Колобок встретил приветственным жестом и вопросительным  взгля-
дом. Потом перевел взгляд на телефонную барышню. Настя  слегка  кивнула.
Полковник тут же начертал записку и сунул ее под нос девушке. Та  прочи-
тала и радостно вспорхнула с места.
   - Если я понадоблюсь, вы мне позвоните, - прочирикала она и умчалась.
   - Виктор Алексеевич, у меня образовался выход на убийство  милиционе-
ра, которое было в конце сентября на Таганке. Сержант Малушкин. Помните?
   Колобок качнул в знак согласия круглой лысой головой.
   - В то же время по тому делу, по которому я использую людей Денисова,
у меня ясности почти никакой нет.
   Колобок сделал выразительный жест, означавший: "Значит,  ты  все-таки
используешь людей Денисова? Упрямая непослушная девчонка!"
   - У меня  есть  веские  основания  подозревать,  что  одновременно  с
убийством милиционера или, может  быть,  чуть  позже,  спустя  несколько
дней, был убит еще один человек. И убит он был теми  же  самыми  людьми,
которые убили Малушкина. Я не знаю, кто этот человек, как его зовут, где
живет, я не знаю о нем совершенно ничего, кроме самых общих примет внеш-
ности. Но есть девушка, которая может его опознать. Она видела его всего
один раз, но у нее профессиональная память на лица и приметы.
   Колобок снова кивнул, всем своим видом показывая, что  слушает  очень
внимательно.
   - Я хочу попробовать предъявить ей для опознания фотографии всех уби-
тых после двадцать девятого сентября. При этом фотографии лучше  прижиз-
ненные. Например, те, которые есть в паспортных  столах.  Конечно,  если
убитый получал паспорт не в Москве, то придется  предъявлять  посмертный
снимок.
   Гордеев покрутил руками в воздухе и сделал круглые глаза, что  должно
было означать: "Ну так предъявляй. В чем проблема-то?"
   - Проблема у меня всегда одна и та же, - вздохнула покаянно Настя.  -
У меня нет сил ездить по отделениям милиции и по  следователям,  ведущим
эти дела, в поисках фотографий. Во-первых, вы же сами меня не  отпустите
на целый день.
   И снова последовал утвердительный кивок круглой головы, мол,  естест-
венно, не отпущу, будешь еще в рабочее время  всякими  глупостями  зани-
маться, когда дел - выше крыши.
   - Во-вторых, - невозмутимо продолжала она, словно не  видя  выражения
лица начальника, - я не могу ездить через весь город туда и  обратно,  у
меня не хватит здоровья на эти путешествия. А результат предъявления фо-
тографий может оказаться очень полезным для раскрытия убийства  Малушки-
на. Конечно, на нас оно не висит, но ведь коллега все-таки, грех не  по-
мочь, если есть возможность. Как вы считаете?
   Гордеев безнадежно махнул рукой, достал из стола чистый бланк и  при-
нялся его заполнять. Потом написал на отдельном листке длинное послание,
прикрепил его скрепкой к бланку. Наконец еще на одном листке накорябал:
   "Тебе уже за тридцать, перевоспитывать тебя поздно. Выпороть бы  тебя
как следует ремнем по заднице за твою лень, да боюсь, без  толку.  Рабо-
тай. Желаю удачи".
   На следующий день вечером Настя снова раскладывала перед Дашей фотог-
рафии, на этот раз уже другие. Они стояли в примерочной  магазина  "Ори-
он", задернув шторку и используя вместо стола два сдвинутых вместе  сту-
ла.
   - Нет, его здесь нет, - наконец ответила Даша, перебрав и пересмотрев
больше сотни фотографий.
   - Дашенька, давай еще разок попробуем, - умоляюще попросила Настя.  -
Не торопись, смотри внимательно. Он обязательно должен здесь быть. Пойди
принеси мне что-нибудь примерить, а то как бы наши друзья  на  улице  не
заволновались, и посмотри еще раз.
   Но и вторая попытка успеха не принесла. Даша Сундиева  твердо  стояла
на том, что среди предъявленных ей фотографий  нет  фотографии  мужчины,
пристававшего к ней в метро. Сама Даша расстроилась не меньше Насти.
   - Это плохо, что я его не опознала? - робко спросила она.
   - Конечно, плохо, - вымученно улыбнулась Настя. - Это значит, что  на
самом деле я куда глупее, чем выгляжу и нежели кажусь.
