сова. Они не смогли поехать к
Пригарину вместе, как собирались, у Стасова возникли  какие-то  проблемы
на работе, и Насте пришлось отправиться одной. Если бы они приехали сюда
вдвоем, Владимир Петрович и сам догадался бы, откуда Настя знает  о  его
замечательной зрительной памяти. Но она приехала одна и вот теперь,  по-
винуясь совершенно необъяснимому мотиву,  не  стала  отвечать  на  такой
простой и безобидный вопрос. "Вот и я начинаю принимать немотивированные
решения, - усмехнулась она про себя. - Неужели у меня появилась  профес-
сиональная интуиция? Да нет, скорее всего, дурака валяю".
   - Что ж, давайте посмотрим карту, - сказал Пригарин.
   Настя протянула ему карту, Владимир Петрович взглянул на  фамилию,  и
что-то в его лице резко изменилось.
   - Нет, я совершенно не помню эту роженицу.
   - Прочтите, пожалуйста, ваши записи. Я, к сожалению,  плохо  разбираю
ваш почерк. Почему понадобилось делать чревосечение?
   Он внимательно прочел все записи, начиная  с  самой  первой  строчки.
Насте стало казаться, что он вчитывается в текст с преувеличенным внима-
нием, и это ей почему-то не понравилось.
   - У этой роженицы была сильно выражена  астматическая  компонента,  -
наконец сказал Пригарин. - Она никогда не занималась спортом, никогда не
дышала с такой частотой, как это приходится делать при родах, и при  на-
личии астматической компоненты она могла просто задохнуться.
   - Понятно. А на здоровье ребенка эта компонента могла сказаться?
   - Безусловно. Хотя и утверждать категорически я бы не взялся.  Видите
ли, любые проблемы с нормальным дыханием - это проблемы  с  поступлением
кислорода в организм. Нарушение кислородного обмена у беременной  вполне
может вызвать самые разнообразные нарушения у плода.
   Настя вдруг бросила взгляд на его руки, держащие  карту,  и  увидела,
что они сильно дрожат. Испугался, что ли? Интересно,  чего?  Или  просто
разнервничался? Тоже любопытно.
   Они проговорили еще около получаса, Настя подробно выспрашивала  При-
гарина о том, может ли нарушение кислородного обмена привести к  наруше-
ниям в психике ребенка. Но саму роженицу  Владимир  Петрович  так  и  не
вспомнил - ни по фамилии, ни по фотографии. Что ж  удивляться,  подумала
Настя, столько лет прошло.
   Ей очень хотелось закурить, но в квартире Пригариных табаком не  пах-
ло, она поняла, что здесь не курят, и мужественно терпела.  Попрощавшись
с доктором-пенсионером, она вышла на лестничную площадку и вызвала лифт,
но, когда двери кабины открылись, передумала и не стала входить.  Прига-
рин жил на последнем этаже, рядом с его дверью находилась лестница,  ве-
дущая на чердак. Настя присела на нижнюю ступеньку и вытащила  сигареты.
Не успела она сделать и двух затяжек, как из-за двери  Пригарина  послы-
шался его голос:
   - Виктор? Это я.
   Настя поняла, что Владимир Петрович разговаривает  по  телефону.  Она
вспомнила его преувеличенное внимание к карте Галины  Ивановны  Параске-
вич, его дрожащие руки и прислушалась.
   - Ко мне приходили из милиции. Нет, не то. Нет,  насчет  Параскевича.
Виктор, что происходит? Я ничего не понимаю. Откуда все это полезло?  Да
не психую я, а просто мне это не нравится. Насчет родов спрашивали.  Да.
Да. Нет, сказал, что не помню. У нее в карте записана астматическая ком-
понента. Нет, с этой стороны все нормально,  но  я  не  понимаю,  почему
именно сейчас... Ладно. Хорошо, договорились.
   Настя докурила сигарету, на цыпочках спустилась по  лестнице  на  два
этажа ниже и только оттуда поехала на лифте. Ай да доктор!
   До особняка в центре Москвы, где располагались административные служ-
бы киноконцерна "Сириус", она добралась довольно быстро. Стасова на мес-
те не было, но девушка из соседнего кабинета, порхая  по  коридору  мимо
Насти, прощебетала на ходу, что Владислав Николаевич где-то здесь,  ско-
рее всего, у шефа. Настя устроилась в когда-то мягком, а ныне продавлен-
ном чуть ли не до пола кресле и  достала  предусмотрительно  припасенную
газету с кроссвордом. Вписывая буквы в мелкие клеточки,  она  продолжала
думать о странной реакции Владимира Петровича  Пригарина  на  ее  визит.
