а молодых, но, ради
бога, не говорите об этом Вульфу.
     Итак, в субботу в  10  часов  35  минут  утра  я  вошел  в
квартиру  покойного  Морриса  Элтхауза  и запер за собой дверь.
Квартира была не так уж плоха,  если  не  считать  картин.  Как
говорила Сара Дакос, ковер, разостланный в гостиной от стены до
стены,  был  толстый.  Там  стояла  большая  кушетка, перед ней
кофейный столик, под торшером  хорошее  кресло,  четыре  стула,
небольшой  столик  с  железной статуэткой на нем, которая могла
быть создана любым пареньком, владеющим слесарным инструментом,
из металлического лома, найденного в гараже, большой письменный
стол, на котором не  было  ничего,  кроме  телефона  и  пишущей
машинки.  Одна  стена почти до самого потолка в книжных полках.
Чем меньше говорить о картинах на стенах, тем лучше.  Они  были
хороши   для   викторины   --  развлекать  гостей:  пусть  себе
угадывают, что на них  изображено:  только  я  сомневаюсь,  что
нашелся бы хоть один, кто дал бы правильный ответ.
     Я положил пальто и шляпу на кушетку и обошел всю квартиру.
Два стенных   шкафа   в  гостиной.  Ванная  комната,  маленькая
кухонька, спальня с  единственной  кроватью,  комод,  туалетный
столик,  два  стула  и стенной шкаф, битком набитый одеждой. На
туалетном столике фотография матери и отца Элтхауза. Я вернулся
в гостиную и принялся разглядывать все по порядку.  Здесь  было
темно  --  портьеры  были  задернуты, и я включил свет. Повсюду
лежал .толстый слой пыли,но я явился сюда с ведома и разрешения
хозяев и поэтому не  стал  утруждать  себя  тем,  чтобы  надеть
резиновые перчатки.
     Безусловно,  я  не  ожидал  найти  в  квартире  что-нибудь
интересное. Ведь полиция уже побывала здесь, но у них на уме не
было ничего  определенного,  а  у  меня  было  --  Сара  Дакос.
Несомненно,  вы бы очень хотели иметь подробный перечень всего,
что находилось в квартире, особенно содержимого ящиов и шкафов,
но для этого потребовалось бы слишком  много  времени.  Упомяну
только  одну вещь -- рукопись незаконченного романа объемом 384
страницы. Я просмотрел странички полторы.  Чтобы  прочесть  его
целиком  и  узнать,  нет ли там девушки, похожей на Сару Дакос,
нужен был целый день.
     Последнее, что я еще не упомянул, валялось  на  дне  ящика
комода  в  спальне. Среди всякой всячины там было с десяток или
около того фотографий. Ни на одной из них я не  обнаружил  Сары
Дакос,  но зато нашел одну фотографию, на которой был изображен
сам Элтхауз, лежавший на кушетке в чем мать родила.  Я  никогда
прежде не видел его обнаженным, так как на фотографиях, которые
публиковались  в  "Газетт",  он  всегда  был в приличной форме.
Мышцы хорошо развиты, живот  плоский,  но  самое  интересное  я
обнаружил  не  на  фотографии, а на ее обратной стороне. Кто-то
написал там стихотворение (или отрывок из стихотворения):
     Любовник смелый, ты не стиснешь в страсти
     Возлюбленной своей -- но не беда:
     Она неувядаема, и счастье
     С  тобой,  пока  ты  вечен  и   неистов   [Перевод   Олега
Чухонцева].
     Я  не  прочитал  всей  поэзии  мира, но у Лили Роуэн целая
полка со сборниками стихов, и иногда она просит  меня  прочесть
ей  вслух  то  или  иное из них, и я был убежден, что уже читал
строки,  написанные  на  обороте  фотокарточки.   Я   попытался
сосредоточиться,  но  не  смог.  Во  всяком  случае,  следовало
узнать,  кто  написал  это  стихотворение  на  фотографии.   Не
Элтхауз:   мне  приходилось  видеть  его  почерк  на  различных
бумагах. Сара Дакос? Если так, то я обнаружил нечто  важное.  Я
положил  фотографию на комод и еще целый час провел в розысках,
но безрезультатно.
     Я обещал миссис Элтхауз ничего не брать без ее разрешения.
но искушение было велико. Я мог бы взять и унести фотографию --
не из дома, а спуститься всего на этаж ниже, постучать в  дверь
Сары  Дакос  и,  если она дома (ведь была суббота), показать ей
снимок   и   спросить:   "Это   вы   написали?"   Мысль    была
соблазнительной,  но,  черт  возьми,  слишком уж прямолинейной.
