чет: вы не имеете права обижаться на нас за то, что мы  вас  в  чем-то
подозреваем. Раскрывать преступления - наша работа, и в ходе этой работы
мы постоянно собираем, проверяем и перепроверяем различные факты и  све-
дения, чтобы выяснить для самих себя совершенно точно то, что преступник
уже и так знает, но, разумеется, рассказывать нам не  собирается.  Часто
случается, что под подозрение попадают люди невиновные. Бывает даже, что
их арестовывают и держат в тюрьме, а потом выпускают с  извинениями.  Но
все-таки мы стараемся действовать как можно более аккуратно  и  осмотри-
тельно, чтобы сведения, которые мы добываем в ходе работы,  были  прове-
ренными. Мы делаем все возможное, чтобы понапрасну никого не обижать,  и
очень переживаем, если это все-таки случается. А теперь,  Михаил  Ефимо-
вич, я перейду к самой важной части нашей с вами  беседы.  Итак,  мы  не
знаем, виновны вы в тех убийствах или нет. Пока не знаем. А через два  с
половиной часа время наше истечет, и я должен буду принимать решение.  И
если за эти два с половиной часа я не получу доказательств  вашей  абсо-
лютной невиновности, то мне придется  добиваться  вашего  ареста.  Скажу
честно, это будет непросто, потому что доказательств  виновности  у  нас
тоже нет. Я имею в виду - прямых доказательств. Есть только косвенные.
   - Как же так? - Черкасов был удивительно спокоен, словно вел  научную
дискуссию с доброжелательным оппонентом. - У вас нет  доказательств,  но
вы меня задержали?
   - Вас задержали за кражу. И за эти трое суток собрали  вполне  доста-
точно доказательств того, что кражу совершили именно вы, так что в арес-
те нет жесткой необходимости. Вы полностью признались и даже раскаялись,
добровольно дали все показания, выдали похищенное и теперь до суда впол-
не можете находиться дома под подпиской о невыезде. Поэтому, решая  воп-
рос о вашем дальнейшем пребывании в камере, мы должны в  основном  исхо-
дить из вашего обвинения в убийствах. Может так случиться,  что  доказа-
тельств, я имею в виду достаточных доказательств, мы не найдем и вас от-
пустят, а окажется, что вы тем не менее виновны.
   - Я же сказал, я невиновен.
   - Я это слышал. А вот вы слушаете меня невнимательно. Это вы  знаете,
что вы невиновны. Вернее, вы так утверждаете. А я? Мне что прикажете де-
лать? Верить вам? И если окажется, что вы виновны, а я вас отпустил, это
будет неправильно.
   - Но если окажется, что я невиновен, а вы меня арестовали, разве  это
будет правильно?
   - Да, Михаил Ефимович, это будет правильно, и вот в этом-то и состоит
самая сложная часть наших с вами переговоров. Вы, вероятно, уже  знаете,
что газеты опубликовали сообщение о том,  что  вас  подозревают  в  этих
убийствах. Именно поэтому нам пришлось вас задерживать, хотя мы  еще  не
собрали доказательства ни вашей вины, ни вашей невиновности. Мы не хоте-
ли торопиться с задержанием, потому что, как я уже сказал,  обычно  тща-
тельно все заранее проверяем и перепроверяем. Но так случилось, что  ин-
формация попала к журналистам, они ее напечатали и огласили по телевиде-
нию, и нам пришлось задерживать вас раньше, чем мы это планировали. Если
бы этого не случилось, вас, конечно, все равно взяли бы за кражу, имейте
это в виду. Но тогда все было бы намного проще. Через трое суток вас от-
пустили бы домой без всякой головной боли. А теперь подумайте вот о чем.
Если вы невиновны, значит, где-то  ходит  настоящий  преступник,  убийца
этих юношей. Пока он спокоен, потому  что  благодаря  неумным  действиям
журналистов считает, что мы крепко за вас взялись. Как только мы вас от-
пустим, он  забеспокоится  и  начнет  уничтожать  улики  или  попытается
скрыться. Более того, пока он думает, что мы вас  серьезно  подозреваем,
он не совершит больше ни одного преступления, чтобы мы  не  поняли,  что
ошиблись. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать.
   - Значит, получается, что меня отпускать нельзя? Если я  виновен,  то
понятно, почему нельзя, и если невиновен - то для того, чтобы  дезориен-
тировать истинного убийцу? Я правильно вас понял?