Нигде никакого криминала, а он сначала испугался, а потом, только за ней
закрылась дверь, кинулся звонить какому-то Виктору. Не зря Владу не пон-
равилось это совпадение с самого начала, ох, не зря!  Все-таки  чутье  у
него развитое, тренированное.
   - О чем задумалась? - послышался голос Стасова над самым ее ухом.
   - О том, что твой начальник, который дал тебе уйти на пенсию,  полный
дурак, - ответила она, убирая кроссворд в  сумку  и  вставая  с  низкого
кресла.
   - Почему это? Нормальный мужик, дал мне уйти спокойно, без  выговоров
и без нервотрепки.
   - Был бы нормальный - ни за что бы тебя не отпустил. В  ногах  должен
был валяться, слезы лить, уговаривать остаться. А он?  Взял  и  отпустил
тебя без звука, как будто такие, как ты, пачками на улице валяются и  по
первому его свистку прибегут к нему работать.
   - Ты чего, Настасья? - оторопел Владислав. - Мороженого переела?  Или
кофе был некачественный? Ты чего такая заведенная?
   - Да потому, что меня всегда злость берет, когда самые лучшие от  нас
уходят, а наши начальнички смотрят вам вслед с отеческим укором,  вместо
того чтобы взять ноги в руки и делать для вас хоть что-нибудь - квартиры
вам выбивать, премии, льготы. Обидно мне, понимаешь?
   - Ну-ка пойдем.
   Он крепко взял Настю за плечо и завел к себе в кабинет.
   - Раздевайся, садись и рассказывай, с чего это тебя  посреди  полного
здоровья обиды начали грызть.
   - Я была сегодня у Пригарина, - сообщила она, сняв куртку и  устроив-
шись в удобном, на сей раз не продавленном кресле в углу. - И могу  тебя
поздравить с тем, что твое сыщицкое чутье не утратило остроты.
   - Серьезно? Наш моложавый дедок чем-то тебе не угодил?
   - Еще как не угодил. Он страшно перепугался моих расспросов  о  родах
Галины Ивановны Параскевич, а как только я вышла за дверь, кинулся  наз-
ванивать какому-то Виктору. И эдак, знаешь ли, с  претензией,  мол,  что
это значит, да почему, да отчего именно сейчас.
   - Настасья, ты еще не устала морочить мне голову?
   - Ты о чем? - не поняла она.
   - О твоем визите к Пригарину. За каким, извини меня, чертом ты к нему
потащилась?
   - А что? - испугалась Настя. - Я тебе дорогу перешла? Ты что-то в от-
ношении него планировал? Прости, Влад, я же не знала. Мы  договаривались
ехать вместе, и я подумала, что...
   - Я не об этом. Ты поехала к нему именно потому, что твое чутье  тоже
тебе подсказывало что-то смутное. Тебе тоже не понравилось это  совпаде-
ние. И не нужно разыгрывать тут целый спектакль и делать из  меня  гени-
ального Эркюля Пуаро. Ладно, проехали, рассказывай про нашего доктора.
   Настя пересказала Стасову свой разговор с Пригариным и почти дословно
воспроизвела его реплики в случайно подслушанном телефонном разговоре.
   - Надо же, - покачал головой Стасов, - а мне он с гордостью  говорил,
что всех своих рожениц в лицо помнит. Поставьте,  говорил,  передо  мной
десять тысяч женщин, и я выберу среди них всех тех, у кого детей  прини-
мал, ни одной не пропущу. А Галину Ивановну твою не вспомнил.
   - Это не показатель. Он может считать, что у него память отменная,  а
на самом деле - ничего особенного, просто самомнение высокое.  Или,  мо-
жет, в молодости память была хорошей, а сейчас сдавать стал,  только  не
хочет признаваться в этом. Хотя, по идее, должно быть наоборот.  Если  у
него начался склероз, то все равно то,  что  он  запомнил  в  молодости,
должно в памяти остаться, а вот с опознанием Досюкова он уже не  был  бы
так уверен. Да не в этом суть, Влад, Бог с ней,  с  его  зрительной  па-
мятью. Меня гораздо больше интересует, чего он задергался и кому и зачем
принялся названивать, когда я ушла.
   - Идеи есть?
