прервал его Вулф. - Только то, что  может
пригодиться.
     -  Хорошо,  сэр. У  него  половина  доли  в  ресторане "Новый  рубеж" в
Бостоне. Его открыл  в тысяча  девятьсот сорок  шестом году его сокурсник из
колледжа, и  молодой  Сперлинг  внес  приличную сумму,  около  сорока тысяч,
видимо, взял у отца, но это не...
     - Ночной клуб?
     - Нет, сэр. Ресторан высокого пошиба, их специализация - дары моря.
     - Едва сводят концы с концами?
     - Нет, сэр. Процветают. Миллионерами не стали, но в сорок восьмом  году
прибыль была солидная.
     Вулф хмыкнул:
     - Не думаю, что это серьезная почва для шантажа. Что еще?
     Сол взглянул на Орри:
     - Расскажи о манхэттенском балете.
     - Ну, - вступил Орри, - это  группа  танцоров, они собрались  два  года
назад.  Джимми Сперлинг  и еще два  типа вложили денежки,  какова была  доля
Джимми, я не выяснил, но, если надо, выясню. Танцуют они всякий модерн. Свой
первый  сезон  начали  в каком-то занюханном  сарае на Сорок восьмой  улице,
продержались три недели  и махнули куда-то в глушь, но и там не преуспели. В
прошлом сезоне открылись  в  ноябре, в Хералд-театре,  и выступали до  конца
апреля. Говорят, что три добрых ангела свои взносы окупили с лихвой, но  это
надо проверить. Во всяком случае, в убытке не остались.
     Похоже, мы снова выстрелили вхолостую. Рассказать богатому  отцу о том,
какой  транжира  и  растратчик  его  сын,  - слышать о подобных угрозах  мне
доводилось,  но  пугать отца рассказами  о предприимчивости сына -  такого я
что-то не помню. В общем, мое мнение о Джимми явно надо подкорректировать.
     -  Понятное дело,  - продолжил  Орри,  - когда думаешь о балете, на  ум
сразу приходят девушки да ножки. В этой труппе с ножками было все в порядке,
я  проверял. Джимми балетом интересуется,  иначе стал бы он раскошеливаться?
Когда  он в Нью-Йорке, он ходит на балет два раза в неделю. Он лично следит,
чтобы девушки как следует питались. Ну, я решил,  надо копать дальше,  вроде
тут  что-то есть.  В общем, девушек он любит, а они его, но  если из этого и
вышла  какая-нибудь  темная  история,  я   до  нее  не  докопался,  придется
подождать. Продолжать поиски?
     - Почему бы и нет, - Вулф повернулся к Солу. - Это все?
     -  Ни в  коем случае,  - ответил ему Сол, - но интересно  вам, пожалуй,
только одно,  как  раз  об  этом  я и  хочу  сказать. Прошлой осенью он внес
двадцать тысяч долларов в фонд ОПБ.
     - Что это?
     - Общество прогрессивных  бизнесменов.  Но  это просто  вывеска. Деньги
пошли на президентскую кампанию Генри Уоллеса*.
     * В 1948 году возглавил радикальную Прогрессивную партию, она выступала
за переговоры  с СССР с целью положить конец холодной войне. Выставлялся при
поддержке компартии США кандидатом на пост президента, но набрал лишь 1 млн.
голосов.
     - Ничего  себе, -  глаза  Вулфа,  почти  закрытые, чуть приоткрылись. -
Давайте поподробнее.
