который жил в крошечной двухкомнатной квартирке с женой, сыном и парали-
зованной тещей и не имел ни малейших перспектив улучшить жилищную ситуа-
цию, был бы счастлив, если бы жил в таком доме, как Вазнисы.
   Дверь Короткову открыла моложавая статная женщина  с  невыразительным
лицом и подтянутой фигурой. "Мачеха, - сразу понял Коротков.  -  Что  ж,
тем лучше".
   - Проходите, - сказала она с сильным акцентом, словно и не прожила  в
Москве почти двадцать лет. - Это вы нам звонили? Насчет Алины?
   - Да. Вы - Инга?
   - Инга, - подтвердила женщина, глядя на Короткова в упор  немигающими
глазами, отчего ему стало не по себе. - Нас уже вызывал следователь. Что
вы еще хотите?
   - Я хотел бы поговорить с вами о детстве Алины, - соврал Коротков.
   Но не объяснять же ей, что он пришел поговорить о ее старшем приемном
сыне Иманте. Разговор на Иманта он сам выведет, лишь бы начать. Но начи-
нать нужно с безобидного.
   - О ее детстве? Зачем?
   - Чтобы понять ее характер. Вот, например, говорят, что у нее не было
близкой подруги. Странно, правда? Как так может быть,  чтобы  у  молодой
женщины не было задушевной подруги? Другое дело,  что  на  работе  могли
этого не знать, а вы - ее семья, вы наверняка знаете больше.
   Коротков хотел польстить Инге, но вышло как раз наоборот. Глаза  жен-
щины гневно вспыхнули.
   - Семья? Алина была сама себе семья. Она нас презирала,  считала  нас
недалекими и некультурными. Мы ей были не ровня. Она всегда считала себя
выше нас всех.
   - Ну почему вы так говорите, -  попытался  Коротков  сгладить  нелов-
кость. - Алина всегда очень тепло отзывалась обо всех вас, она вас люби-
ла. Напрасно вы...
   - Откуда вы знаете? - подозрительно спросила Инга. -  Вы  что,  знали
ее?
   - Нет, я не был с ней знаком. Но Андрей Львович мне говорил...
   - Андрей Львович! - Инга презрительно фыркнула.  -  Этот  развратник!
Режиссеришка! Мало чего он вам наговорил. Если бы он был приличным чело-
веком, он бы женился на Алине и не снимал ее в этих отвратительных филь-
мах, да еще почти голой. Совести у него нет, да и у нее тоже, раз жила с
ним и позволяла раздевать себя на глазах у всего народа.
   - Послушайте, Инга, ведь Алина умерла, и не  просто  умерла,  а  была
убита. Неужели вам совсем не жалко ее?
   - Жалко? Да, жалко. Может быть. - Она как-то  странно  посмотрела  на
Короткова, - Она никогда не была мне родной. Имант - да. Алоиз - да. Они
были мне как сыновья, любили меня, уважали, слушались.  Советовались.  А
она всегда была мне чужой. Она так и не приняла меня после смерти  мате-
ри. Она меня ненавидела.
   - Но почему, Инга? Почему вы так считаете? Алина никогда  не  сказала
про вас худого слова.
   - Вот! - Она торжествующе подняла палец. - Вот именно. Она вообще  не
сказала ни одного слова, ни про меня, ни мне самой. Она меня  вообще  не
замечала. Даже когда маленькой была, ни разу не подошла ко мне, чтобы  я
ей бант завязала или платьице застегнула. Всегда сама мучилась, пыхтела,
а не подошла мм разу. Я как-то сама предложила, давай, мол, помогу,  она
на меня так зыркнула, будто испепелить хотела. Не надо, говорит,  спаси-
бо, тетя Инга, я сама. Вежливая была, что и говорить, а внутри -  холод.
Пустота. Души в ней не было. Чужая она была нам всем.
   - Ну хорошо, пусть чужая, - сдался Коротков. - Но ведь и чужого чело-
века жалко, когда он погибает таким молодым. Это же несправедливо, разве
нет?
   Неожиданно Инга расплакалась. Она плакала так горько, как умеют  пла-
кать только дети, опустив голову и закрыв лицо руками. Коротков терпели-
во ждал, когда она успокоится.
   - Я виновата, теперь я понимаю, что виновата.
   Инга отняла руки от опухшего заплаканного лица, было видно,  что  она
совсем не стесняется постороннего человека.
