вы...
     - Я уже звонил  ему!  Он любезно пригласил меня  к себе на Лонг-Айленд,
чтобы я мог в любое удобное для меня время ознакомиться с его коллекцией, но
он отрицал, что располагает розовой вандой - так что я  ее не увижу. Судя по
словам мистера  Хьюитта, он  намеревается  выставить ее в  полном блеске  на
Международном  салоне  цветов, который  состоится в  будущем году. Я столько
ждать не могу. Кроме  самого  мистера Байноу, его  жены  и садовника,  никто
розовую ванду не видел.  Но  опять  же  по  словам  мистера Хьюитта  -  жена
уговорила  мистера Байноу  разрешить  ей  нацепить один побег на  пасхальный
парад. Перед парадом они отстоят  пасхальную службу в церкви Святого Томаса.
Вот там-то и представится возможность если не исследовать гибрид, то хотя бы
полюбоваться цветками.
     - Как же, - живо согласился я. - Вы никогда еще не бывали на пасхальном
параде,  так что отведете душу. Только вам нужны новые  костюм и шляпа, а до
пасхи осталось всего пять дней...
     Я прикусил язык, поскольку  Вулф реагировал на мои слова совершенно  не
так,  как  ему  полагалось.  Вместо  того,  чтобы  ожечь  меня  испепеляющим
взглядом,  или рыкнуть,  или  и  ожечь  и рыкнуть,  он внимательно  слушал и
задумчиво кивал, как будто предстоящая толкотня  локтями и  другими  частями
тела в пасхальной сумятице, с собратьями по разуму на Пятой авеню  ничуть не
претила ему. Воистину зависть облагораживает человека.
     - Нет, не выйдет, - провозгласил Вулф. - Если  бы я сумел на протяжении
всей службы стоять прямо перед ней и разглядывать цветы...
     Его плечи чуть приподнялись и вновь опустились.
     -  Нет. Я должен рассмотреть их  без  помех.  Под лупой.  Хотя бы  один
цветочек. Ты отказался. Сол тоже не согласится. Орри?
     Я помотал головой.
     - Сомневаюсь. За две  сотни  он за это не возьмется. Разве что даром, в
качестве личного одолжения вам.
     Вулф скорчил гримасу.
     - Я не стану просить его об одолжении.
     - Хорошо. Помещать объявление в газете с просьбой откликнуться опытного
похитителя  орхидей  времени  у  нас  уже  нет.  Хотите,  чтобы  я  подыскал
подходящего проходимца?
     - Да.
     - Тогда я порыщу вокруг. Есть у меня на примете одна кандидатура - даже
две.   Но  не  вздумайте  сулить   ему   вознаграждение  за  "дополнительные
осложнения". Если таковые возникнут, то это - его сложности. Сотнягу за риск
и  еще сотнягу, если ему удастся  заполучить побег или хотя бы его приличную
часть. Согласны?
     - Да. - Вулф нахмурился. - А вдруг он потерпит неудачу? - Он исподлобья
воззрился на меня. - У тебя есть фотоаппарат для цветной съемки.
     - У вас есть, - поправил я. - Вы за него заплатили. Но я им при удобном
случае пользуюсь, вы правы.
     -  Считай, что сейчас  как раз подвернулся такой случай.  Воскресенье -
твой  выходной  день,  когда  мы не  ведем  важного расследования,  но  я бы
предложил, чтобы в этот раз  ты  взял себе другой день. Я  полагаю, во время
этого  столпотворения  на  Пятой  авеню  будет  несколько   дюжин  людей   с
фотоаппаратами?
     - Не дюжин. Несколько тысяч.
     Вулф приподнял ладонь.
     - Так что?
     - Что  ж,  - задумчиво промолвил я,  - должен признать, что Орри мог бы
завалить это дело, тогда как я, скорее всего, сумел бы щелкнуть пару кадров.
