ть себе летит.
Может, долетит в конце концов.  -  Иришенька,  у  меня  плохие  новости.
Похоже, с Халиповой случилась беда. Я сейчас поеду  разбираться,  а  ты,
пока я умываюсь и завтракаю, расскажи все, что знаешь о ней, ладненько?
   - К-какая б-беда? -  запинаясь  от  ужасного  предчувствия,  спросила
Ирина.
   - Ну.., беда... - неопределенно ответил он, засовывая зубную щетку  в
рот.
   - Самая плохая? - Ирина говорила осторожно, будто пробуя каждое слово
на ощупь.
   Он молча кивнул, потому что членораздельно говорить все равно не мог,
мешала щетка.
   - Самая-самая? - зачем-то уточнила она.
   Снова утвердительный кивок.
   - О господи! Юлька... За что же? Она, конечно,  дурная,  шальная,  но
все-таки... А это точно? Не ошибка?
   Мотание головой должно было выразить отрицание.
   Серега Зарубин в таких вещах не ошибается, у него зрительная память -
будьте-нате!
   - Какой ужас!
   Коротков прополоскал рот и принялся за бритье.
   - Ириша, я все понимаю, ты в шоке, но ты и меня пойми.
   - Да-да, конечно, - торопливо откликнулась она. - Ты спрашивай, я все
расскажу, что знаю. Правда, я знаю совсем немного, мы с ней не подруги и
даже вместе никогда не снимались.  Я  могу  поделиться  с  тобой  только
личными впечатлениями и сплетнями.
   - Годится. Начинай, -  подбодрил  Коротков,  размазывая  по  щекам  и
подбородку пену для бритья.
   - Ну что... Юльку отчислили с  третьего  курса  ВГИКа  за  прогулы  и
нарушение дисциплины. И как раз в этот  момент  она  попалась  на  глаза
самому Островскому, который тогда мучился с подбором актрисы для  фильма
"Смертельные гастроли". Помнишь?
   - Фильм помню. А Халипову в нем не помню.
   - Ну Катя же, молодая циркачка, ее там еще любовник бросил.
   - А-а, тогда помню. Что-то она там на себя не похожа.
   Я бы и не догадался, что это она.
   - Так грим же, Юра, и парик. Короче, на  съемках  все  сразу  поняли,
почему ее из института выгнали. Истерики бесконечные, какие-то  выходки,
требования немыслимые.
   Но Островский на нее запал со страшной силой. Знаешь, седина в бороду
и так далее. И после "Гастролей" взял ее на главную роль в  "Уйти  и  не
вернуться". А сериал, сам знаешь, страшная сила. Когда двадцать  вечеров
подряд на экране одно и то же лицо, его  поневоле  запомнят,  даже  если
актер совсем бездарный. А Юлька все-таки если и не талантливая, то очень
способная. Она действительно хорошая актриса, только характер отвратный.
Ну а тем более в руках Островского... Он же гений,  он  из  выключенного
компьютера может  роль  создать,  не  то  что  из  человека,  тем  более
профессионально подготовленного. Ну пусть не в полной мере, но азы-то  у
нее есть. Про внешность я уже не  говорю,  Юлька  необыкновенно  хороша.
Короче,  после  сериала  она  стала  знаменитой.   Во   всяком   случае,
узнаваемой.
   - Понял.
   Коротков покончил с  бритьем,  залез  в  ванну,  задернул  занавеску,
включил душ.
   - Это все факты. Теперь  давай  сплетни  и  личные  ощущения.  Только
погромче, а то у меня вода шумит.
   Сплетен и личных ощущений оказалось  еще  меньше,  чем  фактов.  Юлия
Халипова прожила на свете всего  двадцать  три  года  и  не  успела  как
следует обрасти скандалами.
   Основной сплетней, которая даже и не могла рассматриваться в качестве
таковой, поскольку все совершенно точно знали, что это правда,  была  ее
любовная связь с кинорежиссером Островским, немолодым, очень известным и
очень любимым публикой. Другая сплетня, никакими увесистыми  фактами  не
подтвержденная, гласила, что Юлия Халипова является любовницей не только
Островского, но и  какого-то  криминального  авторитета,  который  якобы
заявил ей: дескать, с режиссером можешь крутить, поскольку он дает  тебе
работу и делает знаменитой, а незнаменитая актриса мне не нужна, но если
появится кто-то еще, ноги у Юленьки будут оторваны, руки отрезаны, а  от
головы останутся только уши, и то в разрозненном  виде.  Откуда  взялась
такая сплетня, было совершенно непонятно, никто ничего точно сказать  не
мог, но все были уверены, что это  именно  так.  Третья  сплетня,  являя
собой  разновидность  предыдущей,  гласила,  что  Юле  покровительствует
кто-то из высших государственных сфер в ранге министра или  руководителя
одного из думских комитетов, причем  этот  покровитель  тесно  связан  с
криминалом и имеет в своем распоряжении  боевиков..,  далее  по  тексту,
смотри сплетню номер два.
