стала  смотреть  на  него
своими темно-серыми глазами терпеливо и внимательно. Он молчал.
   - Я не уйду отсюда, пока вы мне не ответите, - сказала она.
   Он молчал. И вспоминал тот ужас, который охватил его, когда  он  при-
вычно открыл дверь Инны своими ключами, вошел и увидел ее лежащей на по-
лу, в луже крови, избитую и истерзанную. Он не убивал ее, нет. Он никог-
да не поднял бы на нее руку. Он ее боготворил,  он  ею  восхищался,  как
восхищаются людьми, которые умеют делать что-то невероятное.
   Он ее не убивал. Но он оставил ее без помощи, хотя можно было вызвать
врачей и спасти ее. Он постоял в оцепенении над окровавленным телом, по-
вернулся и ушел, тихонько захлопнув за собой дверь. И выйдя из подъезда,
выбросил ключи.
   - Я ее не убивал, - наконец выдавил он.
   - Я знаю, - тихо ответила следователь. - Никто не станет убивать  ку-
рицу, несущую золотые яйца. Инна была вашей правой рукой. В сущности она
была вами, потому что вы слабый психоаналитик, а все ваши успехи в лече-
нии пациентов - это ее заслуга. Со случаями попроще вы справлялись сами,
а с более сложными - шли к Инне за помощью. Вы честно просили ее  помочь
или продолжали делать вид, что экзаменуете ее, предлагая в  виде  тестов
записи ваших бесед с пациентами?
   - Я любил ее, - пробормотал он едва слышно.
   - А вот это неправда, - мягко поправила она. - Это Инна вас любила, а
не вы ее. Она любила вас безрассудно и преданно, вы были главным челове-
ком в ее жизни, и она ничего не могла с этим поделать, несмотря  на  то,
что прекрасно умела разбираться с аналогичными проблемами других  людей.
К ней приходили десятки женщин, которые не могли  собственными  усилиями
вырвать из сердца тягу к мужчине и перестать  ему  подчиняться,  и  этим
женщинам Инна помогала. А себе - не могла. И вы, Борис Михайлович,  этим
пользовались совершенно беззастенчиво. Скажите-ка мне, ваша жена знала о
связи с Пашковой?
   - Нет!
   Он сказал это быстро, громко и уверенно, словно сама мысль показалась
ему кощунственной.
   - Вы точно знаете?
   - Точно. Юля никогда... Нет, что  вы...  Нет.  Она  не  могла  ничего
знать.
   - Может быть, у нее появился повод подозревать об этом? Подумайте, не
сказали ли вы что-нибудь такое... неосторожное. Или, может быть, сделали
чтото необычное.
   - Нет. Почему вы спрашиваете? Разве Юля комунибудь говорила, что  по-
дозревает меня в неверности?
   - Я думаю, неверность вашу супругу испугала бы меньше. Но  она  могла
заподозрить, что вы - не тот, за кого себя выдаете. Вы -  очень  средний
психиатр или психолог, но вовсе не такой специалист, каким вас все  счи-
тают и которому платят такие большие гонорары. Кстати, Инна получала  от
вас какие-нибудь деньги в виде  благодарности  за  консультации  или  вы
эксплуатировали бесплатный труд?
   - Вы не смеете! - Готовчиц повысил голос, но осекся под ее  спокойным
взглядом. - Я вас прошу, не надо так говорить. Что бы вы  ни  думали,  я
любил Инну. Любил, как умел. Как был способен.
   Он понял, что сейчас все ей расскажет. Он не может больше молчать,  и
не потому, что тщательно скрываемая тайна рвется наружу, а  потому,  что
его измучил страх. Постоянный, иссушающий и выжигающий все внутри, меша-
ющий думать, дышать, жить. Он больше не может терпеть. Он все  расскажет
и будет надеяться, что ему помогут.
   Он все никак не мог сосредоточиться и почему-то разглядывал  пушистую
светло-серую кофточку, в которую была одета женщина-следователь. Он  так
и не вспомнил ее имя, но эта кофточка, так похожая на ту, что носила его
мать, стала последней каплей. Ей он все расскажет. Именно  ей,  толстой,
неторопливой и доброй, а не этому злому недоверчивому следователю  Гмыре
и не той странной девице с Петровки, рядом с которой  у  него  постоянно
возникает чувство опасности.
   ...В конце января Инна неожиданно позвонила ему домой, хотя почти ни-
когда этого не делала. Она была разумной женщиной и понимала,  что  зво-
нить домой женатому любовнику не следует.