Правда,  я  не  уверен,  что  получится  естественный  цвет. С розовым можно
намучиться. Но, увы, ничего не выйдет: вы  сами признали, что воскресенье  -
мой выходной, так что я мог  бы  пожертвовать им  только в качестве  личного
одолжения  вам,  а вы не станете просить об одолжении.  Так что  - мне очень
жаль.
     -  Мне  следовало  внести  уточнение.  Есть только четыре  человека,  к
которым я могу обратиться с просьбой о личном одолжении.  Орри в их число не
входит. Ты входишь.
     - О, тогда другое дело. Только зовите меня "мистер Гудвин".
     Вулф стиснул зубы.
     - Мистер Гудвин, - процедил он, - я прошу вас о личном одолжении.
     Поразительно, все-таки, сколь низко падают эти завистники!


2

     В пасхальное  воскресенье  погодка выдалась  не ахти, хотя случалось  и
похуже. Когда незадолго до полудня  я вышел из нашего  старенького особняка,
косые  солнечные  лучи  освещали  только  противоположную  сторону  Западной
Тридцать  пятой  улицы,  поэтому, чтобы  хоть  немного  прогреть косточки, я
перешел на другую сторону. С Ист-Ривер дул довольно свежий бриз, но не такой
пронизывающий,  как  я   ожидал,  так  что  я  даже  позволил  себе  роскошь
расстегнуть пуговицы пальто. Не подумайте, что я вырядился по  случаю пасхи,
вовсе нет - я просто оделся  поудобнее  и повесил на шею "центрекс", который
болтался наготове на длинном ремешке.
     Свернув на Пятую  авеню, я без помех  протопал  по ней  пять кварталов,
однако перед библиотекой столпилось уже изрядное количество ранних пташек, и
мне пришлось немного поработать локтями. Чем  дальше, тем  гуще  становились
скопища народа, так что  я невольно порадовался,  что вышел  не впритирку со
временем,  -  ведь мы с Мурлыкой  уговорились встретиться перед Св.Томасом в
половине первого.
     Хотя я  знаю,  как его зовут по-настоящему и где он живет,  для  вас он
останется Мурлыкой. Большего он и не заслужил.  Мы совершили ошибку, посулив
ему две сотни  - одну вперед, вторую - по выполнении, поскольку его  красная
цена - пара двадцаток, а  от слишком большой  суммы у него могут  затрястись
руки,  но,  увы,  -  я  должен  был  подчиниться распоряжению.  Я  тщательно
растолковал Мурлыке задание, показал фотоснимки Милларда Байноу и его жены и
даже познакомил его с вандой, вручив ему экземпляр -  конечно,  не  "розовый
фламинго" -  из  коллекции  Вулфа.  Ведь наверняка  в  этом  людском  потоке
отыщется несколько дюжин женщин с орхидеями в петлицах. Если и не с вандами,
то уж, по  крайней мере, с каттлаями, лейлиями или калантами. Ну и вдобавок,
чтобы Мурлыка не промахнулся, я должен был подать ему условный сигнал.
     К тому времени, как я добрался до Св. Патрика, что на пересечении Пятой
авеню с Пятидесятой улицей,  откуда мне оставалось  проталкиваться всего три
квартала до Св. Томаса, уже не только тротуары, но и вся проезжая часть была
совершенно запружена разодетыми двуногими - удивительно, но некоторые из них
выглядели  довольными  и  даже  счастливыми. Будь  у меня  в запасе капелька
времени, я бы непременно остановился, чтобы поглазеть  на ротики, вымазанные
самыми  невообразимыми  помадами, дурацкие шляпы и кричащие галстуки,  но за
неимением времени  я продолжал протискиваться вперед, извиваясь, как червяк.