   Из личных же ощущений Ирины Савенич следовало, что Юля Халипова  была
девушкой неуправляемой и непредсказуемой, могла в любой момент  выкинуть
любой фортель и позволить себе любую  выходку.  С  детства  привыкшая  к
поклонению  собственной  красоте,  она  искренне  считала,  что  ей  все
дозволено и что правила, существующие для  всех  остальных,  на  нее  не
распространяются.  Ей  были  неведомы  такие  понятия,  как  дисциплина,
ответственность, обязанности, выполнение обещаний. Ей  были  безразличны
чувства других людей, их желания и планы.
   Она делала только то, что хотела. И ни один  режиссер,  кроме  самого
Островского, не берет на себя риск ее снимать, понимая, что ее  характер
может поставить съемку под угрозу срыва. Собственно, этим  и  пользуется
Островский, постоянно давая ей понять, что если она уйдет  от  него,  то
кончится как актриса, ибо никто другой ни на одну картину ее не возьмет.
А уж если она от него уйдет, то он,  само  собой,  снимать  ее  тоже  не
будет. Очень надо. До тех же пор, пока она с ним, ей гарантированы роли,
пусть не всегда главные, но всегда достойные как по содержанию, так и по
объему экранного времени.
   Последние слова Ирина  договаривала,  одеваясь,  а  Коротков  слушал,
быстро доедая яичницу и запивая ее кофе.
   Ровно в семь утра  они  вышли  из  дома,  поцеловались  на  прощание,
договорились увидеться вечером, сели каждый в свою машину, Коротков -  в
доисторические "Жигули", Ирина -  в  "Форд  Эскорт",  и  разъехались  по
местам работы.
 
*** 
 
   Едва войдя в приемную, Чуйков  окунулся  в  плотный  запах  сердечных
капель, не то корвалола, не то валокордина, он плохо разбирался,  потому
как сердечными недугами не страдал и лекарств  не  принимал.  Секретарша
Вера Филипповна, пятидесятилетняя энергичная дама,  всегда  собранная  и
деловитая, сидела, против обыкновения, не за рабочим столом, а в  кресле
для посетителей и дрожащими руками пыталась привести в порядок  покрытое
красными пятнами лицо и подозрительно припухшие глаза.
   - Доброе утро, Вера Филипповна, - весело поздоровался  Чуйков.  -  По
какому поводу страдаете?
   Он догадывался, из-за чего его  преданная  помощница  впала  в  такое
горе. Так и оказалось.
   - Да что же это такое, Игорь Васильевич, - запричитала она, - как  же
им не стыдно? Так нас оболгать, так оболгать! Ведь уму непостижимо!
   - Вы о статье? - небрежно спросил Чуйков, снимая плащ и вешая  его  в
шкаф. - Не обращайте внимания, дорогая Вера Филипповна,  собака  лает  -
караван идет. Пусть пишут что хотят.
   - Но как же так? - не унималась она. - Ведь там же все не правда! Все
от первого до последнего слова.
   - Ну, не надо передергивать, - Чуйков  постарался  добавить  в  голос
нечто похожее на отеческое увещевание,  хотя  Вера  Филипповна  была  по
меньшей мере лет на десять старше его. - Название  нашей  фирмы  указано
правильно, и имя генерального директора и его заместителей тоже. Так что
кое-какая правда в публикации имеется. Давайте-ка лучше чайку выпьем,  с
утра так промозгло на улице, что я даже  в  машине  не  согрелся.  И  не
смейте расстраиваться из-за этой ерунды.
   Вера Филипповна, всхлипывая, принялась хлопотать над чайником, Чуйков
же прошел в свой кабинет, оставив дверь открытой, чтобы слышать все, что
будет  происходить  в  приемной,   и   начал   бессмысленно   и   нервно
перекладывать бумаги на столе. Ну вот, полдела сделано, статья  все-таки
появилась, как и обещала красавица Ксения. И как  быстро!  Всего  неделя
прошла.