   - Я думала - пятерки приносит, не болеет, школу не прогуливает,  зна-
чит, и ладно. Все в порядке. Меня в дом взяли  хозяйство  вести,  Валдис
больше детей не хотел, и так уже трое. Хоть он и женился на мне, но  все
равно я была как домработница. А когда он на меня закричал, чтобы  я  не
смела Сонины бриллианты трогать, что они принадлежат только Алине, я по-
няла свое место в этой семье. Соня - да, жена. А я - домработница с про-
пиской. Меня только Имант в этой семье любил, только он один. Алоиз рано
от дома отбился, все дела какие-то у него, деньги начал  рано  зарабаты-
вать, самостоятельным стал. А Алина... Она меня не замечала. Она  никого
не замечала. Молчаливая была, замкнутая, никогда ничего не расскажет, не
поделится. А мне только-только девятнадцать исполнилось, когда меня сюда
привезли и к Валдису в жены пристроили. И сразу - квартира огромная, че-
тыре человека, и всех накормить, обстирать, квартиру  в  чистоте  содер-
жать. Думаете, легко? Я не то чтобы к работе непривычная была,  нет,  на
хуторе в четыре утра вставала, к первой дойке, мы коров  держали,  поро-
сят. Хозяйство было большое, я  работы-то  не  боялась.  Но  ведь  целый
день... Пока все переделаешь - уже и ночь на дворе. А каждому ребенку  в
душу заглянуть - времени не оставалось. Вот только Имант... Он  домашний
всегда был, тихий, помогал мне. Алоиз из школы прибежит, покушает, пере-
оденется - и на заработки, машины мыть. Валдис с работы  вернется  злой,
усталый, грязный, помоется, поест - и к телевизору с газеткой  усядется,
слова от него доброго не услышишь. Алина в своей комнате запрется, уроки
делает, даже еды не попросит, если к столу не позовешь. А Имант со  мной
и на кухне сидел, и в магазины мы вместе ходили, он сумки  нес,  продук-
тов-то много нужно: мясо, картошка, капуста - тяжелое все, и со  стиркой
помогал. Разговаривал со мной. Если бы не он, я бы вообще  разговаривать
разучилась в этой вашей Москве. А теперь что вышло? Алоиз  в  Финляндии,
процветает, Алина - миллионерша. А Имант ни с чем остался.
   Подозрение кольнуло Короткова, когда он, слушая сбивчивые  объяснения
Инги, оглядывал стены большой уютной комнаты. Стены были оклеены светлы-
ми, холодных тонов, обоями. И прямо напротив Короткова висело единствен-
ное украшение - большая семейная фотография, на которой были все пятеро:
мрачный, хмурый Валдис, Алина с непроницаемо спокойным лицом, обаятельно
улыбающийся светловолосый молодой человек, по-видимому, это был Алоиз. И
Имант с Ингой. Именно так: все поодиночке, а Имант с Ингой. Даже  тогда,
когда все они смотрели в объектив, женщина лет тридцати пяти  и  высокий
брюнет лет тридцати или чуть меньше смотрели друг на друга.  Нет,  глаза
их были устремлены вперед, но все равно они смотрели друг на друга.  Они
были вместе. Они и сейчас вместе?
   - А Имант женат? - спросил Коротков и понял ответ еще  до  того,  как
услышал.
   - Нет. Мы так и живем втроем, - уже совсем спокойно ответила Инга.  -
Валдис, Имант и я.
   Она сказала правду, внешне совершенно обычную, ну, живут  себе  отец,
неженатый сын и мачеха одной семьей, что тут необычного, даже если маче-
ха всего на шесть лет старше этого неженатого  приемного  сына.  Но  она
сказала и другую правду. Они действительно живут втроем, но только  Вал-
дис этого не знает.
   - Скажите, Инга, а Иманту никогда не было обидно, что бриллианты  ма-
тери достались Алине?
   - Не знаю, - сухо обронила Инга. - Он не обсуждал это со мной.
   - Подумайте, Инга, вспомните. Ведь вы всегда были близки  со  старшим
сыном. - Коротков умышленно назвал Иманта сыном, чтобы  не  дать  понять
ей, что догадался. - Разве он не делится с вами всеми своими проблемами?
   - Не знаю, - повторила она еще суше. - Мы это не обсуждали.
   - А вы не пытались поговорить с мужем, убедить его, чтобы он  изменил
свое решение? Ведь это действительно несправедливо:  Алине  все,  а  сы-
новьям ничего.
   - Он Алину любил больше. Она была последняя, младшая. Валдис говорил,
она на жену его очень похожа. Валдис говорил, мужчинам помогать не надо,
на то они и мужчины, чтобы самим всего добиваться. А  Алина  -  девочка,
если родители о ней не позаботятся, то кто же?