   - Как вы сказали? - залилась смехом Даша.
   - Это не я сказала, а Игорь Губерман. Есть такой замечательный  поэт.
Ладно, Дашенька, будем считать, что я грубо  ошиблась  и  меня  постигла
заслуженная неудача. Забудем все, что было, и начнем сначала.
   Она медленно шла по Тверской в сторону метро,  отметив,  что  сегодня
около магазина дежурит Костыря, и в  какой-то  момент  острое  тревожное
чувство снова вернулось к ней, но сейчас голова ее  была  занята  совсем
другими вещами, и она не обратила внимания на сигнал,  который  посылало
ей подсознание.
   Даша не узнала среди убитых того мужчину, и  это  означает,  что  вся
схема с самого начала была выстроена неправильно. Настя исходила из  то-
го, что Даша представляет для кого-то очень серьезную опасность и поэто-
му тщательно проверяются ее контакты, причем не все, а  лишь  некоторые,
которые охвачены каким-то общим признаком. Например, продавцов в магази-
нах, где Даша покупает продукты, никто, судя по всему, не проверяет. Хо-
тя как знать, может быть, и их проверяют... Но если это так, то  мужчину
обязательно должны были проверить, и не просто проверить, а убить, точно
так же, как убили милиционера Костю Малушкина.
   "Что-то все время не сходится, - думала Настя, - в  моей  схеме  есть
какой-то дефект, из-за которого конструкция постоянно разваливается. По-
чему же они не убили этого психа? Ведь за ним пошел Удунян, Даша  видела
его рядом с мужчиной в светло-коричневом плаще, значит, контакт  Даши  и
психа не остался незамеченным. Так почему же его не убили? Потому что он
объяснил Удуняну, что никакого отношения к Даше не имеет, а  просто  пы-
тался достичь оргазма, засунув руку ей между ног? Бред. Ни один человек,
даже полный псих, не признается в этом первому встречному, если  его  не
поймали с поличным. И потом, даже если допустить невероятное и  псих  во
всем признался Удуняну, это должно было автоматически означать, что Даша
- лицо случайное и никакой опасности не представляет. Более того,  пого-
ворив с психом, они должны были сообразить, что записка написана  именно
о нем, а не о том толстяке, который так неаккуратно обращается со  своим
"дипломатом". И в этом случае они не следили бы за Дашей целых три неде-
ли. А если они все-таки за ней следят, значит, не знают, что  мужчина  в
светло-коричневом плаще с засунутой в карман левой рукой является сексу-
альным психопатом, и считают, что он и Даша - звенья одной цепи. Значит,
остается всего два варианта: либо они и за ним следят точно так же,  как
за Дашей, в надежде что-то выяснить, либо они его убили. Но если они его
убили, то где труп? Спрятали? И если не убили, то почему?"
   Информация, исправно поставляемая Бокром и его  командой,  однозначно
свидетельствовала о том, что те трое следят только за  Дарьей,  все  ос-
тальное время тратя на шмоточные дела. Опять же получается два варианта:
либо псих жив и за ним следят какие-то другие люди, либо за ним не  сле-
дят совсем. Если в этой организации так много народу, что они могут себе
позволить выделять на каждый объект по три человека, то опять-таки непо-
нятно, почему эти люди не меняются. Куда разумнее было бы не  заставлять
одну и ту же троицу пасти на протяжении двадцати трех дней одного и того
же человека, а перебрасывать их с объекта на объект, чтобы снизить риск,
что их заметят и узнают. Что, руководитель этой организации не может до-
думаться до такой простой вещи? Тогда как же он руководит целой  органи-
зацией, в которой одних "наружников" как минимум шесть штук?
   А если псих жив и за ним не следят? Стало быть, знают, что он не опа-
сен. Но тогда из этого неумолимо вытекает, что не опасна и Даша. Значит,
его все-таки нет в живых. Так где же он в  конце-то  концов,  живой  ли,
мертвый ли, но где он?
   Мучительно болела спина, и, войдя в метро, Настя  села  на  скамейку,
чтобы подождать, когда боль хоть немного утихнет. Мысль о том, что нужно
ехать на край города, на "Щелковскую", приводила ее в ужас. Она  присло-
нилась спиной и затылком к мраморной стене, крепко  обхватила  свою  не-
объятную сумку и прикрыла глаза. Почему же не убили психа?  Чтобы  спря-
тать тело, нужны определенные усилия. Вот,  например,  тело  милиционера
Малушкина они же не спрятали, хотя по уму-то надо было бы  это  сделать.
