-
что за глупости ты себе напридумывала? Ты просто устала, эта  жара  тебя
измотала. Ты все неправильно понимаешь. Я очень тебя люблю.  Сегодня  ты
не в настроении, давай встретимся завтра прямо с утра, ты отпросишься  с
работы, мы проведем целый день вместе, как  раньше,  помнишь?  Погуляем,
сходим на книжную ярмарку, посидим в, ресторане, отметим мое  освобожде-
ние...
   - Завтра я не могу.
   - Почему? Чем таким серьезным ты занята? Что вообще может быть важнее
нашей любви?
   - Завтра я хороню мужа. Он погиб во время урагана.
   Ольга удивилась, что смогла сказать об этом  спокойно,  не  заплакав.
Даже голос не дрогнул. Дударев отстранился и  со  страхом  посмотрел  на
нее.
   - Ты... Ты не шутишь?
   - По-моему, похороны мужа - не повод для шуток.
   - Но почему же ты мне сразу не сказала, Оля? Как же так? Я  тут  стою
как дурак, распинаюсь про любовь, а ты думаешь о похоронах. Чего ж удив-
ляться, что ты говоришь такие глупости.
   - Правильно, Георгий, удивляться не надо. Ты  сам  себя  слышишь?  Ты
хоть понимаешь, что происходит? У меня погиб муж, мой сын лишился  отца,
а ты думаешь только о том, что глупо выглядишь. Вот это и есть то самое,
о чем я тебе говорила. Для тебя люди - грязь. Для тебя существует только
Георгий Дударев, который стоит в центре вселенной.  Прости,  но  у  меня
своя вселенная, и вокруг тебя она больше не вертится. Уходи, пожалуйста.
   Ей действительно хотелось, чтобы он ушел. Человек, который в  послед-
ние полгода был ей таким близким и родным, вдруг оказался чужим,  непри-
ятным и совершенно ненужным. Боже мой, почему она все это  сделала?  Как
могла так безоглядно влюбиться в это эгоистичное чудовище? Где  были  ее
глаза и уши? Ведь Георгий не стал другим, он всегда был именно таким,  а
ей он казался чудесным, добрым, умным, самым лучшим. Ради  его  спасения
она пошла на то, чтобы причинить боль мужу. Если бы не  это,  Михаил  не
отстранился бы от нее, и в субботу они поехали бы к сыну вдвоем.  И  на-
верняка уехали бы из лагеря гораздо раньше. Ольга понимала,  что  Михаил
так надолго задержался, чтобы как можно позже приехать  домой,  где  ему
было совершенно невыносимо. Они уехали бы раньше и к одиннадцати вечера,
когда начался ураган, были бы дома. А может быть, они вообще поехали  бы
не в субботу, а в воскресенье. И он остался бы в живых. Но Михаил погиб,
и случилось это только из-за нее. Если бы он не узнал о ее измене, между
ними не возникло бы отчуждение. А об измене он  не  узнал  бы,  если  бы
Ольга не изменяла. Вот и все. Она принесла своего мужа в жертву... чему?
кому? Сомнительному счастью быть рядом с этим чудовищным эгоистом, с хо-
лодным и, по существу, жестоким человеком? Внезапному романтическому по-
рыву, временному помрачению рассудка? Ну почему, почему  она  раньше  не
смогла посмотреть на ситуацию со стороны и  понять,  что  эта  опасность
подстерегает всех женщин, чьи мужья слишком заняты  своей  работой.  Эти
мужья пропадают на работе с утра до ночи, их вызывают и по праздникам, и
по выходным, и среди ночи. А женам хочется совместных походов на выстав-
ки, концерты и к друзьям, им хочется обсудить новинки литературы  и  ки-
нопроката, но разве с мужем их обсудишь, если у него нет времени  прочи-
тать новую книгу или посмотреть новый фильм, у него нет времени, а  если
есть время, то нет сил идти к друзьям или на выставку.  В  свободные  от
работы часы он хочет полежать и помолчать, и ведь это  так  естественно,
это так нормально! Ну почему она, Ольга, относилась к этому  как  к  че-
му-то обидному и неправильному? И она, и многие другие жены  попадают  в
эту ловушку, им хочется дружбы с мужем и внимания с его стороны, а у не-
го только работа, работа, работа... И вот они встречают человека, гораз-
до более свободного в смысле времени, человека, который обсуждает с ними
все то, что они хотели бы обсудить с мужем, и начинается кошмар постоян-
ного и цепляющегося одним звеном за другое  вранья,  хитростей,  уловок.