Протолкавшись к краю тротуара напротив Св.  Томаса,  я уже начал подумывать,
не  прийти ли  мне сюда самому добровольно на следующую Пасху, если  удастся
раздобыть рыцарские доспехи по сходной цене. В противном случае полюбоваться
на столь любопытное зрелище мне не дадут  - едва свернув на Пятьдесят вторую
улицу,  я удостоился мощнейшего  тычка под ребра от шестифутовой амазонки  в
лиловом костюме.
     Я  вытянул  собственные  шесть  футов,  приподнявшись  на  цыпочках,  и
заприметил Мурлыку, который спасался от людского потока, угнездившись в нише
сбоку  от  церковных  врат. Росточка он  был  небольшого  - до  шести  футов
недотянул дюймов пять, - но того, что я  увидел, оказалось достаточно, чтобы
понять:  полученная  им в качестве аванса  сотня ухнула  к  коту  под хвост.
Мурлыка  красовался в новом пальто из серого твида и роскошной серой шляпе с
лихо  заломленными  полями. Воистину  не  угасает  дух  подлинных  ценителей
пасхальных  парадов, подумал  я, и, перехватив взгляд Мурлыки, приветственно
растянул губы. Проталкиваться  к нему мне было  ни к  чему - Мурлыка получил
замечательный инструктаж.
     Я огляделся по сторонам в  поисках тактически выгодной  позиции, откуда
мог без помех щелкать выходящий из  церкви люд. Обнаружилась таковая в  двух
шагах от меня - на самом краю тротуара торчал деревянный ящик высотой дюймов
в шестнадцать. Как  раз то, что мне требовалось.  Беда только в том,  что он
был  уже   занят.   На   него  взгромоздилась   молодая  женщина,  одетая  в
светло-коричневое  шерстяное  пальто  с  пояском  и  следящая  за  толпой  в
видоискатель фотоаппарата. Я легонько воткнул мизинец в ее локоть и, в ответ
на  недоуменный  взгляд,  лучезарно  улыбнулся, вложив  в  улыбку  все  свое
радушие. Впрочем,  особо напрягаться  мне не  пришлось -  женщина  оказалась
прехорошенькая.
     - Скажите, - обратился  к  ней я,  -  вам  приходилось прежде стоять на
одном ящике вместе с пэром королевских кровей?
     - Конечно, - заявила она. - Тысячу раз. Не мешайте мне, я занята.
     И вернулась к своему занятию.
     Я возвысил голос:
     - Но вы  никогда не стояли на ящике бок  о бок с принцем крови -  и это
ваша  единственная возможность. Моя бабушка, вдовствующая  королева,  сейчас
соизволит лично выйти из церкви, и я должен запечатлеть сей бессмертный миг.
Не  беспокойтесь,  я  встану  на  самый  краешек  и  постараюсь  не  дрыгать
конечностями.
     Она посмотрела на меня сверху вниз.
     - Мне, право, больно вам отказать, ваше высочество, но это не мой ящик.
Мне одолжил его шеф и он...
     - Эй, Арчи Гудвин!
     Голос донесся  сзади,  так что мне  пришлось  обернуться. В  двух шагах
дальше по тротуару я увидел  еще один деревянный ящик,  а  за ним еще  один.
Ящики облюбовали какие-то типы с фотоаппаратами, причем один из них, который
смотрел на  меня  и глупо  ухмылялся, стоял между  ящиками,  опираясь правой
ногой на один из них, а левой - на другой.
     Он раскрыл пасть и проквакал:
     - Вы меня не помните.
     -  Отчего  же  -  как раз  помню. "Газетт".  Джо.  Джо  Меррик...  нет,
секундочку... Херрик! Джо  Херрик. Это вы столь любезно  одолжили  ящик этой
даме?
     - Конечно. Разве можно такой отказать? Вы посмотрите на нее!
     - Уже имел удовольствие. Вы не возражаете, если я составлю ей компанию?
     - Это ей решать. Я, конечно, предпочел бы сам составить ей компанию, но
вы меня опередили. А что вы тут делаете? Где трупы?