   Статью Чуйков прочитал с самого утра,  жена  всегда  покупала  газеты
рано утром, когда выходила гулять  с  собакой,  и  он,  как  и  положено
деловому человеку, изучал прессу за завтраком. Правда, он не был уверен,
что так поступают все деловые люди и что это  действительно  "положено",
просто с детства из западных кинофильмов он  вынес  именно  такой  образ
бизнесмена.
   Теперь нужно ждать, какая будет реакция. Интересно, уже началось  или
волна еще не докатилась? Сейчас половина одиннадцатого, по идее,  многие
должны были бы уже ознакомиться с мерзким пасквилем.
   -  Кто  нам  звонил  с  утра?  -  дружелюбно  поинтересовался   Игорь
Васильевич, когда секретарша внесла в кабинет поднос с чаем,  сахаром  и
лимоном. Она, кажется, сумела взять себя руки, по крайней  мере,  больше
не всхлипывала.
   - Сейчас доложу.
   Вера Филипповна, поставив перед директором чай, вышла в  приемную  за
блокнотом. Перечисление утренних звонков заняло немало  времени,  слушая
помощницу, Чуйков попутно делал  пометки  в  настольном  органайзере,  с
удовлетворением отмечая, что ожидаемая им  волна  оказалась  достаточной
высоты и  мощности.  Скорость  у  нее  была  поистине  крейсерская.  Ежу
понятно, что звонили все эти люди из-за статьи. Малая часть из них  -  с
целью поддержать и ободрить: мол, мы ничему не верим и все  равно  будем
иметь с тобой дело, основная  масса  -  с  вопросами  о  том,  насколько
правдива опубликованная информация.
   И еще одна часть, совсем небольшая,  хотела  изобразить  по  телефону
гордый разворот на сто восемьдесят градусов, дескать, раз вы  такие,  то
мы в вашей  добропорядочности  теперь  сомневаемся  и  контракт  с  вами
заключать не станем. Вот эта-то  последняя  часть  звонков  интересовала
Чуйкова больше всего. На этих людей и была сделана ставка.
   От них с сегодняшнего дня зависит судьба фирмы "Практис-Плюс".
   Теперь следует сделать ответные звонки деловым  партнерам.  В  первую
очередь - тем, которые хотят "развернуться".  Нет,  сам  он  звонить  не
станет, не мастер  он  переговоры  вести.  Тут  нужна  тонкость,  умение
маневрировать, владение голосом. Чуйков может все испортить, он неплохой
бизнесмен, но переговорщик никудышний, знал Игорь  Васильевич  за  собой
такой дефект. Зато его заместитель Олег Ахалая  в  этом  деле  настоящий
мастер. Вот Олег и займется.
   Он снял трубку и нажал на аппарате кнопку вызова секретаря.  Дверь  в
приемную по-прежнему оставалась  открытой,  но  Чуйков  этого  якобы  не
замечал.
   -  Слушаю,  Игорь  Васильевич,  -  голос   Веры   Филипповны   звучал
одновременно из двух мест: из трубки и из приемной.
   Это  почему-то  показалось  Чуйкову  забавным,  и  он   непроизвольно
хмыкнул. Настроение у него превосходное.
   А зря, между прочим, он хмыкает и демонстрирует  свою  беззаботность.
По идее, расстраиваться бы надо. Олег, разумеется,  в  курсе,  и  другой
заместитель тоже, но  Вере-то  совсем  не  обязательно  догадываться  об
истинном положении дел.
   - Олег Ревазович на месте? - сурово  спросил  он,  пытаясь  нахмурить
брови и тем самым вогнать себя в нужный настрой.
   - У себя.
   - Попросите его зайти ко мне.
   Вот так, официально.  Вместо  того  чтобы  позвонить  Олегу  прямо  в
кабинет или на мобильник, вызываем через секретаря. Вера знает, что  это
признак  неудовольствия:  если  директор  вызывает   заместителя   через
секретаря, то он сердится. А директор после такой  публикации  и  должен
сердиться, а как же иначе? Это он перед Верой Филипповной строит из себя
стойкого и неунывающего, а на самом деле  он  в  гневе.  Вот  так  будет
правильно.
   Ахалая появился в кабинете Чуйкова  буквально  через  минуту,  у  них
общая приемная, от двери до двери - десять шагов. Прикрыл за собой дверь
и одним гибким движением устроил себя в кресло по другую сторону стола.