Обыкновенный недостаток общения толкает женщин на  поступки,  о  которых
они впоследствии так жалеют. Может пройти совсем немного времени, и ока-
жется, что тайный возлюбленный не так уж умен, не так уж достоин  уваже-
ния и даже вовсе непорядочен, но все уже  случилось,  супружеская  жизнь
отравлена ложью и дальше уже все равно...
   - Уходи, Георгий, - повторила Ольга, видя, что Дударев и не собирает-
ся уходить. Он удобно уселся на диване и с интересом смотрит на нее, как
на любопытное ископаемое.
   - Ты пожалеешь об этих словах уже завтра, - с уверенностью заявил он.
- Одумайся, Оля. Завтра ты похоронишь мужа, и что дальше? Ты готова  ос-
таться одна?
   Ей стало муторно и противно при мысли о том, как сильно она его люби-
ла. Совсем недавно. Как быстро все меняется!
   - Я не знаю, - честно ответила она. - Может быть,  мне  будет  трудно
одной. Но уж то, что я не хочу быть с тобой, - это совершенно точно.
   Георгий некоторое время сидел неподвижно, будто обдумывая услышанное,
потом поднялся, вышел в прихожую и хлопнул входной дверью.  Ольга  пошла
на кухню, достала из шкафа, коньяк, налила себе рюмку, выпила залпом.
   - Прости, Миша, - тихо сказала она. - Но я сделала хотя бы это.

   * * *

   Прошло еще две недели, и Настя пришла в  больницу  в  последний  раз.
Завтра Дениса Баженова должны были выписывать. Он уже ходил, и они с Ар-
темом даже гуляли вокруг корпуса. Настя и сама не понимала, почему регу-
лярно навещает Дениса, свободного времени у нее было  совсем  мало,  но,
поразмыслив, она поняла, что чувствует себя отчасти виноватой в  случив-
шемся. Если бы Артем так по-детски не влюбился в  ее  голос,  Денису  не
пришлось бы ревновать, и он никогда не сделал бы той  глупости,  которую
совершил, чтобы вернуть себе любовь и внимание Артема.
   - А знаете, что мы придумали? - торжественно  произнес  Денис,  когда
Настя вошла к нему в палату. - Мы оба пойдем работать добровольными  по-
мощниками в Центр защиты от стресса. Ведь этот метод так мне помог, зна-
чит, он поможет еще многим, и просто ужасно обидно, что так  мало  людей
об этом знают. Мы уже с Вадимом договорились, он сказал, что доктор Али-
ев не будет возражать.
   - И что же вы будете там делать? - удивилась Настя. - Вы же не специ-
алисты, у вас вообще нет никакого образования.
   - Это неважно, - вступил Артем, - мы будем полы мыть, стулья  чинить,
да что угодно. Мы долго с Денисом это обсуждали и поняли, что нашли  де-
ло, которому хотели бы служить. Мы оба.
   Он сделал ударение на последних словах, и Настя все поняла. Поняла  и
оценила ту жертву, которую с готовностью принес девятнадцатилетний юноша
во имя дружбы. Ведь он хотел быть музыкантом...
   Когда она собралась уходить, Артем пошел проводить ее. Он всегда про-
вожал ее, и Денис уже не нервничал, видя, как его друг выходит из палаты
следом за ней.
   - Анастасия Павловна, я хотел вас поблагодарить, -  немного  смущенно
начал Артем, когда они вышли из здания.
   - За что?
   - За Ирину Астапкину. Если бы не вы, я бы никогда не узнал, что  есть
человек, который пишет такие стихи и так поет.
   - Я рада, что тебе понравились ее песни, - улыбнулась  Настя.  -  Они
мне тоже очень нравятся.
   - Да нет, не в этом дело... - Артем остановился, подыскивая слова.  -
Не в том дело, нравится мне или нет. Дело в тех мыслях, "которые  прихо-
дят в голову после ее песен.
   - И какие мысли пришли тебе в голову? - поинтересовалась она.
   - Я понял" что надо уметь быть счастливым каждый момент, а не  ждать,
что счастье наступит когданибудь потом. Вы меня понимаете? Я,  наверное,
плохо объясняю... Вот, например, у нее есть песня про Новый год.
   Часы несутся к рубежу,
   Они готовы к грабежу.
   Я не усну, но прогляжу,
   Никто и глазом не моргнет -
   И вот украден Старый год.
   А может быть, он лучшим был,
   Но не успел, не долюбил,
   Он был украден полным сил.
   Теперь мне ясно по всему,
   Что елка - памятник ему.