     - Никаких трупов. Я просто тренируюсь, чтобы не выйти из формы.
     Я  повернулся  к  моей сопернице,  чтобы  сообщить  о том,  что с шефом
удалось  договориться, но  в  эту секунду  все,  как  по  команде,  вскинули
фотоаппараты к глазам, нацелившись на выход из церкви, в  котором показались
первые  люди.  Служба  закончилась.  Я  оперся  левой  ногой  о  край  ящика
строптивой  красавицы,   оттолкнулся  от  асфальта  и  со  свойственной  мне
ловкостью  поставил правую ногу на край соседнего ящика, раскинув конечности
словно распластанный  цыпленок. Пусть не  самая удобная и изящная  поза,  но
зато  все  видно  и головы зевак  не мешают. Я  метнул  взгляд в  сторону  и
удостоверился, что Мурлыка уже  выбрался из ниши и пробился  в передние ряды
зрителей, толпящихся перед Св. Томасом.
     Вот они, голубчики,  все,  как на подбор, на  любые  вкусы.  Мужчины  в
праздничных тройках,  визитках  и костюмах свободного кроя,  в  цилиндрах  и
шляпах,  больше  половины  -  без  пальто;  женщины  разодеты, как на  балу:
роскошные меха,  украшения,  платья,  жакеты,  манто, накидки,  всевозможные
шляпки. Я щелкнул какую-то парочку, чтобы разогреть фотокамеру и в следующий
миг уже  решил было, что засек свою цель. Однако я опознался:  и мужчина был
вовсе не Миллард Байноу, да и в петлице у женщины при ближайшем рассмотрении
оказалась вовсе не ванда, а фаленопсис. И вдруг я увидел ее!  Сомнений нет -
она  приближалась ко  мне, сопровождаемая  по бокам двумя мужчинами, один из
которых - по правую  руку - был Миллард Байноу. Ее манто - не  то соболь, не
то длинношерстный хомячок или нечто в  таком роде - было распахнуто, а слева
на груди красовался  ярко-розовый побег длиной дюймов в десять. Сама женщина
была под стать - без сомнения самая яркая  из всех, на кого я успел положить
глаз  за  сегодняшний дань. По мере того, как она приближалась, я отщелкивал
кадр  за кадром,  но все  это время  в  моем  мозгу свербила  мысль - нельзя
придумать  лучший  аргумент для  того, чтобы уговорить  мужчину жениться  на
женщине, которая моложе его на целых  двадцать лет, а  именно так и поступил
Миллард Байноу.
     Подав Мурлыке условный знак, я снова поднес фотоаппарат к глазам, из-за
чего  и пропустил все то, что случилось  в течение последующих двух  секунд.
Хотя за одно мгновение я готов поручиться - то, в течение которого я нажимал
на кнопку, чтобы сделать  очередной  снимок. Я предупредил Мурлыку, чтобы он
ничего не  предпринимал, пока  все камеры  нацелены  на миссис Байноу  (а по
выходе из церкви это должно было  случиться с неизбежностью),  да и почетный
эскорт с  двух  сторон не позволил  бы ему совершить свою  гнусную  выходку,
однако,  судя  по  всему, мечты о второй сотне вскружили Мурлыке голову, и я
заметил, что он  пробирается вперед, чтобы оказаться к своей жертве поближе.
Распознав в видоискателе  его голову и руку,  я  увидел также руку  мужчины,
идущего  по левую сторону от миссис Байноу, - он пытался оттолкнуть Мурлыку.
Я  тут же соскочил  с  ящиков  и  устремился  вперед,  намереваясь  ухватить
незадачливого воришку  за  фалды  и оттащить прочь,  но  Мурлыка  уже  успел
раствориться в толпе. Миссис  Байноу выглядела расстроенной  - даже закусила
губу,  а ее спутники  наперебой задавали ей вопросы.  Она помотала  головой,
что-то  сказала  мужу,  и они  продолжали  идти  в  торжественной процессии.