     - Много не  расскажу, зацепил только сегодня. Видимо, взнос был тайный,
но кто-то о  нем все-таки знает,  если скажете, я могу до них  добраться.  С
этим  я и приехал. Я  вышел  на  одного  человека, прежде он был сторонником
Уоллеса, потом с ним расплевался, сам он по мебельной части. Он уверяет, что
про взнос  Сперлинга ему все  известно. Сперлинг якобы сделал этот  взнос  в
виде личного  чека на  двадцать тысяч и как-то в четверг вечером передал его
некоему  Колдекотту, а  на  следующее утро  пришел в ОПБ и попросил свой чек
назад.  Он хотел  вместо  него внести наличные. Но  оказалось,  что  чек уже
погашен. А дальше самое  интересное: мой  осведомитель уверяет, что с начала
года всплывали фотокопии трех разных  чеков  - взносов троих других людей, -
всплывали при необычных обстоятельствах. Один чек был его собственный, имена
двух других жертвователей он назвать отказался.
     Вулф наморщил лоб:
     - Он  утверждает,  что  руководители ОПБ  сделали эти  фотокопии, чтобы
потом ими воспользоваться - при необычных обстоятельствах?
     - Нет, сэр. Он считает,  что  копии сделал кто-то  из служащих либо для
себя лично, либо как шпион для демократической или  республиканской  партий.
Себя  мой осведомитель назвал политическим отшельником. Уоллеса он не любит,
но и республиканцы с демократами ему не по душе. Он говорит, что в следующий
раз проголосует  за  вегетарианцев,  но  от  мяса  не  откажется. Я  дал ему
выговориться. Хотел  выудить из него  все,  что  можно,  - ведь если  с чека
молодого Сперлинга сделали фотокопию...
     - Разумеется. Удовлетворительно.
     - Так мне копать дальше?
     - Да. Чем глубже, тем  лучше. Ценнейшая находка - это служащий, который
делал  фотокопии.  -  Вулф повернулся  ко  мне. -  Арчи! Ты знаешь  молодого
Сперлинга лучше, чем мы. Он простофиля?
     -  Если  я и  думал  так раньше, - честно признался я,  - то  теперь не
думаю.  Простофиля  не может  грести  прибыль  с  ресторана  в  Бостоне  и с
манхэттенского  балета.  Я  его недооценивал. Ставлю три против одного,  что
знаю, где находится фотокопия чека Джимми. В сейфе, в конторе Мерфи, Кирфота
и Рони.
     - Похоже на правду. Еще что-нибудь, Сол?
     Скажи он  сейчас, что Джимми подснял миллиончик, водя по кругу пони или
заправляя  на птицеферме,  я бы не  удивился,  но, видимо, до этого у Джимми
просто  руки не  дошли.  Сол  и  Орри  побыли  еще  немного,  пропустили  по
стаканчику, обсудили, как добраться до шпиона республиканцев или демократов,
и ушли. Выпустив их, я  вернулся в кабинет... мои замечания насчет  важности
улик в уголовном деле уже устарели, значит, надо от них отказаться.
     Я собрался отойти ко  сну и  дать  моим синякам немного передохнуть, но
было всего  половина десятого, а  средний  ящик моего стола едва не вспух от
квитанций и счетов за ремонт на крыше.  Я  взялся их разбирать. Похоже, Вулф
даже недооценил ущерба, если учитывать стоимость редких гибридов, с которыми
грубо обошлись. Завидев, какие труды я взвалил на  свои плечи, Вулф вызвался
помочь,  и часть бумаг я  перенес на  его стол.  Но  мне не  раз приходилось
убеждаться:   разведение    орхидей   и   детективный   бизнес   -   занятия
трудносовместимые.  Одно  так  и  норовит подставить  ножку другому.  Мы  не
просидели  за бумагами и  пяти минут,  как  в дверь позвонили.  Обычно после
девяти Фриц надевает старые шлепанцы, поэтому поздних визитеров встречаю я.
     Я зажег свет  над крыльцом, посмотрел  сквозь  одностороннюю стеклянную
панель,  открыл  дверь  и  сказал:  "Добрый  вечер,  входите",  через  порог
перешагнула Гвен Сперлинг.
     Я закрыл дверь и повернулся к ней.  - Пришли повидаться со слизняком? -
я показал рукой. - Это здесь.