Значит, не было возможности, людей мало или  еще  какие-то  причины.  За
психом поехал Удунян. Один? Или их было несколько? Если один, то вряд ли
сумел бы спрятать тело так, чтобы его три недели не нашли. Такое возмож-
но только при очень благоприятном стечении обстоятельств. Например,  при
наличии рядом глубокого водоема или если  стоит  снежная  зима.  Неужели
Удуняну так повезло? Или психа всетаки не убили? Вопросы, вопросы,  воп-
росы...
   - Вы не проспите? Настя быстро открыла глаза и с  изумлением  увидела
рядом с собой Бокра в неизменном длинном сером пальто и серой шапочке  с
голубой полоской.
   - Что вы здесь делаете, Бокр?
   - Вас охраняю. Я как раз принес новую кассету своему парнишке,  кото-
рый ходит за Костырей и снимает видеокамерой каждый его  шаг,  смотрю  -
мать честная! Это же сама Анастасия Павловна из магазина выходит! И  вид
у нее какой-то усталый и болезненный, и ноги она еле-еле волочит, и  ли-
чико бледненькое. Батюшки, думаю, уж не заболела ли моя  работодательни-
ца, как хлопнется сейчас с сердечным приступом - мне же  Эд  Бургундский
башку отвинтит, мол, не уберег, просмотрел, допустил до  беды.  А  потом
еще дядя Толя добавит. Так что я уж за вами следом, потихонечку, полего-
нечку, чтобы, значит, помочь, если надо будет. Так как,  Анастасия  Пав-
ловна?
   - Что - как?
   - Надо помогать?
   - Надо. Отвезите меня домой, пожалуйста. У вас есть машина?
   -  Обижаете,  хозяйка.  У  людей  Эда  Бургундского  есть  все,  даже
собственные самолеты, если нужно. Хотя у меня лично нет ни кола ни  дво-
ра. И машины, разумеется, тоже нет. Так что, идем?
   - Идем. Они поднялись наверх и вышли из метро  обратно  на  Тверскую.
Тут же перед ними остановился неприметного  вида  отечественный  автомо-
биль, за рулем которого восседал веселый, круглый,  как  пончик,  усатый
парень в шапочке с цветным помпоном. Он  был  полной  противоположностью
Бокру: если тот состоял из одного серого цвета, то парень за рулем  весь
переливался, как цветной мультфильм: краснозеленая куртка и красная  ша-
почка с зеленым помпоном так бросались в глаза, что на лицо внимания уже
не обращали. А уж если добавить к  этому  лазурно-синий  шелковый  шарф,
мягко струящийся по выпуклому животику, то получался, пользуясь  словами
Бокра, полный пердимонокль. "Грамотно, - подумала Настя,  -  если  парня
переодеть, его невозможно опознать. Окажется, что его лица никто не  ви-
дел или не запомнил".
   Она с удовольствием устроилась на заднем сиденье, повернулась боком и
даже смогла вытянуть ноги. Бокр уселся впереди, рядом с водителем. В до-
роге он молчал и только, когда машина подъехала  к  дому  на  Щелковском
шоссе, спросил:
   - Когда мне прийти с докладом?
   - Пойдемте вместе, - предложила Настя. -  Поужинаем,  и  вы  мне  все
расскажете.
   Бокр отрицательно покачал головой:
   - Назначьте мне время. Ужинайте, отдыхайте, а я приду, когда нужно.
   - Но почему бы не сейчас? - продолжала настаивать она.  -  Зачем  вам
уезжать, потом снова приезжать, раз уж вы все равно здесь.
   Но Бокр оказался на удивление упрям.
   - Назначьте мне время, - твердо повторил он, и  Настя  вдруг  поняла,
что настаивать бесполезно. Он не пойдет к ней ужинать. Он точно и  опре-
деленно знает свое место и не собирается сокращать дистанцию между собой
и сотрудником уголовного розыска. Да,  посмеяться,  пошутить,  выполнить
поручение, посочувствовать, помочь... Но не сидеть за одним столом.
   - Хорошо. Приходите через час, - сдалась она.
