они давно уже должны были спать мертвым сном.
   Усевшись на крылечке, я закурил, задумчиво  разглядывая  стоявшую  на
другом конце полянки машину Заваруева. Чего-то я недоучел, что-то  прог-
лядел, недодумал... Пути назад нет, надо выбивать из Заваруева  информа-
цию старым испытанным способом и надеяться только на то, что он  что-ни-
будь скажет. Если скажет, тогда можно будет спасти  положение,  заткнуть
ему рот и сделать так, что Юрцев не тронет оставшихся в городе  Лисицына
и Яковчика. А если не скажет? Если нам не в чем будет его обвинить? Тог-
да Юрцев расправится с ними, как только мы с Мазаевым уберемся отсюда. Я
втянул Сергея и Пашу в эту грязную историю, и теперь я несу  ответствен-
ность за них. А получается, что я их подставил...
   От сигареты во рту  появился  противный  металлический  привкус,  как
всегда бывает, когда заболеваешь гриппом и поднимается  температура.  Ну
вот, не хватало еще мне заболеть!
   Я потушил недокуренную сигарету о каменное крыльцо, швырнул окурок  в
кусты и вернулся в кухню. После свежего лесного воздуха духота и сладкий
парфюмерный запах вызвали у меня приступ тошноты. На столе  между  чашек
лежали мелочи, предусмотрительно вынутые из карманов  Заваруева.  Ничего
такого, чем можно убить человека или хотя бы нанести повреждение. Ни но-
жа, ни пакетика с ядом.
   - Ну что, подумал над домашним заданием? Спрашиваю еще раз: зачем  ты
сюда приехал? Зачем Юрцев тебя вызвал?
   Как и ожидалось, ничего нового мы не услышали.  Разговор  застрял  на
мертвой точке. О чем бы я ни спросил Заваруева, он даст ответ, который я
не смогу опровергнуть, а раскручивать его можно было  только  поймав  на
лжи. Вся беда в том, что его нельзя бить. Даже если  он  не  выдержит  и
что-то расскажет, следы побоев не укроются от его старшего брата Юрцева.
Раз били - значит, проговорился. Значит, мы теперь что-то знаем. Значит,
мы опасны. Задача передо мной стояла примитивно простая: развязать Зава-
руеву язык так, чтобы об этом никто не узнал. Сам он, надо думать,  тре-
паться не будет. Чем же его зацепить?
   Внезапно Паша Яковчик с грохотом отодвинул стоявшую на его пути табу-
ретку и выскочил из дома. Снаружи до нас донеслись характерные  звуки  -
его рвало. Я схватил заварочный чайник, снял крышечку и принюхался. Нет,
ничем не пахнет. Из чашек тоже не было никакого постороннего  запаха.  И
вкус чая не был странным... Неужели все-таки Заваруев бросил в  чай  ка-
кую-то гадость? Но если бросил, то только в чашки, а не в заварку,  ведь
он тоже пил этот чай на наших глазах.
   Я выбежал на крыльцо. Паша сидел на траве белый как  снег  и  глубоко
дышал.
   - Что, Паша? Болит где-нибудь? Режет?  Колет?  Может,  у  тебя  язва?
Гастрит? - судорожно спрашивал я, всматриваясь в его покрытое  испариной
лицо.
   Он отрицательно покачал головой.
   - Нет, ничего такого не было никогда, - ответил он едва слышно. - Го-
лова кружится...
   - Ты приляг, - посоветовал я и рванул обратно.
   Кажется, я все понял. Этот запах духов... Дурак я, надо  было  раньше
сообразить. Хорошо, что вовремя спохватился.
   На кухне я перешагнул через лежащего на полу Заваруева и приник  ухом
к газовому баллону, на котором большими красными буквами  было  выведено
"Пропан". Так и есть, с едва слышным шипением из баллона выходил газ.
   Теперь картинка выстроилась. Уж как Заваруев разлил Катины духи, я не
знаю, приемов существовало множество, и какой  из  них  он  использовал,
сейчас уже было не важно. Собрал лужицу тряпкой и бросил на кухне. Запах
сильный и стойкий, он перешибет все, в том числе и запах газа. Окна отк-
рывать нельзя, комары налетят. Литвак уже отрубился, скоро и двое других
заснут. А потом - одно из двух. Или они надышатся пропаном так, что  уже
не проснутся, или проснутся и кто-нибудь из них щелкнет зажигалкой, что-
бы прикурить. И все. Как просто... Поэтому Заваруев и не  хотел  идти  в
дом, отравиться боялся.