Следовало придерживаться окольных путей.  Я  запер  квартиру  и
вышел  на улицу. Из телефонной будки я позвонил миссис Бранер и
спросил, могу ли я заехать к ней для выяснения одного  вопроса.
Она  ответила,  что будет ждать меня до часу дня. Было двадцать
минут первого. Я бросился на поиски такси.
     Миссис Бранер была в  своей  конторе,  разбирала  какие-то
бумаги  за  столом. Она спросила, приходила ли вчера мисс Дакос
на свидание с нами, заметив, что вопреки ее ожиданиям  Сара  не
позвонила ей вечером. Я сказал, что приходила и была нам весьма
полезна. Я подчеркнул слово "весьма", так как не исключено, что
кабинет миссис Бранер прослушивается. Затем я сел, наклонился к
ней и прошептал:
     -- Надеюсь,  вы  ничего  не  будете иметь против, чтобы мы
разговаривали шепотом?
     Она растерянно посмотрела на меня:
     -- Вы меня удивляете!
     -- Да, -- прошептал я, -- но так  спокойнее.  Не  говорите
ничего  лишнего.  Я  хочу  получить у вас образчик почерка мисс
Дакос. Что угодно -- запись  в  календаре,  записку  к  вам.  Я
понимаю, вам это кажется странным, но ничего странного тут нет.
Не  требуйте  у  меня  объяснений,  потому что я не могу их вам
дать. Я следую инструкциям. Либо вы  доверяете  мистеру  Вульфу
вести ваше дело, и вести его правильно, либо нет.
     -- Но  тогда, скажите на милость, почему... -- начала она,
но я предупреждающе поднял руку.
     -- Если вы не желаете разговаривать шепотом,  --  прошипел
я, -- дайте мне что я прошу, и я уйду.
     Пятью   минутами  позже,  когда  я  покидал  дом  с  двумя
образчиками почерка Сары Дакос в кармане --  записью  в  девять
слов на листке календаря и запиской в шесть строк, адресованной
миссис Бранер, -- мною владела уверенность, что пожилые женщины
являются  главной  опорой  страны.  Она  не  шепнула  ни слова.
Открыла ящик стола, достала записку, затем вырвала страничку из
календаря, протянула их мне со словами: "Известите меня,  когда
выяснится  что-нибудь  такое,  что  мне  следует  знать"  --  и
подвинула к себе одну из бумаг, лежавших на ее  столе.  Что  за
клиент!
     Сев  в  такси,  я  принялся  изучать полученные бумажки и,
подъехав вновь к дому  номер  63  на  Арбор-стрит,  поднялся  в
квартиру  Элтхауза,  устроился  поудобнее  в  одном из кресел в
гостиной, взял фотографию и принялся сравнивать почерки.  Я  не
эксперт-графолог,  но  в данном случае он и не был нужен. Та же
рука.  что  набросала  записку  и  сделала  запись  на   листке
календаря,  написала  четыре  строчки  на  обороте  фотографии.
Возможно, что этот же человек сделал и фотографический  снимок,
но  это  не  имело  значения. Хотя память Сары Дакос, очевидно,
изменила ей, когда она говорила, будто ее отношения с Элтхаузом
не переросли в интимные.
     Передо мной встал вопрос: не позвонить ли миссис Элтхауз и
не получить  ли  разрешение  взять  фотографию?  Я  решил,  что
оставлять  фотографию здесь рискованно: Сара могла каким-нибудь
образом проникнуть сюда и разыскать ее. Я взял  со  стола  лист
бумаги,   завернул  снимок  и  сунул  в  карман,  огляделся  по
привычке, желая  удостовериться,  все  ли  остается  в  том  же
порядке, который я застал здесь, и ушел, унося свою добычу.
     Проходя  мимо  двери  Сары  Дакос,  я  послал ей воздушный
поцелуй. Тут же мне пришло в голову, что дверь эта  заслуживает
большего,  нежели поцелуй, и я вернулся и оглядел замок. Той же
системы "Бермат", что и в квартира Элтхауза, ничего особенного.
     Из того же автомата, по которому я звонил миссис Бранер, я
позвонил миссис Элтхауз и, сказав, что оставил в квартире все в
том же порядке, спросил, нужно ли вернуть ключи немедленно.
     -- Как вам будет угодно, -- ответила  она.  --  Это  не  к
спеху.
     -- Кстати,  --  мимоходом  заметил я, -- если вы не будете
возражать,  я  возьму  фотографию  одного   человека,   которую
обнаружил в ящике. Я хочу, чтобы кто-нибудь опознал его.