Розовый побег красовался на прежнем месте.
     Я  оглянулся  по сторонам  и среди  моря шляп и спин разглядел Мурлыку,
который, прижимаясь  к  рельсам ограждения,  крался следом  за четой Байноу.
Слабонервный охотник преследовал столь  вожделенную добычу.  С моей  стороны
было бы верхом  неосторожности попытаться вправить ему мозги при свидетелях,
если бы  у  меня  еще  и было, что  ему  сказать,  да  и  в любом  случае мы
условились,  что  злодействует  Мурлыка строго в  одиночку. Однако выступать
безучастным  наблюдателем мне  не  возбранялось,  и  я засеменил  следом  за
процессией, держась  примерно в восьми рядах шляп позади Мурлыки  и  рядах в
пятнадцати позади преследуемого им трио.
     Никто,  похоже, никуда не  спешил.  Пятая авеню,  сами  понимаете, была
закрыта для транспорта, но один  из лимузинов Байноу наверняка поджидал нашу
троицу да Мэдисон-авеню, так что  времени у  Мурлыки  оставалось в обрез. На
перекрестке  с Пятьдесят четвертой улицей  процессия стала  пересекать Пятую
авеню и продвигалась довольно медленно, поскольку участники парада шли здесь
только по трое в ряду. К тому времени, как чета Байноу и их спутник достигли
противоположного   тротуара,   Мурлыка  уже   подобрался  к   ним  футов  на
восемь-десять; я же предусмотрительно держался чуть поодаль.
     Это случилось,  когда  они прошагали уже  ярдов пятьдесят по  Пятьдесят
четвертой улице - примерно  на полпути  до  Мэдисон-авеню.  Толчея уже  чуть
поослабла,  но народу  все  равно было  - яблоку  упасть  негде. Мурлыка уже
наседал  им на пятки, да и  я не  слишком отставал, как  вдруг миссис Байноу
резко  остановилась, схватила мужа за руку и  сдавленным голосом сказала: "Я
больше не  могу!  Я не хотела... здесь, на улице...  Я не  могу дышать! Мил,
ты..." Потом  отпустила его руку,  выпрямилась,  напряглась,  содрогнулась и
рухнула, как подкошенная.  Спутники успели подхватить ее,  но миссис  Байноу
забилась в конвульсиях и, вырвавшись из их рук, упала на тротуар.
     И тут из кольца обступивших ее людей вылетел Мурлыка, сорвал с ее груди
орхидею   и,  опрометью  метнувшись  обратно,  бросился  бежать   в  сторону
Мэдисон-авеню.
     Мне  оставалось  только  одно,  и я это  сделал.  Устремился  следом за
Мурлыкой.  Во-первых,  взбреди  кому-нибудь  в  голову  начать  преследовать
Мурлыку, при виде уже начавшейся погони этот доброволец мог бы отказаться от
своей  затеи. Во-вторых,  я просто воспользовался  благоприятным  предлогом,
чтобы улизнуть. Хотя я уже не  пролетаю стометровку за 10,7 секунды, бегаю я
до сих пор прилично. Но и Мурлыка мчался,  как перепуганный заяц, не чуя под
собой ног.  Когда  он добежал  до Мэдисон-авеню, я отставал шагов на десять.
Мурлыка  завернул  за угол  и, не  сбавляя хода,  подлетел к остановившемуся
такси, из которого  как раз высаживались пассажиры. Мурлыка вцепился в ручку
дверцы, но  я уже был тут как тут. Мы кубарем влетели внутрь и плюхнулись на
заднее сиденье.
     Таксист повернул голову и лениво осведомился:
     - Привидение увидали, что ли?
     - Угу, - промычал я, пытаясь отдышаться. - Мой приятель никогда  прежде
не посещал церковь, а тут вот заглянул, но при виде певчих вдруг перепугался
и дал деру. Дом девятьсот восемнадцать по Западной Тридцать пятой улице.