   - Да, Михаил Ефимович, вы поняли меня правильно.
   - А кто виноват в том, что журналистам стало  известно  насчет  меня?
Откуда они узнали?
   - Это я  виновата,  -  сказала  Настя,  которая  понимала,  что  если
Ольшанский оставил ее здесь, то какую-то роль она должна сыграть. Что ж,
неприятно, конечно, но ведь действительно виновата. Доверилась Свалову.
   - Вы им рассказали?
   - Нет. Но моя вина в том, что я привлекла к работе молодого неопытно-
го сотрудника, и он, несмотря на все мои неоднократные предупреждения  и
просьбы, передал информацию журналистам.  И  я  не  снимаю  с  себя  от-
ветственности за то, что не разглядела вовремя его  низкий  профессиона-
лизм. В результате ваше имя появилось практически во всех газетах.  Хочу
сразу сказать, Михаил Ефимович: если окажется, что вы невиновны, я гото-
ва оказать вам всяческое содействие, чтобы реабилитировать вас  и  очис-
тить от таких тяжких обвинений.
   - Что ж, спасибо, - кивнул он. - Я догадываюсь,  что  вы  хотите  мне
предложить. Вы хотите, чтобы я при всех условиях остался в камере.  Нет,
нет и нет. Ни за что.
   Конечно, Настя ничего другого и не ожидала.  Гомосексуалисту  в  рос-
сийских камерах появляться противопоказано, лучше сразу удавиться.  Осо-
бенно если у него нет опыта внутрикамерной жизни.
   - Я хотел вам предложить несколько иное. Вы не вернетесь в камеру. Но
и домой вы не поедете. Мы вас изолируем. Вас будут охранять на тот  слу-
чай, если вы виновны. А на тот случай, если невиновны, это позволит  нам
ввести истинного убийцу в заблуждение, поддерживая мнение о том, что  вы
арестованы и с вами ведется работа.
   - А если я не соглашусь?
   - Очень жаль. Тогда у нас с вами будет два варианта. Вы выходите  от-
сюда, и убийца совершает новое преступление. Или  ударяется  в  бега,  и
тогда мы уже никогда его не поймаем. Вы этого хотите?
   - А какой второй вариант?
   - Я сообщу прокурору некоторые факты, которые  подтверждают,  что  вы
представляете опасность для общества, и тогда он  даст  санкцию  на  ваш
арест даже за такую ерундовую кражу. Не хочу вводить вас в  заблуждение,
поэтому скажу еще кое-что. Если человек до суда находился на свободе, то
суд при определении меры наказания может приговорить его с  равной  сте-
пенью вероятности и к реальной мере, и к условной. То есть может  отпра-
вить вас в зону, а может и оставить дома на время испытательного  срока.
Но если вы до суда будете находиться под арестом, то реальная  мера  вам
гарантирована. Это не пустые угрозы. Я вам объясню, в чем тут  фокус.  В
срок наказания засчитывается срок пребывания под арестом.  Поэтому  если
вас приговаривают к реальному лишению свободы с отбыванием  наказания  в
колонии, то расчет идет - день за день. А если вас приговорят, например,
к штрафу, то совершенно непонятно, как засчитывать  время  пребывания  в
камере. День за тысячу рублей? За десять тысяч? Или  как?  Для  исправи-
тельных работ такая норма предусмотрена, там прямо в законе указано,  за
сколько дней исправработ считать один день пребывания в  тюрьме.  А  про
другие меры там ничего не сказано.  Поэтому  по  так  называемым  "арес-
тантским" делам приговоры обычно заранее предопределены, вопрос только в
сроке. Вы уверены, что в колонии вам с вашими особенностями будет  хоро-
шо? Так что выбирайте.
   - Вы загнали меня в угол, Константин Михайлович. Я знаю, что я  неви-
новен, а вы вынуждаете меня...
   Разговор шел трудно, то и дело пробуксовывая. Ольшанскому приходилось
все время делать вид, что он сомневается, что не знает, виновен Черкасов
или нет. На этом была построена вся беседа. Хотя Настя была  теперь  уже
совершенно уверена, что Черкасов - не тот, кто им нужен. Да  и  Ольшанс-
кий, она это видела, склонялся к той же мысли. Но как же это получилось?
Неужели совпадение? А если не совпадение, то что же? Что?
