одонтоглоссумы  ценятся дороже  и их
труднее выращивать. Но  я ошибся.  Оказалось, она ничего  этого не  знала. О
вкусах  не  спорят,  огорченно подумал я. Но  самым большим  сюрпризом  было
другое. Покидая оранжерею,  она  вдруг увидела  малютку мильтонию  голубую и
пришла  в  неописуемый  восторг  от  изящества  ее  лепестков.  Я  рассеянно
соглашался, думая  уже о другом,  ибо моя голова была занята догадками,  что
Вулф намерен делать  дальше. Наконец появился Фриц. С почтительным  поклоном
он  по всем правилам объявил,  что Вулф  ждет нас. Ухмыльнувшись про себя, я
хотел было  легонько ткнуть его пальцем в ребро, но передумал, ибо знал, что
уж этого он мне не простит никогда.
     Вулф сидел в той же позе, в  какой мы его оставили, и, казалось, что он
не покидал своего кресла. Он кивком пригласил мисс Барстоу и меня сесть и не
выказывая нетерпения, ждал, когда мы это сделаем.
     - Вам  понравились  цветы? -  спросил он,  когда мы уселись, обращаясь,
разумеется, к мисс Барстоу.
     -  О, они просто  великолепны! - воскликнула девушка, и  я  увидел, что
теперь  она  смотрит  на Вулфа  совсем  иными  глазами. -  Но слишком  много
красоты...
     Он довольно кивнул.
     - Да, первое впечатление всегда такое. Но при длительном общении с ними
понемногу теряешь  это чувство  красоты,  тем более что  знаешь  их коварный
характер.  Впечатление,  которое они  на вас  произвели, это иллюзия, обман.
Слишком много красоты, а ведь так не бывает...
     - Возможно, вы правы, - ответила девушка, которая, как  я понял, уже не
думала о цветах. - Да, возможно.
     - Во всяком случае, вы  неплохо  провели время,  и  вам, разумеется, не
терпится узнать, как провел его я. Прежде всего я позвонил в банк и попросил
подготовить  мне справку о  финансовой благонадежности Эллен Барстоу,  вашей
матери, а также о  подробностях завещания, оставленного вашим отцом, Питером
Оливером Барстоу.  Затем позвонил доктору  Брэдфорду и попытался убедить его
нанести мне визит сегодня во второй половине дня или же вечером. Он сослался
на  занятость и отклонил мое приглашение.  Пять минут  назад мне звонили  из
банка и сообщили все, что меня интересовало. Тогда я послал  Фрица за  вами.
Вот и все, что я успел сделать за эти полчаса.
     Девушка заметно начала нервничать. Упрямо сжав губы, она, казалось,  не
собиралась идти навстречу моему шефу. А он продолжал:
     - Я обещал вам сделать предложение. Итак, вот оно. Арчи, возьми блокнот
и записывай  слово в слово  все, что я буду говорить. Я  приложу все усилия,
чтобы найти  убийцу Питера  Оливера Барстоу. Вам, Сара  Барстоу, я  обязуюсь
сообщать  о  всех  своих действиях  и,  если  у  вас  не  будет  возражений,
информировать о своих действиях также государственные власти. В свое время я
представлю вашей  матери счет на  ту  сумму, которую она сама определила как
вознаграждение. Если  мои поиски и расследования приведут к  заключению, что
убийцей является тот, кого вы подозреваете, и вы будете  пытаться спасти его
от  правосудия, я немедленно  прекращаю  всякие дальнейшие  действия, и  все
остается известным только нам с вами, да мистеру Гудвину. Никто другой в это
не  должен  быть посвящен. Одну  минуту, не перебивайте. Я держу  речь, мисс
Барстоу,  и прошу выслушать  меня до конца. Еще  два важных момента: я делаю
вам это предложение в корректной форме, не нарушающей моральных правил. Я не
государственный  служащий,  даже не член  Ассоциации  адвокатов,  и  никогда
никаких  присяг не принимал. Опасность быть обвиненным в пособничестве  меня
не   пугает.  Итак,  если  ваши  подозрения  и   страхи  в   процессе  моего
расследования  подтвердятся,  я  его   немедленно  прекращаю,  как  и  любое
раскрытие и оглашение фактов.  Но как быть в таком случае с вознаграждением?
Я в душе  романтик и сентиментален и не  буду  включать в мое предложение  в
письменной форме пункт о непременном, при  всех условиях,  вознаграждении. Я
не люблю слово "шантаж". Но несмотря на мою сентиментальность и романтизм, я
не  страдаю  от гордыни,  и поэтому не намерен  отказываться от заслуженного
вознаграждения. Для верности прочитай-ка вслух все, что ты записал, Арчи.