   Генерал Вакар встал в конец бесконечно длинной очереди на почте.  По-
чему-то прием денежных переводов осуществлялся в том же  окошке,  что  и
выплата пенсий, и очередь продвигалась медленно из-за того, что  подсле-
поватые, с дрожащими руками пенсионеры долго искали, где  расписываться,
по полчаса вписывали в карточку полученную сумму, а  потом  дотошно,  по
десять раз переспрашивая, выясняли у девушки за  стойкой,  почему  им  в
этот раз заплатили не столько же, сколько в прошлом месяце.
   Уже скоро год, как он каждый месяц встает в эту очередь  и  переводит
деньги женщине, которую совсем не знает, которую видел  всего  несколько
раз. Но он знает, что обязан это делать. Это его долг.
   В последнее время он стал ненавидеть это слово. Почти полвека оно бы-
ло тем стержнем, на котором сформировалась личность Владимира  Вакара  и
который не давал ей рассыпаться, развалиться, сломаться, как  это  прои-
зошло с его дочерью, с его Лизонькой. Вакар всегда знал, в  чем  состоит
его долг солдата. И он всегда знал, в чем состоит его долг мужа и  отца.
Он должен защитить свою семью. Он должен содержать свою семью. Он должен
обеспечить своей семье если не счастье, то по крайней мере покой. Как он
будет это делать, трудно ли ему это делать, никого касаться  не  должно.
Важен результат.
   Когда в дом пришло горе, Вакар знал, что его долг - сделать все  воз-
можное и невозможное, чтобы вернуть жене и дочери  душевное  равновесие.
Он - муж и отец, и кто же еще обязан это сделать, если не он?
   Сначала он думал, что обойдется "малой кровью".
   - Я не могу мстить детям, - сказал он Елене, и она ответила:
   - Хорошо, я подожду, пока они вырастут. Троим из них было по  тринад-
цать, и только одному из них как раз в тот  день  исполнилось  четырнад-
цать. Собственно, отмечая его день рождения, они и  напились  и  уселись
играть в карты со старшим братом именинника, отпетым уголовником,  рабо-
тавшим в магазине рубщиком мяса. Там, в подсобке, они и играли. Проигрыш
пацанов оказался огромным, но они не обращали на него  внимания,  думая,
что это не всерьез. Но мясник по фамилии Орешкин, старший брат Юры Ореш-
кина, заявил, что он с ними играл как со  взрослыми,  драгоценное  время
тратил, так что будьте любезны вернуть проигранное. Денег у  ребят,  ес-
тественно, не оказалось, и тогда долг был заменен "американкой" на  пер-
вого же пацана в голубой куртке. Пьяные, полностью  попавшие  под  кураж
многократно судимого подонка, мальчишки взяли ножи,  встали  у  открытой
двери на улицу и терпеливо ждали, когда мимо них пройдет мальчик в голу-
бой курточке. Лил проливной дождь, народу на улице  не  было  совсем,  и
ждать им пришлось долго. Но они дождались.
   Следователь объяснила Вакару, что по закону ребенок считается достиг-
шим четырнадцатилетия после двадцати четырех часов дня своего  рождения.
Поскольку убийство было совершено Юрой Орешкиным до полуночи, хотя  и  в
день рождения, то  и  он  считается  тринадцатилетним  и  уголовной  от-
ветственности не подлежит. Остальным троим четырнадцать должно было  ис-
полниться в течение трех-четырех месяцев.
   Таким образом, до их совершеннолетия нужно было ждать четыре года,  и
Владимир надеялся, что за это время жена и дочь придут в себя и  оставят
свою чудовищную идею. Четыре года прошли как в кошмаре. Дом,  превращен-
ный в мавзолей, вечно черная одежда, постоянные походы в церковь, свечи,
иконки, лампадки, разговоры о витающей над ними неотмщенной невинной ду-
ше ребенка... Вакар чувствовал, что сходит с ума. Но ему и в  голову  не
приходило оставить жену или начать ее ненавидеть. Елена его  жена,  мать
его детей, и он будет любить ее что бы ни случилось, какие  бы  отврати-
тельные поступки она ни совершала, просто потому, что она его жена, дан-
ная ему судьбой до самой смерти. И его долг мужа - защитить Елену,  дать
ей душевный покой.
   Спустя четыре года, в 1989-м, Елена напомнила ему:
   - Им в этом году исполняется восемнадцать. Я жду, когда  ты  сдержишь
свое слово. И Андрюшенька ждет, не забывай об этом.