   Черкасова увели обратно в камеру до двадцати ноль-ноль. Как только за
ним закрылась дверь, следователь расстегнул пиджак  и  буквально  сорвал
его с себя. На рубашке под мышками и на спине расплылись огромные  пятна
пота.
   - Черт, ну и работенку мы с тобой себе выбрали, Каменская. Час разго-
вора - а как будто вагон угля разгрузил. За каждым словом  следи,  чтобы
чего лишнего не сказать. Вдруг невиновен, а я его обижу, настрою  против
себя. Вдруг виновен, а я лишнее сболтну, карты приоткрою, игру  вам  ис-
порчу. Да еще по ходу каждое его слово взвесить и оценить, правильно от-
реагировать, не упустить ни единого шанса добыть информацию для  дела  и
одновременно склонить его к сотрудничеству. Нет, ты скажи, Каменская:  я
виртуоз? Или так, на грядке вырос?
   - Вы - маэстро,  -  искренне  сказала  Настя.  -  Паганини  вербовки.
Бернстайн допроса.
   - Обидеть хочешь, - покачал головой Ольшанский.  -  Слова  незнакомые
говоришь, унижаешь.
   - Не хотите Бернстайна - можно Гершвина, - засмеялась она.
   - Ну, ты нахалка, Каменская. Ты что же, полагаешь, что я не знаю, кто
такой Леонард Бернстайн? Я, по-твоему, чучело безграмотное, урод необра-
зованный? Такое у тебя обо мне мнение, да?
   - Простите, Константин Михайлович, - смутилась Настя, - но вы же сами
сказали, что слова незнакомые... Я не хотела вас обидеть.
   - Да, сказал. И знаешь какое это слово? Вербовка. Вот этого  слова  я
не знаю и знать не хочу. Это твоя работа, которую я за  тебя  как  дурак
только что выполнял, вон аж весь вспотел. А мое дело - закон. Протоколы,
акты, постановления, заключения, представления и прочие официальные  до-
кументы. А вы, голуби мои, дело запороли, а  меня  отдуваться  посадили.
Теперь я должен был изо всех сил делать вид, что у меня  есть  основания
Черкасова подозревать, хотя ежу пьяному понятно, что он тут ни при  чем.
Когда знаешь, что человек врет, делать вид, что веришь ему,  не  так  уж
сложно. А вот попробуй-ка сделать вид, что  не  веришь  человеку,  когда
знаешь точно, что он говорит правду. Попробуй при этом  смотреть  ему  в
глаза и, доказывать, что у тебя есть основания сомневаться. Я  посмотрю,
сколько килограммов живого веса ты на этом потеряешь.
   - Простите, - снова пробормотала она. - Константин Михайлович, давай-
те уже мириться, а то и без того тошно.
   - А ты что, думаешь, я сержусь? - изумился Ольшанский. -  Ты  уже  от
меня отвыкла, Каменская, давно мы с тобой вместе не  работали.  Сколько?
Месяца два?
   - Почти три, - с облегчением улыбнулась Настя. - В конце января  дело
Параскевича закончили. Вы правда не обижаетесь?
   - Да нет, что ты, Настасья? Ты уже забыла, что я все время придираюсь
и брюзжу. Манера такая. Не зависай. Открой лучше окно, что-то  и  правда
жарко тут у тебя.
   Настя знала, что Ольшанский не преувеличивает. Его манеру  разговари-
вать на грани откровенного хамства знала вся Московская городская проку-
ратура, все Управление уголовного розыска плюс сотрудники Экспертно-кри-
миналистического центра и Федерального бюро судебных  экспертиз.  Многие
не любили его за это, многие просто терпели из необходимости, а  некото-
рые отдельно взятые личности просто-таки ненавидели. Были и такие, кото-
рые его любили, но они оказались в меньшинстве. Возглавляли список  жена
Ольшанского Нина и две их дочери, а в конце шли имена полковника Гордее-
ва и майора Каменской. Эти двое уважали следователя за  высочайший  про-
фессионализм, абсолютную независимость и неподкупность, безупречную юри-
дическую грамотность и бесконечную доброту к друзьям и просто  симпатич-
ным ему людям. Для Насти это было не столь бесспорным, как для Гордеева.