   - Ну что? Я так понимаю, что все сработало? -  негромко  спросил  он,
доставая сигареты. - Я с девяти утра на месте, телефон у Веры надрывался
все утро. Меня тоже любопытствующие одолевают. Слушай, мне даже  в  день
рождения столько людей не звонит! Вот воронье! Чуют, где падалью пахнет.
   - Похоже, сработало, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, -  Чуйков  постучал
по деревянной столешнице. - Олег, я хочу, чтобы все ответственные звонки
ты сделал сам. Боюсь запороть. Ты же знаешь мои способности.
   Ахалая  кивнул,  выпустил  сигаретный  дым  в  потолок  и   понимающе
улыбнулся.
   - И кто нам уже позвонил по интересующему нас вопросу?
   - Вот эти деятели, - Игорь Васильевич протянул заместителю листок.  -
Может, не все  они  собираются  отказываться  от  нас,  но  если  кто-то
собирается, то нужно сделать так, чтобы не  сорвалось.  Ну  что  я  тебе
объясняю, ты сам все понимаешь, мы десять раз это обсуждали.
   - Хорошо, я всем позвоню. А адвокат? Ты с ним уже связался?
   - Пока нет. Не хочу, чтобы он что-нибудь заподозрил, чем меньше людей
будет в курсе, тем лучше. Как  только  ты  мне  назовешь  хотя  бы  один
сорванный контракт, я тут же с ним свяжусь, начну рвать на себе  волосы,
возмущаться и требовать восстановления моего доброго имени и  возмещения
упущенной выгоды. А пока я буду тихо переживать  из-за  того,  что  нашу
фирму злобно оклеветали.
   - Тебе виднее, - Ахалая погасил сигарету в пепельнице, сунул в карман
зажигалку и полученный от Чуйкова листок. - Пошел  отзваниваться.  А  ты
давай переживай, только не тихо, а громко, чтобы все знали.
 
Глава 4 
 
   Дождь моросил не переставая, он начался еще ночью, и  сейчас,  в  три
часа дня, Настя все  еще  слышала  сухое  потрескивание  мелких  водяных
капель о стекла и жесть. Откладывать прогулку больше нет  смысла,  через
час придет медсестра делать массаж, а потом начнет смеркаться. Не  такая
уж Настя Каменская бесстрашная, чтобы гулять в сумерках по лесу.  Можно,
конечно, идти не влево от дома, в лес, а вправо, в сторону других домов,
но ей отчего-то не хотелось.  Ее  могут  заметить,  увидят  новое  лицо,
начнут приставать с расспросами,  кто  такая,  почему  живет  у  Дюжина.
Вступать в разговоры и заводить знакомства в ее планы не входит.  Не  то
чтобы она скрывалась или пыталась сделать секрет из своего пребывания  в
Болотниках, вовсе нет, ведь весь  медпункт  и  так  знает  о  ней,  и  в
магазине знают, сегодня уже по ее заказу привозили хлеб, джем  и  масло.
Просто нет у нее настроения общаться с посторонними.
   Решено, надо собирать ноги, палку и одежду в единое целое и нести это
целое, вернее - тащить, на променад.
   Сегодня уже среда, пора прибавлять минуты и довести их количество  до
двадцати. Нога не сказать чтобы так уж быстро  восстанавливалась,  ей  и
пятнадцати минут хватало выше крыши, чтобы выжать из Настиных глаз слезы
и заставить ее обливаться потом, но все-таки... Все-таки после того, как
позавчера она вдруг поняла, в чем дело, ей показалось,  что  стало  чуть
полегче. Совсем чуть-чуть. Но ведь стало же. Или ей только показалось?
   Капюшон, конечно, голову закрывал, но лицо  от  дождя  все  равно  не
спасал, порывы ветра  размазывали  влагу  по  щекам  и  губам,  вода  по
подбородку и шее затекала под ,шарф,  и  в  целом  все  было  достаточно
противно. Однако Настя терпеливо двигалась по  тропинке  в  глубь  леса,
десять минут туда, десять - обратно, и думала о том,  как  справиться  с
проблемой. Да-да, с той самой.
   Был в ее жизни еще один мужчина, о котором  она  не  подумала,  когда
перебирала все возможные варианты.
   И как только она о нем вспомнила, то сперва ужасно удивилась, как  же
это она о нем забыла, ведь должна была подумать в первую очередь  именно
о нем, а потом сообразила, что в этом-то и есть суть головоломки. Потому
и не вспомнила, что не хотела вспоминать. Потому  и  не  вспомнила,  что
именно в нем, вернее, в отношениях с ним, состоит проблема, которую  она
тщательно задвинула в дальний уголок и теперь перед самой  собой  делает
вид, что у нее все отлично, просто лучше не бывает.