   - Ты не был у меня сегодня днем? - взволнованно спросила она.
   - Нет, - удивленно ответил Готовчиц. - Мы ведь и не договаривались.
   - Значит, я сама забыла дверь закрыть, - с досадой  сказала  Инна.  -
Представляешь, пришла - а дверь не заперта. Я подумала, что ты пришел  и
ждешь меня. А тебя нет. Ладно, извини, что побеспокоила.
   Однако еще через пятнадцать минут она позвонила снова.  На  этот  раз
голос у нее был испуганный.
   - Боря, ты меня не разыгрываешь? Ты точно не приходил сегодня?
   Он начал раздражаться. Ну сколько раз можно повторять одно и  то  же?
Он же сказал: не был.
   - Понимаешь, в квартире кто-то был, но вроде ничего не пропало.  Вещи
только не на своих местах.
   - Может, тебе показалось? - предположил Готовчиц. - Вспомни, ты,  на-
верное, сама их перекладывала.
   - Да нет же, Боря. Рылись в мебельной стенке, там, где я храню записи
о клиентах. Все бумаги лежат в понятном мне порядке, и  я  этот  порядок
никогда не нарушаю, потому что потом не смогу быстро найти то, что  нуж-
но. Я не могла ошибиться.
   Готовчиц произнес какие-то необязательные успокаивающие слова, будучи
абсолютно уверенным, что Инна все напутала в своих бумагах сама. В самом
деле, ну кому придет в  голову  взламывать  квартиру,  чтобы  ничего  не
взять? Не бывает такого. Инна через пару дней успокоилась и  даже  стала
подшучивать над своим испугом. Она, похоже, тоже решила, что ей  помере-
щилось. А по поводу незапертой двери сказала:
   - У меня замок - ножницами открыть можно. Наверное, какой-нибудь  на-
чинающий воришка польстился на легкий замок, вскрыл дверь, вошел и  уви-
дел, что брать у меня нечего. С тем и убыл.
   Но дверь она все-таки поменяла, поставила двойную стальную с сейфовы-
ми замками. И дала Готовчицу второй комплект ключей взамен старого  клю-
ча.
   В тот день он пришел к Инне, как обычно, открыв двери своими ключами.
То, что он увидел, было страшным. Она еще дышала,  более  того,  была  в
сознании. Увидев его, мучительно зашевелила губами, пытаясь что-то  ска-
зать. Он наклонился к ней, стараясь не испачкаться в крови. Еще не слыша
ее слов, он уже решил, что уйдет и не будет вызывать врачей.  Какова  бы
ни была причина происшедшего, он не может позволить себе быть втянутым в
следствие и в сомнительные отношения с сомнительной дамой-колдуньей.
   - Имя... - шептала Инна в последнем усилии.
   - Какое имя?
   - Имя... В бумагах нет... Там другое... Они требовали  имя...  Помоги
мне...
   Больше она ничего не сказала, потеряла сознание. Борис Михайлович ос-
мотрелся судорожно, пытаясь понять, не испачкался ли он и не оставил  ли
следов. Потом на цыпочках вышел из квартиры и аккуратно притворил дверь.
Раздался щелчок, дверь захлопнулась. Он не стал запирать замок на четыре
оборота, сбежал по лестнице вниз и выскочил на  улицу.  Сделал  глубокий
вдох, стараясь выглядеть как обычный прохожий, замедлил шаг и направился
к машине. Ключи тут же выбросил, сам не зная,  зачем.  Машинально  хотел
избавиться от всего, что связывало его с Инной.
   Дни шли, никто его не беспокоил. Он хорошо знал свою возлюбленную-по-
мощницу, знал ее скрытность и нелюдимость и надеялся на то, что она  ни-
кому об их отношениях не рассказывала. Так оно, вероятнее всего, и было,
потому что следствие до него не добралось. И он успокоился. Только поте-
ря Инны его тревожила. Как он теперь без нее? Кто будет помогать ему ис-
кать "ключи" к душам пациентов? Без Инны он - ничто. И  те  пациенты,  к
которым он привык и которые привыкли к нему, скоро от него  уйдут.  Сос-
тоятельные люди, представители элиты, в том числе и политической, и, на-
верное, криминальной. Очень "новые русские". Люди искусства. Как  только
два-три человека скажут где-нибудь, что ходят к Готовчицу уже три  меся-
ца, а толку никакого - все. Репутация погибла. Надежда только на ту  но-
вую работу, о которой говорила одна пациентка. Она осталась очень им до-
вольна и порекомендовала Готовчица какому-то большому начальнику  в  Ми-
нистерстве внутренних дел. Там вроде бы его кандидатуру  не  отвергли  и
сейчас рассматривают. Борис Михайлович хорошо понимал, какого рода рабо-
та его ждет, если все сложится благополучно, и очень хотел ее  получить.