     Но мисс Барстоу внезапно помешала мне это сделать.
     - Но это же... это полный абсурд! - воскликнула она.
     Вулф погрозил ей пальцем.
     - Прошу вас, не  надо, мисс Барстоу.  Надеюсь,  вы не станете отрицать,
что  пришли  ко  мне с вашей  дурацкой просьбой  именно потому,  что  хотите
кого-то выгородить? Полноте,  мисс Барстоу,  давайте будем вести нашу беседу
на достойном уровне. Читай, Арчи.
     Я начал читать, а когда закончил, Вулф, обращаясь к девушке, сказал:
     - Мисс Барстоу, я советую вам принять это предложение. Я все равно буду
продолжать расследование, и, если ваши опасения подтвердятся,  вам все равно
понадобится  помощь.  В  этом  случае  вы  могли  бы  воспользоваться  моими
услугами.  Мое  предложение,  кстати, продиктовано  не альтруизмом, а вполне
эгоистическими   целями.   Если  вы   примете   его,   я   ожидаю   от   вас
заинтересованного сотрудничества, ибо это в  ваших интересах, независимо  от
исхода, и поможет вам поскорее избавиться от всего этого кошмара. Если вы не
согласны, то мне придется преодолевать  препятствия без вашей  помощи, вот и
все.  Я  -  не альтруист,  не просто добрый дядя, я -  обыкновенный человек,
который не  прочь подзаработать, когда можно. Вы сказали, мисс,  что  там, в
моей оранжерее, слишком много красоты. Вернее  будет сказать - слишком много
расходов. Знаете, во что обходится выращивание орхидей?
     Сара Барстоу молча смотрела на него.
     - Итак, решено, - промолвил Вулф.  - Разумеется, никаких  подписей. Это
будет то,  что  обычно любят называть джентльменским соглашением.  И  первым
шагом  в  его  исполнении будет  визит  мистера Гудвина к вам  завтра утром.
Торопиться не будем. Цель его - поговорить с  вами, вашим братом и, наконец,
с вашей матерью, разумеется, с вашего разрешения, и еще с тем, кого...
     - Нет! - взорвалась она и тут же умолкла.
     - Не  нет, а да. Извините,  но это необходимо. Мистер  Гудвин - человек
тактичный, вежливый,  умеет  молчать,  а главное  необычайно храбрый. А  это
очень важно, скажу я вам, мисс Барстоу.
     Он уперся ладонями о край  стола и отодвинул кресло, потом положил руки
на подлокотники и, встав во весь рост, так и остался стоять перед ней.
     -  А сейчас  отправляйтесь  домой  или по делам, если они  у  вас есть.
Многим трудно думается  в моем  присутствии, я  им  мало оставляю  места для
этого. Я понимаю, вы страдаете, вас мучают сомнения, но вы должны освободить
свою голову от всего, чтобы дать ей возможность хорошенько думать и  решать.
Идите.  Купите  себе шляпку,  назначьте свидание или  позаботьтесь  о  своей
матери. Позвоните мне сегодня вечером между шестью и семью и сообщите, когда
завтра утром мистер Гудвин может нанести вам визит, или вы не желаете видеть
его, и отныне мы враги. А теперь идите.
     Она поднялась с кресла.
     - О, Боже, я не знаю... не знаю...
     - Пожалуйста!  Сейчас  говорит не разум, а чувства и  страх.  Я не хочу
быть вашим врагом.
     Она приблизилась к  нему и, вскинув подбородок, посмотрела  ему прямо в
лицо, прямо в его глаза.
     - Я верю вам, - наконец сказала она. - Я действительно  верю, что вы не
хотите быть моим врагом.
     - Да, не хочу. До свидания, мисс Барстоу.
     - До свидания, мистер Вулф.
     Я сопровождал ее до самой двери, ожидая,  что она попрощается и со мной
тоже, но она молчала.  Я посадил  ее в  темно-синий двухместный  автомобиль,
который она оставила у края тротуара.
     Когда я вернулся в кабинет, Вулф снова  сидел в кресле. Остановившись у
его стола, я пристально посмотрел на него.
     - Итак, что вам известно? - спросил я.
     - Мне известно, Арчи, что  я  голоден. Как  приятно, что снова вернулся
аппетит. Целых две недели  у меня его не было. - Щеки его пошли складками, а
это означало, что он изволил улыбнуться.