   Концентрация газа в кухне была выше, чем в комнате,  поэтому  Катя  и
Руслан еще ничего не чувствовали. Если они и испытывали легкую  дурноту,
то ведь столько выпито, что и неудивительно. А Паша среагировал  первым,
видно, организм послабее или индивидуальная непереносимость.
   Мы с Сергеем и Юрой Мазаевым кинулись выволакивать всю кинематографи-
ческую элиту на воздух. Труднее всего пришлось с Литваком, его никак бы-
ло не добудиться. В конце концов мы с Мазаевым взяли его за ноги-руки  и
вынесли из домика, аккуратно сложив на травку подальше от дома.  Молодые
вышли сами, во всю мочь горланя жестокий романс про белую и  алую  розы,
одна из которых была как попытка несмелая, а другая, надо думать,  алая,
была как мечта небывалая.
   ...И обе манили и звали, и обе увяли...
   Сладкоголосые певцы глотнули кислорода и сами увяли  мгновенно,  едва
опустившись на заботливо разложенное на земле одеяло.
   Пашу Яковчика уложили на заднее сиденье в машине Лисицына, сам Сергей
сел за руль, Юра Мазаев рядом с ним.
   - Ты хорошо подумал, Слава? - уже в третий, кажется, раз, спросил Ма-
заев. - Давай я все-таки останусь.
   - Нет, - твердо ответил я. - Я должен быть один, иначе ничего не  по-
лучится.
   Машина скрылась за деревьями, а я вернулся в дом и  плотно  притворил
за собой входную дверь. Заваруев смотрел на меня с ужасом, как  на  сбе-
жавшего из клиники сумасшедшего.
   - Значит, так, Костя, - медленно сказал я,  усаживаясь  на  табуретку
рядом с ним. - Все уехали. Мы с тобой остались одни. Газ  идет.  Следишь
за моей мыслью?
   Он затравленно кивнул.
   - Если ты мне сейчас быстренько все расскажешь, я тебя освобожу, и ты
пойдешь дышать свежим воздухом в полное свое удовольствие. Если  ты  бу-
дешь тянуть и мямлить, я потеряю сознание, и тогда тебя уже никто отсюда
не выпустит. Ты будешь нюхать сладостный запах пропана до тех пор,  пока
не сдохнешь здесь вместе со мной. Усвоил?
   - Ты сумасшедший? - спросил он, облизывая пересохшие губы. - Чего те-
бе надо от меня? Чего ты ко мне привязался?
   - Теряешь время, Костя. Меня уже подташнивает, кислородное голодание,
сам понимаешь. Сколько времени я смогу продержаться, сказать трудно, так
что ты поторопись, а то не успеешь и останешься тут загорать. И не взду-
май делать вид, что отрубишься быстрее меня. Пока я смогу  двигаться,  я
буду приводить тебя в чувство и ждать, чтобы ты мне  все  рассказал.  Ну
как тебе мои условия?
   - Вынеси отсюда баллон, идиот, или хоть окна открой, ведь помрем оба,
- произнес Заваруев, стараясь говорить уверенно.
   - Не-а. - Я покачал головой. - В этом весь смысл. Или мы оба останем-
ся живы, или оба сдохнем. Вот так, без вариантов.
   И он стал рассказывать. Я слушал его, борясь с дурнотой и  слабостью,
голова у меня кружилась даже в сидячем положении, все тело было в  испа-
рине, и рубашка прилипла к спине. Сердце колотилось так, что грудь,  мне
казалось, ходила ходуном. Но я не шевелился и слушал.
   - Милиция давно о них знает, еще с прошлого года, как только они свою
агитацию начали проводить. Хотели с  ними  разобраться,  но  умные  люди
подсказали, что не надо трогать пенсионеров, лучше их использовать втем-
ную. Самых активных - трое, главный у них бывший ракетчик,  фамилия  его
Усанов.
   - А Сокольник? - спросил я.
   - Сокольник - ерунда, в помощниках ходит.  Усанов  главный  запевала.