   - Я знаю эту песню, - кивнула Настя. - Она всегда казалась мне  очень
грустной. Я даже плакала, когда слушала ее в первый раз.
   - Я тоже, - признался Артем. - И представляете, я вдруг посмотрел  на
часы и увидел, как стрелки идут, идут, неумолимо так идут, их  ничто  не
остановит, и они действительно съедают время, воруют его. Вот они подош-
ли к двенадцати, и пропал час, пропал день, пропал год. Они его  украли.
Мы всегда так ждем этот праздник, я говорю про Новый год, как  будто  мы
уже заранее решили, что у нас все плохо и неинтересно, а вот завтра нач-
нется новый год, и все изменится к лучшему. Понимаете? В нас как будто с
самого рождения вкладывают мысль о том, что нужно думать только о  буду-
щем и жить только завтрашним днем. И мы все так и поступаем. А вдруг се-
годняшний день - это вообще самое лучшее, что было, есть и будет во всей
твоей жизни? А ты этого и не заметил, не увидел, не понял,  и  только  в
глубокой старости ты вдруг начнешь осознавать, что вот он - самый лучший
год в твоей жизни, он был так давно, а ты его пропустил, не оценил,  все
ждал чего-то лучшего. Я сумбурно говорю, да? Вы так на меня  смотрите...
Я чушь несу? у - Нет, Артем, - очень серьезно сказала она. - Ты говоришь
абсолютно правильные вещи, а смотрю я на тебя так потому, что удивляюсь.
   - Удивляетесь? - настороженно переспросил он. - Чему?
   - Твоей мудрости. Ты в свои девятнадцать лет  оказался  сильнее  -  и
мудрее многих взрослых. Я ведь тоже поняла эту мысль и долго ее  обдумы-
вала, но это случилось совсем недавно. Понимаешь?  Мне  тридцать  восемь
лет, и до меня эта истина дошла только сейчас. И еще... Ты говорил,  что
хочешь быть композитором. А теперь вы с Денисом  решили  посвятить  себя
делу доктора Алиева. Ты так легко отказался от своей мечты?
   Она и сама не знала, зачем спрашивает Артема об этом.  Ответ  был  ей
известен, но ей хотелось убедиться в том, что она не ошиблась. Уж  слиш-
ком невероятным казалось ей, чтобы такой юный человек смог совершить та-
кой зрелый взрослый шаг.
   - Вы знаете, Анастасия Павловна, я подумал,  что  мне,  наверное,  не
нужно становиться музыкантом. Я  не  смогу  заниматься  этим  полноценно
из-за своей слепоты, а значит, это будет уже не музыка,  а...  некое  ее
подобие. Призрак музыки, что ли. Короче, это все будет ненастоящее. А  я
очень боюсь" что все будут считать меня инвалидом и  жалеть,  все  будут
думать, какой я молодец - слепой, а играю, и так далее. Будут  жалеть  и
из жалости будут врать, что я пишу хорошую музыку, которая на самом деле
будет плохой. А я так не хочу. Я не хочу мучиться подозрениями, что люди
вокруг меня неискренни. И я нашел дело, которое могу  делать  независимо
от моих глаз, понимаете? И Денис будет со мной рядом, ему это тоже инте-
ресно. А потом, может быть, я вернусь к музыке. Вы же сами мне говорили,
что интересы у людей меняются. Завтра это снова будет музыка, а  сегодня
это... Это другое.
   Он не сказал "дружба", он не сказал "Денис". Он сказал "другое", инс-
тинктивно и деликатно избегая патетики.
   "Просто невероятно, - думала Настя, возвращаясь из больницы домой,  -
откуда это у молоденького мальчика? Такое иному взрослому-то не под  си-
лу. Впрочем, говорят, что дети, с младенчества  страдающие  каким-нибудь
недугом, взрослеют и мудреют намного раньше, у них вообще душа  устроена
как-то подругому. И на мир они смотрят совсем другими глазами".
   Она ехала в метро и думала о том, какой разной бывает ревность.  Есть
две разновидности проявлений ревности: ликвидировать соперника или  воз-
выситься  над  ним.  Первый  путь  проще,  и  по  нему   идет   огромное
большинство. Ограничить контакты любимого человеком с тем, к кому ревну-
ешь, не давать ему шагу ступить без контроля, вынуждать  отчитываться  о
каждой минуте и о каждом телефонном звонке. Отослать соперника подальше,
если есть такая возможность. Увезти любимого в другое  место,  в  другой
город или страну. Можно скомпрометировать соперника, рассказывая  о  нем
неприятную правду или, что значительно более просто, поливая его  грязью
на каждом углу и уничтожая его репутацию. Наконец, можно убить  негодяя.