     - Вы даже не удивились! - брови ее метнулись вверх.
     - Годы упорных тренировок. Мне же хочется вас поразить, вот я и скрываю
удивление. А вообще оно из меня так и прет. Прошу.
     Она  прошла  вперед,  я  за  ней.  В кабинете  она  сделала  три  шага,
остановилась, и мне пришлось описать вокруг нее дугу.
     -   Добрый   вечер,  мисс   Сперлинг,   -   четко   выговаривая  слова,
поприветствовал гостью  мистер  Вулф. Он указал на красное кожаное кресло: -
Наше лучшее кресло к вашим услугам.
     - Я звонила вам и говорила, что приеду.
     - По-моему, нет. Она звонила. Арчи?
     - Нет, сэр. Просто она удивлена, что мы не удивлены.
     - Понятно. Садитесь, пожалуйста.
     Секунду мне  казалось,  что она сейчас развернется и  лишит нас  своего
общества, как  тогда в  библиотеке,  но,  если  это предложение и  встало на
повестку дня, она проголосовала против. Она перевела взгляд с Вулфа на меня,
глаза ее остановились на  моей расцарапанной  щеке, но спрашивать, чьих  рук
это дело, она не стала. Бросила меховую горжетку на желтое кресло, подошла к
красному кожаному, опустилась в него и заговорила:
     - Я пришла, потому что не могла заставить себя не прийти. Мне нужно кое
в чем признаться.
     Господи,  неужели   она  тоже  подписала   заявление?  Вид  у  нее  был
обеспокоенный,  но не  изможденный,  а  веснушки при этом  освещении  вообще
скрылись из виду.
     -   Признания  часто  помогают,  -  заметил  Вулф.  Правда,  желательно
признаваться тому, кому надо.  Вы уверены,  что  должны  признаваться именно
мне?
     - Вы просто любезничаете, потому что я назвала вас слизняком!
     - Странная причина для того, чтобы любезничать. У меня и в мыслях этого
нет. Просто я хочу подбодрить вас, облегчить вам начало.
     -  В этом нет надобности,  - Гвен крепко  сплела руки. -  Я решилась. Я
самодовольная и любопытная маленькая дуреха!
     - Вы слишком увлекаетесь прилагательными, - сухо заметил Вулф. - В моем
случае  -  дешевый  и грязный  маленький слизняк.  В вашем - самодовольная и
любопытная  маленькая дуреха. Обойдемся просто дурехой. Но  из-за чего такая
аттестация?
     - Из-за всего. Из-за Луиса Рони. Я отлично знала, что совсем в него  не
влюблена, ни  капельки, но  решила слегка проучить отца. Будь все нормально,
Луису  не понадобилось  бы заигрывать с Конни  Эмерсон,  чтобы  уязвить  мое
самолюбие, она не  стала бы  кокетничать  с ним, и вообще  он  остался  бы в
живых. Пусть даже вы сказали о нем чистую правду, в его смерти виновата я, и
что мне теперь прикажете делать?
     Вулф хмыкнул:
     - Боюсь, я не совсем вас понимаю. Мистер Кейн поехал отправить письма и
случайно сбил мистера Рони - где же здесь ваша вина?
     Она пристально посмотрела на него:
     - Вы же знаете, что это неправда!
     - Да, но этого не знаете вы... или знаете?
     -  Естественно,  знаю!  -  Руки  ее  разжались. -  Может, я  и  дуреха,
отказываться не буду, но Уэбстера я знаю давным-давно и убеждена - он не мог
сделать такого!
     - От несчастного случая не застрахован никто.
     - Я не об  этом.  Если бы он сбил Луиса и увидел, что тот мертв, он тут
же бы вернулся домой, снял  телефонную трубку и вызвал доктора и полицию. Вы
же его видели. Разве не поняли, что он именно такой человек?