   - Хорошо, так считал Валдис. А вы? Лично вы как считали? Вы были сог-
ласны?
   Инга опустила глаза и стала разглядывать узор на паласе.
   - Никого не касается, как я считаю. Я, во всяком случае, на эти брил-
лианты не претендовала. Зачем они мне? Как Валдис решил  -  так  и  пра-
вильно.
   Интересное дело! Не далее как полчаса назад она  взахлеб  говорила  о
том, что решение мужа было неправильным, несправедливым. Алина - миллио-
нерша, а Имант ни с чем остался. Это же ее слова. Отыгрывает назад,  по-
няв, что сказала лишнее?
   - Инга, а где сейчас Имант?
   В ее глазах вспыхнул страх, и она не успела его притушить.
   - На работе, наверное.
   - Когда он вернется?
   - В семь, наверное, как обычно. Он не предупреждал, что задержится.
   - Вам не кажется странным, что он продолжает как ни в чем  не  бывало
ходить на работу, когда сестра погибла? Ведь послезавтра ее похороны,  с
этим всегда много хлопот.
   - Этим занимается Валдис. У него сегодня выходной. У Иманта на работе
строго, отгулы только за свой счет. Мы и  так  каждую  копейку  считаем,
Валдис на пенсию вышел и продолжает работать, но это же гроши.
   - А Алоиз? Он знает о несчастье?
   Приедет на похороны?
   - Не знаю.
   - То есть как?
   - Он сейчас в Финляндии. Звонить дорого, мы не можем себе  позволить.
Если только он сам позвонит...
   Из квартиры Вазнисов Коротков уходил с камнем на сердце. Эта семья не
была похожа ни на одну семью, которую он знал. Жадные? Скупые? Или прос-
то привыкли экономить, потому что никогда не было особого  достатка?  От
Инги он узнал, что, пока родственники первой жены  Валдиса  еще  были  в
Москве, они постоянно подбрасывали деньжат "на детей Сонечки".  Скоропа-
лительная повторная женитьба Валдиса оскорбила их чувства, и общаться  с
Валдисом они перестали, деньги переводили по почте. Но родственники  эти
уже давно за границей, они уехали еще в восемьдесят втором году. Ну  хо-
рошо, бедность  бедностью,  но  должны  же  быть  какие-то  человеческие
чувства! Не сказать родному брату о  том,  что  трагически  погибла  его
младшая сестра, только лишь потому, что международные звонки стоят доро-
го? Это не укладывалось в голове. Какие они, эти Вазнисы? Скупые на про-
явления эмоций? Или просто холодные и бездушные? Во всяком  случае,  про
Алину говорили именно это. И ее мачеха, и ее коллеги по  "Сириусу"  были
единодушны: вежливая и холодная. Внешне доброжелательная,  но  равнодуш-
ная, скрытная и жестокая.
   Несомненно, Инге было обидно, что Имант остался ни с чем. Имант -  ее
единственная отдушина в этом чужом городе, в  чужой  культуре,  в  чужой
стране.  Бесправная  домработница,  которую  лишили  возможности  родить
собственного ребенка, но вынуждали регулярно исполнять супружеский долг,
нашла утешение в молодом парне, всего  на  несколько  лет  моложе  себя.
Близкие отношения между мачехой и пасынком, так же, как и между  отчимом
и падчерицей, не являются редкостью, совсем наоборот. Просто говорить об
этом не принято, да и пишут мало.  Дело  обычное.  Мог  ли  Имант  убить
собственную сестру ради бриллиантов? Мог. А если Харитонов действительно
принес деньги, то, кроме драгоценностей, убийце "обвалилось" еще и шесть
с лишним  тысяч  долларов.  А  Инга?  Могла  ли  она  сделать  это  ради
единственного близкого ей человека? И она могла.
   Коротков слишком давно работал в уголовном  розыске,  чтобы  доверять
суждениям типа: он не мог этого сделать, он не такой человек. На  вопрос
"мог или не мог" он всегда отвечал с точки  зрения  физических  кондиций
подозреваемого. Толстый человек не мог пролезть в форточку. Человек  ма-
ленького роста не мог нанести высокому человеку удар по  голове  сверху,
если не стоял при этом на табуретке. Человек не мог совершить наезд, ес-
ли он даже не знает, как завести машину. Все остальные рассуждения, опи-
рающиеся на оценки характера и психики, он отбрасывал. Юрий хорошо знал,
что человек может все. В самом буквальном смысле этого  слова.  И  самые
добрые и мягкие могут озвереть. И самые  жестокие  и  агрессивные  могут
проявить жалость и сентиментальность. Все бывает на этом свете.