Ненавидит всех до черноты в глазах. И подростков  приучает.  Клуб  вооб-
ще-то хороший, только эти трое ведут там самые главные кружки, учат  об-
ращению с оружием и взрывчаткой, ну и в таком духе... Короче, их пригла-
сили на встречу и наплели, что, дескать, компартия жива  и  действует  в
подполье, скоро она станет легальной и вернет обратно советский строй. А
пока что есть секретная директива про борьбу с  аморалкой  и  развратом,
вообще с коммерцией. Они поверили. Они чему хочешь  поверят,  совсем  из
ума выжили. Сначала ребят на мелкие дела посылали, а потом молодняк вкус
крови почувствовал, тут уж на них удержу не стало. А детей кто  заподоз-
рит? Старики-то опытные, не каждого в свои кружки  допускали,  проверяли
сначала, присматривались, отбирали самых тупых и  агрессивных.  Олег  их
прикармливал, деньжат подбрасывал, технику, якобы для кружков, для  клу-
ба. Они у него совсем ручные стали. Потом перед фестивалем Усанов  Олегу
сказал, что хочет за издевательства над армией поквитаться. Олег сначала
его отговаривал, потом они решили баш на баш. Олегу гостиница нужна  бы-
ла, которую турки строили. Он сам на этом месте хотел  строить  и  потом
доход получать, а оказалось, что договор с  турками  мэр  уже  заключил.
Усанов пообещал стройку остановить и до конца лета еще  несколько  акций
провести для Олега, а тот, в свою очередь, сказал, что поможет с  кинош-
никами. Ну вот так и сговорились...
   - Для кого Юрцев все это делает? Кто будет новым мэром?
   Заваруев не ответил. Он тяжело дышал, язык у него ворочался с трудом,
губы и ногти на руках стали синюшными.
   - Ладно, это не важно... Зачем компьютер украли? Хотели, чтобы мы уе-
хали?
   - И это тоже... Посмотреть хотели, что она там написала. Узнали,  что
она материалы о пожаре брала. В материалах нет ничего, сто раз  проверя-
ли, но кто-то шепнул, что вроде она ушлая очень,  Образцова  эта.  Вдруг
чего увидела, что другие проглядели...
   - Кто ее отравил?
   - Хозяин.
   - Чей хозяин? Твой? Олег, что ли?
   - Нет, твой. Вишняков Григорий Филиппович. Он  после  Усанова  второе
лицо в этой шайке маразматиков...
   Дальше я не слышал. В голове помутилось, я отключился и упал с  табу-
ретки на пол. Очнулся от удара и с трудом поднял голову.  Перед  глазами
разбегались разноцветные круги, взгляд никак не фокусировался на Завару-
еве. Он чувствовал себя явно лучше, чем я, потому что был моложе и креп-
че, но у меня было одно преимущество - масса. Я был выше и крупнее. Поэ-
тому я был уверен, что хоть мне и плохо, но продержусь я дольше.  Просто
я очень устал...
   - Чего ты еще хочешь? - Заваруев уже хрипел. - Я все  рассказал.  От-
пусти меня...
   - Нет еще. Рано. Вернигору убили?
   - Нет, он сам... Хотели, это правда. Но не успели. Пришли к  нему,  а
он лежит на диване, мертвый уже.
   - За что его? Чем он им помешал?
   - Он догадывался. Актрисе кассету дал, наверное, хотел, чтобы  она  в
Москве показала. Но она все равно в списке была, поэтому за ней следили,
момент выбирали... Вот и узнали, что она  к  Вернигоре  ходила.  Испуга-
лись...
   - Как можно сделать, чтобы до конца фестиваля никого больше не трога-
ли? Кому твой брат доверяет?
   - Мне... Больше никому.
   - Сможешь выкрутиться, если я тебя отпущу?
   - Не знаю... Мне плохо...
   - Терпи. Значит, так. Игоря Литвака и всех остальных мы увезли, пото-
му что у Игоря заболел сын. Запомнил?
   - Да...
   - Ты ничего не мог поделать, нас было четверо. Никто ни о чем не  до-
гадывается. Никто тебя ни о чем не спрашивал, и ты мне ничего не расска-
зывал. Приехали, через пятнадцать минут уехали, и все. Запомнил?
   - Да... Пожалуйста... Я больше не могу, мне плохо...
   - Лисицына и Яковчика не трогать. Дать нам спокойно  уехать.  Актеров
оставить в покое. Ясно?
   Его начало рвать. Я с трудом встал на колени, подполз к нему  и  при-
поднял его голову, чтобы он не захлебнулся рвотной массой.  Желто-корич-
невая зловонная жижа лилась мне на руки, но я не испытывал брезгливости,
думая только о том, хватит ли мне сил вытащить его отсюда. А  может,  ну
его к чертям собачьим, пусть подыхает здесь?
   Пальцы плохо слушались, и я никак не мог попасть ключом  в  маленький
замочек наручников. Когда я разрезал ножом веревки на  ногах  Заваруева,
он потерял сознание. Наконец я преодолел  несколько  метров,  отделявших
нас от входной двери, и в последнем усилии толкнул ее. Уже теряя  созна-
ние, я увидел, как шевельнулись кусты - Юра Мазаев бежал мне  навстречу.
