ь за себя. Завтра вам придется
бояться за других людей, в том числе, и за своих близких. Если вы  этого
не знаете, то я вам скажу заранее: этот страх - куда более неприятный  и
совершенно непереносимый. Спокойной вам ночи, Анастасия Павловна.
   Настя осторожно положила трубку на  рычаг,  словно  она  могла  взор-
ваться. Все было сказано предельно ясно и четко: работай по делу  Ереми-
ной по-старому, разрабатывай версию убийства по личным мотивам, и мы те-
бя не тронем. Что ж, Каменская, тебе решать. Никто с  тебя  не  спросит,
если ты забросишь линию "Бризак - архив" как бесперспективную. Тебе  до-
веряет Колобок, тебе доверяет следователь Ольшанский, тебе доверяет Анд-
рей Чернышев, хоть и ворчит, что ты ему не все рассказываешь, но все-та-
ки признает за тобой первенство. Морозов? Будет только счастлив, если ты
от него отстанешь. Стажер? О нем и речь не идет. Будет делать,  что  ему
скажут. Так как же, Каменская? Отступишься или  попробуешь  еще  поцара-
паться? Страшно...
   Настя приподнялась на диване и спустила ноги на холодный пол.
   - Кирюша! - позвала она шепотом.
   Тут же из прихожей донесся легкий шорох, еле слышно  застучали  когти
по паркету. Овчарка неторопливо подошла и села рядом, вопросительно гля-
дя на Настю.
   - Кирюша, я боюсь, - все так же шепотом сказала Настя, словно пес мог
ее понять и что-нибудь ответить. Вообще-то она была недалека от  истины,
Кирилл и в самом деле был собакой выдающейся. Андрей  загодя  присмотрел
будущих родителей щенка и терпеливо ждал, когда две овчарки,  обладающие
уникальными данными по части слуха, чутья и  сообразительности,  подарят
ему желанного наследника. Он пестовал, холил и обучал Кирилла, у которо-
го в родословной было записано длинное и совершенно неудобоваримое  имя,
и добился того, что пес если и не понимал человеческих слов (кроме,  ко-
нечно, команд), то уж интонацию чувствовал безошибочно.  Впрочем,  коли-
чество выполняемых команд было столь огромным, что вполне заменяло рече-
вой контакт.
   - Мне страшно, Кирюша, - повторила Настя чуть громче.
   Собака занервничала, пасть приоткрылась в беззвучном  рычании,  глаза
блеснули недобрым желтым огнем. Настя где-то читала, что при страхе, как
и при других отрицательных эмоциях, почки интенсивно вырабатывают  адре-
налин, и животные ощущают его специфический запах, моментально  реагируя
на испуганного человека. "Он понимает, как мне страшно", - подумала она.
   - Что же нам делать? - продолжала Настя, стараясь говорить увереннее,
чтобы заглушить страх. - Может, бросить все к  чертовой  матери  и  жить
спокойно? Как ты думаешь, Кирюша? Леня у  меня,  конечно,  еще  молодец,
пятьдесят семь лет, ничем не болеет, занимается спортом,  двадцать  пять
лет в розыске проработал, с ним не так-то просто справиться. Но  он  мне
не чужой, я его люблю, я к нему очень привязана, он  заменил  мне  отца.
Разве я имею право рисковать?
   Она включила верхний свет в комнате  и  начала  медленно  расхаживать
взад и вперед, опустив плечи и приволакивая ноги в мягких шлепанцах. Не-
подвижно, как статуя, сидящий Кирилл настороженно наблюдал за ее  перед-
вижениями.
   - Еще у меня есть Лешка, рассеянный растяпа,  талантливый  математик,
но ужасно наивный и доверчивый. Его обмануть и поймать в  капкан  ничего
не стоит. Лешка мне тоже очень дорог, я знаю его еще со  школы,  он  был
моим первым мужчиной,  я  чуть  было  не  родила  ему  ребенка.  Он  мой
единственный близкий друг, у меня ведь, Кирюша, нет  ни  одной  подруги.