   А что касается алиби, то Валдис Вазнис в ночь с 15  на  16  сентября,
когда была убита его дочь Алина, находился на работе. Выйдя  на  пенсию,
он подрабатывал вахтером "сутки через трое", заступил в шесть  вечера  в
пятницу и сменился в шесть вечера в субботу.  Инга  и  Имант  были  дома
вдвоем. Замечательное алиби, мечта сыщика! Классика детективного  жанра,
черт его дери.
   Из автомата у метро Коротков позвонил Насте.
   - Аська, только не убивай меня сразу, я тебе еще  двух  подозреваемых
несу.
   - С мотивом?
   - И с мотивом, и с возможностями, и без хорошего алиби. Они составля-
ют алиби друг другу, но они оба заинтересованы. Мне возвращаться в  кон-
тору или заняться Семенцовой?
   - Если можешь, приезжай сюда, расскажешь мне все подробно. Потом зай-
мешься Семенцовой, а я пока думать буду.
   Коротков вышел из телефонной будки и только  тут  понял,  как  сильно
проголодался. Он огляделся и заметил неподалеку киоск, торгующий горячи-
ми сосисками. Взяв три сосиски с сомнительным на вид салатом из  помидо-
ров и огурцов, он запил это гастрономическое великолепие бутылкой  "Пеп-
си", сел в машину и поехал на Петровку.

   АЛИНА ВАЗНИС ЗА ТРИ ГОДА ДО СМЕРТИ

   Наконец-то жизнь улыбнулась ей. Наконец-то нашелся человек,  которому
она не была безразлична, которому было интересно не только то, какая она
снаружи, но и что у нее внутри. Андрей Смулов.
   Она сразу, с первого же момента, поняла, что режиссер влюбился в нее,
но в этом не было ничего необычного. В нее и раньше влюблялись точно так
же, с первой встречи. Необычным было другое - он вел с ней долгие разго-
воры, внимательно слушал, а потом снова и снова спрашивал, и снова  слу-
шал...
   - А что ты думаешь о...?
   - А почему тебе нравится...?
   - А почему не нравится...?
   - Тебе бывает грустно, когда...?
   - Ты видишь цветные сны?
   И так до бесконечности.
   Алина была признательна Смулову.
   Он был терпелив и, когда на съемочной площадке что-то не  получалось,
никогда не ругал ее, не злился, а объявлял перерыв, отводил ее в сторон-
ку и, пытливо заглядывая в глаза, спрашивал: почему? Почему ты не можешь
сделать так, как нужно? Что тебе  мешает?  Тебе  это  чтото  напоминает?
Что-то неприятное? Расскажи мне, говорил он, и  давай  попробуем  вместе
справиться с этим. Не  держи  в  себе,  не  таись,  затаенное  страдание
разъедает твою душу и мешает тебе играть, выплесни его наружу,  раскрой-
ся.
   Ей было уже двадцать два года, и она превратилась в форменную неврас-
теничку. Псих появлялся в ее жизни с  ужасающей  регулярностью  вот  уже
шестнадцать лет. Он стал частью ее жизни, а жизнь стала кошмаром. Иногда
она пыталась заставить себя пойти в милицию и заявить на него, но  мысль
о том, что придется перед чужими, не отличающимися деликатностью  мужчи-
нами рассказывать все с самого начала, повторять те мерзкие слова, кото-
рые Псих говорил ей, повергала ее в ужас. Алина была уверена,  что  сама
во всем виновата, и именно это ей и скажут в милиции. Она нечистая.  Она
порочная и испорченная. Она терпела это шестнадцать лет? Так ей и  надо.
Рассказать им, как  она,  не  вынеся  напряженного  ожидания  неизбежной
встречи, сама выходила в скверик, чтобы ЭТО уже скорее случилось?  Разве
они поймут? Они выставят ее на позор и посмешище.
   Впрочем, в последнее время все стало по-другому. Псих  появлялся,  но
близко не подходил. Она стала уже взрослой, и подходить к ней и брать за
руку стало опасно. Он шел ей навстречу и смотрел в глаза. Подойдя вплот-
ную, ухмылялся, оскаливая гнилые зубы, шепотом бросал несколько  слов  и
проходил мимо. Но Алине и этого было достаточно,  чтобы  снова  испытать
страх и отвращение. Иногда он поджидал ее в темном  подъезде  дома,  где
она жила. Если она шла одна и в подъезде больше никого не было, он  про-
тягивал руку, касался ее волос и протяжно стонал:
   - Сладкая моя, сладенькая...