Вариантов много, но суть одна: сделать невозможным общение любимого  че-
ловека с тем, кто интересен и дорог ему больше, чем ты сам. Верх эгоизма
на самом-то деле, но в таком обнаженном виде никто на проблему не  смот-
рит. Именно по этому пути пошел опытный следователь  и  далеко  не  юный
мальчик полковник Ермилов.
   Но есть и второй путь: доказать любимому, что ты ничуть не хуже,  что
ты достоин любви, внимания и уважения, что в тебе есть  такие  качества,
которых нет у твоего соперника. Это путь трудный и  долгий,  он  требует
тяжелой работы и огромного терпения. Очень мало кто выбирает  этот  путь
борьбы за свою любовь. Но шестнадцатилетний Денис Баженов выбрал  именно
его. Пусть неумело, пусть он все делал неправильно, но путь был тот  са-
мый, трудный и тяжелый. И уже за одно это он достоин уважения  и  любви.
Самим фактом того, что он сделал такой выбор, он доказал, что отличается
от множества других людей, и отличается в лучшую сторону.  Дай  Бог  ему
счастья, хороший он человек.

   Июнь - июль 1998 г.



   Александра Маринина
   Седьмая жертва

   Изд. ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999 г.
   OCR Палек, 1999 г.

   Глава 1
   КАМЕНСКАЯ

   - Не знаю, как вы, уважаемые, а я книги Гоголя еще со школьной скамьи  не
люблю. Не понимаю, что в них интересного!
   Андрей Тимофеевич  оглушительно  расхохотался  и  ловко  отправил  в  рот
очередной кусок упоительной телятины Ирочкиного изготовления.  Настя  искоса
глянула на Татьяну и сдержала  улыбку.  До  чего  забавный  этот  их  сосед!
Немолодой уже мужчина,  пенсионер,  а  держится  с  ними,  как  мальчишка  с
одноклассницами.  Хохочет,  бородатые  анекдоты  рассказывает,   нимало   не
смущаясь их несвежестью, и даже не стесняется признаваться  в  том,  что  не
почитает одного из  классиков  отечественной  литературы.  Обычно  люди  его
возраста держатся с теми, кому еще нет  сорока,  более  солидно,  с  усталой
многозначительностью изрекая непреложные, по их представлениям,  истины.  Не
таков, однако, был Андрей Тимофеевич, живущий на одной  лестничной  площадке
со Стасовым и его семейством.
   - Ну, вообще-то, школьное изучение литературы  к  любому  писателю  может
любовь отбить, - заметил Стасов. - Может быть, сейчас детей учат по-другому,
а в наше время заставляли,  например,  наизусть  зубрить  размышления  князя
Андрея под небом Аустерлица.  Какой  пятнадцатилетний  пацан  это  выдержит?
Конечно, у него возникает стойкое отвращение и к отрывку, и к роману,  и  ко
всему, что написал Толстой. Кстати, а как вы к Толстому относитесь?
   -  Я,  уважаемый,  к  писателям  никак  не  отношусь,  -  с   неожиданной
серьезностью ответствовал сосед, - у меня есть отношение только к конкретным
произведениям.  "Войну  и  мир"   люблю,   "Кавказского   пленника"   люблю,
"Севастопольские рассказы" тоже, а "Анну Каренину", к примеру,  терпеть,  не
могу.
   - Значит, вы и к нашей... Тане никак не относитесь? - обиделась Ирочка. -
Она ведь тоже писатель.
   Андрей Тимофеевич снова расхохотался. Делал это  он  так  самозабвенно  и
вкусно, что невозможно было не улыбнуться в ответ.
   - Ира, прекрати, - попыталась  одернуть  ее  Татьяна.  -  Это  называется
выклянчивать комплименты.
   - Так я же не себе комплименты... - стала оправдываться  Ира,  но  Андрей
Тимофеевич прервал ее:
   - Дорогие мои, не ссорьтесь.  Во-первых,  у  нас  абстрактное  обсуждение
русских классиков, а не присутствующих за столом прелестных дам.  Во-вторых,
насколько я знаю, вы, Татьяна Григорьевна, пишете детективы, а я их не читаю
и читать не буду даже из уважения к вам,  вы  уж  меня  простите.  А  посему
отношения к вашему творчеству у меня нет и быть не может.  Ну  а  в-третьих,
лично к вам, Татьяна Григорьевна,  я  отношусь  с  глубочайшим  почтением  и
восхищением, равно как и квашей  гостье  Анастасии  Павловне,  ибо  молодые,
умные, красивые женщины, занимающиеся тяжелой и грязной работой, вместо того
чтобы блистать в свете, неизменно вызывают трепет в моей мужской душе.