Странно, правда? Может, я и не люблю. Лешку той страстной любовью, о ко-
торой пишут в книгах, но я, наверное, на такую любовь просто не  способ-
на. Я его люблю, как умею. Конечно, у него бывают заскоки по части ярких
пышногрудых брюнеток, но это длится от двух часов до двух дней, а  потом
он возвращается ко мне, потому что нам хорошо друг с другом и  плохо  со
всеми остальными. Ну, что греха таить, и у меня были другие  мужчины,  в
одного из них я даже была влюблена до замирания  сердца.  Но  все  равно
Лешка был и остался моим самым близким и родным. Между прочим, никто ни-
когда не будет выхаживать меня так, как Чистяков, когда я болею. А болею
я, Кирюшенька, порой довольно тяжело, имей это в виду. У меня была трав-
ма спины, и теперь, стоит мне поднять что-нибудь тяжелое,  она  довольно
громко заявляет о себе. Тогда я ложусь на пол, потому что не могу лежать
на мягком диване, и тихо погибаю. А Леша делает мне уколы, готовит  еду,
помогает встать и вообще выполняет функции медсестры. В такие дни он пе-
реселяется ко мне, хотя живет и работает в Подмосковье, и добираться  от
моего дома до работы ему приходится два с половиной часа. Но он ни  разу
не пожаловался и ни разу не отказался мне помочь. Так  как  ты  думаешь,
Кирюшенька, имею я право рисковать Лешей Чистяковым?
   Мерная ходьба и крепнущий звук собственного голоса  успокоили  Настю.
Озноб, сотрясавший ее, прошел, она даже немного согрелась, руки уже поч-
ти не дрожали. Она внимательно посмотрела на собаку и убедилась,  что  и
та стала гораздо спокойнее. "Хорошо, - удовлетворенно  подумала  она.  -
Значит, мне и в самом  деле  удается  взять  себя  в  руки.  Кирилл  это
чувствует".
   Настя рискнула расширить сферу активности и вышла на кухню. Пес неза-
медлительно последовал за ней, сев у двери и опять застыв как изваяние.
   В три часа ночи Насте наконец удалось поесть и выпить крепкого свеже-
заваренного кофе, около четырех она настолько  осмелела,  что  простояла
минут двадцать под горячим душем. К шести утра она собрала со стола  ис-
писанные и исчерченные непонятными закорючками листы  бумаги,  разорвала
их на мелкие кусочки и выбросила в мусорное ведро. Кирилл мирно лежал  у
ее ног, положив нос на мягкий шлепанец, всем своим видом как бы  говоря:
"Вот теперь ты совсем успокоилась, ты не пахнешь страхом, и я больше  не
нервничаю. Поэтому я даже могу лечь около тебя".
   Она посмотрела на часы. До приезда Андрея Чернышева  оставалось  чуть
больше сорока минут. Настя подошла к зеркалу и подмигнула своему отраже-
нию. Теперь она знала, что ей делать.


   Глава восьмая

   Василий Колобов нетерпеливо вскрыл конверт и вытащил письмо,  отпеча-
танное на машинке.
   "Ты позволяешь себе распускать язык У тебя короткая память,  Колобов.
Если не хочешь повторения пройденного, приходи завтра, двадцать третьего
декабря, по адресу, который тебе известен, в половине двенадцатого вече-
ра. Сообщишь в милицию - до места не доедешь".
   Колобов медленно положил письмо в карман и поднялся на лифте  в  свою
квартиру. Опять они его достают! Не ходить? Нет, лучше пойти,  "повторе-
ния пройденного" он не хотел. Били эти подонки больно.
   Полковник Гордеев вызвал к себе Селуянова.
   - Николай, мне нужно тихое темное место в районе Савеловского  вокза-
ла.
   Коля Селуянов в свое время пришел работать в милицию, повинуясь  вне-
запному и совершенно необъяснимому порыву. До этого он с самого  детства
мечтал стать градостроителем, в его голове  рождались  бесконечные  идеи
усовершенствования застройки Москвы, чтобы в ней всем было удобно: и пе-
шеходам, и водителям, и детишкам, и пенсионерам,  и  домохозяйкам...  Он
знал родной город, как собственную  квартиру,  каждый  закоулок,  каждый
проходной двор, каждый перекресток, где в "час пик" скапливались автомо-
бильные пробки. Эти знания были весьма полезны в работе, и  ими  пользо-
вался не только сам Селуянов, но и все его коллеги.
   Коля задумался, потом придвинул к себе чистый лист бумаги, взял ручку
и начал быстро чертить схему.
   - Вот здесь есть хорошее место, - он поставил крестик на  чертеже,  -
это минут семь медленным шагом от вокзала. Там арка и глухой  двор,  дом
на капитальном ремонте, жильцов нет. Потом еще вот здесь, - на схеме по-
явился второй крестик, - тоже тихо и безлюдно, особенно ночью.  Ориентир
- киоск "Роспечать", через пять метров поворот налево, и сразу за  углом
- три коммерческие палатки. Они стоят очень удобно,  с  фасада  кажется,
что вплотную друг к другу, а сзади видно, что  между  ними  есть  прост-
ранство. По ночам эти палатки не работают. Хватит или еще нужно?