     Разумеется,  я  был  взбешен  и  продолжал  сверлить  его  разгневанным
взглядом.
     - Вы хотите сказать, что в пятницу, субботу и воскресенье вы...
     - Да,  ел,  но, заметь, без всякого аппетита. Не представляешь,  как  я
молил  Господа, чтобы  аппетит вернулся, и  вот, видишь,  он  вернулся. Ланч
через  двадцать  минут.  У нас есть еще  время.  Мне  стало известно,  что в
гольф-клубе     имеется    некая    должность,    которая    называется    -
тренер-профессионал.  Узнай,  кто  занимает  эту  должность   в  гольф-клубе
"Зеленые луга",  и поищи,  нет ли кого среди наших благодарных клиентов, кто
мог бы  замолвить  за нас  рекомендательное словечко  по  телефону. Пригласи
тренера отобедать у нас, и как можно скорее. Сразу после ланча отправишься в
клинику к доктору Натаниэлю Брэдфорду и по дороге заедешь  в библиотеку. Мне
нужны кое-какие книги.
     -  Слушаюсь,  сэр.  О  ком,  по  вашему  мнению,  так  тревожится  мисс
Барстоу...
     -  Не  сейчас,  Арчи. Я,  терзаемый голодом, предпочитаю  эти несколько
минут перед ланчем провести в спокойном его ожидании. Потом поговорим.



        8

     Во  вторник,  тринадцатого июня, в  десять  утра я был  уже в  поместье
Барстоу. Ворота мне открыл полицейский. Рядом с ним был личный телохранитель
семейства Барстоу, и мне пришлось долго  убеждать их, что я  - Арчи Гудвин и
Сара Барстоу действительно меня ждет. По их  мнению, я  больше  смахивал  на
проныру фоторепортера, которые готовы весь день висеть на деревьях,  лишь бы
получить сенсационный снимок для своей газеты.
     Дом Барстоу  стоял в самой низкой точке седловины между холмами, в семи
милях  к северо-востоку от  Плезентвиля. Он  был из  серого камня,  довольно
большой,  по  моей  прикидке,  комнат  на  двадцать,  окруженный  множеством
служебных  построек.  Проехав  метров  триста  по  обсаженной  кустарником и
деревьями главной аллее,  я обогнул большую полого спускавшуюся вниз лужайку
и остановился под  навесом крыльца. Две ступени вели на выложенную плитняком
террасу. Это был боковой вход,  главный же  находился  за углом и смотрел на
лужайку  с  купами  деревьев,  декоративными  валунами  и  бассейном. Убавив
скорость, я ехал по поместью  не спеша, думая про себя, что пятьдесят  тысяч
долларов не  такая  уж  потеря  для  этого  семейства.  Для  этой поездки  я
облачился  в  темно-синий костюм и голубую  сорочку с  бежевым галстуком, и,
конечно же,  на  мне была моя знаменитая панама,  которую  я  совсем недавно
получил из чистки. Словом, я считал,  что одет именно  так, как положено для
такого визита.
     Сара Барстоу ждала меня в десять, и я был пунктуален. Оставив машину на
гравиевой площадке  за домом, я поднялся  на террасу и нажал  кнопку звонка.
Наружная  дверь с террасы  в  комнаты была открыта, но за ней  была  другая,
затянутая сеткой от москитов. Через нее я попытался  разглядеть, есть ли кто
поблизости, но это было бесполезно, и я стал ждать. Вскоре послышались шаги,
и  дверь  отворилась. На  пороге  стоял  высокий  худой  дворецкий в  черном
сюртуке. Он был чрезвычайно вежлив.
     - Прошу прощения. Вы - Арчи Гудвин?
     Я кивнул.
     - Меня ждет мисс Барстоу.
     -  Я  знаю, сэр.  Прошу  вас следовать за мной. Мисс Барстоу ждет вас в
саду.
     Через  террасу,  по  дорожке вокруг дома,  затем  по аллее,  обсаженной
деревьями, кроны которых смыкались  вверху, образуя свод, мы наконец вышли к
цветнику. Там под тенью деревьев на скамье сидела мисс Барстоу.
     - Благодарю, - сказал я дворецкому, увидев Сару. - Я уже знаю, куда мне
идти.
     Он остановился, отвесил  почтительный поклон и, повернувшись, зашагал к
дому.
     Мисс Барстоу выглядела еще хуже, чем вчера. Видимо, она совсем не спала
в  эту ночь. Вчера, вопреки  просьбе Вулфа  позвонить  в  шесть  вечера, она
позвонила намного раньше, поэтому к телефону подошел я. По ее голосу я сразу
понял, в каком она состоянии. Она  очень коротко,  по-деловому, сказала, что
ждет меня завтра, ровно в десять, и тут же положила трубку.