   - Не-а, ни одной. Придется искать методом среднепотолочного тыка. Бу-
дем его провоцировать, чтобы понять, на что он реагирует наиболее болез-
ненно и кто такой этот Виктор. Но, боюсь, навешают  мне  за  это  мягких
подзатыльников. Ведь пока что нет никакой очевидной связи всех этих сов-
падений и неувязок с убийством или самоубийством Параскевича.
   - Намекаешь, что ли?
   - Что ли. Стасов, я прошу тебя поехать со  мной  к  моему  начальнику
Гордееву.
   - А он не кусается?
   - Кусается. Но если я терплю, то и ты выдержишь.
   Это больно, но не смертельно. Поедешь?
   - Что с тобой сделаешь, - вздохнул Стасов. - Не умею я женщинам отка-
зывать. Ты чего смеешься?
   - Я вспомнила, как Лешка стыдил меня за то, что я попросила тебя  от-
везти меня в Чехов. Дескать, нахалка я бессовестная,  занятого  человека
напрягаю почем зря из-за собственной лени, он бы и сам мог меня отвезти.
А представляешь, что было бы, если бы я его послушалась? Знаешь, Стасов,
когда я думаю о том, на каком тоненьком волоске немыслимых  случайностей
иногда подвисает наша сыщицкая удача, мне не по себе делается. Ведь если
бы я поехала без тебя, мы бы никогда не связали твоего свидетеля с  моим
потерпевшим. А там, совершенно точно, что-то есть. Только я никак не мо-
гу придумать, что это может быть. Всю голову сломала, от челюсти до  ма-
кушки, а придумать не могу. Так ты едешь со мной?
   - Еду, еду, не ной, только минут через  двадцать,  ладно?  Мне  нужно
быстро решить один вопрос, доложить шефу, тогда и поедем.
   Стасов умчался решать свой "один вопрос", оставив Настю в кабинете  в
обществе двух телефонов, газеты с кроссвордом и нерешенной  головоломки,
в которой переплелись роды Галины Ивановны  Параскевич  и  свидетельские
показания, лежащие наряду с другими в основе обвинительного приговора по
делу Евгения Досюкова.
   Накануне Нового года в школе, где училась Таня Григорьева, было  тихо
и пусто, начались школьные каникулы. Директора на месте не оказалось, но
Юлову удалось отыскать завуча.
   - А Андрей Георгиевич от нас ушел, - с сожалением сообщила завуч.
   - Давно?
   - Месяца полтора назад. Представляете, как это бывает, когда  учитель
уходит не то что посреди учебного года, а  прямо  посреди  полугодия,  в
разгар учебного процесса? Кошмар! Но причина у него  была  уважительная,
так что пришлось отпустить.
   - И что за причина? - поинтересовался Юлов.
   - Болезнь. Представьте себе, молодой  мужчина,  привлекательный  -  и
жуткое кожное заболевание. Понятно, что в таком виде он не может идти  в
класс, весь в бинтах, мазях, повязках - ужас.  Если  бы  он  работал  со
взрослыми, этим можно было бы пренебречь, но ведь дети  -  они  глупы  и
жестоки, они не прощают внешних дефектов. Андрею пришлось сбрить  волосы
на голове, и он стал похож на уголовника.  Врачи  сказали,  что  лечение
займет как минимум год, а то и больше, поэтому он решил уйти из школы  и
попытаться найти какую-нибудь  надомную  работу,  пока  не  выздоровеет.
Очень жаль, очень! Такой талантливый педагог. А вы насчет Танечки хотите
с ним поговорить? Я слышала, ее нашли. Ужасно это все.
   Андрей Турин жил далековато от школы, и, когда Саша Юлов добрался  до
его дома, было уже почти семь вечера. На его звонок в дверь долго  никто
не открывал, потом послышался неуверенный голос:
   - Кто там?
   - Старший лейтенант Юлов. Мне нужен Турин Андрей Георгиевич.
   Дверь распахнулась, и Юлов,  в  общем-то  готовый  к  неожиданностям,
все-таки оторопел. Турин действительно был наголо побрит, и  вся  голова
была покрыта пятнами не то зеленки, не то какой-то лечебной мази.  Более
того, два месяца назад, когда Юлов с ним встречался, у Андрея Георгиеви-
ча была окладистая борода, а сейчас лицо его было гладко  выбрито  и  он
действительно здорово смахивал на уголовника.
   - Проходите, - смущенно улыбнулся хозяин, неловким жестом  прикасаясь
к бритой голове. - Я в таком виде, что на глаза людям показываться  неу-
добно. Меня, наверное, узнать трудно?