   - Давай еще парочку на всякий случай, - попросил Гордеев.
   Отпустив Селуянова, полковник Гордеев повертел в руках  схему  с  че-
тырьмя крестиками и недоверчиво покачал головой. Да,  он  одобрил  план,
который предложила Каменская, но не потому, что план  этот  казался  ему
верхом совершенства, а потому, что ничем больше не мог ей помочь. В пла-
не были очевидные огрехи и слабые места, Анастасия и сама их видела,  но
латать дыры было нечем: слишком мало сотрудников можно было привлекать к
делу. Утечка информации по делу Ереминой шла постоянно, и  предотвратить
ее можно было только одним способом: ограничив круг владеющих  этой  ин-
формацией.
   Виктор Алексеевич с болью смотрел, как рушится все то, что он настой-
чиво и любовно создавал долгие годы: коллектив, в котором не  было  уни-
версальных специалистов, зато  были  крепкие  профессионалы,  обладающие
каждый своим талантом, и таланты эти служили общему  делу  и  на  пользу
всем. Если бы, например, можно было подключить к делу Володю Ларцева, он
бы нашел способ развязать язык Василию Колобову и вытянуть из него прав-
ду об избиении, о котором тот упорно молчал. Если  бы  можно  было,  как
прежде, посадить Анастасию за аналитическую работу и дать ей возможность
как следует подумать, она бы обязательно придумала что-нибудь остроумное
и изящное, а обаятельный контактный живой Коротков  и  строгий  красивый
интеллектуал Лесников разыграли бы по ее  сценарию  блестящий  и  убеди-
тельный спектакль, после которого вместо аплодисментов и цветов  на  них
посыпался бы дождь  информации.  Если  бы...  Если  бы...  Нельзя.  Пока
нельзя.
   Гордеев уже знал, кто из его сотрудников контактирует с  преступника-
ми, но что-то мешало ему положить конец мучительной ситуации. И дело бы-
ло не только в сострадании, эмоциях и сердечной боли. Виктор  Алексеевич
не мог избавиться от чувства, что в этом деле все не так просто, что  за
единичным предательством стоит нечто большее. Нечто более сложное и  бо-
лее опасное.
   Была и еще одна вещь, которая смущала его в плане,  предложенном  Ка-
менской. Гордеев требовал от своих сотрудников беспрекословного соблюде-
ния требований закона. Положа руку на сердце, он не смог бы сказать, что
его правосознание протестует против не вполне законных действий, к кото-
рым частенько прибегают оперативные работники при  раскрытии  преступле-
ний. Это было повсеместной и  повседневной  практикой,  сколько  Колобок
помнил свою работу в милиции, а было тому уже три десятка лет. Дело было
в другом. Виктор Алексеевич наглядно видел, как дозволенность и безнака-
занность незаконных методов работы приводила к падению профессионализма,
утрате изобретательности в разработке оперативных комбинаций. Ну  в  са-
мом-то деле, зачем мучиться и изучать системы замков и принципы  подбора
ключей, когда любую дверь можно открыть ломом или кувалдой? А в  недале-
ком будущем уже маячили адвокаты, допускаемые к подозреваемому с момента
задержания, а также далеко не "карманные" прокуроры и судьи,  постепенно
выходящие из-под гнета статистических показателей и из-под страха  перед
партийными репрессиями. Такую перспективу Гордеев  разглядел  много  лет
назад, еще в самом начале процесса  демократизации,  и  начал  собирать,
кропотливо и тщательно, команду, которая сможет научиться работать в но-
вых условиях. Команду, которая, раз и навсегда  усвоив,  что  требования
закона святы и нерушимы, сумеет  нарастить  профессиональный  потенциал,
достаточный для успешной работы, сумеет придумать  и  реализовать  новые
приемы и методы раскрытия  преступлений.  Команду,  которая  сможет  ис-
пользовать и психологию, и топографию, и физические данные, и интеллект,
и еще Бог знает что... Но только не нарушения закона.
   В плане Каменской никаких очевидных  нарушений  не  было.  Но  Виктор
Алексеевич подозревал, что Анастасия чегото недоговаривает.  Безусловно,
на прямой обман начальника она не пойдет, но... Хитра, чертовка.