Потому что та информация, которой он будет располагать, сделает его  мо-
гущественным. Если нельзя властвовать над душами, потому что больше  нет
Инны, то он будет властвовать над умами.
   И вдруг... Дверь его квартиры оказалась взломанной. И тоже ничего  не
пропало. И тоже явные следы того, что кто-то рылся в  его  бумагах.  Его
охватил ужас. Он слишком хорошо помнил, что именно так все началось  для
Инны. И видел, чем это для нее кончилось. Имя. Они хотели узнать  у  нее
какое-то имя. Но какое?
   Он потерял покой, каждую свободную минуту посвящая пересмотру и пере-
читыванию своих записей о пациентах и пытаясь понять, что взломщики  ис-
кали у него. Какое имя? О чем речь? Он ничего не  мог  придумать,  и  от
этого боялся еще больше. Разве мог он сказать  работникам  милиции,  что
воры не ценности искали, а рылись в бумагах в поисках  какого-то  имени?
Не мог. Они бы обязательно спросили, откуда ему это известно,  и  немед-
ленно выплыла бы история с Инной. Этого он допустить не мог. И  он  мол-
чал. Молчал и жил в постоянном страхе.
   А потом убили Юлю. И ему стало еще страшнее.
   Вот, собственно, и все...


   Глава 18

   Татьяна даже не очень удивилась, выслушав рассказ профессора Готовчи-
ца. Чего-то подобного она и ожидала, а удивить ее после стольких лет ра-
боты следователем вообще было непросто. Борис Михайлович бросил  умираю-
щую женщину без помощи, потому что боялся быть втянутым в скандал, кото-
рый помешает его новому назначению? Да таких случаев в ее  практике  был
не один десяток. Известный психоаналитик доктор наук  Готовчиц  оказался
несостоятельным специалистом и в особо сложных случаях пользовался услу-
гами более квалифицированной помощницы? И такое  встречается  на  каждом
шагу. Книги, написанные вовсе не теми людьми, чье имя стоит на  обложке,
давно стали притчей во языцех, как и диссертации,  подготовленные  якобы
аспирантами, а на самом деле от первой до последней строчки  выполненные
за большие деньги каким-нибудь желающим подработать профессором или  до-
центом. Чувство гадливости, возникающее у нее каждый раз при  столкнове-
нии с подобной ситуации, было сродни чувству, которое появляется,  когда
после долгой борьбы с тараканами эти очаровательные насекомые появляются
вновь. Противно, но не удивительно, потому что это уже было.
   Удивительным, или, если хотите, странным в этой истории  было  только
одно: повод для убийства. А заодно и для взлома квартиры. Если  Готовчиц
не лжет, то все дело заключалось в каком-то имени. В каком? И что это за
имя, которое пытались узнать сначала у Инессы, а потом вломились в квар-
тиру к Готовчицу?
   Татьяна очнулась от раздумий и обнаружила, что уже дошла почти до са-
мого дома. Вон и подъезд виден, осталось пройти несколько десятков  мет-
ров. Но при мысли о пустой квартире ей вдруг стало грустно. Все ее поки-
нули. Стасов занят дочкой, Иришка - своим новоявленным  женихом,  а  она
осталась совсем одна, никому не нужная, кроме, может быть,  журналистов,
которые вдруг увидели в ней лакомый кусочек и вознамерились, как следует
его поджарив, преподнести читателям в виде пикантного блюда, обрамленно-
го гарниром из сплетен и домыслов.
   Она решила, что домой не пойдет. Пока не пойдет.  Прекрасный  майский
вечер, еще совсем светло, в воздухе приятно переливается свежая  прохла-
да, омывая яркую сочную зелень. А беременным полезно не  только  ходить,
но и дышать кислородом. Татьяна огляделась и заметила симпатичную скаме-
ечку, рядом с которой росли два мощных дуба. Вот там-то она и посидит.