     Сара  предложила мне сесть рядом. Вулф  не дал  мне никаких инструкций,
предоставив полную свободу действий. В качестве напутствия он  повторил свою
любимую  поговорку: любая  спица  приведет  муравья  к ступице  колеса.  Он,
правда, упомянул еще о нашем преимуществе,  о котором не следует забывать, -
никто не знает, насколько мы хорошо осведомлены, но поскольку наш первый шаг
увенчался успехом, все полагают, что мы знаем все.
     Произнося  это,  он  зевнул, так широко  открыв  рот,  что  в него  мог
свободно влететь теннисный мяч.
     - Надеюсь, ты не утратишь это преимущество, - в назидание заключил он.
     - У вас в саду, я вижу, нет теплиц для орхидей, - начал я свой разговор
с  Сарой  Барстоу.  -  Но  у вас,  должно  быть,  много других  экзотических
растений?
     - Возможно, - рассеянно ответила она. - Я попросила Смолла провести вас
в сад, потону что здесь никто нам, надеюсь, не помешает. Вы не возражаете?
     - Что  вы,  конечно, нет.  Здесь  так хорошо. Я  сожалею,  что вынужден
надоедать  вам  своими  вопросами,  но у  меня нет  иной возможности собрать
факты.  Ниро Вулф любит  утверждать,  что он исследует явления, а я  собираю
факты.  Не уверен, что в словах моего хозяина таится некий  скрытый смысл. Я
внимательно изучил в словаре все оттенки значения слова "явление" и пришел к
выводу, что это слово следует понимать буквально.
     Я вынул блокнот.
     -  Я просил бы вас рассказать  мне о вашей семье  и,  разумеется, о вас
самих: сколько вам лет, за кого собираетесь замуж...
     Не дав  мне  закончить, она  послушно  начала  рассказывать. Она сидела
прямо, сложив руки на коленях.
     Кое-что я уже знал из газет или  из справочника "Кто есть кто", но я не
прерывал ее. Кроме матери и брата,  близких родных у нее больше не  было. Ее
брат Лоуренс, двадцати семи лет, на два года ее старше,  в двадцать один год
окончил Холлавдский университет и с тех пор ничем не занимался лет пять. Как
я понял, не только тратил  попусту время, но и испытывал отцовское терпение,
пока наконец не обнаружил интерес  к  промышленному дизайну. Теперь он  даже
преуспел  в  этом, особенно в области самолетостроения.  Отец и  мать всегда
были  привязаны  друг к другу  все тридцать  лет их семейной  жизни.  Она не
помнит,  когда  у матери  появились первые признаки ее  недомогания. Но  это
случилось давно, когда она была  еще ребенком. В ее семье никогда  не делали
из этого тайны, ибо не считали это болезнью, которую надо скрывать, а скорее
видели  в этом  беду,  неожиданно постигшую близкого  и любимого человека, и
всячески старались помочь ему с этим  справиться.  Доктор Брэдфорд и еще два
специалиста   склонны   были  считать  это  расстройством   неврологического
характера, но ее, Сару, это  ни  в чем не убеждало. Она считала, что все эти
чужие и  холодные  слова не имели никакого  отношения к ее  матери, живой  и
любимой.
     Их дом в Вестчестере  был родовым  поместьем,  но жили они  здесь  лишь
летом,  и  не более  трех  месяцев,  ибо  большую часть  года  находились  в
университетском городке. Каждое лето они приезжали  сюда со  всей прислугой,
чтобы провести здесь какие-нибудь одиннадцать недель, а с наступлением осени
закрывали дом и уезжали. Тут они знали почти всех, и вообще круг знакомых ее
отца был  весьма широк, и  не  только в Вестчестере.  Многие  из его близких
друзей были их соседями. Сара назвала их имена, рассказала о  прислуге дома.
Все это я аккуратно записывал в свой блокнот и настолько был этим занят, что
даже не заметил, как Сара встала со скамьи и вышла на садовую дорожку. И тут
я услышал гул самолета над головой,  он летел,  должно быть,  совсем низко и
заглушил ее голос. Я взглянул вверх и увидел его и тут же торопливо записал:
"Финский,  одноместный, шесть ярдов, зарегистрирован в Нью-Йорке".  Я бросил
взгляд на девушку. Запрокинув голову, она стояла под ярким солнцем и следила
за  самолетом, и вдруг махнула ему платком.  Я  тоже вышел на дорожку, чтобы
получше разглядеть самолет. Он летел  теперь совсем низко,  и когда оказался
над нами, и с той, и с другой стороны кабины высунулась рука и помахала нам.