     Она  ответила.  что  я очень "таинственный человек", но не
протестовала. Мне захотелось поведать ей, что я думаю о пожилых
женщинах, но я решил, что мы еще  недостаточно  близко  знакомы
для этого. Я набрал другой номер, попросил познать мисс Роуэн и
секундой позже услышал знакомый голос:
     -- Ленч будет подан через десять минут. Приходи.
     -- Ты  слишком молода для меня. Я решил, что женщины после
сорока лет... Ну что, догадайся!
     -- Скучны, вот самое правильное определение.
     -- Я подумаю и отвечу сегодня вечером. У  меня  есть  одно
сообщение и один вопрос. Первое -- ночевать я должен в конторе.
Причину  объясню при встрече. Не перебивай. Подожди секунду. --
Я взял  трубку  в  правую  руку,  а  левой  достал  из  кармана
фотографию. -- Послушай одно стихотворение.
     Я с чувством прочел ей четыре строки и спросил:
     -- Ты знаешь эти стихи?
     -- Конечно. И ты тоже знаешь.
     -- Нет, я не знаю, хотя они кажутся мне знакомыми.
     -- Еще бы. Почему ты их вспомнил?
     -- Расскажу в другой раз. Чьи же это стихи?
     -- Китс.  "Ода  греческой  вазе". Последние четыре строчки
второй строфы. Эскамильо,  ты  довольно  хороший  детектив,  ты
танцуешь  как  ангел, и у тебя много других выдающихся качеств,
но ты никогда  не  станешь  настоящим  интеллигентом.  Приходи,
почитаем вслух Китса.
     Я  сказал,  что  она слишком скучна, повесил трубку, сунул
фотографию обратно в карман, вышел и сел в пятое по счету такси
за последние пять часов. Ничего, клиент выдержит такие расходы.
     Без десяти минут два я подошел к двери в столовую,  сказал
Вульфу,  который восседал за столом, что, кажется, пойдет снег,
и отправился на кухню. Я никогда не сажусь  за  стол  вместе  с
Вульфом,  если  опаздываю; по обоюдному согласию мы решили, что
если один будет спешить с мясом  или  рыбой,  в  то  время  как
второй  уже  наслаждается  десертом,  это  не так уж хорошо для
пищеварения. Фриц поставил передо мной прибор, и я спросил, как
обстоят дела с меню на четверг.
     -- Я не разговариваю на эту тему,  --  ответил  он.  --  Я
вообще  ни  о  чем не разговариваю, Арчи. Он был в моей комнате
перед завтраком и провел там более часа, беседуя  со  мной  при
включенном  на полную мощность телевизоре. Если это так опасно,
я вообще отказываюсь разговаривать.
     Я успокоил его, сказав, что скоро все войдет в норму, и он
воздел руки и пробормотал: "Mon Dieux!"
     Поев, я отправился в контору. Вульф стоял у глобуса, хмуро
ворочая его. Человек, подаривший ему этот глобус, самый большой
из всех, которые я когда-либо видел, не мог предполагать, какую
огромную помощь он оказывает Вульфу. Всякий раз, когда ситуация
становилась щекотливой и Вульф желал оказаться в  другом  месте
земного  шара,  он мог подойти к глобусу и выбрать любую точку,
куда бы уехать. Когда я вошел,  он  спросил,  есть  ли  у  меня
новости.  Я кивнул, он направился к своему письменному столу, а
я, включив радио, подсел поближе к Вульфу и отчитался во  всем.
Это  заняло  немного времени, так как я не пересказывал ему все
разговоры, а только доложил о своих действиях. Я не упомянул  и
звонка к Лили Роуэн, так как это было сугубо личным делом.
     Прочитав  стихотворение  дважды,  Вульф  молча  вернул мне
фотографию.
     -- Я же говорил, что она неглупа, --  сказал  я.  --  Даже
знакома с творчеством Китса.
     Он сузил глаза, уставившись на меня:
     -- Откуда, черт побери, ты знаешь?! Неужто читал Китса?
     Я пожал плечами.
