных мушек -  три.
Поскользнулся и  чуть не упал - три раза.  Поскользнулся  и  упал, промокнув
выше сапог, - один раз. Зацепы крючка  в ветвях  над головой - четыре. Улов:
одна большая,  которую я оставил себе, и  пять  маленьких,  которых пришлось
отпустить.  Когда я подошел к домику, было только двенадцать тридцать, время
обеда,  и я обошел  его кругом и нацелился  на участок номер три,  где в это
утро ловил Феррис. Там удача повернулась ко мне лицом, и за двадцать минут я
вытащил  три крупных рыбины  - одну больше двенадцати дюймов, а  две  другие
лишь немногим меньше первой. Вскоре я подошел к столбику  с номером четыре -
началу участка помощника госсекретаря Лисона. Это был