Если Виктор Алексеевич был знаком со следователем Ольшанским много лет и
столько же лет ценил его и уважал, не  замечая  неприятных  особенностей
его характера, то Настя начала свое знакомство с Константином Михайлови-
чем не так давно, года четыре назад, и с первого же момента  столкнулась
именно с хамством и резкостью,  которые  произвели  на  нее  впечатление
крайне неприятное и тягостное. Причем настолько сильным было это впечат-
ление, что затмило даже знаменитый профессионализм следователя. И только
чуть больше года назад их отношения нормализовались, Ольшанский объяснил
Насте, что хамит всегда и всем, и просил ее не обращать  внимания,  дабы
это не мешало им нормально работать, раскрывать преступления  и  успешно
отлавливать всяких разных убийц, от бытовых до наемных.
   Сразу после двадцати ноль-ноль из камеры вновь привели Черкасова, ко-
торый заявил, что подумал и решил согласиться на добровольную  изоляцию,
но только при условии, что, когда все кончится, милиция публично его ре-
абилитирует и никогда никому не скажет, что он - вор. Что ж, Михаил Ефи-
мович своего не упускал.
   Коротков и Селуянов повезли его на заранее  подготовленную  квартиру,
охраняемую приспешниками одного мафиози среднего пошиба, который  считал
себя должником Селуянова и рад был оказать ответную услугу. А Настя  уб-
рала со стола бумаги в сейф, сняла удобные кожаные туфельки-тапочки  без
каблука, в которых сидела на работе, сунула  ноги  в  кроссовки,  надела
куртку и поплелась домой. Она чувствовала себя такой вымотанной,  словно
за последние несколько дней переделала трехлетний объем  работы.  И  что
самое главное, вся эта работа оказалась никому не нужна. Потому что Чер-
касов - не он. Не убийца. Не маньяк.
   И все надо начинать сначала.


   Глава 10

   Вадим никогда не встречался с Оксаной на людях, он не хотел  афиширо-
вать их знакомство. Но понимал, что молодую женщину, согласившуюся  сот-
рудничать с ним фактически бесплатно, то есть за деньги, конечно, но  за
будущие, которые придут еще не скоро, так вот эту женщину надо баловать.
Хотя бы иногда. Если бы мог, он водил бы ее в рестораны. Но вместо этого
устраивал ей ресторан на дому: приносил множество  дорогих  продуктов  и
сам готовил стол. Причем продукты выбирал с учетом особенностей  Оксани-
ной диеты, за что она была ему искренне признательна. Единственное, чего
она не переносила совершенно, - ананасы, столь необходимые для  сжигания
жира. От такой высокой концентрации кислот у нее, во-первых, моментально
выступали аллергические пятна на щеках и шее, а во-вторых, начинала  об-
лезать тонкая кожа на деснах и  внутренней  стороне  щек.  Невозможность
есть ананасы превращалась для Оксаны почти в трагедию, потому  что  вкус
их она обожала. Это тоже было  частью  радостных  воспоминаний  детства,
когда голубые баночки с "ананасами дольками в собственном  соку"  счита-
лись вожделенным дефицитом, которым ее баловал отец,  время  от  времени
получавший доступ к элитарным буфетам.
   Сегодня Вадим в очередной раз устроил  домашний  ресторан.  Когда  он
вчера договаривался с Оксаной о встрече, то по ее голосу понял, что  она
собирается сообщить ему что-то важное. А коль так,  девочку  надо  поощ-
рить. Пусть старается.
   С аппетитом поедая принесенные Вадимом морепродукты (минимум калорий,
зато масса витаминов, полезных для кожи), Оксана в  деталях  пересказала
ему разговор руководителей "Шерхана" с авторами-изменниками, переметнув-
шимися в другое издательство.
   - А что, эта "Сантана" действительно более  богатое  издательство?  -
спросил Вадим.
   - Не знаю. Я всегда слышала от Кирилла, что "Шерхан" платит самые вы-
сокие гонорары в Москве. С ними в этом никто конкурировать не может. По-
этому Кирилл так и удивился, когда узнал, что "Сантана" готова заплатить
им в два раза больше.
   - Очень любопытно.
   Вадим задумчиво поковырял маленькой вилочкой салат из  консервирован-
ных овощей, вылавливая оттуда маслины. Действительно любопытная информа-
ция. Или "Сантана" неожиданно разбогатела, или между двумя  этими  изда-
тельствами обострилась конкуренция, причем настолько, что "Сантана"  го-
това выплатить большой гонорар в ущерб рентабельности издания, чтобы на-
солить "Шерхану". Или тут что-то еще...