   Вакар навел справки обо всех четверых. Юрий Орешкин только  что  вер-
нулся из колонии, где отбывал срок за злостное хулиганство, и призыву  в
армию не подлежал. Все остальные должны были идти служить. Вакар  с  об-
легчением вздохнул - ему дали отсрочку на два года. Но дома  становилось
все хуже.
   Тогда он попросил направить его в Карабах. Два года, пока убийцы  его
сына были в армии, он участвовал в боевых действиях, он просился во  все
"горячие" точки, только чтобы поменьше бывать дома, чтобы не видеть жену
и не слышать ее бесконечных упреков и причитаний по поводу не  находящей
покоя Андрюшенькиной души.
   В 1991 году Елена снова проявила жесткость:
   - У тебя больше нет причин тянуть. Или ты сделаешь  это  сам,  или  я
найду людей и заплачу им, чтобы они сделали это.
   Вакар с ужасом подумал о том, что она действительно найдет людей, ко-
торым заплатит за четыре убийства, но если они попадутся, то Елена  пой-
дет в тюрьму вместе с ними как организатор. Этого он не мог допустить.
   Орешкина он увидел случайно. Тот стоял в километровой очереди за вод-
кой, пьяный, неопрятный, отвратительный. Владимир  встал  в  сторонке  и
стал наблюдать за ним. Орешкин торговал очередью. Занимал ее  постепенно
в десяти - пятнадцати разных местах, потом подходил в конец и  предлагал
свое место за три рубля. Стал накрапывать мелкий дождик, и  Вакар  спря-
тался в ближайший подъезд, где стоял, не спуская глаз с опухшей небритой
физиономии. "Это не человек, - думал Владимир Сергеевич, - это уже давно
не человек, а плохо функционирующий организм. И эта гадость, это  ничто-
жество отняло жизнь моего сына".
   Орешкин продал очередь, сунул в карман очередную мятую "треху" и дви-
нулся в сторону подъезда, где стоял Вакар. Не обращая внимания на  стоя-
щего рядом человека, расстегнул штаны и стал мочиться.
   - Эй, мужик, здесь не общественный сортир, - миролюбиво и вполне спо-
койно заметил Вакар.
   В ответ раздалась такая грязная брань, какую  Вакару  не  приходилось
слышать ни в одной армейской казарме, а повидал он  их  немало  в  своей
жизни. Хуже того, брань сопровождалась отчаянным  зловонием,  исходившим
от Орешкина и его поганого рта. Владимир даже не  успел  сосредоточиться
перед ударом, он просто нанес его коротко, сильно, профессионально.  Ав-
томатически. Десантная выучка, замешенная на отвращении и ненависти.
   Орешкин умер сразу. Его тело смятым кульком  валялось  под  ногами  у
Владимира, в подъезде пахло кошками и мочой, на улице шел дождь, и  люди
стояли в очереди за водкой. Все было как обычно. Ничего  не  изменилось.
Генерал Вакар превратился в убийцу. Была осень 1992 года.
   Он обшарил карманы Орешкина и нашел засаленный паспорт. Спрятав  его,
спокойно вышел из подъезда и отправился домой. Жил он на соседней улице.
   Дома молча подал жене грязный паспорт Юрия Орешкина. Та просветлела.
   - Свершилась воля твоя, Господи, - торжественно произнесла  Елена.  -
Наконец-то праздник пришел в наш дом.
   В этот день впервые за много лет в доме  снова  запахло  пирогами,  и
Владимир снова почувствовал пусть слабый, но все же аромат той семьи,  о
которой он мечтал в детстве и которую пытался построить, став  взрослым.
И в эту ночь Елена впервые после гибели сына пустила  Владимира  в  свою
постель.
   Он не ожидал, что переживет первое убийство так легко. Он думал,  что
будет страдать, маяться,  переживать,  может  быть,  ему  захочется  на-
питься... Но ничего такого не произошло. У Вакара было  такое  ощущение,
как будто он раздавил грязного таракана, бегущего по  чистому  кухонному
столу.
   Вторым на очереди был Николай Закушняк,  мелкий  рэкетир,  собирающий
дань "за охрану" на начавших в изобилии плодиться муниципальных рынках и
базарчиках. За ним Вакар ездил несколько месяцев,  пока  не  подвернулся
удобный случай. Закушняк поставил свою машину в ремонт и несколько  дней
вынужден был передвигаться пешком или на общественном транспорте. Влади-
мир подстерег его, когда Закушняк поздно вечером направлялся от п