   - Ну что вы, - великодушно сказал Юлов, сам испытывая неловкость.
   Он прошел следом за Туриным в комнату и огляделся. На письменном сто-
ле стоял включенный компьютер, кругом лежали папки и бумаги.
   - Где вы теперь работаете? Завуч в вашей школе сказала, что вы хотели
найти какую-нибудь надомную работу.
   - Да, к счастью, мне удалось устроиться редактором в издательство, да
еще и корректором по совместительству. Грамотностью  Бог  не  обидел,  а
сейчас это большая редкость. Кроме того, мне дают материал не  только  в
отпечатанном виде, но и на дискете, так что я свою правку  сам  вношу  в
текст, вычитываю ошибки и сдаю уже готовую работу. За это мне разрешает-
ся приходить в издательство раз в две недели, одну работу сдать - другую
получить. В моем положении это наилучший выход. Знаете, такая  хворь  на
меня напала - не приведи Господь. Лекарства так омерзительно пахнут, что
я теперь почти ни с кем не общаюсь. И, что обидно, чувствую  себя  прек-
расно, а вынужден жить затворником.
   - Не жалеете, что пришлось уйти из школы?
   - Как вам сказать... - Турин улыбнулся. - Врать не хочется, а  правды
я и сам не знаю. Я к ученикам очень привязан был, и работа  учителя  мне
нравилась. Но в издательстве я зарабатываю намного больше.  Просто  нес-
равнимо больше. Да что мы все обо мне говорим, вы ведь по делу пришли.
   - По делу, - подтвердил Юлов. - Мы нашли Таню. К сожалению,  она  по-
гибла.
   Турин опустил голову.
   - Конечно, - тихо сказал  он.  -  Глупо  было  бы  надеяться,  прошло
столько времени... Где ее нашли?
   - В подвале дома, довольно далеко от того района, где она жила. И по-
тому у меня к вам просьба, Андрей Георгиевич. Давайте еще раз вернемся к
ученикам, которые посещали ваш факультатив.
   - Вы думаете, это кто-то из них?
   - Трудно сказать. Больше всего меня интересует Геннадий Варчук.
   - Почему именно он?
   - Потому что Таню нашли в подвале того дома, где живет дедушка Барчу-
ка. А самого дедушки в тот период, когда Таня пропала, в Москве не было,
и квартира стояла пустая. Понимаете?
   - Да, конечно... В голове не укладывается...
   Виктор Алексеевич Гордеев, по прозвищу Колобок, давно уже  знал,  что
Новый год - самый плохой праздник. На протяжении многих лет ровно за де-
сять дней до Нового года у - него начиналась  полоса  неудач,  длившаяся
примерно до Крещения. Потом дела как-то  сами  собой  утрясались,  жизнь
входила, в нормальную колею, у неразрешимых, казалось бы, проблем  вдруг
находились более или менее сносные решения, но сам этот месяц, с 20  де-
кабря до 19 января, всегда бывал трудным и пакостным. Тщательно разрабо-
танные и спланированные операции по непонятным  причинам  проваливались,
люди, на которых возлагались большие надежды, в этот  период  заболевали
или уезжали, преступники делались отчего-то особенно наглыми и удачливы-
ми, а потерпевшие и свидетели - упрямыми и  недоброжелательными.  Навер-
ное, у каждого человека есть такой период в году, когда  неприятности  и
неудачи группируются особенно тесно, сбиваясь в  кучу  и  наступая  друг
другу на пятки. У полковника Гордеева  этот  период  с  завидным  посто-
янством возникал вокруг новогодних праздников.
   Сегодня было уже двадцать девятое декабря, неудачи находились в самом
разгаре, и настроение у Виктора Алексеевича было далеко не  радужным.  А
впереди предстояло четыре выходных дня, в течение которых будут  закрыты
все государственные учреждения и организации, что существенно затрудняло
работу оперативников, которые, конечно же, не могли позволить себе  рос-
кошь не искать преступников целых четыре дня.
   Настя знала, что ее начальник увяз в черной полосе, потому и  предуп-
редила Стасова, что Гордеев иногда кусается. Но точно так же она  знала,
что Виктор Алексеевич всегда следует золотому правилу: не портить  наст-
роение подчиненным, если им предстоит работать. Какой толк от работника,
если с утра пораньше начальник на него собак спустил? Злость и раздраже-
ние - плохие помощники и никудышние советчики, и подчиненные после выво-
лочки у руководителя много не наработают. Было  у  полковника  еще  одно
правило: не устраивать публичных разносов. Все,  что  он  считал  нужным
сказать нерадивому сотруднику, он говорил обязательно и  не  откладывая,
но только наедине. Гордеев твердо верил в то, что людей нельзя  ни  оби-
жать, ни унижать, только тогда ими можно нормально руководить.