   - Послушай повнимательнее, детка, что твои издатели будут говорить  о
"Сантане". Я хочу знать, какие у них есть версии происходящего.  Кстати,
до чего они в конце концов договорились?
   - Да ни до чего конкретного. Поговорили и разошлись. Вероятно, Кирилл
считает, что воспитательная мера возымела действие и больше авторы таких
фокусов откалывать не будут. Пообещали платить им столько же, сколько  и
"Сантана". Но не это самое интересное, Вадик.
   - Рассказывай.
   - У них какие-то проблемы с Соловьевым.
   - Соловьев? Это тот переводчик, который делает им "Восточные бестсел-
леры"?
   - Ну да, тот самый. Они на нем  зарабатывают  самые  большие  деньги.
Гриша Автаев все время говорит, что эта серия продается лучше  всех  ос-
тальных книг, которые выпускает  издательство.  А  эту  серию  переводит
только Соловьев.
   - Так, понятно. И какие же там проблемы?
   - Они хотят у него что-то найти.
   - То есть?
   - Я толком пока не поняла. Просто слышала случайно разговор.
   - Давай подробно, - потребовал Вадим.
   - Мы с Кириллом ехали в машине. Подъехали к какой-то фирме, он  вышел
буквально на пять минут, ему надо было с кем-то встретиться, а телефон с
собой не взял. У него трубка, сотовая связь. Ну вот, пока его  не  было,
раздался звонок. Какой-то мужчина попросил передать, что звонил Коренев.
Когда Кирилл вернулся, я ему передала. Он тут же стал перезванивать ему,
разговор был очень коротким. Кирилл сказал: "Ах ты, черт  возьми!  Очень
плохо. Надо стараться. Я знаю, что ты стараешься. Но найти надо.  И  так
это уже очень долго тянется". А потом, где-то через  полчаса,  когда  мы
уже у него дома были, он позвонил Грише Автаеву. Они разговаривали о но-
вой книге, которую перевел Соловьев. Ну там оригинал-макет, пленки,  ти-
пография. Мура всякая. И Кирилл вдруг говорит: "Да, кстати, опять ничего
не нашли. Этот вариант тоже не прошел. Да, конечно, еще  попытаемся,  но
нужно искать что-то новое".
   - И почему ты считаешь, что они что-то ищут именно у Соловьева?
   - Потому что они только о нем говорили. И Кирилл сказал: "Да, кстати,
опять ничего не нашли". Если бы речь шла не о Соловьеве, он бы сказал, у
кого не нашли. Разве нет?
   - Все может быть, - медленно протянул Вадим. - Может  быть,  они  так
озабочены этими поисками, так много ими занимаются, что им и без предис-
ловий понятно, у кого не нашли. Но в любом случае это очень важно,  дет-
ка. Очень важно. Там происходит что-то такое, чего мы с тобой не  знаем.
А знать должны. Мы должны знать о них все. Только тогда мы сможем вывес-
ти их на высокий уровень доходов, а потом прибрать к рукам. Тебе придет-
ся очень постараться, детка.
   Больше ничего интересного Вадим в тот день от Оксаны не узнал,  но  и
этого было достаточно, чтобы дать новый толчок его размышлениям и планам
в отношении издательства "Шерхан". Первым делом следовало  выяснить,  не
промахнулся ли он, сделав ставку именно на это издательство. Может быть,
следовало бы с самого начала заняться "Сантаной"? Два года назад,  когда
Вадим делал свой выбор, "Шерхан" выглядел самым  перспективным  из  всех
существующих в Москве издательств, а о "Сантане" тогда вообще  мало  кто
слышал. И в "Книжном обозрении" -  профессиональной  газете  книголюбов,
книгоиздателей и книготорговцев - это название не мелькало в отличие  от
"Шерхана", который регулярно размещал на его страницах свою  рекламу.  И
то, что малоизвестная "Сантана" вдруг позволила себе предложить огромный
гонорар шерхановским авторам, кое о чем говорило. Например, о  том,  что
"Сантана", возможно, была создана в свое время для отмывания денег. Ина-
че говоря, ее бедность и незаметность были  лишь  видимостью,  а  теперь
пришла пора выходить на большую арену. Это следовало проверить.
   Он совсем потерял способность работать. Соловьев даже не  подозревал,
что мысли о женщине могут настолько выбить его из колеи.  Да  не  о  ка-
кой-то новой женщине, а о Насте, которая много лет назад была его любов-
ницей. Она же принадлежала ему безраздельно, она см