Последнее, о чем я успел подумать, было: "Я же велел им отъехать  метров
на двести, чтобы Заваруев отчетливо услышал шум  удаляющегося  автомоби-
ля..."
   Через два дня я забрал из больницы Таню и увез ее к  себе  в  Москву.
Ирочка с Мазаевым уехали в Питер догуливать отпуск в роскошной  трехком-
натной квартире в центре города.
   До самой последней минуты пребывания на черноморском курорте я мучил-
ся мыслью о собственной трусости, хотя как человек разумный понимал, что
сделать все равно ничего нельзя. Город жестко контролируется  Юрцевым  и
купленной им частью администрации, а сил той части, которую Юрцев и  иже
с ним хотели скинуть, совершенно недостаточно  для  наведения  в  городе
хоть какого-то подобия справедливости. С Татьяной я своими тяжкими  раз-
думьями не делился, но она и без слов все понимала. Когда я,  сложив  ее
вещи и купив билеты, забрал ее из больницы и повез в аэропорт, она  ска-
зала:
   - Дима, ну хоть напоследок... Неужели все им спускать?
   Я молча сжал ее руку и легонько поцеловал в щеку. Сидящий впереди Се-
режа Лисицын сделал вид, что не услышал ее слов, хотя мускулы на его шее
напряглись. Не нужно устраивать ему неприятности. Но и Таня права:  неу-
жели все им спускать?
   Решение пришло само собой, когда в салоне самолета оказались  разъез-
жающиеся после закрытия фестиваля журналисты. Двух часов  полета  вполне
хватило для того, чтобы поделиться с ними впечатлениями о  пребывании  в
гостеприимном теплом городке. Мой рассказ был встречен весьма скептичес-
ки. То есть сначала, пока я говорил о четырех трупах и связанных с  этим
событиях, они слушали меня, раскрыв рот, но когда речь зашла о ветеранах
и клубе "Патриот", интереса у них поубавилось. Все это было слишком  по-
хоже на бред больного воображения. Я не стал настаивать. В конце  концов
я сделал все, что мог.
   В Москве я привез Татьяну в свою однокомнатную квартиру и поклялся  в
течение ближайшей недели кормить ее только манной кашей и чаем с сухаря-
ми, как и полагается после отравления. Она  вяло  соглашалась  и  вообще
выглядела усталой и безразличной. Казалось, она даже  не  понимает,  что
приехала в Москву, а не к себе домой, в Петербург.
   - Таня, ты недовольна? - как-то спросил я ее. - Жалеешь, что согласи-
лась приехать ко мне?
   - Да нет, - она повела плечами, - я ни о чем не жалею. Кроме  одного:
что живу в этой поганой никчемной жизни. Я только теперь  начинаю  пони-
мать, почему ты уходишь на пенсию. Раньше я это  как-то  воспринимала...
Легко, что ли... Ну как должное. Кому-то можно выкрутить руки, а кому-то
нельзя. А если случайно удается зацепить того,  кого  нельзя,  то  нужно
просто порадоваться и купить себе маленький подарок  в  честь  маленькой
неожиданной удачи. И ни в коем случае не думать, что  так  теперь  будет
всегда. Знаешь, я с этим мирилась, а может  быть,  книги  начала  писать
специально, чтобы не думать об этом и не расстраиваться. Подумаешь, про-
фессиональная гордость! Кому она к чертовой матери нужна, гордость  эта!
Нацепил погоны, получаешь заплату - и сиди тихонько,  делай  свое  дело,
как умеешь, и не высовывайся. Единый закон во всем мире, это же не толь-
ко у нас так. Ну, может, у нас как-то особенно нагло, но по сути  то  же
самое. А теперь мне больно и противно. И я не знаю,  как  буду  работать
дальше.
   - Тебе сколько еще до пенсии?
   - Почти десять лет. Я же университет заканчивала, а не школу милиции,
как ты, а нам срок обучения в стаж не засчитывается.
   - Уходи с работы, - предложил я. - Увольняйся без пенсии, пиши книги.
А я буду тебя содержать.
   Я говорил это, наверное, уже в сотый раз. Но сейчас  впервые  Татьяна
ответила:
   - Я подумаю.
   Спустя неделю я прочитал в газете огромную статью о  маленьком  южном
курортном городе. Кто-то из журналистов мне все-таки поверил. Начиналась
она словами:
   "Провожали в последний путь молодого участкового Сергея Лисицына..."
   В этот день я напился, и мне даже не было стыдно перед Татьяной.



   Маринина А. Б.