   Когда приехали Каменская и Стасов, Виктор Алексеевич вызвал  Юру  Ко-
роткова, потому что Коротков тоже отвечал за работу по раскрытию убийст-
ва писателя Параскевича. Они совещались уже час, пытаясь подтянуть  одни
концы к другим, но никаких логичных увязок найти  не  могли.  Настя  все
время чувствовала, что в сознании мелькает какая-то смутная мысль, но не
успевала ее ухватить прежде, чем та исчезала.
   - Давайте проведем маленький эксперимент, - предложила  она.  -  Надо
позвать кого-нибудь из ребят.
   Гордеев бросил на нее короткий взгляд, но ничего не  спросил,  только
снял трубку внутреннего телефона. Через минуту в кабинет вошел Миша  До-
ценко, симпатичный черноглазый оперативник, самый молодой  в  отделе  по
борьбе с тяжкими насильственными преступлениями.
   - Миша, напрягите фантазию, - попросила Настя, - попробуйте вжиться в
роль. У вас на совести есть грех, очень-очень давний грех, и вдруг выяс-
няется, что милиция почему-то  интересуется  обстоятельствами,  так  или
иначе с этим давним грехом связанными. Сразу после разговора с сотрудни-
ками милиции вы звоните человеку, которому, вероятно, очень доверяете, и
просите у него совета или предположительного объяснения действий милици-
онеров. Обращаетесь вы к нему по имени и на "ты". Сможете?
   - Попробую. Как этого советчика зовут?
   - Виктор.
   - Ага, ладно.
   Доценко задумался, потом уставился на Короткова в упор.
   - Виктор, у меня неприятности, - начал он. - Мне  нужен  твой  совет.
Понимаешь, много лет назад я сделал то-то и то-то. А теперь меня об этом
спрашивают люди из милиции...
   - Стоп! - прервала его Настя. - Вот именно. Много лет назад я  сделал
то-то и то-то. А ведь ничего подобного Пригарин  не  говорил.  Он  начал
сразу с того, что приходили из милиции и спрашивали о родах Галины  Ива-
новны.
   - Ты хочешь сказать, что этот Виктор полностью в курсе дела? -  спро-
сил Гордеев.
   - Совершенно точно, - кивнула она. - И более того, он не просто  пол-
ностью в курсе дела, а в последнее время постоянно обсуждал этот  вопрос
с Пригариным. Потому что если бы это было не так, то  Владимир  Петрович
построил бы разговор совсем иначе. Да, Мишенька? Ну-ка, еще разочек поп-
робуйте.
   - Виктор, - снова начал Доценко, - помнишь ту  историю  тридцать  лет
назад? Ну когда я сделал то-то и то-то. Так вот, сегодня ко мне приходи-
ли из милиции и спрашивали...
   - Умница, - одобрительно сказал полковник. - Великий  импровизатор  в
тебе погиб, Михаил. Помоему, мы тебя в отделе используем не по  назначе-
нию. Но Анастасия права. Если Пригарин  разговаривал  не  так,  как  нам
только что показал Доценко, то, выходит, он с этим Виктором проблему Га-
лины Ивановны Параскевич обсуждал в последнее время довольно часто.  Хо-
тел бы я знать, что в этих родах было такого особенного.  У  кого  какие
идеи?
   - Они допустили грубую врачебную ошибку, изза которой  ребенок  погиб
при родах, и подсунули Галине Ивановне другого  младенца.  Где  они  его
взяли - вопрос второй. Поскольку кесарево  сечение  делается  под  общим
наркозом, роженица не узнала, что ребенок умер, - предположила Настя.  -
А признаваться в смерти ребенка они по каким-то причинам не  могли.  Мо-
жет, испытывали какой-то новый препарат, а Галина Ивановна об этом узна-
ла, и в случае смерти ребенка она бы их всех за решетку отправила.
   - Годится. Что еще? Думайте, думайте, не сидите, как на празднике.
   - Ребенок не умер, но подмена все-таки была,  -  произнес  Стасов.  -
Например, в это же время там была другая роженица, которая  по  тем  или
иным причинам хотела другого ребенка. За большие деньги они вполне могли
в