Сделав резкий "нырок",  самолет  выровнялся, описал над нами круг и скрылся.
Мы вернулись на скамейку.
     - Это был мой брат, - пояснила Сара.  - Он сегодня впервые после смерти
отца поднялся в воздух.
     - Он у вас, видно, отчаянный, да и руки у него очень длинные.
     -  Нет, он  сам  не  летает, во всяком случае не в одиночку. С ним  был
Мануэль Кимболл. Это его самолет.
     - А, один из четверки.
     - Да.
     Я кивнул и вернулся к своим вопросам. Теперь мне предстояло расспросить
о гольфе. Питер Оливер Барстоу,  по  словам дочери, не был заядлым игроком в
гольф и в университетском городке играл не так часто, не более одного раза в
неделю. Здесь во время  летних каникул он, бывало, играл и два раза в неделю
и для этого ездил в загородный клуб "Зеленые луга", членом которого состоял.
Там у него был  свой шкафчик для клюшек и  прочего инвентаря. Несмотря на то
что он  играл не часто,  он считался  сильным игроком, нередко  посылавшим в
лунку девяносто  пять мячей из ста. Обычно он играл с друзьями,  людьми  его
возраста,  но иногда играл с ней  и братом. Его жена  никогда не  стремилась
научиться играть  в гольф.  В  роковое воскресенье ее  отцу  и  брату партию
составили мистер  Е. Д.  Кимболл  и его  сын  Мануэль.  В таком составе, она
уверена,  отец играл впервые.  Возможно,  это чистая случайность, ее брат не
говорил ей, что состав игроков был определен заранее. Однако Сара знает, что
ее брат иногда играл с Мануэлем Кимболлом. Она не думает, что игроки заранее
договорились, потому что это  было первое появление ее отца  в клубе  в этом
сезоне.  Семья  Барстоу на  этот  раз приехала  в Вестчестер  на  три недели
раньше, чем обычно,  из-за плохого  состояния  здоровья миссис Барстоу. Отец
собирался вернуться в университет в тот же вечер.
     Сказав это, Сара внезапно умолкла. Оторвавшись от блокнота,  я взглянул
на  нее.  Ее  невидящий  взгляд   был  устремлен  вдаль,   пальцы  судорожно
переплетены.
     - Теперь  он  никогда не вернется в  свой университет. Он столько хотел
сделать... и сделал бы, - промолвила она как бы про себя.
     Чтобы вывести ее из этого состояния, я спросил:
     - Ваш отец весь год держал клюшки в клубе?
     Она повернулась.
     - Нет.  Почему вы об этом спрашиваете? Разумеется,  нет. Ведь иногда он
играл в гольф и в университете.
     - Все свои клюшки он держал в одной сумке?
     - Да, - резко сказала она.
     - Следовательно,  он  захватил их  с  собой в то  воскресенье, когда вы
переезжали?  Вы приехали в  полдень на  его машине,  а  вещи прибыли потом в
фургоне, не так  ли? Где была  сумка с клюшками, в грузовом фургоне, или ваш
отец взял ее с собой в машину?
     Мне  сразу стало ясно, что мой вопрос ее испугал. Мышцы шеи напряглись,
руки  она  тесно прижала к  телу и вся словно застыла. Я  сделал вид, что не
замечаю произошедшей в ней перемены. Я сидел,  подняв карандаш, в  ожидании,
когда я смогу записать ее ответ.
     - Я не знаю, - наконец сказала она. - Я просто не помню.
     - Возможно, клюшки были в грузовом фургоне, - заметил я. - Поскольку он
не был фанатом гольфа, ему незачем было везти их с собой в машине. А где они
сейчас?
     Я  боялся,  что этот вопрос  еще  больше  ее  насторожит, но  этого  не
произошло. Она была уже спокойна и, кажется, полна решимости.
     - Я этого не знаю. Я думала, вам известно, что сумку так и не нашли.
     - Ага, - воскликнул я, - Значит, сумка с клюшками пропала?
     - Да. Полиция искала ее  везде  - в  доме,  в клубе, даже  на  поле для
гольфа, но они так и не нашли ее.
     Да, подумал я, и вы чертовски рады этому, милая барышня!
     - Вы хотите сказать, что никто так и не вспомнил, куда подевалась сумка
с клюшками?