   Алина опрометью бежала к лифту, стараясь не смотреть на Психа, но ус-
певала увидеть знакомую картину: его рука между ног.
   Каждый раз после такой встречи она облегченно вздыхала: еще два меся-
ца передышки. Но проходило шесть-семь недель, и она начинала ждать.  Она
теряла сон, не могла работать, плохо сдавала экзамены в институте,  ско-
ванная ожиданием предстоящего страха, ожиданием встречи,  которая  могла
состояться каждую минуту. С девятнадцати лет она стала принимать  транк-
вилизаторы. Чем дольше затягивалось ожидание, тем большие дозы ей требо-
вались. Под влиянием препаратов она становилась вялой, безразличной, и в
ее игре не было страсти, живости, настоящих чувств. Амитриптилин  "отши-
бал мозги", и ей было трудно учить роли.
   Да, Андрей Смулов был терпелив. Он долго и трудно завоевывал ее дове-
рие, но все-таки пробил стену молчания. Алина рассказала ему все. И  как
она была счастлива, когда он не стал говорить о ее вине и испорченности,
а в ужасе всплеснул руками:
   - Бедная моя, бедная моя девочка, и с этим кошмаром ты  жила  столько
лет? Как же ты выдержала? Как у тебя сил хватило? Теперь я понимаю,  что
тебе мешает. Ты привыкла все скрывать, привыкла молчать. Поэтому ты и на
площадке не можешь раскрыться до конца. Но ничего, милая, ничего,  мы  с
этим справимся. Главное - мы теперь знаем причину.
   Она испытала огромное облегчение. Все получилось именно  так,  как  и
обещал Андрей. Она стала играть с каждым днем все  лучше,  это  замечали
все. Смулов не отпускал ее от себя ни на шаг, отвозил по вечерам  домой,
и если не оставался ночевать, то приезжал за ней по утрам.
   - Ты не должна больше бояться, - говорил он. - Я же все время  с  то-
бой. Никто к тебе не подойдет, когда я рядом. А я буду рядом всегда.
   Она относилась к Смулову как к божеству, высшему  существу,  которому
одному только дано понять ее, выслушать и пожалеть. Она смотрела на него
снизу вверх и тихо обожала.
   Но она все равно боялась. Страх стал привычным, отравил  все  ее  су-
щество. И она по-прежнему продолжала принимать лекарства.
   А потом Андрей уехал на три месяца на натурные съемки в  горы.  Алину
не взяли, в "горных" эпизодах ее героиня не участвовала. Через три меся-
ца Смулов вернулся и понял, что нужно начинать все сначала.  Алина  была
на грани нервного срыва. Псих за это время  появлялся  почти  ежедневно.
Она уже отделилась от семьи и жила в собственной квартире, но он  и  тут
ее нашел. Смулов впал в отчаяние...


   Глава 6
   КАМЕНСКАЯ

   Все-таки Коротков оказался прав, она действительно с самого утра была
не в себе, но причину поняла только в середине дня.  Именно  сегодня,  в
понедельник, открывалась международная конференция, которую  организовы-
вал и проводил институт, в котором работал Алексей. И Настя  нервничала,
потому что конференций таких на ее глазах за последние годы прошло вели-
кое множество, и она прекрасно знала,  сколько  неожиданных  накладок  и
неприятностей может возникнуть в любой момент. В оперативной  типографии
сломается ризограф, и тираж сборников тезисов не будет готов в срок. Во-
дитель, посланный в аэропорт встречать иностранного гостя, застрянет  по
дороге с поломкой. На теплоцентрали произойдет  авария,  и  в  гостинице
института, где расселят высоких гостей, не будет горячей воды. Перед са-
мым началом пленарного заседания в актовом зале откажет техника.  А  еще
случаются совершенно замечательные ситуации, когда какой-нибудь  самолет
не прилетит вовремя, кто-то из докладчиков не успеет  прибыть  к  началу
заседания, и тогда нужно срочно делать перестановки выступающих,  однов-
ременно обрывая телефон, чтобы выяснить, вылетел ли ученый муж  и  имеет
ли смысл ждать его с этим опаздывающим рейсом или он остался дома. А дом
этот зачастую находится далеко за океаном. Однажды у Алексея  такое  уже
произошло, а закончилось весьма неожиданно.