     Таксист снова повернулся,  оглядел всю  улицу в поисках полицейских или
иных  преследователей, потом пожал плечами, хмыкнул, и мы покатили. Когда мы
проехали квартал, Мурлыка разинул было  пасть,  чтобы что-то  сказать,  но я
пригвоздил  его  к  сиденью свирепым  взглядом,  и он покорно  заткнулся.  У
таксистов  обычно  острый  слух,  даже  излишне острый, а мне бы не хотелось
оставлять за собой лишние следы. Мы  и так уже влипли  по самые уши. Поэтому
таксисту так и  не довелось  что-либо услышать, поскольку всю дорогу, вплоть
до тех пор, пока машина не остановилась перед нашим стареньким особняком, ни
один  из  нас  не раскрывал рта.  Я первым преодолел семь  ступенек крыльца,
отпер своим ключом наружную дверь и впустил Мурлыку в прихожую. Снял пальто,
повесил его на вешалку, положил шляпу на полку и повернулся к Мурлыке, чтобы
взять  его  пальто, но воришка  не спешил  с ним  расставаться. Он осторожно
запустил руку в левый карман и бережно, держа стебель двумя пальцами, извлек
из него розовую орхидею.
     - Вот она, - гордо заявил он. - Выкладывайте башли. Я спешу.
     - Попридержи лошадей, - сказал я. - Я еще должен взять кассу.
     Я повесил его пальто, положил шляпу на полку, провел его через прихожую
в гостиную,  велел  подождать,  открыл  звуконепроницаемую дверь  в  кабинет
Вулфа, вошел и прикрыл за собой дверь.
     Вулф  восседал  за столом,  заваленным  кусками  воскресной  газеты. Он
придирчиво осмотрел меня, убедился,  что я с пустыми руками, если не считать
фотоаппарата, и рявкнул:
     - Ну?
     Я  прошагал  к  своему  столу,  положил на  него фотоаппарат  и остался
стоять.
     - Да, сэр. Снимки у меня, орхидея у него. Но сперва я хотел бы...
     - Где она?
     -  Минуточку.  Он  в  гостиной,  лелеет  росток  и   не  желает  с  ним
расставаться, пока не  получит башли. Деньги, по-вашему. А как только он  их
получит,  то немедленно  улепетнет.  Между тем у  нас  кое-какие  сложности.
Миссис Байноу упала на тротуар и билась в жесточайших конвульсиях, когда наш
приятель подскочил к ней, сорвал с груди розовый побег и задал стрекача. Это
получилось настолько некрасиво, что я бы сам с  удовольствием схватил его за
шкирку и  сдал ближайшему полицейскому, но меня удержало лишь то, что миссис
Байноу от моего джентльменского поступка проку бы никакого не было, да и  вы
тут  сидите, пуская  слюнки. Словом, я  побежал за  ним. Поймай я его,  я бы
привел  его  сюда пешком, но  я  догнал его в ту  секунду,  как он вскочил в
такси. Никакого смысла...
     - Я хочу посмотреть на орхидею!
     - Подождите. Возможно, нам...
     - У нас полно времени. Пусть зайдет сюда.
     Мне пришлось  уступить, потому  что Вулф  все  равно меня не  слушал. Я
вернулся в гостиную и привел Мурлыку. Когда Мурлыка подошел к столу  Вулфа и
Вулф  требовательно  протянул лапу, я  решил,  что  Мурлыка  не  отдаст  ему
орхидею, прежде чем не получит деньги, но я ошибся. Вулф свирепо рыкнул, как
лев при виде свежего сочного  мяса, и Мурлыка  послушно протянул ему немного
пострадавший,  но не  слишком  помятый побег.  Во  всяком  случае  не  менее
полдюжины  цветков  остались  неповрежденными.  Вулф  осмотрел  их,  все  по
очереди