     -- Читал в детстве. Вы знаете, у меня хорошая память. Я не
хвастаюсь ею, но вот этим могу похвастаться. -- И я похлопал по
фотографии. -- Теперь понятно, почему она врала. Она замешана в
этом деле.  Возможно,  не так серьезно. Возможно, она не хотела
сознаться, что была с  ним  и  близких  отношениях,  достаточно
близких,  чтобы он поведал ей относительно ФБР. А возможно, она
замешана, и очень серьезно. "Она неувядаема, и счастье с тобой,
пока ты вечен и неистов".  Но  он  сказал  ей,  что  собирается
жениться  на  другой,  она  взяла и застрелила любовника, может
быть, даже  из  его  собственного  револьвера.  Вторая  версия,
которой  мы  пока отдаем предпочтение. Однако зацепить ее будет
трудно, особенно если ей удастся  доказать,  что  она  была  на
лекции. Определить точно время, когда она оттуда ушла, довольно
сложно.  Может  быть,  она  вообще там не была, а провела вечер
вместе со своим возлюбленным  и  застрелила  его  незадолго  до
появления  сотрудников  ФБР.  Привлекает  ли вас такое развитие
событий?
     -- В качестве предположения -- да.
     -- Тогда мне следует заняться лекцией. У Сары Дакос  может
быть  хорошее  алиби.  По утверждениям Кремера, фэбээровцы ушли
около одиннадцати часов и, конечно, они обыскали квартиру  и  в
том  случае,  если  убили его, и в том случае, если не убивали.
Они  забрали  компрометирующие  их  материалы,  собранные   им.
Следовательно,  они  явились  туда не позже десяти тридцати или
даже десяти сорока. Если Элтхауза застрелила Сара Дакос, то она
должна  была  уйти  до  их  прихода.   Лекция   состоялась   на
Двенадцатой  улице. Если кто-нибудь видел ее там около половины
одиннадцатого или даже в четверть одиннадцатого, она  чиста.  Я
начну расспросы.
     -- Нет.
     -- Нет?
     -- Нет.  Если путем слежки или по какому-нибудь недосмотру
с твоей стороны ФБР узнает об этом, они сразу  поймут,  что  мы
признаем  возможность того, что убийство совершено Сарой Дакос.
Это будет для нас катастрофой. Мы  должны  поддерживать  у  них
иллюзию,  будто  мы  убеждены,  что  застрелил Морриса Элтхауза
сотрудник  Федерального  бюро  расследований,  и  у  нас   есть
доказательства,  иначе  все наши приготовления на четверг будут
впустую. Для защиты наших флангов было необходимо  узнать,  что
мисс  Дакос  лгала,  и  ты  это  доказал:  она  лгала.  Это нас
устраивает. Заключалось ли ее участие  в  этом  деле  только  в
тайной  связи,  которую  она  хочет  скрыть, или в том, что она
является убийцей, не так уж важно.
     -- Кремер будет счастлив  узнать  об  этом.  Ведь  это  он
натолкнул нас на след. Я свяжусь с ним.
     -- Фу! Когда мы закончим дело, для которого нас наняли, мы
вспомним   о  наших  обязательствах  перед  ним.  Если  убийцей
является не сотрудник ФБР, Кремер не поблагодарит нас, но и  мы
не будем обязаны извиняться перед ним.
     -- Стало быть, забудем об убийстве до четверга?
     -- Да.
     -- Превосходно. Сегодня и завтра агентства не работают, и,
следовательно,  Хьюит  не начнет присматриваться к людям раньше
понедельника. Сегодня вечером я буду во "Фламинго"  --  на  тот
случай,  если  понадоблюсь  вам.  Ну, например, позвонит Хьюнт,
скажет, что все это слишком хлопотно и нам  следует  найти  еще
кого-нибудь  вместо  него...  А на завтра мисс Роуэн пригласила
гостей, после  чего  я  останусь,  чтобы  помочь  ей  вычистить
пепельницы. Будут ли какие-нибудь указания на сегодня?
     -- Выключи радио, -- буркнул Вульф.

     11

     Это  не давало мне покоя четыре дня и четыре ночи, начиная
с субботы, когда Вульф сказал, что следует забыть про убийство,
и до утра в среду, когда я кое-что  предпринял  по  собственной
инициативе.
     Я   был   в   растерянности.   Ведь   если   предположение
относительно Сары Дакос подтвердится, я  изъял  улику  с  места
убийства  и  скрывал  ее  у  себя. Полицейские, конечно, видели
фотографию, но не обратили на нее внимания. Ключи  от  квартиры
мне  дала  миссис Элтхауз, но это был мой единственный законный
шаг. Беспокоило меня и другое. Кремер сберег нам наши  лицензии
и  пригласил меня, Арчи Гудвина, на свидание, угостил молоком и
разоткровенничался относительно убийства. У меня нет возражений
против того, чтобы играть в прятки с полицией, но на  этот  раз
все повернулось по-иному. Я лично был обязан Кремеру.