   Анастасия.
   Настасья.
   Стасенька...
   Настя с наслаждением уплетала приготовленный Лешей ужин. А  не  выйти
ли ей за него замуж в конце-то концов? Он ведь давно  этого  хочет.  Как
хорошо, что он есть на свете.
   - Вкусно? - спросил Чистяков, с улыбкой  наблюдая  за  подругой,  де-
монстрирующей завидный аппетит.
   - Обалдеть можно! - искренне ответила она. - Лешик, ты не  сердишься,
что я тебя из дома выдернула посреди недели?
   - Я так понял, что у тебя неприятности, - осторожно сказал он. -  Ты,
по-моему, замок сменила.
   - Угу. Я кому-то наступила на хвост, и меня пытаются испугать. Мне бы
не хотелось ночевать одной, по крайней мере несколько ближайших дней.  Я
хотела тебя попросить... - Она замялась.
   - Проси, не стесняйся, - подбодрил Леша. - Ты у меня девушка скромная
и не особенно нахальная, золотых гор не попросишь.
   - Ты не мог бы отпроситься с работы на несколько дней и побыть здесь?
Мне очень нужно, честное слово.
   - Конечно, могу. Это для тебя я Лешка, а на работе я,  между  прочим,
профессор Чистяков. Мне полагаются библиотечные дни, я тебе сто раз  го-
ворил.
   - А сколько у тебя этих дней? Один? Два?
   - У меня, солнышко, все дни библиотечные и только  один  присутствен-
ный. Так что ты меня проинструктируй, как и что надо делать, и я все вы-
полню с математической точностью.
   - Инструкция только одна - отвечать на телефонные звонки. Ни  в  коем
случае меня не подзывай, если я дома. Говори, что я в ванной, в туалете,
у соседки, у черта на куличках - где угодно, только не подзывай. Спраши-
вай, кто звонит и по какому телефону мне перезвонить, и больше ничего.
   - А не проще отвечать, что тебя нет дома?
   - Нельзя. Если мной  кто-то  всерьез  интересуется,  он  будет  точно
знать, что я уже пришла домой. У него не должно быть ни малейших  подоз-
рений, что я скрываюсь или увиливаю.  Еще  раз  повторяю,  Лешенька,  не
спрашивай, что передать. Только номер телефона.
   - Понял. Твой телефон прослушивают, что ли?
   - Очень похоже.
   - Да-а, старушка, - протянул Леша, - плохи твои дела. Как же  это  ты
так попалась, а?
   - Да вот так. И боюсь, что дальше будет еще хуже.
   Василий Колобов опустил раму, задвинул замок и приставил к стеклу на-
писанное от руки фломастером объявление: "Перерыв с 23.00 до 24.00".  До
места, куда ему ведено было явиться в половине двенадцатого, можно  было
добраться автобусом минут за десять, но городской транспорт  в  вечернее
время ходил с большими интервалами, а опаздывать Колобов не хотел,  дабы
не разгневать тех, кто его однажды уже измордовал. Лучше уж в такой  си-
туации прийти пораньше и подождать.
   Заперев киоск, он двинулся в сторону  автобусной  остановки,  но,  не
дойдя до нее, услышал за спиной тихий голос:
   - Молодец, Вася, дисциплинированный. Не оборачивайся.  Иди  прямо,  к
подземному переходу.
   У Василия заломило затылок, подмышки вспотели. Что-то  твердое  ткну-
лось ему в спину, прямо между лопаток.  Он  покорно  пошел  к  переходу,
спустился по ступенькам и направился по подземному туннелю на противопо-
ложную сторону шоссе. Света в переходе, как всегда, не было. Колобов  не
слышал шагов сзади, только ровное дыхание доносилось  до  его  слуха  да
спина постоянно ощущала давление чего-то, смахивающего на ствол пистоле-
та.
   Выйдя из перехода на улицу, он услышал следующую команду:
   - Налево, за угол. Медленно. И не оборачиваться. Теперь под арку.
   Навстречу им двигались две массивные фигуры. Лиц в кромешной тьме бы-
ло не разобрать, ни одно из окон, выходящих во двор, не светилось. Фигу-
ры приблизились вплотную.
   - Ну что, Васенька, поговорим?
   - Я ничего не сделал, - с отчаянием произнес Колобов. - Я никому  ни-
чем не сказал. Что вам еще от меня нужно? Почему вы мне не верите?
   - А почему мы должны тебе верить? Ты нас один раз уже обманул, - спо-
койно сказал тот, что был пониже ростом.