   Итак, имя. Пройдем весь путь сначала. Преступникам нужно  было  некое
имя, которое они надеялись найти в записях Инессы.  Они  его  не  нашли,
поскольку Инесса наделяла своих клиентов выдуманными именами. Тогда  они
пришли к ней и стали задавать вопросы. Судя по всему, Пашкова не торопи-
лась давать ответ, иначе они не истязали бы ее. Сказала она им  в  конце
концов это имя или нет? Вариант первый: сказала. Тогда зачем они залезли
в квартиру Готовчица? Вариант второй:  не  сказала.  Потеряла  сознание,
преступники решили, что она мертва, и начали искать заветное имя в запи-
сях Готовчица. Чье имя может оказаться в бумагах и Инессы, и ее любовни-
ка? Ответ очевиден: имя одного из пациентов профессора. Но тогда  возни-
кает другой вопрос: почему Инесса не назвала  его?  Почему  пожертвовала
своей жизнью, но сохранила тайну? Ради кого она могла так поступить? Ра-
ди человека, который ей очень дорог. Но все свидетельствует о  том,  что
таким человеком в ее жизни был только профессор Готовчиц. Нет, не  скла-
дывается...
   За спиной послышался шум мотора, Татьяна оглянулась и увидела машину,
которая остановилась прямо возле ее подъезда. Из машины вышли двое  муж-
чин, один постарше, другой совсем молодой,  обвешанный  фотоаппаратурой.
Остановившись возле подъезда, они стали живо что-то обсуждать,  поднимая
голову и разглядывая окна. Тот, что помоложе, обернулся, увидел Татьяну,
что-то сказал мужчине постарше. Они еще какое-то время посовещались, по-
том повернулись и дружно двинулись к ней. Примерно на полпути они  вдруг
убыстрили шаг, и лица их при этом засияли, как медные чайники.
   - Простите, пожалуйста, вы - Татьяна Томилина? - запыхавшись, спросил
молодой фотограф.
   Татьяна попыталась быстро сообразить, не прикинуться ли ей  дурочкой,
но не успела ничего ответить, как фотограф быстро заговорил:
   - Как нам повезло! Мы же специально к вам ехали. Номер дома знали,  а
номер квартиры нам не сказали. Мы уж собрались по соседям идти,  спраши-
вать, где живет известная писательница. А тут вы сами...
   - Что вам угодно? - сухо спросила она.
   Общаться с журналистами не было ни малейшего желания. И настроение не
то, и после двух последних публикаций симпатии они не вызывали.
   - Нам угодно интервью! - резво выпалил молодой.
   Но тот, что постарше, осторожно взял его за плечо и отодвинул в  сто-
рону.
   - Не сердитесь на нас, Татьяна Григорьевна, - мягко сказал он.  -  Мы
не хотели нарушать ваше уединение. Я понимаю, в вашем положении вам  хо-
чется покоя и тишины, и наше появление, наверное, вас раздражает.  Но  я
хочу, чтобы вы знали: мы глубоко возмущены тем потоком оскорблений,  ко-
торый сыплется на вас. Мы бы хотели опубликовать совсем другой  материал
и реабилитировать ваше имя.
   - Не надо преувеличивать, - холодно ответила  Татьяна.  -  Речь  идет
всего о двух статьях, так что о потоке оскорблений  говорить,  по-моему,
преждевременно. Я не нуждаюсь в реабилитации.
   - Почему о двух? - удивился журналист. - Их как минимум семь или  во-
семь. Вот, они все у меня с собой, я специально их захватил, чтобы,  за-
давая вам вопросы, дать вам возможность ответить на каждую.
   - Восемь? - переспросила Татьяна, с трудом шевеля онемевшими  губами.
- И что же в них написано?
   - А вы действительно не знали? - встрял фотограф. - Что вы, вся Моск-
ва только о них и говорит.
   Журналист, который постарше, достал из висящей на плече сумки папку и
протянул Татьяне.
   - Хотите ознакомиться?
   - Да, - кивнула она.
   - А интервью дадите?
   - Не знаю. Сначала я прочту это, а потом решу.
   Погуляйте пока, - сказала она таким же тоном, каким иногда выпроважи-
вала из кабинета подследственных со словами "Подождите в коридоре".
   Журналист и фотограф послушно отошли на некоторое расстояние и  стали
что-то обсуждать вполголоса.  Татьяна  открыла  папку  и  начала  читать
статьи, заголовки которых были отмечены желтым маркером. С каждым прочи-
танным абзацем ее охватывали недоумение и обида.