     Это  было уже  что-то  новое:  представительница  семейства  Сперлингов
пыталась убедить Вулфа, что заявление Кейна - чистой воды липа.
     - Да, - мягко согласился Вулф. - Я понял, что он именно такой. Ваш отец
знает, что вы здесь?
     - Нет. Я... не хотела с ним ссориться.
     - Когда он  об этом  узнает, ссоры едва  ли удастся избежать. Почему вы
решили приехать сюда?
     - Я еще вчера собиралась, но не смогла. Я ведь трусиха.
     - Дуреха и трусиха, - Вулф покачал головой. - Не надо  так подчеркивать
свои слабости. - А сегодня?
     - Я кое-что услышала. Теперь на мне еще  один грех  -  подслушивание. Я
грешила этим в детстве, потом как-то не  доводилось.  А сегодня  я услышала,
как Конни говорила что-то Полу, - встала за дверью и подслушала.
     - Что она говорила?
     Черты Гвен вдруг сморщились. "Вот, - подумал я, - сейчас она заплачет".
Только не это: при виде плачущей женщины Вулф совсем лишается разума.
     Я накинулся на нее:
     - Зачем вы сюда приехали?
     Справившись, она воззвала к Вулфу:
     - Я должна вам рассказать?
     - Нет, - кратко ответил он.
     Другого ответа  и  не требовалось, она начала рассказывать.  Лицо у нее
при этом  было  такое,  будто ее  заставили  есть мыло,  но говорила  она не
заикаясь и не запинаясь.
     - Они  были  у себя  в комнате, а я  проходила  мимо. Но  я  не  просто
случайно  что-то услышала; я  остановилась и навострила  уши.  То ли она его
ударила,  то ли он  ее  - у них  не  поймешь,  кто кого лупцует, надо видеть
своими глазами. Но говорила она. И сказала, что видела, как Гудвин... - Гвен
взглянула на меня: - То есть вы.
     - Моя фамилия Гудвин, - согласился я.
     -  Так вот, она видела, как Гудвин нашел камень у ручья,  она  пыталась
выхватить его и выбросить в воду, но Гудвин сбил ее с ног.  Камень остался у
Гудвина, и  он обязательно  отнесет  его Ниро Вулфу. И что же Пол собирается
делать?  А он  ответил, что  ничего.  Она тогда закричала,  что на  него  ей
наплевать, а своей репутацией она дорожит и на  поругание ее не отдаст,  тут
он ее ударил, а может, она  его. Мне показалось, что  кто-то из  них  идет к
двери, и я побежала по коридору.
     - Когда это произошло? - буркнул Вулф.
     - Перед  самым  ужином.  Папа  только  что  вернулся,  и я  хотела  все
рассказать ему,  но передумала - я же знала, что написать заявление заставил
Уэбстера он! Таких  упрямцев,  как отец, надо еще поискать, и было ясно, что
он скажет. Но я не могла  сидеть сложа руки!  Луиса убили по моей вине,  ему
теперь все  равно, а  мне каково? Пусть даже он такой, каким вы его описали.
Может, это эгоизм, но я решила теперь вести себя абсолютно честно. Честно  -
со всеми и во всем. Надоело  двуличничать. К примеру, как я себя вела в день
вашего приезда?  Надо было позвонить Луису и сказать, что я  больше не желаю
его видеть, - это было бы честно, и именно этого я хотела; но нет, я вызвала
его  для  встречи, чтобы  все высказать  лично,  -  и  что из  этого  вышло?
Признаюсь - я ведь надеялась, что кто-то меня  подслушивает по параллельному
аппарату,  -  пусть  знают,  какая  я  замечательная  и  благородная!  Конни
любительница подставить  ушко,  а  может, и  не только  она.  И ведь  кто-то
подслушал, и вот что случилось! Получается, я вызвала его на смерть!
     Она остановилась перевести дух.