   - Я сказал вам правду. Я не видел Вику на вокзале в тот день,  я  вам
клянусь! Не знаю, что она вам наговорила, не знаю, зачем она это делала,
но я ее не видел!
   - Смотри, Колобов, сегодня мы тебе поверим, а насчет завтра еще поду-
маем. У нас в легавке есть свои люди, и если ты трепанул насчет  Вики  и
нас, сам знаешь, что тебя ждет. Лучше признайся  сразу,  тогда  мы  тебя
просто бить будем. А если узнаем, что ты обманываешь нас, убьем. Так как
же, Васенька?
   - Я клянусь вам, клянусь! - Колобов чуть не плакал от бессилия. - Мо-
жете проверять, я ничего не сказал в милиции.
   - А как насчет Вики?
   - Да не видел я ее, не  видел,  не  видел!  Она  вам  наврала,  чтобы
подстраховаться, неужели вы не понимаете?
   - Ну ладно, Васенька, иди с Богом. Но смотри...
   На подгибающихся ногах Колобов вышел из подворотни и побрел в сторону
вокзала.
   На утренней оперативке полковник Гордеев впервые  за  полтора  месяца
поднял вопрос о ходе работы по делу об убийстве Виктории Ереминой.  Всем
его подчиненным было видно, что, с одной стороны, дело это начальника ни
капельки не волнует, но, с  другой  стороны,  он  крайне  недоволен  от-
сутствием ощутимых результатов.
   - Через  десять  дней  истекает  двухмесячный  срок  предварительного
следствия, - холодно говорил он. - Каменская, доложи, что сделано.
   Настя бесцветным голосом изложила общую картину, стараясь  не  заост-
рять внимание на очевидных неувязках.
   - Только что мы получили информацию о том,  что  Еремина  оставила  в
квартире Карташова записку, объясняющую, куда и зачем она  уезжает.  Она
сказала об этом своей приятельнице, которая до вчерашнего дня находилась
в роддоме на сохранении и о смерти Ереминой ничего не знала. Как  только
узнала, сразу сообщила нам. Ей самой Еремина ничего не объяснила, только
сказала, что написала Карташову записку и оставила в том месте, где  Бо-
рис обязательно ее найдет, если с ней что-нибудь  случится.  Карташов  о
записке якобы ничего не знает, по крайней мере нам он о ней не  говорил.
Сейчас Карташова, к сожалению, нет в Москве, он уехал на несколько дней.
Как только вернется, мы произведем у него обыск, со следователем  вопрос
согласован.
   - Когда Карташов вернется в Москву? - задал вопрос Гордеев.
   - Послезавтра.
   - Смотри, Анастасия, не тяни. Ты очень медленно работаешь, сроки кон-
чаются, а воз и ныне там, никаких результатов, одна  говорильня.  Теперь
вот еще два дня проволочки... Плохо. Очень плохо.
   - Я буду стараться, Виктор Алексеевич.
   - Куда уехал этот художник?
   - В Вятку.
   - Может быть, попросим местную милицию найти его и опросить? Глядишь,
и время сэкономим, - невинно предложил полковник.
   - Следователь категорически против. Он настаивает на том, чтобы  дож-
даться возвращения Карташова, - твердо ответила Настя.
   - Что ж, ему виднее, - вздохнул Гордеев.  -  Кстати,  Каменская,  год
кончается, а ты до сих пор не прошла диспансеризацию. Завтра же все сде-
лай.
   - Я пройду, Виктор Алексеевич, только не завтра.  У  меня  на  завтра
запланировано... - начала было Настя, но Гордеев резко перебил ее:
   - Меня не интересуют твои планы. Лично в мои планы не входит ежеднев-
но объясняться с поликлиникой. Правила для всех одинаковы. Будь любезна,
завтра обойди всех врачей и без справки о прохождении диспансеризации не
появляйся. Вечером справка должна быть у меня на столе. Поняла?
   - Хорошо, - обреченно вздохнула Настя.
   После совещания она заперлась в своем  кабинете,  ожидая  вызова  на-
чальника. Гордеев позвонил ей через несколько минут.
   - Ну как, Стасенька? Не очень я тебя?
   - Больно, Виктор Алексеевич, - улыбнулась в трубку Настя. - Прямо под
дых. Но вы были очень убедительны. В вас погиб Смоктуновский.
   - Ладно, иди поплачься, пожалуйся, какой я  жестокий.  Не  забудь  на
глазах у изумленной публики позвонить в регистра