   Убийца поневоле

   Изд. "Центрполиграф", Москва, 1998 г.
   OCR Палек, 1998 г.

   Анонс

   Из четырех малолетних убийц юного талантливого художника через девять
лет в живых остается один. Стараясь спасти его,  чтобы  дать  свершиться
правосудию, аналитик уголовного розыска  Анастасия  Каменская  не  может
предотвратить новые кровавые преступления.

   Выражаю свою любовь и восхищение моей подруге Ирине Козловой, которая
самоотверженно помогала мне на первом этапе работы над повестью, несмот-
ря на болезнь и крайне тяжелые личные обстоятельства;
   глубокую признательность моему постоянному консультанту, подполковни-
ку милиции Сергею Заточному;
   искреннюю благодарность Людмиле Заблоцкене, поддержавшей меня в самый
трудный момент работы над повестью, когда мне захотелось все бросить.


   Глава 1

   Черное платье сидело на стройной фигуре как влитое, выгодно подчерки-
вая красивую грудь и тонкую талию.
   - Ну как? - Настя сделала замысловатый пируэт, при этом в высоком, до
бедер, разрезе соблазнительно мелькнула нога в телесном чулке.
   - Прямо дух захватывает! - восхищенно ответил Леша Чистяков, за много
лет привыкший видеть свою подругу преимущественно в джинсах, свитерах  и
кроссовках. - А тебе самой нравится?
   - Очень. Спасибо тебе, солнышко.
   - Я старался, хотел тебе угодить. Как-никак такое событие...
   Настя, крутившаяся перед зеркалом, остановилась и подозрительно  пог-
лядела на Лешу.
   - Какое событие?
   - Ты в первый раз согласилась поехать со мной на банкет. Это  что-ни-
будь да значит.
   Настя недовольно нахмурилась:
   - Ты что же, хочешь, чтобы я поехала в... в этом?
   - Ну да. Я это платье купил специально для сегодняшнего вечера.
   - Лешенька, милый, - взмолилась она, - я в нем измучаюсь. Целый вечер
провести в туфлях на шпильке, следить за осанкой, не  иметь  возможности
сесть так, как хочется, как удобно, - я этого не вынесу. Ну можно я  на-
дену брюки и удобную обувь?
   - Ася, но это все-таки банкет! - возмутился Чистяков. - Какие  брюки?
Ты с ума сошла!
   - Я обещаю, брюки будут высший класс,  прямо  от  Кардена.  И  свитер
возьму понарядней. А, Лешик?
   Она ласково обняла Лешу и потерлась носом о его плечо. Леша в  отчая-
нии махнул рукой и отвернулся.
   - Я так старался... - расстроенно проговорил он. - Бегал  по  магази-
нам, искал это чертово платье, мечтал, как ты его наденешь. Хотел, чтобы
оно было непременно черное, ты ведь любишь этот цвет. И что теперь?  Все
зря?
   Глядя на его огорченное лицо, Настя почувствовала угрызения  совести.
Он и в самом деле старался, хотел сделать ей подарок, а она... Но с дру-
гой стороны, целый вечер в платье за шестьсот долларов и в туфлях на вы-
соком каблуке, когда болит спина и отекают ноги,  -  перспектива  не  из
приятных.
   - А что, - решилась она внезапно, - может, и в самом деле раз в жизни
выйти в свет в приличном виде? Сделаю прическу, нарисую лицо - и вперед.
   Леша сгреб ее в охапку и закружил по комнате.
   - Аська, ты будешь на этом сборище самая красивая! Все мужики  поуми-
рают от зависти ко мне.
   Стоя под горячим душем и втирая шампунь  в  длинные  светлые  волосы,
Настя Каменская думала о том, что приносимая ею жертва была не такой  уж
большой, если вспомнить, сколько хорошего сделал ей  Чистяков  за  годы,
которые они провели вместе. Леша ухаживал за ней, когда она болела, при-
носил тяжеленные сумки с продуктами, кормил ее вкусными ужинами,  безро-
потно сносил ее категорическое нежелание официально оформить их  отноше-
ния, терпеливо пережидал приступы ее плохого настроения. Неужели за  все
это он не заслужил права хотя бы раз появиться на банкете со своей  под-
ругой, о которой много лет слышат все его коллеги, но которую никогда не
видели. Над ним уже стали частенько подшучивать: "Что это ты прячешь  от
общественности свою милицейскую барышню? Может, она у  тебя  хромая  или
горбатая?" Конечно, это было бы эффектно: молодой доктор  наук,  профес-
сор, блестящий математик, лауреат  международных  премий  появляется  на
банкете под ручку