   Ее новый начальник Вячеслав Михайлович Афанасьев.
   Ее  бывший  сокурсник,  троечник  и  прогульщик,  мелкий   спекулянт,
любитель пива и футбола. Когда он сменил вышедшего на пенсию  полковника
Гордеева, Настя пришла в ужас: после мудрого и опытного Колобка  попасть
в подчинение к Афоне, которого  она  презирала  и  недолюбливала  еще  в
студенческие времена и с которым после выпуска ни разу не встречалась.
   И с первого же дня  их  совместной  работы  на  Петровке  она  нового
начальника невзлюбила. Более того, она не сочла нужным эту свою нелюбовь
скрывать. И даже более того, она открыто сказала Афанасьеву, что хоть  и
будет работать под его руководством, но уважать его не будет никогда.  И
вот спрашивается теперь, зачем она это сделала?
   Чтобы потешить свое самолюбие, выплеснуть то,  что  думает,  а  потом
гордиться собой: вот, мол, какая я крутая и смелая, не побоялась сказать
правду начальнику? Господи, глупость какая! Никогда подобные  мотивы  ее
действиями не руководили. Тогда зачем? Ведь понимала  же,  не  могла  не
понимать, что с того момента  ее  работа  в  отделе,  которым  руководит
Афоня, превратится в медленный, непрекращающийся ад.  Что  он  будет  ее
ненавидеть и не будет знать, что с этим делать, потому что у него хватит
ума не мстить ей за оскорбление. Но и простить ее он не сможет.
   А кто простил бы? С того дня подполковник Каменская вызывает  у  него
только раздражение, является источником негативных эмоций, и из-за этого
они не могут нормально общаться и  обсуждать  служебные  вопросы.  Афоня
пытается, поелику возможно, игнорировать ее, а уж когда не  удается,  то
между ними возникает такое напряжение, что можно снабжать электричеством
весь Красноярский край. Или Хабаровский.  В  результате  ровно  половину
служебного  времени  Настя  думает   о   преступлениях,   которые   надо
раскрывать, а вторую половину тратит на то,  чтобы  как-то  исхитриться,
извернуться и избежать прямого общения с начальником.  Она  перестала  с
радостью думать о работе и с удовольствием на  нее  приходить,  как  это
было при Гордееве на протяжении  полутора  десятков  лет  их  совместной
службы. Минувшей весной она - неслыханное дело! - взяла  больничный  при
первых же признаках простуды и честно отбыла дома  все  десять  дней,  в
течение которых  чуть  покашливала  да  слегка  сопливилась.  Такое  она
позволила себе впервые в жизни, вот до чего на работу идти не  хотелось.
И нога болит, наверное, как раз потому, что  ей  смертельно  не  хочется
возвращаться в свой кабинет и контактировать с Афоней. Не  зря,  ох,  не
зря сказала она  Коле  Селуянову,  что  работала  бы,  сидя  дома  и  не
встречаясь с начальством. Слова  будто  из  подсознания  вырвались,  она
проговорила их и поняла, что в этом и есть ее проблема.
   Она испортила отношения с Афанасьевым и теперь пытается, как  страус,
спрятать голову 6 песок, уклониться от общения с ним и придумать, как бы
так устроиться, чтобы и работать продолжать, и на работу  не  ходить.  А
это не решение проблемы. Если отношения испорчены,  нельзя  делать  вид,
что их нет совсем. Надо признаться себе, что они плохие,  и  постараться
понять, чего ты  хочешь:  чтобы  они  стали  нормальными,  чтобы  так  и
оставались плохими или чтобы их не было вовсе. Хочешь, чтобы их не было,
- напиши рапорт и уходи, никогда больше с этим человеком не встречайся и
не общайся. Не уходишь? Тебя устраивают  такие  отношения?  Да  нет  же,
совершенно очевидно, что не устраивают, вон даже на такую любимую работу
ходить не хочется. Стало быть, ты не хочешь, чтобы отношения  оставались
плохими. Тогда остается одно: ты хочешь, чтобы  они  стали  нормальными.
Может быть, ты сама себе не признаешься в том, что хочешь этого, но ведь
другого-то пути нет, ты же только  что  сама  эту  формулу  вывела:  или
нормально, или плохо, или никак. Получается, что путь у тебя, Каменская,
только один. Ты отношения испортила, тебе и нужно их исправить. Но  как?
Как это сделать?