   "Книги Томилиной - плохое подражание западным образцам, столь же неу-
мелое, как печально известные "Жигули", которые делались по образцу "Фи-
ата"..." Но она никогда не старалась подражать кому бы то ни  было,  она
писала так, как чувствовала и думала сама. И все ее книги были о России,
о сегодняшнем дне, о людях, которые ходят по улицам рядом с нами и пыта-
ются решить свои чисто российские жизненные проблемы. При чем тут запад-
ные образцы?
   "Госпожа Томилина выпекает свои книжонки как блины, и такая невероят-
ная скорость наводит на мысли о том, что на нее работает  целая  бригада
литературных рабов. Не случайно, наверное, произведения, подписанные  ее
именем, порой разительно отличаются друг от друга по стилю". Какие рабы?
О чем говорит автор этой статьи? Все книги от первой буквы до  последней
точки написаны ею самой. И множество людей  может  это  подтвердить,  да
хоть та же Ира, на глазах у которой Татьяна творит свои повести и  рома-
ны. А что касается стиля, то Татьяна сама стремится писать книги по-раз-
ному, чтобы не повторяться. Одни вещи у нее получаются  неспешными,  за-
думчивыми и наполненными психологией, другие - динамичными и более  кру-
тыми, третьи - таинственными и страшными. Но ведь нельзя все  время  пи-
сать одинаково, это ей самой скучно! И нельзя писать  в  одном  стиле  о
разных преступлениях и о разных проблемах. А вот теперь это  истолковано
как признак того, что она пользуется  чужим  трудом  и  чужим  талантом,
присваивает себе чужую славу, и вообще она этой славы совершенно  недос-
тойна, потому как произведения ее написаны плохо.
   "Вероятно, скоро нам придется распроститься с автором популярных  де-
тективов Татьяной Томилиной. Произведения ее раз от раза становятся  все
слабее и скучнее. Талант, и без того небогатый  от  природы,  постепенно
иссякает. Если первые ее книги мы читали запоем, то взяв в руки ее новые
повести, мы с трудом продираемся сквозь путаницу слов  и  оставляем  это
бесплодное занятие уже на тридцатой странице, не испытывая ни  малейшего
интереса к тому, кто же всетаки преступник". Господи, неужели это  прав-
да? Но ведь никто ей этого не говорил... Ни Ира, которая  читает  каждую
вещь в рукописи, ни Стасов, ни Настя  Каменская,  которая  (Татьяна  это
точно знает) читала все ее книги. Может быть, они ее  щадили?  Но  изда-
тельство тоже никогда никаких претензий не предъявляло,  ее  не  просили
переделать вещь, усилить какую-то линию, что-то убрать, что-то добавить.
Это означало, что книги ее по-прежнему раскупаются  хорошо  и  читателям
нравятся. Так в чем же дело? Просто в несовпадении вкусов журналистов  и
читателей? Может быть, и так.
   А может быть, журналисты правы, она действительно исписалась, талант,
"от природы небогатый", иссяк, и книги ее становятся раз от раза все ху-
же и хуже.
   "Найдется ли кто-нибудь, кто остановит раз и навсегда  поток  низкоп-
робной литературы, хлынувшей на наши прилавки? Высокое искусство забыто,
наших сограждан оболванивают бесконечными триллерами, киллерами, трупами
и кровавыми разборками, описанными плохим языком.  Впрочем,  чему  удив-
ляться? Эти новоявленные писатели получают такие гонорары, которые  зас-
тавляют их выбрасывать на наши головы все новые  и  новые  плоды  своего
творчества. Яркий тому пример - популярная Татьяна Томилина. По  слухам,
за каждую свою плохо написанную книгу она получает  по  пятьдесят  тысяч
долларов. Кто же откажется от таких денег? "
   Она закрыла папку и уставилась неподвижным взглядом в темнеющее небо.
Ей было тошно.
   - Прочитали? - раздался совсем рядом приятный негромкий голос  журна-
листа, который успел незаметно подойти к ней. - Так как насчет интервью?
Мне бы хотелось дать материал, который разом опроверг бы все эти  публи-
кации. Показать вас интересным, ярким, талантливым человеком.
   Татьяна медленно перевела на него глаза и покачала головой.
   - Я не буду давать интервью.
   - Но почему? Неужели вам нравится то, что вы прочитали?
   - Естественно, мне это не нравится. Я же нормальный человек.
   - Тогда почему вы отказываетесь? Вам предоставляется возможн