     Но  в еще большей степени тревожило меня то представление,
которое готовил Вульф. Это была самая  фантастическая  из  всех
его  затей.  Слишком  многое  в этом предприятии находилось вне
нашего  контроля.  Когда  я,  например,  позвонил   Хьюиту   по
телефону-автомату  в  понедельник  и  спросил, как продвигаются
дела, он ответил, что все идет отлично,  что  он  нанял  одного
актера  в  одном агентстве, а второго -- в другом и что оба они
прибудут  к  нему  во  вторник  вечером;   я   поинтересовался,
удостоверился  ли  он  в  том,  что тот, который предназначался
исполнять мою роль, умеет водить машину и имеет права;  на  это
Хьюит  ответил,  что  позабыл спросить, но что теперь все умеют
водить машину. А ведь это было чрезвычайно важно, и  он  должен
был  знать  об  этом!  Он обещал справиться немедленно -- номер
домашнего телефона этого актера был ему известен. Что  касается
других   деталей,   все   было   более  или  менее  в  порядке.
Действительно, он  позвонил  Вульфу  во  вторник,  как  и  было
условлено,  и  сообщил,  что  весьма  огорчен тем, что не имеет
возможности прислать обещанных  двадцать  орхидей  Phalaenopsis
Aphrodite,  а  присылает  всего  дюжину;  что касается Oncidium
flexuosum, то пока их вообще нет ни одной; однако  он  приложит
все  усилия,  чтобы  достать  и  отправить орхидеи до полудня в
среду, так что они прибудут к нам к двум часам.  Он  также  был
молодцом,  сообщив  о  закупленных продуктах и приготовлениях к
трапезе десяти гурманов. В общем, все шло ни плану.  И  все  же
чувство тревоги не покидало меня.
     Фред  Дэркин и Орри Кэтер не вызывали у меня беспокойства.
Они были поручены Саулу, который, будь с ними хоть какая-нибудь
заминка, поставил бы нас в известность. Каким  образом  --  его
дело.
     Весь  день  и  вечер  в  понедельник и даже часть вторника
Вульф и я  провели  в  обсуждении  наших  дальнейших  действии.
Особенно много времени мы посвятили тому, должен ли я позвонить
Бреггу  и  сказать, что Вульф обладает информацией относительно
убийства Элтхауза и что я хочу выйти из игры  и  могу  передать
ему  все  материалы,  какие  у  нас  имеются  по этому делу, за
десять, двадцать или пятьдесят тысяч. Трудность  заключалась  в
том,   что   мы  его  не  знали.  Можно  было  почти  наверняка
предположить, что он клюнет на эту приманку, но могло случиться
и наоборот: у него возникнут подозрения. Наконец поздно вечером
во вторник мы похоронили эту идею. Она была слишком рискованна,
да и времени к тому же было у нас в обрез
     В девять часов в среду, сидя за завтраком, я услышал,  что
лифт поднимает Вульфа наверх, в оранжерею, и, прихватив с собой
чашку  кофе,  отправился в кабинет помозговать над одной идеей,
которая не оставляла меня с понедельника. До двух часов,  когда
должен был прийти грузовик с орхидеями, делать было нечего, все
возможное  уже  было  сделано.  Когда  я  покончил с кофе, было
двадцать минут десятого, а рабочий день Сары  Дакос  начинался,
наверное,  в  девять  тридцать или в десять. Я пошел в кабинет,
отпер ящик, в котором мы  хранили  набор  различных  ключей,  и
отобрал  несколько  из  них.  Это было не так сложно. так как я
знал систему замка -- "Бермат". Из другого  ящика  я  прихватил
резиновые перчатки.
     В 9.35 я набрал номер телефона конторы миссис Бранер.
     -- Мисс Дакос?
     -- Да.
     -- Доброе   утро.   Говорит   Арчи   Гудвин.   Мне   может
понадобиться миссис Бранер, и я хочу узнать, когда можно  будет
ее застать.
     Она  ответила,  что миссис Бранер должна быть в конторе от
трех до половины шестого. Я поблагодарил и сказал, что позвоню,
если у меня возникнет необходимость.
     Итак,  Сара  Дакос  на  службе.  Придется  пойти  на  риск
встретиться  с  уборщицей.  Я  сказал Фрицу, что иду звонить по
телефону, отправился в прихожую,  взял  шляпу  и  пальто  и  на
Девятой авеню поймал такси.
     Ключ  миссис Элтхауз от парадного подъезда дома шестьдесят
три по Арбор-стрит был еще у меня, так что до дверей в квартиру
Сары Дакос я был чист. Здесь я достал  свою  коллек