     - Пожалуй, вы к себе чересчур  строги, мисс Сперлинг, -  воспользовался
паузой Вулф.
     - Это вы зря, -  она еще не закончила. - Я не могла это рассказать отцу
или матери, даже  сестре,  потому что... не  могла  и  все. Как  же  я стану
честной,  если  собираюсь скрыть худшее, что вообще  сделала в этой жизни? Я
все обдумала и решила: если кто  меня правильно поймет, так это вы. Вы в тот
день сразу поняли, что я вас  боюсь,  и прямо мне об  этом сказали. Кажется,
первый раз в жизни кто-то меня по-настоящему понял.
     Я едва не фыркнул. Симпатичная девушка с веснушками говорит такое Вулфу
в моем присутствии - это, знаете ли,  почти за гранью. Если в чем-то на этом
свете я разбираюсь намного лучше его, то как раз в молодых женщинах.
     - Ну вот, - продолжала Гвен, - я  и  приехала,  чтобы вам рассказать. Я
понимаю,  сделать вы ничего не сможете, ведь отец заставил Уэбстера написать
это заявление, и дело закрыто... но  я не могла держать это в себе, а  когда
подслушала  разговор Конни и  Пола,  тут  у  меня  все  сомнения испарились.
Поймите, я сейчас говорю с вами честно, на все сто процентов. Еще год назад,
даже неделю назад я бы делала вид, что приехала к вам, потому что мой долг -
открыть истинную причину его смерти; но если он был таким отпетым мерзавцем,
то  я ему ничего не  должна.  Просто,  если я хочу  стать  прямым и  честным
человеком, начинать надо сейчас или  уже никогда. Не хочу  больше никогда  и
никого бояться, даже вас.
     Вулф покачал головой:
     - Вы предъявляете к себе слишком высокие требования. Я вдвое старше вас
- о самолюбии и самооценке  нечего  и говорить,  -  но кое-кого я боюсь. Так
что,  лучше  не  перебарщивать.  Есть  разные уровни честности,  и  отдавать
монополию самому глубокому  не  стоит.  Что  еще  сказали  мистер  и  миссис
Эмерсон?
     - Вроде ничего.
     - Больше ничего... информативного?
     - По-моему, нет. Правда... -  она смолкла, нахмурилась. - Разве я... Не
сказала, что он назвал ее идиоткой?
     - Нет.
     - Назвал. Когда она заявила про свою репутацию. Он сказал: "Идиотка, ты
уж прямо могла сказать Гудвину, что ты его убила - ты  или я".  А дальше она
его ударила - или он ее.
     - Еще что-нибудь?
     - Все. Я убежала.
     - А вы уже подозревали, что мистера Рони убил именно мистер Эмерсон?
     - То  есть как... - Гвен оторопела. -  Я и сейчас  этого не подозреваю.
Или подозреваю?
     - Конечно, подозреваете.  Вы просто не назвали  вещи своими  именами. И
наряду  с  частностью,  мисс  Сперлинг,  существует  благоразумие.  Вы  сами
считаете, что я вас понимаю,  так вот вам мое мнение: вы думаете, что мистер
Эмерсон убил  мистера  Рони за флирт с  миссис Эмерсон. Но лично я  в это не
верю. Я слушаю радиопередачи мистера Эмерсона, видел его у вас и считаю, что
на чувства  столь горячие, искренние и  взрывные  он  просто не способен. Вы
сказали, что вопрос о  смерти Рони закрыт и я уже  ничего не могу сделать. А
мне  кажется, что  могу  и попробую, но  разрабатывать версию об убийстве на
почве ревности я точно не буду.
     - Но тогда - Гвен, наморщив лобик, смотрела на него.  - Тогда какова же
причина?
     - Не знаю. Пока, - Вулф  положил руки на край стола, оттолкнул кресло и
поднялся. - Вечером вы собираетесь ехать назад?