   Выдав сию тяжеловесную, но изысканную тираду, сосед поднялся из-за стола,
аккуратно сложив при этом лежавшую на его коленях накрахмаленную салфетку.
   - Засим позвольте откланяться.
   - Куда же вы, Андрей Тимофеевич, -  всполошилась  Ирочка.  -  У  нас  еще
пироги...
   - Нет-нет, дорогая, не могу, извините. Сын  обещал  подъехать,  я  должен
быть дома. Сегодня, видите ли, вторая годовщина смерти жены,  мы  собираемся
съездить на кладбище.
   Ира проводила  соседа  до  двери  и  вернулась  в  комнату.  На  лице  ее
проступила грусть, словно печальная дата  в  этот  день  была  не  у  Андрея
Тимофеевича, а именно у нее.
   - Все-таки он славный... Простой такой, веселый... - вздохнула она, ни  к
кому конкретно не обращаясь, и начала освобождать на столе место для блюда с
пирогами.
   - Ага, - ехидно поддакнула Настя, - и галантный. Не знаю как ты,  Танюша,
а я уже давно таких комплиментов не получала. И молодые-то  мы  с  тобой,  и
умные, и красивые. У вашего замечательного соседа  со  зрением  как?  Все  в
порядке?
   - Не волнуйся, - засмеялась Татьяна, - у него все в порядке. Это  у  тебя
перебор в части самокритики. Запомни, подруга, твой вкус вовсе не эталон,  я
даже не исключаю, что он у тебя просто отсутствует. И тот факт, что ты  сама
себе не нравишься, совершенно не означает, что ты не должна  нравиться  всем
остальным людям на этой планете. Допускаю, что нашему Тимофеичу-Котофеичу ты
кажешься неземной красавицей. Ладно, коль наш сосед нас покинул, вернемся  к
делам.
   Настя поскучнела. Дело, к которому призывала вернуться Татьяна,  ей  было
совсем не по душе, но она опрометчиво дала обещание поучаствовать  и  теперь
не могла отступить назад. То есть могла,  конечно,  мир  не  рухнул  бы,  но
совесть не позволяла. Суть же  состояла  в  том,  что  Татьяне  позвонили  с
телевидения и пригласили принять участие в передаче,  посвященной  женщинам,
занимающимся  традиционно  мужским  делом.  Программа  так  и  называлась  -
"Женщины необычной профессии". Татьяна  стала  отнекиваться,  объясняя,  что
женщинаследователь - явление вполне обычное, что  среди  следователей  почти
половина женщин, и лучше  бы  им  поискать  для  своей  передачи  женщину  -
сотрудницу уголовного розыска, поскольку в розыске женщин действительно раз,
два и обчелся. На вопрос, не может ли следователь Образцова в  таком  случае
порекомендовать  кого-нибудь,  Татьяна  ответила   не   задумываясь.   Настя
Каменская была единственной женщинойоперативником из угрозыска, которую  она
знала. Кончилось дело тем, что Настя позволила себя уговорить только в обмен
на обещание Татьяны тоже участвовать в передаче. Ни той, ни другой ехать  на
прямой эфир не хотелось,  они  придумывали  разные  замысловатые  отговорки,
стараясь не обидеть людей с телевидения  прямым  отказом,  но  администратор
программы  проявила   недюжинное   упорство   в   сочетании   с   невиданной
проницательностью и нашла-таки способ их уломать.
   Согласие их было получено, время прямого эфира назначено,  увильнуть  уже
некуда,  посему  Татьяна  пригласила  Настю  на   воскресный   обед,   чтобы
договориться о главном.
   - Раз уж мы с тобой позволили себя втянуть в это мероприятие,  -  сказала
она, - давай разработаем стратегию нашего поведения. Это прямой  эфир,  хуже
того - это телемост, и если у нас с тобой не будет общей идеи, за которую мы
станем изо всех сил цепляться, вся передача  провалится.  Только  время  зря
потеряем.
   - Да-а-а, - озадаченно протянула Настя, - телемост - это круто.  Если  бы
просто прямой эфир, тогда еще ничего, сейчас, насколько я знаю, почти всегда
звонки телезрителей фильтруют, чтобы не уходило время на явные  глупости.  А
телемост практически неконтролируем.
   Обед подошел к  концу,  Ира  убр