     - Да. Но...
     -  Тогда  вам пора  в путь.  Уже поздно.  Ваша  новоявленная страсть  к
честности вызывает восхищение, но, как и во всем другом, тут нельзя забывать
об  умеренности. Честнее  было бы  сказать вашему отцу,  что вы  едете сюда;
честно было бы  сказать ему, откуда вы вернулись; но,  если вы это сделаете,
он  решит,  что  вы помогли мне опорочить заявление мистера Кейна, а  это не
соответствует  истине. Поэтому большей честностью  будет  солгать и  сказать
ему, что вы ездили к другу.
     - А я так и  сказала, - объявила  Гвен. - Вы и есть друг. Я хочу еще  с
вами поговорить.
     - Не сегодня, - Вулф был категоричен.  - Ко мне должны приехать. Другой
раз - Он поспешно добавил: - Предварительно созвонившись, конечно.
     Она  не  хотела  уезжать,  но  что  бедняжке  оставалось? Я передал  ей
горжетку, она  пыталась  потянуть  время и  задавала  какие-то  вопросы,  но
получала на  них  односложные ответы и в конце  концов  поняла, что разговор
окончен.
     Едва за ней закрылась дверь, я сообщил Вулфу, что я о нем думаю.
     - Счастье само идет к вам  в руки, - стал горячо  убеждать его я. - Да,
она не  "Мисс Америка 1949  года", но уж не соринка  в глазу, она унаследует
миллионы и по  уши влюблена  в вас. Вы сможете бросить работу и целыми днями
только есть  и  пить.  По  вечерам будете  объяснять ей,  как хорошо  вы  ее
понимаете, а ей, наверное, ничего другого и не нужно. Наконец-то вы попались
на крючок, давно пора! - Я протянул лапу. - Поздравляю!
     - Заткнись, - он взглянул на часы.
     - Еще минутку. Я одобряю вашу ложь насчет "должны приехать". Именно так
с ними и надо обращаться, сначала как следует раздразнить, а уж потом...
     - Иди спать. Ко мне действительно должны приехать.
     Я внимательно посмотрел на него:
     - Опять дама?
     -  Мужчина.  Дверь  я  открою сам.  Убери все со  стола  и  иди  спать.
Немедленно.
     За пять лет  такой  разговор происходил максимум дважды.  Случалось, он
просил меня выйти из комнаты,  часто я получал  сигнал повесить параллельную
трубку - речь, надо полагать, шла  о чем-то глубоком и мне недоступном, - но
почти никогда меня не выгоняли наверх, чтобы я даже  одним  глазком  не смог
посмотреть на посетителя.
     - Мистер Джонс? - спросил я.
     - Убери все со стола.
     Я собрал бумаги, положил их в ящик, потом сказал:
     - Мне это, как вы понимаете,  не нравится. Одна из моих  обязанностей -
следить, чтобы вы оставались живым и невредимым, - я направился к сейфу. - А
если утром я спускаюсь и нахожу вас здесь - что тогда?
     -  Может,  однажды  такое  и  случится.  Но  не   завтра.  Сейф  оставь
незапертым.
     - В нем пятьдесят тысяч.
     - Знаю.
     - Пистолеты лежат во втором ящике, они не заряжены.
     Я пожелал ему спокойной ночи.
     ГЛАВА 19
     Наутро пятьдесят тысяч похудели на тридцать процентов. Пятнадцать тысяч
зеленых испарились. Я дал себе  клятву: прежде чем пробьет мой смертный час,
я должен  хоть краем глаза,  хоть  издали увидеть  мистера Джонса.  Человек,
который требует такие деньги за  штучную работу и получает  оплату вперед, -
разве можно пройти мимо?
     Я  поднялся в семь утра, но сон мой был непродолжительным -  всего пять
часов. Я не последовал примеру Гвен и  не  стал подслушивать под дверью, но,
разумеется, я и